Доктор

В кабинет она протискивалась бочком. Прямым ходом ее туша не прошла бы в распахнутую дверь.

«Коровище, господи», — подумал я, прежде чем она заговорила тоненьким голоском, сюская и добавляя к словам уменьшительные суффиксы.

— Дорогой доктор! Понимаете, ой ну Вы такой умненький, конечно, понимаете, мне Вас посоветовала Светочка, ну такая блондинка, Вы наверняка помните..

Я оглядывал ее внушительную фигуру, стараясь не задерживать взгляд на торсе, где располагались два огромных бидона, обтянутых блестящей дешевой тканью.
— На что жалуетесь?

Она рухнула на стул, который жалобно скрипнул и затих.
— Эм, дорогой многоуважаемый доктор, видите ли я… О господи, об этом некультурно в Вашем присутствии говорить, Вы ведь такой замечательный..
— Короче, пожалуйста, у меня очередь за дверью.

Она старательно состроила скорбную мину и выложила:
— Понимаете, я — кормилица. Я должна кормить жаждущих и помогать страждущим, я знаю, это мое предназначение, ангел небесный явился ко мне во сне и..
— Так кормите, — перебил я ее, — зачем вы ко мне пришли – то?
— Я кормлю их своим естеством, своей утробой, могучей целительной силой, — и она погладила себя по груди.
Я стал догадываться.
— Вы кормите страждущих грудью?

Она кивала и заискивающе улыбалась мне. Остро хотелось блевать.
Вместо этого, я достал пустой бланк карты и переписал на него имя и фамилию из листка направления, который она протянула мне пухлой рукой.
— Значит, дорогая моя… Эм, Зинаида, — прочел я в направлении. — Вам надо остаться в нашем заведении на некоторое время. Мы хотим обследовать Вас, убедиться, что все в порядке и, если так и будет, непременно выпустить для дальнейшего исполнения Вашей великой миссии, хорошо?

Я постарался улыбнуться, она засияла в ответ, как жирная масляная лепешка.
— Конечно – конечно! Вам лучше знаете, Вы же такой волшебненький, — лепетала она, сгребая свои документы и пятясь к двери, где уже ожидали два санитара, которых я предупредительно огласил кнопкой вызова.

Продолжая что-то бормотать, она протиснулась в коридор и, на удивление быстро для ее веса, помчалась вприпрыжку к больничному крылу, опережая санитаров.

Я черкал в блокноте наметки диагноза, автоматически сомневаясь между
прогредиентной шизой и шизой, осложненной маниями, когда в дверь коротко и настойчиво постучали. Не дожидаясь моего ответа, в комнату влетел какой-то серый шар и, поерзав, уселся на стул.

Я  рассматривал оволосевшего донельзя худого морщинистого человека, который не мог задержать взгляд на одном предмете и постоянно облизывал узкие красные губы.
— Доктор. Вы должны мне помочь, — сообщил он.

Я молчал. Стандартная тактика по выявлению степени невротического состояния пациента: доктор молчит, и пациент, задергавшись, выкладывает сам беспокоящие его мысли.
— «Метаморфозы» Овидия. — отчетливо произнес он. — Читали? —и, внезапно, его бегающий взгляд остановился на мне.
— Не читал, но слышал.
— Тогда должны знать, что со мной, должны! — и он сбивчиво заговорил, постоянно облизываясь.
— Грани живого – неживого, животных и людей совершенно стерлись, уважаемый доктор, метафоры слились с метаморфозами, олицетворение давным давно стало живительной силой для мертвой природы и даже полусгнившее бревно может оказаться….

Я прервал его жестом и открыл блокнот.
— Хочу записывать столь мудрые мысли, если Вы не против, — сказал я, в глубине души умирая от переполнявшего меня сарказма.
Пациент нахмурился и прервал бессвязный поток речи, бегающие глаза искали что-то за моей спиной.
— Я умею превращаться в животное.

Если бы этот читатель Овидия знал, сколько раз я это слышал! Но, в силу профессиональных врачебных качеств, я старательно изобразил удивление на лице: поднял брови и вытаращил глаза.
— Да что вы говорите, как удивительно, и в кого же?
— В волка.
Окинув взглядом шерстяной покров на лице и теле пациента, я подумал, что это логично.
— В полнолуние? И ходите кусать всех за бочок? — не удержался  от ехидства.
— В любой момент. Я полностью овладел искусством метаморфоз, превращениями если хотите.
— Хочу, превращайтесь прямо сейчас.
— А Вы не боитесь? Я же буйным могу быть, покусаю.

Я встал и отошел в дальний угол кабинета. Разрешающе помахал ему рукой.
Пациент  выдохнул и замер, сложив руки на коленях. В полной тишине он просидел около 30 секунд. Затем глубоко вздохнул, и, улыбаясь, спросил:
— Ну Вы видели, да? Здорово, правда?

Я молча сел на свое место и начал заполнять карту. Не удержался и спросил:
— Как вы сам думаете, чем Вы отличаетесь от обычного себя, когда превращаетесь в волка?

Пациент недоуменно посмотрел вверх и крякнул:
— Очевидно же! Когда я волк, у меня вот тут коготки вырастают, — и он доверчиво протянул мне костлявую лапу.

В моем блокноте появилось дважды подчеркнутое слово «ШИЗА».
Санитары аккуратно вывели его через три минуты, а я закрыл дверь на замок и подошел к окну. Курить хотелось катастрофически. Как и всегда к концу каждого безумного рабочего дня.
—Безумие от «без ума», — автоматически рассудил я вслух.

