Я никогда не узнаю

Скоро двадцать лет, как тебя нет, мой дорогой, любимый, двоюродный братишка. Не могу и не хочу говорить о тебе отстраненно, менять имена, домысливать какие-то несуществующие детали. Рассказываю так, как было.

Сережа моложе меня на десять лет, я была уже школьницей, когда моя тетя, сестра отца, вернулась с семьей в наш город из Узбекистана. Нет, до перестройки и развала Советского Союза было еще далеко, никто никого не выгонял. Тетя Нина приехала в дом своих родителей, туда, где жили ее мать и брат. Замуж она вышла в тридцать лет за вдовца с девочкой, ровесницей мне. Сережа родился в Катта-Кургане, ему было всего полгода, когда они приехали в Вольск. Он был такой хорошенький, кудрявый, с огромными голубыми глазами. Тетя Нина в нем души не чаяла, а сестренка Юля ревновала родителей к Сереже, считая, не без основания, что мачеха любит сына гораздо больше, чем ее.

Наш домик был слишком мал для такой увеличившейся семьи, поэтому было решено его перестроить. Одну зиму мы прожили все вместе в большой тесноте, а летом началось строительство. Нас с Юлей и моего родного брата Славу, который был старше меня на два года, отправили в пионерский лагерь. Но там мы были месяц, потом тоже по мере сил участвовали в строительстве: выносили мусор, выпрямляли на куске рельса погнувшиеся гвозди, сидели с Сережей. Сидела, конечно, в основном Юля, я предпочитала играть в куклы и читать книжки.

Когда все работы были закончены, семья тети Нины стала жить на нижнем этаже дома, а мы на верхнем. Расположение комнат вверху и внизу было одинаково, у нас только дополнительно имелась лестница с двумя пролетами. Позднее над ней пристроили крышу, загородили, получилась небольшая летняя веранда. Бабушку спросили, с кем она хочет жить, она выбрала сына.

Но прожила бабушка после окончания стройки недолго, вскоре умерла. А муж тети Нины стал сильно болеть, выяснилось, что у него рак горла в последней стадии. Он умер через год после бабушки в сорок лет, тетя Нина осталась одна с двумя детьми.

Конечно, мы, дети, не могли тогда знать, как ей было трудно. Она работала медсестрой, ей часто приходилось брать дополнительные дежурства, оставляя Сережу с Юлей одних, Сереже было всего четыре года. Мой отец старался по возможности помогать сестре, матери это не очень нравилось. Она вообще не любила золовку, и эта неприязнь сохранилась до ее последних дней. Даже, когда тети Нины уже не было, мама продолжала ее в чем-то обвинять.

Я не очень-то обращала внимание на Сережу, смотрела на него скорее, как на досадную помеху, мешающую Юле участвовать в наших играх.  Помню эпизод, когда он вдруг куда-то потерялся, и Юля с тревогой бросилась его разыскивать. Нашла, обняла и расплакалась. Я смотрела на нее с недоумением:
- Почему ты плачешь?
- Так ведь жалко же его!
Мне это было непонятно, ни за кого, кроме себя, мне еще не приходилось отвечать. В старших классах мы и с Юлей отошли друг от друга, у нее были свои подруги, а у меня свои. После десятого класса я поступила со второй попытки на  физический факультет Саратовского университета, а Юля стала учиться в педагогическом училище нашего города. Затем я уехала по распределению во Владимирскую область, а Юля в село нашей Саратовской области.

Юля вышла замуж в своем селе, родила троих детей. У меня личная жизнь не сложилась, я вернулась к родителям, у меня родился сын. Отец сына от него отказался.

Какое-то время я жила с родителями и братом Славой, у которого также не сложилась личная жизнь, он разошелся с женой. Потом отцу удалось получить квартиру, родители и Слава переехали в нее, я осталась в доме с сыном Алешей.

Сереже было шестнадцать лет, когда я вернулась, но он был очень самостоятельным и на удивление добрым мальчиком. Мы как будто снова познакомились, я обрела хорошего, надежного, все понимающего друга и заступника.

Сережа окончил технологический техникум, стал работать. Позднее поступил на заочное отделение политехнического института, я помогала ему писать контрольные работы  по математике. Объяснять ему было легко, он сразу все понимал, хотя в техникуме учился не очень прилежно.  Заниматься с ним было некому, а сам тогда не задумывался о необходимости учебы.

