Адыгская соль Часть 13

III.КРАСНАЯ ПОЛЯНА.

13.Красная поляна.

Адыгэ Хабзэ: О Храме (Часть I).
«Знай, что есть земля и есть народ, которые тебя породили, будучи порождены самим Тха.
Земля эта – Родина, где возвышается Ошхамахо – священная гора народа Адыгэ, средоточение его духовных сил.
Родина – это источник силы и энергии, которую даровал Тха, чтобы народ Адыгэ вечно питался от него, только здесь он обретает и сохраняет силу и величие духа.
Ибо величие не есть число, а есть свобода духа и мощь разума.
Приходили чужестранцы в нашу страну и видели добродетель, и учились они, и брали, ибо Адыгэ – народ, избранный Тха, чтобы отдавать добродетель миру. Ибо сотворен мир не для лжи, разрушения и убиения жизни, а чтобы радовались люди бытию и дарили друг другу радость.
Родина – ХРАМ на земле и в сердцах.
ХРАМ может быть разрушен на земле, но способен оставаться в сердцах. Объединенные сердца создают неугасимый дух, направляющий разум и деяние на воссоздание Храма земного, ибо он – цитадель Хабзэ.
В отрыве от Родины тебя ждет угасание, ибо кровь не питается от источника и Хабзэ рушится.
Не достоин уважения тот из ушедших на чужбину, кто говорит: «Пережду ваши трудности и пережду ваше падение. Может быть, потом я вернусь в Ошхамахо.
Мы – дети одной матери, и где бы ни находился каждый из нас, будучи в прохладе Кавказских гор или в Аравийской пустине, Адыгэ должен помнить о ней и нести одинаковую ношу».
(Адыгэ Хабзэ. Часть I. О Храме (Часть I))

«Саламат»: Часть 3.(начало мая 1864 г.)

 «- Слышишь, сынок, что я тебе говорю? – тихонько толкнул в бок внука, молодого джигита, задремавшего у костра, дед Салих, седовласый старец.
Несколько недель уже прошло с тех пор, как у его лесного домика расположился горный лагерь шапсугов, где он лечил своим знахарским умением и священной книгой раненных воинов. А накануне вечером его младший внук Исмаил привез жен и детей своих умирающих братьев с разрешения старших их рода. Правда, обитатели лагеря были озадачены появлением у них более двух дюжин изголодавшихся детей с обожженными ногами и руками.
Смазав их раны целебной мазью, мудрый старец провел более часа в молитвах об их выздоровлении. Затем он вернулся к своим тяжело раненым внукам и, к своему удивлению, увидел, что их состояние заметно улучшилось. То ли долгожданная встреча с женами и детьми так благотворно на них сказалась, то ли спасение чужых детей и часовая молитва одарила его семью благодушным расположением Тха, но, так или иначе, смертельная опасность вдруг отступила от его четырех внуков, давая надежду на скорое выздоровление.
Усталый за несколько дней Исмаил, убедившись в том, что все дети накормлены и пристроены, а также успокоившись за судьбу своих старших братьев, молча ожидал у костра разрешения старших рода привезти в лагерь стариков и женщин из абадзехского рода, с которыми остались его мать и молодая жена. Судьба последних его очень беспокоила. Слишком опасно было ночью в горах! Везде бродили неприкаянные военные в поисках горных лагерей несмирившихся адыгов. Да и голодные волки охотились по ночам в горах.
Увидев у костра скучавшего внука, дед Салих присоединился к нему и отвлек его от тревожных мыслей своим мудрым разговором. Между тем, многодневная усталось всё же одолела Исмаила и, слушая старца, он невольно задремал.
- Эх, Исмаил! Исмаил! – с укором покачал головой дед Салих и вдруг услышал странный шорох совсем рядом.
Казалось, что к ним тихонько подползает большая змея, что изредка, но встречались в горах.
- Исмаил! А Исмаил! – сильно толкнул он задремавшего внука.
Неловкие, но резкие удары старика и его приглушенный зов, хотя и не сразу, но развеяли туманную дремоту молодого воина.
- Что, дада28? – подскочил тот, стряхивая с себя последние путы мучительного сна, словно серую пыль.
- Тише, парень! Тише! Слышишь? Кто-то сюда ползет, - и дед Салих верно указал то место, откуда доносился странный шорох.
Исмаил, опытный и ловкий охотник, бросился в указанном направлении, да так тихо и молниеносно, что захватил непрошенного гостя врасплох.
- Ой! – воскликнул напуганный гость звонким женским голосом, поднимаясь на ноги.
- Саламат?! – не смог удержаться от восклицания изумленный молодой джигит. – Где мама? Как ты нашла нас?
- О Саламат! – обрадовался младшей невестке дед Салих. – Верно, Зулимхан сама сказала тебе, где нас искать. Но где же она?
Усталая от ночного блуждания по горам, молодая женщина подошла к задорно пылавшему костру и удрученно вздохнула.
- Прости, Исмаил! Не уберегла я матушку. Попала она в руки военных вместе с одним из абадзехских стариков. С тем, что назвался Газаватом.
- О Всевышний! – встревожился Исмаил. – Она у военных? Неужели они добрались до того места, где я вас оставил?
- Эх, плохо дело, сынок! Надо нам всем уходить. Слишком близко они подобрались, - расстроился старец, обреченно вздыхая. – И Зулимхан надо бы спасти! Да, дочка, дурную весть ты нам принесла.
- Меня матушка послала предупредить Исмаила об опасности. А сама военных отвлекать бросилась. Вот и попалась она! – горько плакала Саламат, сожалея, что не ослушалась приказа свекрови.
- Ты, дочка, не реви! Никто тебя не осудит! Наоборот, вовремя предупредила ты нас. Но твои новости расстроили меня, - успокаивал её мудрый дед Салих.
Между тем, встревоженный Исмаил не стал дослушивать старца и поспешил к отцу рассказать о случившемся с матерью несчастье.
- Мне, дада, надо было матушку спасти! А я, глупая, за Исмаила так переживала. Кто ещё мог его предупредить, если не я? – оправдывалась невестка перед дедом мужа. – Да и не могла я ослушаться свекрови!
- Ты, дочка, чего-то темнишь, как я погляжу. Или не договариваешь? – и мудрый старец посмотрел молодой женщине прямо в её заплаканные глаза, да так проницательно, что та невольно вздрогнула.
Несколько мгновений Саламат ревностно хранила молчание, не решаясь заговорить.
- Как там раненые? – наконец, осмелилась она стросить прозорливого старца.
- Ничего! Беда миновала, дочка! Но ты не юли! Что знаешь, говори! – настаивал дед Салих на своём, чувствуя, что молодая женщина чем-то напугана и что-то скрывает.
- Не могу я, дада! Не могу! – и Саламат снова заплакала от горькой досады, не решаясь признаться в том, что ей пришлось услышать после того, как Зулимхан оттолкнула её со склона.