Но они не были глупыми. Без ума, как правило, умственно отсталые. Все эти толпы посещающих меня больных не были олигофренами или имбецилами, они соображали, и соображали хорошо. Размышляли, обдумывали какие-то понятные только им планы. А уж хитрожопости каждому психопату не занимать.

Правильнее было бы называть их инакомыслящими. А я тогда кто? Я тот, кто пытается разобраться с чужим дерьмом в голове, хотя уже по уши переполнен своим…

Мои размышления прервал аккуратный стук в дверь. Я взглянул на часы и отметил, что это крайний пациент на сегодня.
Отойдя от окна, Я открыл дверь и пригласил в кабинет мужчину в белом льняном костюме. Автоматически отметил его аккуратный внешний вид и спокойное поведение. Сильнее всех меня всегда утомляли истерики, и сейчас я был рад, что конец дня пройдет без криков и слез.
— Ну-с, на что жалуемся?

Пациент благожелательно рассматривал меня и не торопился отвечать.
— Хотите закурить? — задал он внезапный вопрос и застал меня врасплох.
— Хах. Нельзя в медицинском заведении, — я улыбнулся такому повороту.
— Да ладно Вам, доктор, весь персонал операционного блока после сложных случаев всегда убегает в подсобку и дымит в окно.

Я, улыбаясь, молчал. Он разглядывал меня мудрыми глазами и продолжал:
— Тяжелый рабочий день, куча психов на приеме, а Вы с утра без сигарет. Тяжело?
Этот спокойный тон располагал, и я даже было хотел было ответить, но вовремя сообразил, что прием идет нетипичным путем, поэтому перестал лыбиться.
— Давайте оставим эту тему, расскажите лучше, зачем Вы пожаловали ко мне на прием?
Пациент откинулся на спинку стула и спросил:
— А разве Вы сразу не заметили, когда я вошел?
Я моргнул.
— Нет.

Тогда мой собеседник встал и молча начал снимать с себя белые льняные штаны. В моей памяти сразу же всколыхнулись самые мерзкие воспоминания о парафильном расстройстве, но, кажется, этот милый человек не собирался демонстрировать мне всю глубину своих сексуальных извращений: он просто стоял в носках и трусах, прикрытых сверху длинной рубашкой.  Волосяной покров ног был сплошным, и лишь кое – где голые участки кожи указывали на глубокие зажившие шрамы.

— Что мы будем делать с этим, доктор? — спросил он меня.
— А что мы будем с этим делать? — отреагировал я логичным вопросом.
— Что вы делаете с теми, у кого нет ног? И может объясните мне, почему травматолог отправил меня именно к Вам, а не к ортопеду, с которым мы бы сконструировали протезы.

Я сидел и молчал, пытаясь не выдавать мимических реакций.
— Хорошоо. Хо-ро-шо, — бормотал я, подходя к пациенту и присаживаясь на корточки, чтобы луше разглядеть его вполне существующие ноги.
Передо мной совершенно точно были две здоровые ноги, покрытые шрамами, но живые и действующие.
— Я так понимаю… Какой – то несчастный случай? — уточнил я.
— Попал под трамвай. Их отрезало. Ну, впрочем, Вы же опытный специалист, сами видите.

Я взял ручку и ощутимо ткнул пациента в район бедра. Тот ойкнул и почесал уколотое место. Тогда я с таким же усилием ткнул его в голень, но тот даже не моргнул. Окаменевшим взглядом он смотрел на стену и не шевелился.

Я  встал и разочарованно потащился к рабочему столу. На несколько минут мне показалось, что этот последний на сегодня пациент окажется здоровым и не принесет больших хлопот. Тот, тем временем, натянул штаны и присел на стул. Хотелось спросить его, как же он тогда, по его мнению, перемещается, но уже не оставалось сил.

В блокноте я быстро набрасывал фразы «истерическое и смешанное расстройство личности,мб при органических повреждениях мозга, травмах черепно-мозговых, Шизофрения?»
— мы обязаны положить Вас в стационар и осмотреть, хорошо? Не можем же мы столь обширную проблему решить на простом врачебном приеме, не так ли?
Пациент кивал.
— Конечно, обязательно!
— Ваша фамилия?
— Зайцев.

Я заполнял карту и обьяснял ему дальнейшие действия, а он смотрел на меня и явно мучился каким – то вопросом. Когда я встал проводить его к двери, он обернулся и, глядя на меня не затуманенным безумием взглядом, спросил:
— Доктор, Вы же пришьете мне ноги?

Я смотрел на него и мне было тошно. Даже более, чем обычно. Словно ты открываешь потрясающей красоты перламутровую раковину, надеясь найти внутри таинственно мерцающую жемчужину, но там оказывается отвратительный полусгнивший моллюск. И смрад от его тельца разносится настолько быстро, что ты не успеваешь задержать дыхание, и с новым вдохом наполняешься этой вонью, настолько мерзкой, что ты никогда не сможешь забыть этот запах.
Так и с моими пациентами. С этими безумными людьми, которые отравляют реальность своими гнилыми болезнями, прованивают нормальность насквозь и этот смрад будет являеться к тебе в кошмарах до конца твоих дней.

— Конечно! — я похлопал его по плечу, — скоро убежите от меня на своих двоих!

Зайцев вышел. Я бродил по кабинету, собирая в сумку вещи, хотелось выбежать на улицу и безостановочно курить.

Закрывая дверь кабинета, я автоматически поправил табличку со своей фамилией, который вечно скашивалась вправо. Выровняв ее, я быстро зашагал к выходу, не оборачиваясь на надпись на табличке

«Док. К. И. Айболит».