Из удобств в нашем доме был только газ и холодная вода, мыться ходили в баню. Алеша подрос, я уже не могла брать его с собой в общее женское отделение. Ходили или в номер с тетей Ниной, или мы с тетей Ниной шли в женское отделение, а Сережа с Алешей в мужское. После бани ужинали либо у нас, либо у них. Родители жили своей жизнью, встречались с друзьями, проводили с ними почти все выходные и праздники. Но матери не нравилось мое сближение с тетей Ниной и Сережей, она ревновала, обижалась, высказывала, что тетка мне ближе родной матери.

Отец стал сильно выпивать, Слава тоже, втянулись на своих постоянных гулянках. Мать скандалила, кричала на отца, но отказываться от постоянных компаний не хотела, привыкла к такому времяпровождению.

Я большинство праздников проводила с тетей Ниной и Сережей. Пойти в кино или  театр я тоже могла только с кем-нибудь из них, когда другой оставался с Алешей. Нередко к нам присоединялся мой племянник, сын Славы Максим, старше Алеши на четыре года. Своим родителям он был не очень нужен, ни отцу, ни матери. Максим жил у меня дней по десять, уходил каждый раз с неохотой.

В армию Сережу долго не брали из-за плохого зрения. Но в какой-то год было, видимо, большое невыполнение плана, взяли его. Служить он не смог, без очков ничего не видел, а находясь постоянно в очках, терял сознание от головокружения. Подобрать подходящие очки ему было невозможно, какой-то сложный дефект. На него кричали, обзывали симулянтом.  Тете Нине стоило огромных  трудов добиться его списания, помог один из дальних родственников. Вернулся Сережа притихший, замкнутый, потребовалось значительное время для восстановления травмированной психики.

Девушки у Сережи были, но до логического завершения отношений как-то не доходило. Расставался он со своими подружками легко, у некоторых даже на свадьбах гулял.

Сережа  очень хорошо играл на гитаре, тетя Нина знала слова многих старинных песен, я очень любила петь с ними. Прекрасный слух Сергей унаследовал от отца, но учиться в музыкальной школе он не стал. При поступлении ему не понравилось, как преподаватели разговаривали с его матерью, и он отказался от вступительных испытаний.  Он с легкостью подбирал сопровождение любой, даже впервые услышанной песни.

Вот уже почти все друзья Сережи переженились, а он всё  не торопится. Друзья спрашивают:
- Когда же ты женишься?
- Чтобы мучиться, как вы?
- Но мы-то же мучаемся!

С Ириной Сергей вместе работал на заводе. Пригласил ее к себе в гости, познакомил с нами. Впечатление о ней сложилось хорошее:  умненькая, спокойная, вроде бы расположена к Сереже.

В моей семье произошло жуткое событие, покончил с собой  мой отец. Все заботы по организации похорон легли на плечи Сережи, никаких ритуальных служб тогда еще не было. Слава углубился в свои переживания, подогревая себя спиртным, мать была убита горем, так же, как и я. Из морга, где ему пришлось одевать дядю, Сережа пришел к Ирине сильно пьяный, встретил в ее семье горячее сочувствие и утешение. После этого они с Ириной договорились о свадьбе.

Горе у мамы прошло значительно быстрее, чем у меня. Она стала спешно продавать лодку, гараж, мотоцикл, не дожидаясь даже полгода для вступления в права наследства. Стала настаивать, чтобы я отдала дом Славе и перешла к ней, я сопротивлялась, как могла. Мать, конечно, будет опять жалеть Славу, встречать его, нести ему продукты от моих детей, я этого не хотела.

Свадьба у Сережи была безалкогольная, шла направленная борьба с пьянством, как всегда неумелая, с глупыми перегибами. Разумеется, алкоголь на столе был, что за свадьба без водки, только стояла водка не в бутылках, а в графинах, вроде бы какой-то напиток. Слава очень быстро напился, стал «выступать».  Мама обвинила тетю Нину в том, что перед Славой поставили графин, а меня в том, что я сказала Славе что-то не то, поэтому возник скандал. Хотя зачинщиком скандала был, конечно, Слава.

Жить молодые сначала стали на квартире в доме недалеко от нашего, по соседству. Решили отметить новоселье. Ира не хотела, чтобы я брала с собой Алешу – нечего делать детям за столом с взрослыми. В нашей семье, когда мы со Славой росли, было так же, но Алешу я, обычно не оставляла, он был всегда  со мной.  Я попыталась оставить его дома, но он так расплакался, что тетя Нина забрала и привела его с собой, заявив, что берет на себя всю ответственность  за ребенка. Ему было десять лет, на свадьбе Сережи он присутствовал.