Закрыв глаза, молодая женщина снова очутилась ночью в темном лесу. Она вспомнила, как убежала сперва на большое расстояние от того места, где военные разбили себе лагерь на ночь. Тогда она уже едва различала голоса. Однако дорога к лесному домику деда Салиха оказалась извилистой и, к её непомерному ужасу, привела её обратно к злополучному лагерю военных.
Удивленная и напуганная одновременно, Саламат подошла, как можно ближе к лесной поляне, полагая, что сам Всевышний вернул её назад. Стараясь оставаться незамеченной, она прислушалась к голосам, как вдруг различила среди нескольких мужских один женский голос.
- Сян?! – тихо прошептала встревоженная Саламат.
Между тем, отвлекая военных от своей младшей невестки и пытаясь хоть как-то выиграть драгоценное для жизни её близких время, храбрая Зулимхан намеренно привлекла к себе внимание. Встав и побежав в противоположную сторону, она выставила себя напоказ и была замечена солдатами, бродившими по окрестностям по приказу их генерала в поисках беглецов. Выпрыгнув, словно дичь, она сама ловила глупых «охотников» на живца.
Пытаясь убежать, мудрая Зулимхан всё же не исключала того, что её саму могут поймать. Поэтому прямо на ходу она предусмотрительно разрывала крепкие швы на своем добротном платье, сшитом её собственными умелыми руками. Прозорливая, она хорошо осознавала, что, если её вдруг поймают, то ей стоило выдать себя за беглянку, затерявшуюся в лесу, чем за местную селянку, скрывавшую лагерь непримиримых шапсугов.
Вскоре, как и предполагала Зулимхан, солдатам удалось её поймать. Когда же она появилась на лесной поляне, военные допрашивали абадзехского старика Газавата. И именно тогда извилистая тропинка к лесному дому деда Салиха привела её младшую невестку обратно.
- Ваше благородие! Еще одна беглянка! – отрапортовал услужливый адъютант, указывая рукой при свете пылавшего костра на пойманную солдатами женщину.
- Отпустите меня! Я ничего не сделала! – пыталась Зулимхан вырваться из рук озадаченных солдат.
Услышав отчетливо голос своей свекрови, Саламат застыла на месте, не решаясь даже пошевелиться.
- Эй, переводчик! Что говорит, эта женщина? – обратился генерал к молодому шапсугу, служившему при нем переводчиком. – Узнайте, кто она!
Словно догадавшись, о чем именно спрашивал главный, старик Газават не растерялся и, несмотря на боль, пронзавшую все его тело после нескольких сильных ударов плеткой адъютанта, поспешил заступиться за Зулимхан.
- Оставьте её! Это моя жена!
- Что он говорит? – недоуменно спрашивал генерал удивленного переводчика, резко оборачиваясь к нему.
Неожиданное заступничество старика-абадзеха за женщину, годившуюся ему в дочери, ввело в замешательство не только переводчика, но и саму Зулимхан, не ожидавшую подобной развязки. Однако она не растерялась и спешно бросилась к своему так называемому «мужу» в ноги.
- О Всевышний! Газават! О мой Газават! Что они с тобой сделали? Ты же еле держишься на ногах.
- Ничего, Гуащэ! Это всё пройдет! Где ты была? Я везде тебя искал?
Разыгранная сцена перед военными еще больше запутала и так усталого генерала. Глядя в упор на ошеломленного переводчика, он потребовал от него немедленного разъяснения разговора его пленников.
- Да, что, черт возьми, они там говорят?
- Простите, Ваше благородие! Но эта женщина – жена старика!
- Ну и чего в этом такого удивительного? – небрежно пожал плечами генерал, не понимая недоумения молодого шапсуга.
- Ничего! Но только он говорит на абадзехском диалекте, а она – на шапсугском.
- Вот как? – задумался генерал и подошел ближе к пойманной беглянке. – Может быть! Может быть! Её одежда оборвана, но на её лице и руках нет никаких ожогов, как на старике.
Услышанный вердикт главного, хоть и не был понятен Саламат, но всё же интуитивно встревожил её и даже заставил невольно вздрогнуть от испуга. Вдруг она задумалась и поняла, что, если останется слушать дальше разговор военного и переводчика, то потеряет время, не успеет предупредить Исмаила и не приведет вовремя подмогу. Вот тогда героическая жертва её смелой свекрови окажется напрасной. А если военные поймают и её, то тогда надежды на спасение не будет ни у кого.
Собравшись с духом, напуганная Саламат поспешила по верной лесной тропе в горный лагерь шапсугов. Тем не менее, обрывки фраз военных, её свекрови и старика-абадзеха всё же доносились до её тонкого слуха.
- Это моя жена! Да, она из шапсугов. И что с того? Когда сгорел наш дом, она была у родни в другом ауле, - выгораживал старик Газават пойманную женщину.
- О Газават! За что они тебя так избили? – правдоподобно сокрушалась Зулимхан, стараясь убедить сомневавшихся военных в их близком родстве. – Сердце моё разрывается, глядя на твои раны.
- Ничего! Ничего! Голубка моя! Раньше или позже, но всё пройдет! – ловко подыгрывал ей мудрый старик….
Убегая прочь, Саламат беспокоилась об участи её свекрови. Её храброе сердце рвалось на части из-за мучительных сомнений и колких угрызений совести. Простит ли её когда-нибудь Исмаил за то, что она оставила его мать в страшной беде? Но могла ли она ослушаться своей строгой свекрови и не предупредить своего мужа об опасности, угрожавшей всей его семье, прежде чем он отправится обратно на их поиски?...
- Что ты, дочка, так горько плачешь? Да, никак с моей невесткой что-то случилось? – настаивал проницательный дед Салих на ответе Саламат, еще больше встревожившись.
- Ах, дада! А вдруг эти военные уже убили матушку? – совсем растерялась молодая женщина, утирая со своих щек ручьи слез испачканными землей руками.
- Не кликай беду, дочка! Надейся на лучшее! Сейчас Исмаил вернется, ты ему всё честно расскажи, как есть, да дорогу ему самую короткую укажи! – утешал её мудрый старик.
Однако вместо Исмаила к костру подошел сам Барич. Пристально посмотрев на расстроенную невестку, он ей строго указал:
- Останешься здесь! А мы с Исмаилом сами во всём разберемся. А ты пока за детьми присмотри, дочка!
В то же мгновение, не дожидаясь её ответа, он спешно направился в стойло и вскоре выехал на своем гнедом скакуне. Следом за ним ехал Исмаил.
- Исмаил! Исмаил! – вскочила растерянная Саламат и бросилась за ними. – А я?
Горькие слезы досады и вины бороздили её побледневшие щеки. Еще более расстроенная, она обреченно стояла на лесной тропе с поникшей головой и обессиленными руками.
- Не плачь, дочка! – подошел к ней дед Салих. – Лучше идем со мной! Помолимся во спасение несчастной Зулимхан!
Утешительные слова знаменитого на всю округу знахаря немного успокоили Саламат и заставили её задуматься. Утерев свои слезы, она, вспомнив интригующий рассказ своей мудрой свекрови о магической книге старца, поддалась своему любопытству и, обнадеженно вздохнув, обернулась в его сторону.
