Музыкальное произведение

На ноге воспалилась вена. «Тромбофлебит», – сказал хирург местной поликлиники и выписал направление на лечение в стационаре.
В больницах лежать не приходилось, а потому расстроился. Но что делать! Пришлось смириться.
В приёмном отделении, после прохождения комплекса проверок (анализ крови, кардиограмма, рентгенограмма …) направили меня в хирургическое отделение, которое ещё именуют отделением гнойной хирургии. Оптимизма такое наименование не добавляет. Но смиренно следую за сопровождающей меня  в палату санитаркой.
В палате шесть кроватей. Одна свободная. Возле окна по центру. На сквозняке. Это моя. Такое её местоположение стоило мне ещё и бронхита.
В целом картина не для слабонервных.  Перебинтованные конечности. Бинты окровавленные.
На моё появление никакой реакции. Никто  даже не замечает ни меня, ни санитарку. Почти все в интернете – уши в наушниках, глаза в «мобилках». Сосед справа читает книжку.
Здороваюсь. Сосед справа на мгновенье переводит взгляд на меня, кивает   головой в знак приветствия, и продолжает чтение. Остальные безучастны.
Расстроиться не успеваю. Приходит медсестра, приносит список лекарств, которые я должен немедленно купить в аптеке. Аптека рядом. Здесь же на этаже. Через полчаса я уже лежу под капельницей.
После капельницы внимательно осматриваю контингент. Он самый разнообразный – от юных до глубоко престарелых.  У последних болячки понятные и вполне ожидаемые, как у меня. А вот у молодёжи всякие несуразицы по причине болезни общества. У некоторых – обморожения в результате нарко и алко. У одного и без нарко и алко такой же результат. Он побоялся оставить заглохнувшую машину в поле, посчитал, что от неё и следа не останется к утру. Машина дорогая, о ней он побеспокоился, а вот о цене здоровых ног он в тот момент не подумал. Впрочем, если бы он оставил машину в поле, а сам пошёл искать приют в ближайшей ночной деревне, то неизвестно каков бы был результат. Сейчас не то время, когда держать двери открытыми надёжней любого замка.  Не то время, чтобы пускать на ночлег незнакомых людей.
Ещё один искал приключения на свою Ж и что-то в неё ввёл со шприца. Ввёл нестерильно, непрофессионально. В результате надо лежать только на больной  Ж, чтобы из её половинок вытекал гной. Эту информацию я получаю от соседа справа.
Глядя на эти перебинтованные конечности, я с тревогой подумал, что этим людям надо ночью спать, а у меня ещё есть болезнь, о которой они даже не подозревают. Во сне я храплю. И вот вечером, когда в основном все ужинали, я, как бы между прочим, сказал: «Я во сне храплю». К моему удивлению на меня все посмотрели скептически. Как будто я сказал: «А у меня в кармане гвоздь». Или что- то в этом роде пустяковое. А один  небрежно произнёс: «Ну и что? Нашёл чем хвастаться. Тут все умеют храпеть». Это меня успокоило. И разговор о храпе, казалось,  исчерпал себя.
Однако, ночью я сделал открытие. Оказывается когда храпит один человек, это действует угнетающе и раздражает нервную систему находящихся рядом, да ещё и пытающихся уснуть. А вот если храпят сразу пятеро, то их суммарные звуки уже ничем не отличаются от шума улицы большого города. То же самое можно наблюдать на берегу большого пруда или реки. К вечеру начинают квакать лягушки. Одна, потом вторая. Их кваканье может показаться весьма противным. Но вот голос начинают подавать все. Сколько их? Сотни?! Тысячи?! Никто не знает. Но привычного кваканья уже нет. Есть монотонный гул, который уже не раздражает, а воспринимается, как объективная реальность, как например  шум деревьев на ветру.
Но мои  открытия на этом не закончились.  Через пару дней моего пребывания в больнице из нашей палаты перевели одного молодого человека в другое отделение. Его раны после обморожения ног не заживали, потребовалась пересадка кожи. Этим уже занимаются другие врачи, в другом отделении. На его кровать привели очередного пациента. Было около   одиннадцати часов вечера. Все в нашей палате, кроме меня уже спали. Больного сопровождала жена. Возраст новенького лет под сорок или немного больше. Пока он располагался на кровати, я понял, что его мучают сильные боли. Эта пара сетовала, что их поместили, но лечения никакого не назначили. Сказали, что завтра будут все врачи и его к кому-то определят и начнут лечение. Это я понял из скупых фраз, которыми обменивались супруги. Затем она уехала, а он, похоже, выпил какое-то обезболивающее лекарство и уснул.
Уснул и захрапел. Если, конечно, то, что мне пришлось услышать, можно назвать этим неприятным словом. Звуки обычного храпа как-то согласуются со вдохом и выдохом спящего. Здесь было что-то иное ни с чем несогласуемое и не поддающееся описанию.
От этого новенького  исходила непредсказуемая череда звуков. Они, то походили на урчащий водопроводный кран, то на гоготание гуся, то в них чудилось стрекотание сороки.  А то, вдруг, переходили на монотонный гул, предшествующий началу извержения вулкана. Эти звуки не смешивались с комбинацией звуков остальной четвёрки. Они были какими-то особенными и, скорее всего, зависели от внутренних процессов, протекающих в организме.
Но какими бы они не были, мне надо было уснуть. Раздражающий же фактор не позволял этого сделать. Только через несколько часов мне удалось забыться в полудрёме. Когда проснулся и оглядел палату, то увидел, что все лежали, укрывшись с головой. Я догадался, что все они спасаются от этого  непредвиденного наказания.  Наконец, все, кроме новенького, проснулись и начали комментировать. Что только не говорили,  с чем только эти необычные звуки не сравнивали.
 
Потом один из них изрёк: «Что я вам, братцы скажу: это  музыкальное произведение. Своего рода увертюра или симфония. Моя жена в молодости была любительница классической музыки. Всё таскала меня по таким разным концертам. Скажу вам: звуки очень похожи. Да! Да! Это что-то из этой серии. Или точнее сказать: из этой оперы».
Эти обсуждения прервала вошедшая в палату медсестра.
– Кто вновь поступивший? – спросила она.
Автор удивительного храпа проснулся, открыл глаза.
– Как Ваша фамилия?
– Чайковский, – ответил тот, а мы все пятеро невольно захохотали.
– И Вас безусловно зовут Пётр Ильич? – пошутил знаток классической музыки.
– Нет, – возразил новенький. – Я Вася.
– А музыку Вы сочиняете? – спросил кто-то.
– Нет, – ответил Вася. – Я ставлю еврозаборы.  Лебёдка сломалась, а работу надо было за день сделать. Вот и надорвал ноги и, похоже, не только их. Боли сумасшедшие. Всё тело болит.
Василию назначили какие-то уколы. Боли слегка ушли, храпеть он вообще перестал. Я понял, что в ту первую ночь он просто стонал.
Вот как можно ошибиться в оценке, казалось бы простого и понятного явления.