Мать продолжала уговаривать меня отдать дом Славе и перейти к ней. Подключилась очередная подруга Славы, с которой он жил в последнее время. У нее имелась маленькая однокомнатная квартирка на заводской окраине, там она жила с двумя дочерями, Слава с ними. Они со Славой часто ссорились из-за его пьянства, она его периодически выгоняла, он уходил к родителям, потом снова возвращался к ней. Наш отец неплохо зарабатывал,  кроме того мы держали кроликов, поросенка, мать несла Тане продукты, ей это было хорошим подспорьем. А тут появилась возможность улучшить жилищные условия. Квартиры еще не приватизировались, достаточно было прописаться, чтобы иметь право на жилье. Можно и со свекровью какое-то время пожить, она же не вечная.

Почему-то считалось, что такое подобие семьи прилично, а ребенок без мужа, тем более второй, неприлично. По тем временам я вполне могла вырастить и второго ребенка, так же отдавая ему всю любовь и заботу. Но две предыдущие попытки родить ребенка закончились неудачно из-за скандалов с родителями, хотя я просила их только оставить меня в покое и не лезть в мою жизнь, мне было уже за тридцать лет, не маленькая. Я уже отказалась от этой идеи, возраст  подошел к такой границе, что ребенка можно не успеть вырастить и выучить. Но неожиданно приехал тот, кого я любила уже десять лет, зная, что вместе мы никогда не будем. Мы провели вместе всего одну ночь, а когда выяснилось, что я забеременела, ребенка я решила оставить на свой страх и риск. Миша жил с женой в Новосибирске, приезжал в воинскую часть, где я работала,  в длительные командировки. Собирался разводиться, но понял, что не сможет оставить детей. Обычная история, необычно было только рожать и растить детей без отца в маленьком городе, такие женщины осуждались и презирались.

А мама попала в больницу со сложным переломом руки, ее оперировали, вставляли металлический стержень. Я бегала к ней в больницу, а Слава праздновал на свободе в квартире, уничтожая со своими дружками все припасы матери. И после ее выписки он заявил ей, что ему нужно приводить женщин, а она ему мешает.  Мама плакала, вставала передо мной на колени, соглашалась даже на ребенка, против которого так рьяно возражала. Я не устояла, оформила дарственную на Славу и перешла к матери.

Теперь Слава жил на верхнем этаже дома, тетя Нина  - на нижнем. Сережа поменял место работы и получил квартиру с частичными удобствами в заводском бараке. Сам он высказывался по этому поводу так: «Пошел на собачью работу, конуру дали». Работать механиком в цехе с изношенным оборудованием, где постоянно что-то ломалось, было действительно очень нелегко.

Мой сын родился на две недели позже сына Сережи. Его Коля весил при рождении 2400 грамм, мой Павлик  4200 грамм.

Таня в дом со Славой не пошла, они не были расписаны официально, а одной прописки в доме недостаточно, хозяин все равно он. Она вскоре нашла другой вариант. Тот мужчина женился на ней, свою квартиру она отдала одной дочери, его квартиру другой, а сами они купили дом.  Уже была в разгаре перестройка, и Таня сумела развернуться на своей должности экономиста на заводе. Слава продолжал пить, нашел подругу, которая пила еще больше его, вместе они дружно пропивали все, что осталось в доме. Я забрала при переходе только самое необходимое, оставила там мебель, посуду, постельное белье, часть библиотеки отца. Пришлось даже оставить все инструменты отца, в квартире их было некуда деть, гараж мать продала.

Для меня перестройка оказалась тяжелым испытанием. В воинской части, где я работала, повышали оклады военнослужащим, а служащим нет. Сократили все должности старших  инженеров у гражданских, солдатка-писарь в штабе получала больше, чем инженер-программист. К тому же зарплату задерживали, все продукты и промтовары вплоть до макарон и утюгов распределяли по талонам. Я ушла из воинской части сначала к предпринимателю, потом на завод, где работал Сережа. Сережа вскоре перешел на головное предприятие,  филиалом которого был тот завод, и получил двухкомнатную квартиру.

В первый год моей жизни с матерью Сережа с Ириной приходили ко мне в гости, но мама так явно демонстрировала свое нерасположение, что они приходить перестали. И мне было неудобно идти к ним, зная, что я не могу пригласить их к себе. Но на дни рождения Сережи я все-таки приходила вместе с тетей Ниной.

