25 листков клёна - Глава Третья

Глава Третья
Шёпот Смерти
     Сэнсей прошёл об руку с человеком без лица, без тела и без тела. Тень не плелась по полу, следом Сэнсея, - но шла об руку. Сноб писал – когда человек видит подобное, смерть близка, - и шепот смерти поселяется в голове, - и уходить тому некуда - и неоткуда.
     Тень стала на колени пред мною – заглянула в рукопись и внесла несколько меток, - впоследствии не отличу почерк свой от почерка Тени. Сэнсей ушёл. Тень улеглась на меня и в голове зазвучало – «Посмотрим» - пока кувшины от саке разбивались один за одним.
     Дрожь носилась по телу – до грани, где тело начинает нестись на волнах дрожи. Открывать ли глаза – в шаге от невозвращения – или потупиться в темноте собственного разума, в жесте от бесконечности. Отражение дотрагивается отражённого – пробирается из дальнего угла комнаты, легче тени, и скользит июльским клёном, бабочкой поцелуя, флажолетом из Воздуха, на губы иссушенные в жару прощания с памятными, ночами, днями, объятиями и поцелуями, - столь лживыми, сколь искренними.
     Флажолеты собирались в алмазную горсть. Тень заполняла мне поры – но всюду, прояснялось: стены растворяются – и грань, что отделяет меня от не-меня, поддаётся гнёту ластика и уводит в поле бесконечного кружева, снежного и тающего с тобою. Мир рассыпается на облака – и идёт дождь.
     Холод исчез об руку с теплом. Осязать себя – осязать Вселенную, всеначальную и бесконечную. Дотрагиваешься щеки – а клён, вьётся во Ветру и приникает к Озеру Небесных Лотосов на окраине Плато Безмятежности.
     Ощущение исчезает с ощущающим – рука проходит сквозь щеку, не чувствующую холодка рук обагрённых. Если сие – Смерть, - начто было жить. Здравствуй, трепет на кончиках пальцев.
     Взгляд уводил – от себя к себе – по стене каменной, выше, выше и выше, - к Сэнсею, пившему саке из пиалы, на обрыве моего мира и окраине своего, - «Жду тебя тысячу лет» - звенит в голове – «Появись же» - и разносится по комнате чернилами, Картой Вселенной. Сэнсей предложил отпить из его пиалы – и рассказал, цикл вершится: что человек уже умирал в комнатке моей, на месте моём, - похожий на меня, бесконечно и всеначально. Мы созерцали – задворки сущего расставали с недосказанностью и вверяли очевидства столького, сколькое может смолчать душа человеческая.
     Сон пришёл – тяжёлый – о ночи рождения, - и что-то, произошло по-иному. Ветер закрался в кармашки памятного. Сердце забилось.