Зеленый автобус

   Каждый вечер, часам к восьми, мимо пустых остановок медленно проплывал зеленый автобус. Дорога к этому времени становилась почти пустой, и если кто-то из местных наблюдал свечение фар вдали, то он имел два варианта: либо это водитель зеленого автобуса Александр, либо кто-то из приезжих не может отыскать нужной ему дороги. Вот и сейчас, в этот самый момент, по асфальтобетонной реке тихо плывёт зеленый автобус, подобно спасательной шлюпке, которая оказалась единственной шлюпкой на многие и многие километры. Если бы вы были пассажиром этого автобуса, то и вам захотелось бы написать о нём небольшой рассказ. Я думаю, что в первую очередь вы бы написали про окна, а точнее про то, какой вид открывается из них вечером, когда вначале мимо проносятся темные сосны. Дорога проходит сквозь лес. Если всматриваться в глубь тёмных сосновых рядов, то можно увидеть, как в дали горит костёр. Если их два, то может показаться, что это два огненно-рыжих зрачка какого-то зверя. Они смотрят прямо на тебя, и когда они исчезают, то тебе начинает казаться, что этот зверь бежит за автобусом, поравнявшись с твоим окном. Он бежит и бежит, нисколько не отставая. Ты уже начинаешь волноваться. Волосы на твоих руках медленно приподнимаются, но вдруг…
   Что это такое? Ты начинаешь щуриться. Это не от того, что слишком ярко, а от того, что это неожиданно. Сосновый лес резко сходит на нет и вначале ты не в силах понять, что ты видишь. Кажется, это море. Почему бы и нет, ведь видно, как ветер гоняет воду, устраивает волны по местам. Где-то спустя минуту все понимают, что ни какое это не море. Это поле, усеянное пшеницей. Через окно это просматривается так: Поле, которому не видно края. Янтарные колосья нагибаются от просторного ветра, образуя волны, над которыми иногда пролетают воробьи. Их песен не слышно в автобусе, но если приоткрыть окно, то можно услышать, и не только птиц, но и шепот пшеничных колосьев.
   В автобусе царила тишина. Только звук двигателя и редкие обрывки диалогов нарушали её. Александр, водитель автобуса, был человеком-невидимкой. Пассажиры его почти не видели, потому что из автобуса он выходил, лишь на станции, чтобы отметиться. Весь рейс он просто сидел за рулём, в кабине водителя. Мы его не видели, но знали, что он там, за рулём, везёт нас домой.
   Это всегда происходило вечером, в его последний рейс, когда ему уже не нужно было спешить на автобазу. Отчего-то он, тратя свое личное время, снижал скорость автобуса каждый вечер.  Никто не возражал, наоборот, людям это было нужно. Многие из них часам напролет, не видя белого света, тонут в океане из бумаг, отчетов, подписей, печатей, совещаний, телефонных переговоров. Людей офиса распознать не сложно. Они всегда трут свои красные от мониторов глаза. Большинство из них носят очки.
   Иными были люди завода. У этих оставалось ещё немного сил на злобу, которой, впрочем, было недостаточно для того, что прервать медленные поездки. К тому же, позже они и сами поняли, что поездки такого рода необходимы и им. Отличительной внешней чертой заводских людей были мозоли на руках или грязная одежда, или и то и другое.
   Все уставали.
Этот вечер выдался особо красивым. Все видели, как медленно скрывалось солнце за плотной линией сосен. После себя оно оставило красно-желтое зарево и яркое голубое небо, на котором уже появилась полярная звезда. Всему этому подпевало великое множество кузнечиков со сверчками. Они словно затеяли концерт вместе с птицами, потому что и те также сопровождали зеленый автобус своим пением.
   Как уже говорилось, в автобусе царила тишина. Каждый был погружен в свои мысли. Один мальчик неотрывно смотрел в сторону леса, где недавно село солнце, а когда появилась первая звезда, то он начал смотреть на неё. Лицом он припал к окну, и только оно останавливало его. Остальные мирно улыбались, быть может, сами того не замечая. А кто-то вообще спал.
    Одна бабушка (местные называли её Еврейкой), смотря на все великолепие момента в целом, сказала, что, увидев такое, трудно не поверить в Господа. Никто не спорил. Либо потому что не хотели портить момента, либо потому что в душе был согласен с ней.
   И вот вспоминаю я все эти лица: радостные и унылые, мирные и злые, бодрые и заспанные, гладкие и морщинистые, и понимаю, что за каждым стоит душа, грешная и измученная, но всё так же по своей природе жаждущая Бога.