- Помолимся!
- Да, дочка! Помолимся! Молитва – она как маленький огонек, и силой духа нашего и просветленностью её слов этот огонек раздувается в чудодейственное пламя, что спасает страждущих и успокаивает неприкаянных. А если молится еще и с верой в душе, то это пламя может стать волшебным божественным светом, способным возродить утраченное. Только темное безверие не дает этому огоньку разгореться.
- Ох, дада! А если уже поздно молиться? Если ей уже ничем не помочь? – засомневалась молодая женщина.
- Молиться, дочка, никогда не поздно! Ты помолись! И Всевышний услышит тебя!
Сочувствуя расстроенной Саламат, мудрый старец повел её к своему небольшому деревянному дому, скрывавшемуся среди ветвистых деревьев. К удивлению молодой женщины, внутри дома оказалось довольно просторно и уютно. Вдоль стены на овечьих бурках мирно посапывали маленькие дети, которых заботливо уложили под крышей. В самом дальнем углу мирно спала Цуца, третья невестка Зулимхан, оставленная в доме следить за детьми.
- Сюда, дочка! Сюда! – тихо подозвал её дед Салих, спускаясь по тайному ходу вниз и проходя в комнатку с маленьким окошком.
Войдя в неё, молодая женщина поразилась, насколько светлой она казалась. Несмотря на глубокую и безлунную ночь и отсутствие согревающего очага, от которого исходил хотя бы мерцающий свет, небольшая комната старца Салиха светилась неким магическим сиянием, словно тайное намоленное святилище.
- Вот здесь, дочка, провожу я дни и ночи за молитвами. Это мой Храм! – и дед Салих окинул свою светелку благодарным взглядом. – Проходи, дочка! Проходи!
- Так, это здесь ты хранишь свою книгу, дада? – не удержалась любопытная Саламат от неуместного вопроса.
- Какую книгу, дочка? – насторожился старец, бросая исподлобья на неё задумчивый взгляд.
- Ну, как же! Ту самую книгу, что ты, дада, читаешь, когда лечишь раненых! Ту самую книгу, что хранит в себе все те красивые узоры, что ты просишь матушку вышить золотыми или серебряными нитками для больных людей! – проявила Саламат небывалую осведомленность, вспомнив наставления своей мудрой свекрови.
- Ах, Зулимхан! Говорил я ей держать язык за зубами, - с упреком покачал головой дед Салих.
- Ты, дада, матушку не ругай! Она же сказала только мне. А я никому не скажу, что видела книгу. Клянусь! – настаивала на своём ловкая невестка. – Покажи мне её, дада!
Смелая просьба молодой женщины, проявившей неуместную настойчивость, невольно рассердила старого знахаря. Нахмурившись, он удурченно вздохнул и отошел в дальний угол комнатки, оставив Саламат на пороге. Обернувшись к ней, он стал спиной к глухой стене. Казалось, что он пытался защитить что-то или скрыть какое-то тайное место.
- Нет, дочка! Никогда больше не проси меня об этом, - строго ответил ей дед Салих.
- Но почему, дада?
- Не спрашивай! Если ты, женщина, дотронешься до священной книги, то может случиться непоправимое, - упорствовал старец, сожалея в душе, что привел молодую жену своего младшего внука в тайную молельню.
- Но, дада! Почему? – еле сдерживала слезы Саламат, расстроенная из-за резкого отказа старца. – Разве я когда-нибудь лгала или кривила душой? Позволь мне хотя бы на неё взглянуть!
- Нет! Всевышний покорает нас всех. И всё из-за твоего упрямого любопытства.
- О, дада! Как может Тха нас покарать за то, что я посмотрю на священную книгу только краем глаза? – недоумевала умная Саламат, утирая слезу, скатившуюся по её щеке.
- Нет, дочка! Не проси! Ты – замужняя женщина. Если ты взглянешь или коснешься великой книги, то осквернишь её святость. Тогда Всевышний прогневается на нас и пошлет на наши головы беду.
- О чем ты говоришь, дада? Вся наша земля горит в огне кропопролитной войны. Наши родные гибнут от жестокости пришлых военных. Вокруг одни раздоры между адыгскими родами и разбой. Разве ты не видишь, как адыги поступаются сегодня своей честью лишь бы выжить, покидают свои родные земли лишь бы не умереть с голоду? Они готовы предать друг друга, лишь бы не их убивали. От того, что я взгляну на твою священную книгу, хуже не станет. Куда уже хуже?
Убедительные доводы молодой женщины заставили мудрого старца задуматься. Однако строгие правила, повторяемые мудрецом десятками лет, глубоко проникли в его душу и крепко сковали его сердце нерушимым табу.
- Нет, дочка! Прости! Не могу я нарушить священное правило наших предков. И хотя ты во многом права, не стану я совершать по собственной воле отступничество ради твоего праздного любопытства. Поверь, только нужда или безысходность могут заставить меня сделать это. У беды и несчастия, дочка, нет дна. Бывает и хуже!
Неоспоримое убеждение деда Салиха и его непоколебимость всё же остановили настойчивую Саламат. Видя, что все её старания напрасны, она всё же смирилась с решительным отказом мудрого старца.
- Ладно, дада! Не будем мы тогда нарушать священные правила. Лучше помолимся о спасении матушки!
Уступчивость молодой женщины пришлась по духу деду Салиху. Склонившись над священным кругом, очерченным на земляном полу комнатки, он сложил свои ладони вместе и принялся говорить на каком-то непонятном Саламат языке. А та, ничего больше не спрашивая, последовала его примеру. Правда, в отличие от него, она бормотала себе под нос на родном языке просьбу к Всевышнему о Его помощи её храброй свекрови и сохранении её жизни, жизни её свекра Барича и её дорогого мужа Исмаила.
Между тем, те, о которых она так проникновенно молилась с мудрым старцем, уже подъезжали на своих конях в лесу к той самой злосчастной поляне, где расположился лагерь военных. Гордый и воинственный Барич не внял разумным словам своего осторожного сына и приблизился к поляне верхом. Исмаилу ничего не оставалось, как следовать верхом за своим отцом, послушно принимая его волю и соглашаясь с его опрометчивыми решениями.
Однако, сидя на конях, им оказалось не так-то просто оглядеть лагерь военных и оценить свои шансы на быструю победу в таком малочисленном составе. Впрочем, оба доблестных воина сразу же заметили большой костер посреди поляны, окруженный парой дюжин вооруженных солдат. Не далеко от них на коленях сидела какая-то женщина в разорванной одежде, а рядом с ней на земле лежал какой-то старик. Казалось, что она горько оплакивала его. Бездыханное тело несчастного лежало неподвижно, словно камень, преграждавший ей путь.
- Ой, мой сокол! Как же ты мог меня оставить? Как мне теперь быть без тебя? – голосила расстроенная женщина, проливая горькие слезы над стариком.
Прислушавшись к женскому плачу, Исмаил сразу же узнал голос своей матери.
