25 листков клёна - Глава Вторая

Глава Вторая
Мышонок
     Просыпались вечером – готовили чай, и занимались: шесть часов чтения и написания, восемь часов музицирования и совершенствование тела. Сэнсей обучал медитации – слову неподходящему – единению и подчёрпыванию с энергией Земли: когда сухожилия расслабляются и примыкают к нитям, окутывающим мироздание. Иногда уделяли одному себя больше чем иному, - и болезнь сбила меня с ног, вновь.
     Сэнсей рассказывал, было время – когда путешествовал собирателем историй и наткнулся на девушку, продававшую свою жизнь, - и не понимает по-прежнему, сколь ловка продавшая себя – но пленившая собирателя историй. Сэнсей не был жёсток, не был груб, - взгляд рассеивал усталость и направлял, - а кости болели от тренировок и непривычности посадки. Мне нездоровилось неделю: кости окаменели и противились движению; судороги сквозили беспокойства сна; жар ссеивался всюду – а рассеиваться отказывался.
     Ангина способствовала молчанию – но что красноречивее омытого потом, под пледом шёлковым. Сэнсей удалялся в сумрак – из дома, навстречу непостижимому. Что-то хозяйничало в комнате, где – помню наверняка – кувшины опустевшие от саке…
     Мне хотелось попасть в мир, где боль бы отпустила – и оперила осознанием, - где мрак идёт навстречу – и не страшно: парить над кроватью и очнуться в параличе сонном – когда всё тело затекло куда-то – в полуметре от обрыва. Незримое навещало: шум в ушах, треск в комнате кувшинов и шаги по паркету, - ближе с каждой ночью… Прикосновение: страх, мысли и прочее, не успевали рождаться, - меня подхватывало – и помню момент, когда тело упиралось в воздух, - и несло в эпизоды, от которых оставались проблески – ярчайшие над моим миром.
     Сэнсей покидал – но читал заметки и отвечал молчанием, - что, если пора уйти, уйти – не создав, но соприкоснувшись с Таинством Вселенной, - на миг, - когда мог бы выйти за допустимое и слиться с бесконечностью. Сэнсей поил чаем – но оставил затею: ученик угасает, сгорает… Прости, за предательство, Наставник.
     Рука схватила карандаш – и повела нить слов, вслепую и всепрозренно. Слова лучились эхом – подхватывали руку и велись узором повествования, из руки угасающего… Благодарю тебя, Земля, за то – что родила и одарила Жизнью ничтожество меня, Мечтателя – родившегося Ради Мечты, - и одаряю строками, - быть может, собственной эпитафией.


Воспламеняется всё,
Чем стать не успел:
Сгорает мой человек.

Минуты утекали в реку -
Та вела, несла в мечту, -
К отзвукам заветов, -
Чтоб показать вечного темноту.

Осень заплетала обещанья в косы.
Я умру – обязательно умру.
Мёд лучится в рот, от солнца.
Весна – приди прежде, чем умру.

Солнце передаёт тепло
Идущему сквозь подол ночи, -
Тому не важно, что не выдержу.
Молчание стучится громче пульса: Тук.

Тишина закрадывается под кору деревьям,
Милейшим из милейших – под нижнее под светлое,
Мне пробирается под кожу, - дождусь, дождусь весну
Дня памятного, - кто же, меня встретил в ночь во ту…

Сновидение мечет по стенам,
Вытаскивает к подпоркам мира, -
Страх, тебя стоит выдержать, -
Чтоб распасться во ночи любимой,
По сторону иную – от занавеса,
Зрителя м\и пантомимы.

Леди Судьба, подбери меня-автостопщика,
Выслушай, выслушай, - не обмани:
Возьми рейсом круизным – по парам невесомости, -
Напьёмся, накуримся, нашепчемся всласть.

Тебя прежде боялся – знала ли -
Подобно отражению, в зеркале, меня умершего,
Подобно растаявшему в раме двери.
Подобно ушедшему в мир – куда вдвоём не пройти.

Благодарю каждую в кого влюбился
За хворост безответности – спасительный -
В костре декабрьском, в соблазне сумерок
Поддаться вою уходящих вникуда.

Благодарю каждый
Встреченный лист клёна,
За трепет порхания,
За прощение ветрам.

Благодарю мечтателей,
Странников и незнакомцев, -
Расстанемся, укроемся, -
Останемся в ночи и мечтах.
…