Тетя Нина сноху не любила и не считала нужным скрывать свою неприязнь, нередко высказывала Ирине все, что думала. Домашнее хозяйство Ирину мало интересовало, в их семье занимался всем этим в основном отец. Но мать Ирины хотя бы готовила, а Ира не хотела делать и это. Поэтому первые дни рождения проходили за почти пустым столом, пока Сережа не взял подготовку праздника на себя. Полы в квартире Ирина мыла только после многократных напоминаний, замоченное белье могло киснуть неделями. Сереже хотелось сохранить семью, растить сына, он все это терпел, но порой и у него кончалось терпение. А Ирине не нравились друзья Сережи, с которыми он мог выпить лишнее.

Слава продолжал пить, пропивая все, что оставалось в доме, теряя здоровье.  Когда было пропито почти все, а Слава из-за пьяных драк в значительной степени потерял зрение и координацию движений, он не нашел другого выхода, как свести счеты с жизнью. Его наследниками оказались мать и сын Славы Максим. Мать стала настаивать на продаже верхней части дома. Я просила не продавать, Алеша учился в Саратове на втором курсе университета. Окончит, женится, где ему жить? Но мама сделала по-своему, верх продали, там стали жить чужие люди.

Если бы у тети Нины были хорошие отношения с нашей матерью, они могли бы как-то договориться, продать нижнюю часть дома, тетя Нина перешла бы наверх. Но здесь ни о какой договоренности не могло быть и речи, все попытки тети Нины улучшить свое положение привели только к еще большему ухудшению их отношений. Втянуты в разборки оказались и мы с Сережей. Сереже хотелось помочь матери, а мне были неприятны методы, которыми действовала тетя Нина – потеря документов, ключей, явная ложь, я не думала, что она способна на подобные поступки. На какое-то время я перестала приходить к ней, Сережа, как и я, тяжело переживал этот разрыв.

Но обиды улеглись, я снова стала приходить к тете Нине, но каждый приход сопровождался скандалом с матерью, поэтому я старалась не говорить маме об этих визитах, ходила тайком.

Алеша окончил университет. Хотел остаться в Саратове, работать там в колбасном цехе, в котором подрабатывал в последние годы учебы. Я уговорила его вернуться в Вольск, помогла устроиться на должность программиста в центральную районную больницу. Пусть небольшой оклад, но надо иметь хоть какой-то опыт работы по специальности, иначе зачем надо было учиться в университете. В ЦРБ он пришелся ко двору, в женском коллективе его окружили вниманием и заботой. Да и характер у Алеши покладистый, беззлобный, легко сходится с людьми.

А мне опять пришлось поменять место работы, и в новом коллективе было очень тяжело работать всем работникам управления из-за грубого, амбициозного начальника.  Мне подсказали, что требуется программист в налоговую инспекцию. Меня там встретили критически, заявили, что предпочли бы принять мужчину, а не женщину. За установку локальной сети я действительно бы не взялась, поэтому предложила перейти на это место Алеше, а я бы заменила его в ЦРБ. Тем более, я уже несколько лет подрабатывала в роддоме, решала похожие задачи. Я надеялась, что мне будет легче работать в близких коллективах.

Алеша согласился на переход, меня, скрепя сердце, взяли в ЦРБ, им очень не хотелось отпускать Алешу. Все эти перестановки совпали со свадьбой Алеши и моим пятидесятилетним юбилеем.

С Галей Алеша познакомился в Вольске, встречался уже два года. Она училась в Саратове, до окончания учебы оставалось еще два года. Когда молодые сообщили о предстоящей свадьбе, моя мама тут же заявила намечающейся снохе: «Твои родители хотят тебя сбагрить. Моя дочь  столько лет тянула Алешу, теперь ей еще тебя тянуть». Ясно, что такое заявление Галю не обрадовало, она плакала.

А у Сережи стал пропадать голос, его положили в отделение больницы недалеко от нашего дома. Он позвонил и попросил разрешения  помыться в нашей ванной: «Неудобно идти в баню, весь зад исколот». Я, конечно, не возражала, а мать высказала: «Будет еще всякую заразу сюда тащить!» Говорила она мне на кухне, но Сережа в комнате рядом все прекрасно слышал. И это притом, что Слава со своей подругой, которая где только не моталась, постоянно ходили к нам мыться. И без того редкие приходы Сережи прекратились совсем.

Алеша настоял, чтобы на свадьбе было не больше тридцати человек, только самые близкие. Праздновать решили один день в дискотеке технологического техникума. Мама Гали преподавала там математику, договорилась с руководством. С нашей  стороны набралось двенадцать человек, со стороны невесты восемнадцать. Сережа пришел с Ириной и Колей, которому, как и Павлику, исполнилось двенадцать лет. Тетя Нина идти на свадьбу отказалась. От нас были еще друзья отца Ужинские и несколько друзей Алеши.