- Отец! Кого это наша матушка оплакивает? – удивился молодой воин, вглядываясь издалека в сгорбившуюся над неподвижным телом женщину. – Если бы ты не был со мной, я бы подумал, что это твое бездыханное тело лежит перед ней.
- Эх, женщина! Что за коварство хранит твоя душа? – возмутился горделивый Барич, расценивший тонкую игру своей мудрой жены прямым оскорблением его чести.
- Послушай, отец! Верно, всё не так, как кажется! – засомневался Исмаил. – Разве стала бы матушка вдруг кого-то чужого «своим соколом» называть? Верно, её нужда заставила.
- Ты, Исмаил, не защищай эту несчастную. Честь мужа – это не блажь! И никакие доводы не смогут её восстановить.
- О отец! Обманывая этих кровожадных шакалов, матушка нисколько не порочит твоего имени. К тому же она оплакивает мертвеца, как любая плакальщица на похоронах, - возразил ему сын, стойко защищая свою храбрую мать.
- Кто знает? Может, ты и прав, сынок! Но я не могу на это смотреть! – насупился оскробленный Барич и резко повернул своего гнедого коня обратно.
Надуманная обида уязвленного гордеца и его внезапное решение оставить Зулимхан в лагере военных возмутили в душе молодого воина. Вынужденный повиноваться решению своего отца, он против собственной воли повернул своего скакуна следом. Однако сыновья любовь и здравый смысл вовремя остановили его.
- Прости, отец! С раннего детства я приучен почитать тебя и слушаться твоей воли. Но не могу я оставить родную мать в опасности. Она ждет моей помощи, и я должен её спасти. Если твоя гордость уязвлена, то моя – нет!
Ослушание младшего сына еще больше рассердило Барича. Выхватив свой хлыст из-за пояса, он замахнулся, собираясь стегануть его со всей силы по спине. Но вдруг они оба отчетливо услышали голос молодого переводчика генерала, обращавшегося к плакавшей женщине.
- Послушай, Гуащэ! Прекрати оплакивать своего мужа! Генерал очень не доволен. И если ты сейчас же не уберешься и не заберешь с собой это бездыханное тело, то генерал прикажет избить тебя до смерти.
- О Всевышний! – запричитала несчастная женщина. – Что же за камень вместо сердца у твоего генерала? Мало того, что он избил до смерти моего мужа, теперь он запрещает мне его оплакивать по всем правилам.
- Замолчи, Гуащэ! Забирай тело своего «сокола» и уходи, коли хочешь остаться живой! – еще раз предупредил её переводчик, делая при этом знак паре слушавших их разговор солдат.
Заметив движение руки молодого человека, хитроумная Зулимхан схватила мертвого старика и, прилагая все свои силы, поволокла его за собой в лес. Увидев, что женщина уходит и волочит следом бездыханное тело мужчины, расторопные солдаты бросились её догонять. Однако переводчик генерала резко остановил их, сказав им что-то тихо на непонятном языке, а затем намеренно добавил по-шапсугски:
- Иди, несчастная! Голодные волки будут рады полакомиться твоим падшим «соколом». Да и его живой «голубке» недолго осталось!
Затем, от души рассмеявшись, он вернулся к генералу, отдыхавшему у разожженного костра.
А тем временем усталая и по-настоящему расстроенная Зулимхан тащила в темный лес мертвое тело старика-абадзеха. С трудом вынеся жестокое избиение Газавата, признавшего её своей женой во имя её же спасения и принявшего весь удар на себя, мудрая женщина не переставала думать о своей младшей невестке. Не ведая, удалось ли той добраться до горного лагеря шапсугов живой, она всё же не теряла надежды на скорую помощь своих близких.
- Сян! – вдруг услышала она где-то впереди ласковый голос своего младшего сына Исмаила.
Спешившись, молодой воин поспешил к своей матери на помощь вопреки решению горделивого отца.
- Сян! – подбежал к ней Исмаил и подхватил на руки ослабевшую женщину. – Жива! Слава Всевышнему! Жива!
Увидев дорогое материнскому сердцу лицо сына, Зулимхан устало выдохнула и тихо произнесла:
- Саламат! Дошла!
В то же мгновение она, обессиленная, потеряла сознание, уступив небывалой усталости и мучительной боли, рвавшей её тело на части.
- Сян! – тихо звал её Исмаил, пытаясь хоть как-то привести её в чувство.
Не дождавшись её быстрого ответа, молодой воин поднял её на руки и осторожно понёс к своему коню. К тому времени его отец – горделивый Барич – уже справился со своей обидой и, подъехав к сыну, спешился, чтобы ему помочь.
- Иди и похорони несчастного старика, сынок! Я сам присмотрю за твоей матерью, - указал он удивленному его появлением Исмаилу без особого отцовского давления, подхватывая Зулимхан на руки.
На этот раз не стал молодой воин перечить старшему. Наоборот, он охотно поспешил исполнить его волю, как, впрочем, и делал это раньше».

18-19 февраля  2012 г., г. Сочи

Дописав очередной отрывок из своего рассказа «Саламат», Аслан Теучеж сложил свои письменные принадлежности и выключил ноутбук, собираясь укладываться спать. На следующий день, ему, наконец-то, предстояло отправиться вместе с осторожным Хусейном Непсо и настойчивой Мадиной Гуашевой на легендарную Красную поляну.
Почти три недели, проведенные им в Сочи, он работал, не покладая рук. Его верный друг Хусейн Непсо не обманывал его, когда говорил, что работы будет много. Так оно и случилось! Введение новой маркетинговой службы в структуру девелоперской компании требовало от него большого усердия. На отдых времени почти не оставалось. Только иногда вечером Аслан включал свой ноутбук, чтобы почитать последние посты на черкесских Форумах и набрать следующий отрывок своего нового рассказа.
Особое усердие и профессиональное рвение нового сотрудника компании - руководителя маркетинговой службы сразу было высоко оценено директором девелоперской компании Азаматом Нуховичем Хатковым. Предоставив своему финансовому директору полное право координировать работу Аслана, он всё же встречался с ним время от времени, стараясь приглядеться к нему лучше, прежде чем заключать с ним долгосрочный контракт. Впрочем, испытуемый не подвел ни надежды друга, ни ожидания Генерального директора компании.
Введя новую службу и наладив её работу, Аслан Теучеж принял также особую маркетинговую политику продвижения в других регионах страны, список которых включал не только Москву и Санкт-Петербург, но и все регионы Севера: Урал, Сибирь и даже Дальний Восток. Правда, его каждое профессиональное достижение, сулившее ему за столь короткий срок карьерные перспективы, в то же время требовало от него больше усилий и накладывало на него больше ответственности.
Волей-неволей он быстро забыл о своих прежних разочарованиях и обидах. Только воспоминание о притягательном образе черкешенки, с которой он случайно встретился в электричке в конце прошлого месяца, волновал его последние три недели. И это не смотря на то, что на самом деле она оказалась довольно сведующей корреспонденткой местной газеты с пронационалистическими взглядами. Да и предостережение его друга Хусейна держаться от неё подальше никак его не останавливало.