Роняю голову на подлинник
Истории Историй – и подделку, -
Единственную…
~


     Гитара звучит в моей комнатке – поёт, покинутая, без надежды воссоединиться.
     Меня отключало и переносило из воспоминание в воспоминание. Лихорадка не отпускала – ей было некуда уходить. Что-то осталось – в воспоминании – могущее спасти, но убивающее: бархатное будто крылья бабочки и снежное будто плед мой, благозвучащее флажолетами и обращающее в стаккато – стоит подступиться, - что же оно, - что же за воспоминание навеивает Воздух во косновении ко струнам…
***
     Луна подсматривала за мною: пальцы цепляют струны – с напором, но неумело, - арпеджио песни, ради которой взялся за гриф, - такое сочиняют в муз-школах, сказал репетитор, и играл в унисон мне; - иногда – ни одно слово не отнимет удовольствия музицирования... Заворожена благозвучием ми-минора – просит спеть, - надвинул наушники на уши, включил запись, заиграл в унисон, пропустил первый куплет и пел, - и не важно, насколько ужасно, - и не важно – звучно ли, - и не важно – ведь слушала, слушала и слушала, Воздух, свившая уют круг огня. Обняла в разрешении – развеяла смущение и затронула частицу близости.
     Свожу руки в объятие - «Хочу, чтоб Твой поцелуй разбудил меня» - обнимаю саму юность и усыпаю в объятии с той. Трусики-шортики, далёкие близкие, - что же под ними?.. Корица хороша со всеми блюдами – не каждое блюдо хорошо с Корицей.
     Откуда было знать – что через пять лет найду целую вселенную в строках сноба, чьи книги Весы брала в ванную – человелог-экзальтист-спирит-метафизик-альтруист, отрывок чьей статьи оставался в футляре гитарном – и возможно, единственный на свете, перепишется:
     Край Космоса – где вьются лепестки роз, звучит музыка глубин сердца и снег сыплется раз в тысячелетие, приходящее с морганием и в моргание уходящее. Край Космоса – где глубинное поднимается до верхнего слоя кожи. Достичь Края Космоса – добраться до бесконечного поля: подснежников – произрастающих из неоткуда; роз – растущих из боли воспоминаний; нарциссов – растущих из тщеславия; лаванды – цветущей из мечты.
     Достичь Края Космоса – узнать тысячи слов, не зная, откуда. Достичь Края Космоса – стать котёнком, смотрящим в окно февраля. Достичь Края Космоса – столкнуться со стеной воздуха.
     Шагнуть к Краю Космоса – отстраниться от глупости собственной. Шагнуть к Краю Космоса – собрать с розы каплю росы и рассмотреть в той Вселенную. Шагнуть к Краю Космоса – задуматься о беззначном, но отвлечься на единственное.
~
     Любила подобное, - и рассердилась – стоило мне оторвать страницу, - но приняла символически. Сноб писал: «Идеальная война – когда танки воюют с танками, на просторах полигональных, с человеком лишь за монитором, - остальное – дилетантство» - и ничто не мешало согласиться с ним тысячу раз, - но чувство – будто у меня воруют мысли. Одна из книг была, метафоро-аллюзие-аллегорией на всё – и подносила многое в подобной форме: «Кошка Рыся питается кровью и мясом убитых солдат – в консервах, колбасе, пакетах псевдомолочных и прочем, - и обеспечена на тысячу лет, до последнего потомка. Вступай в содружество Кошки Рыси – или накорми её».
     Неприязнь началась со сноба – с её отношения к его мыслям, зачастую трухлявым и стащенным из головы моей; - помню чувство – будто каждое что напишу, создано им. Сноб поселился в голове – она обхаживала меня, - но его, бесконечно его, сноба в голове. Запиралась в душевой – на многие часы – и лгала безмолвием, лгала носящемуся в агонии изоляции.
     Многое остаётся за кадром – задействуем нужное для создания настроения, из бесконечности возможного, - и всё-же. Весы уснула в объятии – но почти помню: выбралась, заперлась со снобом в душевой и скользнула в кроватку ближе к утру. Подозрительность – дитя неуверенности, - но и искренности.
     Никто не спешит, никто не будит, - шёлковая бабочка поцелуя скользит на губы, остаётся на мгновение и упархивает по контуру рассвета. Весы – распаковала вкусности и сготовила мисо (случай единый – когда по отдельности несъедобно) с чаем египетским. Что наставило её отправиться на факультет человелогии и слушать лекции профессоров-глупцов-человелогов, не знаю и не любопытствовал, - но едва ли зов сердца, - если так – славно, что разошлись не попрощавшись.
     Собираемся тратить её сбережения – на орудие искусства многострунное. Собрались, наласкались, разобрались и собрались, - полдень миновал. Чай остался послевкусием путешествий: идём же.
     Выскользнули об руку, из дома, прошли пару – лет девятнадцати – с ребёнком в коляске, - мне расхотелось её: обнимать, держать за руку, касаться. Озлобленность остывала во мне – ночами теми – и ранила её. Трамвай принял нас – подобно миллиону пар, взявшихся за руки наспех.
     Трамвай распрощался с нами. Прошли до музыкального –подобрали ей классику со звучанием обесточенной электры, - консультант сыграл нам – будто паровоз набирал обороты и собирал крупицы упущенного. Расплатилась – «Ведь будешь кормить меня два месяца» - и попросила сыграть.
     Отправились к скамейке дубовой, разместились, - и минуты, секунды и часы уползли в словарь, бессильные передать слияние рук и струн. Прохожие ускорялись одни, оставались иные, - дет затормаживали родителей, животные – хозяев. Слушала – опьянённая и готовая учиться, стачивать ноготки и стирать пальчики в кровку.
     Вернулись к вечеру – проголодались: наготовили лакомств и сомкнули глаза в объятии. Помню ту скамейку – одну из миллиона, но знакомую боле остальных. Воспоминание возвращает минувшее – но не преносит нас в себя минувших, - звучи, Музыка, из пальчиков твоих, детских и бархатных, игривых и тёплых, когда воспоминания сгорают в разуме умирающего и проносятся напоследок, - чтоб вернуть оставшееся за кадром, непрестанное всюду, - что же…
     Ветер закрался в окно нас прежних – и разметал листы нотные, - быть может – крупица меня прежнего, готового поселиться в любом из мгновений, где молодость была лучшим украшением, а Ветер в голове приглаживал пыльные волосы. Что, если присутствие в сейчас – шаги нас будущих, обернувшихся и отмотавших Время? Можно сомневаться до бесконечности – но представлю на миг, что это так.
     Сэнсей прошёл в комнатку – об руку с тенью: без границ и тела.


Конец Первой Части