Сережа оказался на свадьбе самым главным лицом с нашей стороны. Он был в ЗАГСе, я занималась подготовкой стола, активно участвовал во всех конкурсах, танцевал. Для меня самым запомнившимся стал момент в конце застолья, когда часть гостей уже разошлись, а оставшиеся собрались и стали петь под гитару Сережи. Вспомнили столько хороших песен,  прозвучавших очень задушевно. Сам Сережа признавался, что у него было чувство, как будто он своего сына женил.

Алеша сначала хотел жить с нами, но при мамином характере вряд ли это закончилось чем-нибудь хорошим, поэтому я с радостью воспользовалась предложением одного из бывших сотрудников. У их организации была квартира, как бы «висевшая в воздухе». Она предоставлялась молодой паре, уехавшей в Австралию, но не позаботившейся выписаться из квартиры. То есть ни продать, ни передать кому-то квартиру организация не могла, сдавали пока в аренду. Жили там постоянно менявшиеся случайные люди. Алеше предложили отремонтировать квартиру и в счет этого оплачивать только коммунальные услуги. Находилась эта квартира недалеко от дома, где жил Сережа, на Новоселах. Сережа заходил к молодым, помогал им с ремонтом.

Вскоре после свадьбы был день рождения Алеши. Дата не круглая, лишних денег нет, Алеша пригласил только нас с матерью и Павликом, причем немного раньше нужной даты, в субботу. Потом мы вспоминали, что празднование дня рождения заранее, плохая примета. Мама приболела и не пошла, мы с Павликом отправились без нее, и Алеша позвонил Сереже, чтобы тот подошел с семьей. В присутствии матери Сережа, вряд ли бы пришел, а тут согласился. Он принес гитару,  но петь не смог, опять пропал голос. Я запела одну из наших любимых песен «Моей любви ты боялся зря», Сережа попытался поддержать, не получилось, у него на глазах показались слезы. Посидели еще немного, Сережа пошел провожать нас на остановку автобуса. Поговорили о детях, Сережа купил Коле компьютер – редкость по тем временам: «Надо, надо выбираться из нищеты. У меня в детстве даже велосипеда не было, пусть что-то будет у детей». Подошел автобус, он обнял меня, поцеловал, попрощались.

Через несколько дней я проснулась ночью от тревожного сна. Видела себя в тюремной камере, рядом со мной Надя, первая жена Славы. Меня собираются пытать, я готовлюсь к страшной боли, ощущаю последнюю смертную тоску. Теряю сознание, прихожу в себя, с удивлением обнаруживаю, что я жива, а Нади нет, мне говорят, что ее зарезали. Утром позвонил Алеша и сказал, что Сережи больше нет. Я не поняла, переспросила:
- Кого?
- Сережи!
И на мой вскрик:
- Выпей там что-нибудь. Сережа умер, нашли его в гараже уже холодного.

С Ириной они поссорились, он ушел из дома, не пришел ночевать. Ирина не очень обеспокоилась, подумала, что он ушел к матери, искать не стала. Но когда позвонили с его работы и спросили, почему на работе его нет, она прибежала к Алеше, они стали искать Сережу вместе. В гараже, где обычно стояла их машина, ни машины, ни Сережи не обнаружили. Заглянули в другой, старый гараж отца Ирины. Сережа сидел за рулем машины, был включен мотор, приемник, но ничего уже не работало, Ирина вскрикнула, прикоснувшись к ледяной руке мужа.

Провожали его из дома матери, вроде бы когда-то он говорил о  таком желании. Народа было много, пришли все его друзья, сослуживцы.  Тетя Нина не кричала, не плакала, сидела у изголовья сильно постаревшая, ссохшаяся и тихонько просила: «Возьми меня с собой, сынок. Как можно быстрее». Еще она шептала: «Что же вы, Креличи? Такой доброты и такой короткой жизни!»

Ушла тетя Нина вслед за сыном через полтора года. Никаких серьезных заболеваний у нее не было, просто пропал интерес к жизни и ее смысл.

И я уже никогда не узнаю, был ли это несчастный случай или осознанное решение Сережи.

В день его похорон я смотрела на гитару Сережи с оборванной струной, висевшую на стене, а в голове крутились слова одной из песен, которую он пел:
«Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара без струны,
И нельзя мне ниже, и нельзя мне выше,
Можно только неба кусок, можно только сны».