Впрочем, сам для себя он всё же решил не смешивать работу с личной жизнью. Но именно из-за его работы ему пришлось очень часто общаться с Мадиной Гуашевой, настаивавшей на рекламной статье о компании в её газете. Каждый раз в конце их очередной встречи она не забывала напомнить ему об обещанной экскурсии на Красную поляну. В конце концов, Аслан Теучеж не выдержал и уступил своему желанию и настойчивости местной журналистки. Разумеется, как он и обещал своему другу, на экскурсию был приглашен Хусейн, остерегавшийся расторопности чрезмерно активной Мадины Гуашевой.
Не желая ударить лицом в грязь перед начитанной журналисткой, Аслан Теучеж потратил целый вечер перед субботней экскурсией в поисках в Интернете подробной информации о столь достопримечательном месте. Том самом месте, что напоминало его коренному населению о горечи поражения в жестокой кровопролитной столетней войне, а всем остальным – о приятном круглогодичном отдыхе в горах Кавказа, в 39 километрах от берега Черного моря.
К своему удивлению, Аслан сразу же заметил, насколько нераспространенно и неоднозначно описывали краевые и российские исследователи историю Красной поляны до того момента, как на её территории сошлись четыре отряда войск царской армии: Малолабинский отрял генерала П.Х.Граббе, Псхувский отряд генерал-майора П.Н.Шатилова, Даховский отряд генерал-майора В.А.Геймана и Ачипсухвский отряд генерал-лейтенанта Д.И.Святополк Мирского. По «Воспоминаниям кавказского офицера» барона Ф.Ф.Торнау, офицера царской армии, в этом месте, где в 1864 году располагался черкесский аул Кбаадэ, так называемая «поляна рода Гунба», в среднем течении реки Мзымта, жили «черкесские семьи псоу, ачипсоу, айбога, чужгуча, известные под общим именем медовеев». Как описывалось в записях, они не были богаты скотом, мало имели пахотной земли, но зато пользовались изобилием фруктов: персиков, абрикосов, груш и яблок, что превосходили величиной и сочностью все подобные плоды, которые можно было найти на побережье Черного моря29.
Гораздо позже в 1910 году один из водителей-гидов написал о Красной поляне в «Путеводителе по Черноморскому побережью Кавказа»: «Черкесы называли это место Кбаадэ, - что значит по-русски Красная поляна, хотя многие ошибочно говорят, что название произошло от густых зарослей папоротников, окрашивающихся осенью в красный цвет.
Горцы Кбаадэ не сдавались русским. Они так были уверены в своей неприступности, когда все другие горцы Кавказа признавали уже полную невозможность борьбы и изъявляли покорность, что те и слышать об этом не хотели…
По приказу Великого князя Михаила Николаевича против горцев Ахчипсу (Кбаадэ) было одновременно с разных сторон двинуто четыре отряда по рекам Псоу, Мзымта, Сочи и Лабе. Вытеснив всех горцев, 20 мая 1864 года все отряды сошлись в Кбаадэ, куда прибыл Великий князь и в грозно-поэтической обстановке, 21 мая 1864 года, в присутствии 25-тысячного отряда был отслужен молебен и прочитан высочайший манифест об окончании войны и покорении всего Кавказа»30.
Таков был «непредвзятый» взгляд российских представителей на величайшую трагедию всего черкесского народа. Как говорилось в других источниках, «Кбаадэ был последним оплотом отстаивавших свою независимость горцев общины Ахчипсоу, которые не хотели покориться белому царю, как не хотели переселяться в Турцию»31.
Однако из всего того, что Аслан прочитал о Красной поляне, сильнее всего его впечатлял отрывок из дневника участника экспедиции Даховского отряда, увидевшего свет в Санкт-Петербурге под названием «Даховский отряд на южном склоне Кавказских гор в 1864 году». И хотя он немного сомневался в историческом значении самого источника, его содержание казалось ему вполне достоверным:
«Заняв бывший форт Лазаревский и обеспечив вновь учрежденный пост продовольствием, предстояло очистить от туземцев всё пространство между Туапсе и Псезуапе. К вечеру 6 марта данный шапсугам срок истекал… Движение начато было по утру 7-го числа… 7 числа войска отошли по реке Ма-копсе. Отряд двигался двумя колоннами…Последняя выжгла селения по псуовым притокам реки Ашии. Жителей, где их заставали, выводили предварительно с их имуществом. Многие шапсуги, видя движение отряда, бежали с семьями в горы… Таким образом, в первые три дня движения выжжено было всё пространство между второстепенным хребтом и морем. Оставлены только для переселенцев аулы, ближайшие к берегу и к местам сбора»32.
«Вообще, трудно было представить себе, чтобы переселение целых народов могло идти так быстро, как это было весною 1864 года. В особенности громадно количество отплывавших от Туапсе: тут была главная пристань шапсугов, сюда направлялась с северного склона большая часть абадзехов. К 1 мая с 23 февраля от Туапсе отправилось до 60 000 горцев, а всего в 1864 году в районе даховского отряда, то есть от Туапсе до Хосты и Мзымты, около 140 000. Впрочем, эти цифры приблизительные, и, конечно, они менее того, что было действительно: значительная масса уехала до занятия края войсками, да и после занятия нельзя было усмотреть, чтоб сюда отходили только от пунктов, где находятся гарнизоны, нельзя было добиться, чтобы о всех отплывающих между постами судах получались хотя бы приблизительные сведения…»33.
«Правая (колонна)… поднялась по Алипсе, спустилась потом на Пшинахо и вытянулась в ущелье Пшляхо. Эта колонна дорогою выжгла много аулов. Жители, видя, что и здесь негде укрыться, потянулись с семьями к берегу моря… 12 марта отряд спутился на реку Ашии… В этот день уничтожено более ста аулов… Селения были только что оставлены жителями. Они уходили частью далее в горы, в верховья устья Псезуапе, а более к морю… Колонна полковника Клу-генау шла до устья Псезуапе три дня: 13-го, 14-го и 15 марта… Все встреченные аулы были уничтожены. Жители ближе к низовьям реки вышли, а у Хакуц собрались партии для вооруженного сопротивления. Еще 13-го числа они завязывали перестрелку; 14-го же, как только колонна вытянулась по тропе, насели на арьергард и открыли по нём с соседних высот огонь. С одной из высот горцы с гиком бросались в шашки, но тотчас же поворачивали назад»34.
«В то самое время, как на горах и в долинах, пройденных войсками, не было ни души, в трущобах под главным хребтом, куда до наступления лета нечего было и думать пуститься, встречались люди, которые, по выражению горцев, «сами не знали, чего хотели». Без крова и без постоянного убежища они бродили с места на место и поддерживали себя, вырывая из земли запасы, зарытые прежними жителями. Бродяги эти были остатки шапсугов ахчипсхувцев и преимущественно абадзехов; но ни одного убыха, ни одного джигита. Два последние племени выселялись как нельзя более добросовестно, можно сказать, разом, дочиста. Наконец, в верховьях реки Псезуапе, в котловинах, обставленных со всех сторон горами, суровыми в высшей степени, оставалась невыселившаяся небольшая масса Хакучей»35.
Не менее удручающим показался Аслану и вывод участника экспедиции Даховского отряда: «На всем пространстве от Туапсе до Бзыби едва ли где-либо ныне имеются обитаемые горские аулы. По вековым лесам и глухим ущельям еще бродят люди, издавна привыкшие к скитальчеству. На местности, выгоднее которой для укрывательства едва ли можно создать другую, они почти неодолимы…  Поэтому только с введением в горы постоянных наших обитателей могут окончательно искорениться эти остатки бывшего полумиллионного населения»36.
Вчитываясь в откровенное описание неизвестного участника экспедиции Даховского отряда, Аслан со скорбью в сердце признавал, что беспорной целью армии Царской империи было покорение Кавказа. При этом в самих горцах империя не нуждалась, а по сему без зазрения совести истребляла и изгоняла их с родных земель. Царские генералы безжалостно уничтожали целые народы, не гнушаясь убийством женщин и детей. И большинство из них стали героями для империи.
Страшное бедствие кавказских народов стало для них беспорным поводом для увековечения их «заслуг» перед Отечеством. Бесчеловечные, лишенные совести, они даже не испытывали ни малейшего сомнения, что обрекали целые народы на изгнание, скитание и вымирание. Разрушив судьбы сотен тысяч людей, они с гордостью описывали свои военные злодеяния и с благоговением отчитывались своему царю о содеянных ими преступлениях против человечности. И в результате их особого рвения 21 мая 1864 года на территории аула Кбаадэ, получившего позже название «Красная поляна», был отслужен молебен и подписан манифест об окончании сороколетней Кавказской войны, длившейся на самом деле более ста лет и ставшей погребальным костром для всего черкесского народа.
Теперь для черкесов день 21 мая стал официальным днем траура и скорби во всех адыгских республиках: Республике Адыгея, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. А место последней кровавой битвы Русско-кавказской войны, «последний оплот отстаивавших свою независимость горцев общины Ахчипсоу» спустя столетия стало, как описано в современной электронной энциклопедии Википедия, «популярным центром горнолыжного спорта и сноуборда, имеющим репутацию самого респектабельного в России». И в перспективе в 2014 году, 150 лет спустя окончания векового кровопролития, на Красной Поляне планируется проведение Олимпийских соревнований по горнолыжному спорту, сноуборду, лыжным гонкам, биатлону, лыжному двоеборью, прыжкам на лыжах с трамплина, бобслею, санному спорту, скелетону, фристайлу. Пародокс судьбы или случайное совпадение?
Подавленный невыносимой тяжестью изученных трагических обстоятельств и кровопролитных событий из истории черкесского народа, Аслан Теучеж невольно склонялся к первому. Только пародокс судьбы или намеренное осквернение памяти погибших, ссоженных и утонувших черкесов могли объяснить решение руководства страны о выборе места для подобных игрищ. Однако когда он увидел своими глазами просторы легендарной Красной Поляны, расположенной почти у подножья главного Кавказского хребта и окруженной со всех сторон высокими горами, покрытыми заснеженными лесными массивами, он снова задумался над истинными причинами выбора этого места для Зимней Олимпиады.
Преображенная и хорошо оснащенная горнолыжными комплексами, Красная Поляна ничем уже не напоминала то самое трагическое место, о котором почти 150 лет назад неизвестный участник экспедиции Даховского отряда писал: «Необыкновенное зрелище представлял вновь покоренный край в конце мая, в июне и после. Случалось, смотришь с высокой горы во все стороны: видно множество чудесных долин, хребтов, гор, рек и речек: среди старых, похожих на лес садов, то там, то здесь следы бывших жилищ. Но всё это было мертво, нигде ни души. Местами свежие всходы хлебов еще свидетельствовали о недавнем присутствии населения, но большей частью пахотные поля заброшены и заглохли, и только обрезки стеблей прошлогодней кукурузы указывали, что здесь некогда жили и работали люди…»37.
Между тем, современный горнолыжный курорт на Красной Поляне поражал своей многолюдностью и разнообразием курортных комплексов, своими горнолыжными трассами и канатными дорогами.
- Глядя на это, можно подумать, что новогодние каникулы в самом разгаре, - глубоко вздохнул Аслан Теучеж, не скрывавший своего удивления, оборачиваясь в сторону сопровождавших его Мадины Гуашевой и Хусейна Непсо.
- Да уж! Сегодня Красная Поляна – очень модное курортное место, - кивнул ему Хусейн, в душе восхищаясь гигантским размахом строительных работ, кипевших вокруг.
- Беснуются на костях наших предков, - с долей презрения буркнула настроенная скептически Мадина.
- Ну, не стоит так категорично, - возразил ей Хусейн, бросая на неё косой взгляд исподлобья.
- Да, время неумолимо берет своё! – снова вздохнул Аслан, возвращаясь к многолюдным горнолыжным трассам.
- Время здесь ни при чем! – резко возразила ему осведомленная журналистка.
На этот раз Мадина Гуашева выглядела более эффектно, чем в день их первой встречи. Казалось бы, несмотря на посещение горнолыжного курорта, она выглядела менее спортивно, чем в электричке тогда - в день их знакомства. Рассыпанные по плечам длинные темные волосы обрамляли её загоревшее лицо, придавая ей особое очарование. Кроме того, Аслан не мог не заметить аккуратный макияж, подчеркивавший её правильные черты лица. Правда, было нечто раздражающее в том, как столь миловидная девушка морщила свой гладкий лоб каждый раз, когда намеревалась углубиться в свои философские рассуждения о судьбе многострадального черкесского народа.
- Нет! Нельзя всё время оглядываться назад и отказываться от того, что имеешь сегодня, - снова возразил ей Хусейн Непсо, не отводя внимательного взгляда от своей задумчивой собеседницы. - Прошло уже почти 150 лет, и весь мир уже давно изменился.
- Ну и пусть! Нам - адыгам - все равно следует помнить о той трагедии, что произошла с нашим народом! Нам следует искать историческую справедливость, сколько бы времени на это не потребовалось!
- Зачем? – не выдержал Хусейн, удивляясь настойчивому настрою Мадины.
- Чтобы идти дальше, нам надо сперва разрешить проблемы прошлого. Светлого будущего нам без этого не построить!
Не обращая никакого внимания на пристальный взгляд своего оппонента, Мадина Гуашева решительно настаивала на своём. Твердость её убеждений, с одной стороны, вызывали уважение у Аслана, но, с другой стороны, начинали раздражать.
- Хм! Да главная проблема нашего народа – это отсуствие единства. И всё из-за бессмысленной гордыни основной массы черкесов, - раздраженно заметил Хусейн. – Нам не в грудь бить себя надо, а прислушаться друг к другу, научиться понимать, что невозможно спасти одну свою семью вне всего своего народа. Никто даже не пытается определить общие национальные интересы черкесов.
- Неправда! Есть такие люди! – громко возразила ему Мадина, несогласная с категоричной оценкой молодого человека. – И они уже десяток лет настаивают на объединении всех адыгских республик. Будет один субъект – определятся и общие национальные интересы!
- Что? Вот еще глупости! Да, власти России никогда на это не пойдут! – разгорячился следом Хусейн Непсо. – Нам хотя бы начать с общей культурной основы!
- Да ладно! Это уже и так давно делается, причем активно! – вдруг вмешался в их жаркий спор Аслан, почувствовав, что пришла его очередь выразить свое отношение к теме разговора.
Внезапное вмешательство третьего лица, как ни странно, вызвало недоумение на раскрасневшихся лицах молодых людей. А тот, осознав свою опрометчивую оплошность, всё же не отступил от своего и продолжил, несмотря на некоторую неловкость:
- Сегодня - не без помощи черкесских форумов и сайтов – мы столько знаем друг о друге, о культурных достижениях во всех трех республиках, где проживают адыги, и в черкесской диаспоре. Так или иначе, но многолетний поиск своей истории, культуры и традиций принес свои плоды. Черкесские субэтносы больше не варятся в своём соку. Можно сказать, что с 1864 года они вышли за пределы своих территорий и виртуально объединились.
- Не слишком ли пафосно сказано? Хотя, наверно, это чистая правда! – согласилась Мадина Гуашева, обреченно вздыхая. – Общая трагедия не сразу, но всё же объединила всех.
- Не объединила, а призвала всех к ответу. Да и не сама трагедия, а память о ней, - уточнил Аслан, казалось бы, возражая их спутнице.
- Да, всё это благодаря Интернету и социальным сетям! Так что, уважаемая Мадина, Вы не можете отрицать существенный вклад современных технологий в разрешение проблем прошлого адыгского народа, - накинулся Хусейн на корреспондентку местной газеты, пронзая её своим едким взглядом, словно острым клинком.
- А никто и не собирается! Как и все, мы не хотим возвращаться в средневековье. Речь идет о том, чтобы восстановить истинную историю нашего народа, такой, какой она была на самом деле. Пусть и по крупицам, но восполнить её пробелы и вернуть себе безвременно утраченное! – ловко увернулась от его нападок Мадина. – Без прошлого нет настоящего, а без настоящего нет будущего!
- Слушайте! Весь этот спор между прошлым и будущим, между традициями и инновациями, между историей и развитием технологий, мне уже порядком надоел! – не выдержал вдруг Аслан, машинально становясь между непримиримыми спорщиками. – Сами обещали показать мне достопримечательные места, а вместо этого устроили никому не нужные дебаты.
Справедливый упрек друга охладил пыл Хусейна Непсо. Да и решительный настрой упрямой Мадины Гуашевой тут же иссяк.
- Ладно! Раз уж приехали, то может, покатаемся на лыжах? – предложил Хусейн, виновато потупив взор: он вовсе не хотел омрачать выходной день своего старого друга.
- Эх! – вздохнула следом Мадина. – Тогда поднимемся по канатке наверх и посмотрим на это красивейшее место на земле с высоты птичьего полета.
Разумное предложение компетентного гида было сразу же одобрено и подхвачено её спутниками. Вскоре все трое уже рассекали крепкий горный воздух, сидя в кабине канатной дороги. Вдыхая прохладу горных ветров и наслаждаясь своей временной невесомостью, они оглядывали с восхищением, казалось, бескрайние снежные просторы Кавказских гор. Словно птицы, парили они над заснеженными склонами Красной Поляны, с трудом осмысливая всю первозданную красоту, открывавшуюся их человеческому взору.
- Это наша земля, и она всегда будет принадлежать нашему народу! – воодушевленно воскликнула взволнованная Мадина Гуашева, невольно взывая к исторической памяти своих задумавшихся спутников и вызывая у них глубокое уважение к её словам. – Жестоко умытая кровью своих верных сыновей и дочерей, эта земля никогда не забудет и никогда не предаст их!
Восхищенный впечатляющими просторами Красной Поляны и вдохновленный словами воодушевленной Мадины Гуашевой, Аслан Теучеж всматривался в снежную белизну горных склонов. Он представляя, как когда-то, лет 200 назад, на этой самой земле мирно жили их предки, с любовью обрабатывали свои земли, строили дома и делали необыкновенный мед. Плодоносившие деревья черкесских садов до сих пор встречались в этих местах.
- Время возвращает нас – черкесов – на круги своя…, - пробормотал себе под нос Аслан, признавая всё же правоту слов Мадины Гуашевой.
Пришла пора всему черкесскому народу объединиться и разрешить судьбоносную задачу своего прошлого. Волей-неволей, но Всевышний создал для этого все условия. Только самим черкесам оставалось прислушаться к голосу разума и переступить свою гордыню, признать себя единым народом со своей национальной идентичностью,  общими национальными традициями и культурой и выбрать для себя единственно возможный общий путь развития. Вплоть до того, чтобы выбрать одну структуру государственности: объединенный регион России или независимая конфедерация черкесских субэтносов.
- Эй, Аслан! Выходи! Уже приехали! – окликнул его Хусейн, предупреждая о прибытие на горнолыжную станцию.
Выбравшись из кабинки, все трое, не сговариваясь, направились к небольшому кафе. Промозглая погода морозного февральского дня и долгое пребывание на свежем воздухе не могли на них не сказаться. Крепкий горячий чай и вкусные булочки – вот, что требовалось им для успешного продолжения субботней экскурсии.
- Ну, вы как знаете, я всё же прокачусь на лыжах, - уступил своему спортивному желанию Хусейн Непсо, допивая горячий чай. – Это было бы преступлением – приехать на горнолыжную трассу и не воспользоваться удобным случаем!
На несколько секунд за их столиком воцарилось негласное молчание. Аслан и Мадина молча допивали свой чай, стараясь не смотреть на их товарища, с нетерпением дожидавшегося то ли их решения, то ли их разрешения.
- Пожалуй, я тоже прокачусь с горки, - приняла, наконец, решение ловкая журналистка, явно отдавая предпочтение Хусейну.
Внезапное ощущение досады охватило Аслана Теучежа. Самый обычный малодушный поступок его «прагматичного» гида он вдруг принял близко к сердцу и даже расценил его как намеренное предательство. В тот же час в его памяти всплыли все былые обиды на прекрасных девушек. Бэла Кирхова, что стала теперь ему невесткой… . Лейла Сиюхова, которая собиралась выйти замуж за его двоюродного брата Мадина Кушхова… . Их образы вновь потревожили его, казалось бы, смирившийся дух. Очередная красавица, взволновавшая его сердце и удивившая его своим особенным характером, на его глазах пошла наперекор своим принципам, но не ради него, а ради другого человека – его близкого друга, которому он, впрочем, был сам очень обязан.
Неожиданное решение Мадины Гуашевой было воспринято самим Хусейном, на удивление, довольно радостно. Еще больше настроившись на увлекательный спуск по трассе, он воодушевился внезапной поддержкой их спутницы и, возможно, впервые взглянул на неё всерьёз. Забыв напрочь об Аслане, неумевшем кататься на лыжах, он встал из-за стола и поспешил к выходу, бросив на ходу:
- Я за лыжами! Ждите меня на улице!
- Хм! А мне показалось, что не в твоих правилах катание на костях своих предков, - съязвил обиженный Аслан, как только его друг покинул кафе.
Довольно язвительное замечание молодого человека невольно расстроило Мадину. Она с искренним сожалением вздохнула и неоднозначно ему ответила:
- Не всё так, как кажется! Если бы не ты, у меня бы не было такого шанса.
Честное, хотя и не совсем ясное признание, как оказалось, влюбленной девушки вдруг всё расставило на свои места. Настойчивое преследование местной журналистки финансового директора девелоперской компании, особый интерес случайной незнакомки к его близкому другу на перроне, непримиримые споры пронационалистически настроенной черкесской активистки с современным адыгом с широкими взглядами – всё это было всего лишь только для того чтобы привлечь внимание понравившегося молодого человека к себе.
- Извини! Время берет своё! – разочарованно вздохнул Аслан, оплачивая счет за столом.
На этот раз его слова остались без ответа. Не желая усугублять всё еще больше, Мадина встала и, не дожидаясь своего спутника, вышла на улицу, где их уже ждал окрыленный Хусейн с двумя парами лыж.
- Что так долго? – нетерпеливо упрекнул он Аслана, когда тот догнал их. – Повезло! Выклянчил последние пары лыж. Тут такой аншлаг!
- Ух ты! – воскликнула следом воодушевленная Мадина. – И с размером не ошибся!
- Ну да! Хусейн никогда не ошибается, если дело касается цифр, - едко пошутил над другом Аслан, окидывая недовольным взором две пары лыж.
- Да, ладно, Ас! Ты же все равно не умеешь, - сразу понял Хусейн причину едкой шутки своего давнего товарища. – Будешь судьей! Вот станешь там и оценишь, кто лучше!
С этими словами заправский лыжник указал нахмурившемуся Аслану на смотровую площадку, располагавшуюся недалеко от спуска. А сам вместе с воодушевленной соратницей поспешил к тому месту, откуда начинался пологий склон горы, и стартовала горнолыжная трасса.
Отставленный на второй план, Аслан Теучеж без особой охоты побрёл на смотровую площадку, не испытывая никакого предвкушения будущего зрелища. Тем не менее, как только он увидел неожиданное состязание двух опытных лыжников, какими оказались, на самом деле, его спутники, его дух захватило такое небывалое чувство восхищения, что ему самому захотелось встать на лыжи и помчатся на них на перегонки с ветром.
Между тем, искусные лыжники неслись с ветерком по склону, ловко огибая пригорки и вызывающе обгоняя друг друга на поворотах. Казалось, что две большие горные птицы парили над заснеженными склонами гор, каждый завлекая своего спутника в порыве восхитительного полета.
«Да, время берет своё!» - снова пришло на ум Аслану. Потомки тех черкесов, что когда-то более 150 лет назад жили на этих землях; тех черкесов, чья кровь была пролита в несправедливой войне во имя защиты своей Родины; тех черкесов, кому пришлось поневоле оставить свой родной край и ради спасения своей семьи отправиться на чужбину, хоть и помнили об исторической трагедии своего народа, но всё же не могли не отдавать дань своему времени. И честно говоря, было бы глупо отказываться от всех тех преимуществ, которыми современная жизнь щедро осыпала черкесский народ. Порой только приобретенные с веками возможности и ценности позволяли народам определиться и, оказавшись в так называемой «петле времени», разрешить те исторические дилеммы, что привели их когда-то к краху, разобщенности и даже уничтожению. 
Верно сказано: пока народ помнит и чтит свои традиции, он живет. Но не стоит забывать о том, что пока народ благодатно принимает всё новое и полезное, он развивается. Вне всяких сомнений, черкесскому народу следует помнить о своей страшной трагедии, чтобы непременно выжить. Но этого ему недостаточно чтобы жить достойно и двигаться вперед. Любое поступательное развитие предполагает активное и сознательное стремление к новым целям и новым горизонтам. Уйти от прошлого нельзя, да и не надо! Но и от будущего отказываться не стоит, полагая, что настоящее его инерционно предопределит! Кто знает, может, именно новаторское будущее расскроет в полной мере все тайны и секреты забытой истории черкесского народа?
Пока Аслан Теучеж размышлял о судьбе всех черкесов, вместе взятых, его друг Хусейн не удержался на очередном повороте и почти в самом низу трассы упал, кубарем скатившись к подножью. Оцепенев от страха за своего товарища, молодой человек не сразу сориентировался, не зная, что ему предпринять в первую очередь. Застыв невольно на смотровой площадке, он мог только безучастно наблюдать, как находчивая Мадина бросилась на помощь своему спутнику, вскоре пара спасателей с носилками подскочили к ним. Не остались в стороне и другие лыжники: все, кто оказались рядом, поспешили помочь пострадавшему спортсмену-любителю. Однако больше всех хлопотала обеспокоенная Мадина Гуашева.
Между тем, собравшись с духом, Аслан всё же пришел в себя и, не теряя время, отправился к станции канатной дороги, намереваясь спуститься вниз более безопасным для него способом. Однако когда он добрался до места падения Хусейна, следов последнего, впрочем, как и следов его верной спутницы уже не было. Как он ни старался узнать что-нибудь о них, никто вокруг не смог ему ничего толком объяснить.
Встревоженный Аслан принялся звонить на мобильный то своему другу, то Мадине. Но никто из них ему, как назло, не отвечал. Расстронный, не зная, что делать дальше, он побрел искать ближайший пункт медпомощи в надежде, что расторопные спасатели унесли его товарища на носилках недалеко. Плохие предчувствия терзали его, заставляя думать о самом худшем. Мучительное чувство собственной вины охватывало его всё больше и больше. Он укорял себя в том, что, если бы он ни настоял на злополучной экскурсии на Красную Поляну, то ничего бы плохого с его другом не случилось.
«И всё же это место проклято!» - подумал про себя Аслан Теучеж, раздираемый чувством вины и полным неведением о дальнейшей судьбе пострадавшего Хусейна. Он мучился, словно перемалываемый жерновами, как когда-то весь черкесский народ. 
Впрочем, с тех пор мало что изменилось! Сегодня черкесы снова невольно попали в жернова интересов двух держав, готовых перетереть их в пыль и прах только лишь ради самоутверждения и достижения своих стратегических целей в отместку своему противнику. На самом деле, им нет никакого дела до боли и страданий черкесского народа. А тот, полагая, что ему хотят помочь и, воспринимая всё, словно сквозь призму кривых зеркал, даже не замечает, где правда, а где ложь, что важно для него самого, а что нет.
В конце концов, Аслан, так и не найдя своих спутников и не сумев с ними никак связаться, решил вернуться обратно в Сочи и дождаться дома у Хусейна, в лучшем случае - его возвращения, а в худшем случае - тревожного звонка. Всё, что ему оставалось, - это молиться Всевышнему о том, чтобы с его другом всё обошлось благополучно.