Посох Асклепия

Глава Первая.
Гигея.
….
Меня уложили на кушетку, крепко привязали и накачали наркотиками. Полностью обездвиженный я отрешённо наблюдал за происходящим.

Палач был небольшого роста. Коренастый крепыш.
Периодически он нависал надо мной, что-то спрашивая, потом исчезал из поля зрения.
Я слышал позвякивание металлических предметов и неприятный высокочастотный звук. Это здоровяк, насвистывая выбирал орудия пыток, готовясь к экзекуции.
Чтобы кровь, раздробленные кости и куски ливера не повредили глаза, он нацепил очки. Нижняя часть лица была спрятана под маской.
Если мне удастся выбраться, я должен буду его найти, поэтому нужно сконцентрироваться на деталях.
Руки. Огромные волосатые руки были сплошь испещрены татуировками. Внимательно разглядывая их, я пытался запомнить орнаменты и ведические руны.
….
Она вошла бесшумно. Совсем молоденькая и явно неопытная. Забралась на стульчик слева от меня и принялась неумело надевать резиновые перчатки.
Короткий чёрный халатик был великоват, а катышки и желтоватое пятно на рукаве не оставляли сомнений, что достался он ей от предшественницы.
На позолоченном бейдже чёрные буквы сплелись в странное имя GiGeya.
Болезненно худые ноги с синяками на коленках были покрыты огромными мурашками. Девушка явно волновалась.
Несмотря на юный возраст, на щиколотках проступали следы варикоза.
Я подумал о нелегкой судьбе помощницы палача. Возможно, она у него в рабстве, живёт в сыром подвале прикованная к батарее и питается останками жертв. Не самая полезная пища, хоть и свежая.
А ночами он принуждает её к унизительным работам по заточке орудий производства.

Изучая тонкие синеватые прожилки, я с ужасом осознал, что в них есть некая графическая закономерность.
И, возможно, это не варикоз, а замысловатое клеймо.
Присмотревшись повнимательнее, я разглядел на внутренней стороне бедра то, что сложно с чем-то перепутать и что так боялся увидеть.
Конечно, это был Посох Асклепия.

Зазвучала медитативная музыка. Дикая смесь восточных перкуссий, слэпового баса и женского вокала.
Протяжная мелодия влекла за собой. Слова были на арамейском, но я без труда уловил и пламя страсти, и силу гнева, и уверенность в победе, и, разумеется, жажду бури.
Музыка была везде и нигде. И я был частью этой музыки. И музыка была частью меня. Только надрывный женский вокал существовал отдельно и торчал из всего этого влажного микса сухим осиновым колом.
Молодая экзекуторша сидела, закрыв глаза и раскачивалась на стульчике.
Рот девушки был закрыт маской, и я не мог с точностью сказать какая именно часть тела издаёт рулады.

— Ну что ж, пусть сильнее грянет буря! — гаркнул палач и хрустнул пальцами.

В глаза ударил яркий свет на мгновение ослепив.
Когда зрение вернулось, я увидел над собой огромный осветительный прибор исполненный в виде головы Аргуса, каждый глаз которого был устремлён внутрь меня.
То, что в начале я принял за рога, оказалось окулярами микроскопа. Странным образом, среди проводов и трубочек был расположен небольшой фотоаппарат.

Со стороны могло показаться, что в студенческом театре инсценируют Самсона, разрывающего пасть льва.
Крепыш ухватился левой рукой за мою нижнюю челюсть, а правой за верхнюю. Когда послышался хруст и треск, он на секунду остановился и нажал кнопку на фотоаппарате.
Помощница увлечённо клацала по планшету. Краем глаза я заметил, что только что сделанные снимки она обрабатывает с помощью популярных фильтров инстаграма.
Не удивлюсь, если через минуту фотографии будут опубликованы на закрытых ресурсах для извращенцев.

Синий скользкий полиэтиленовый пакет.
Да, это именно то, что они в четыре руки пытались засунуть в мой разорванный рот. Пакет не хотел держаться, соскакивал с металлических крепежей, крепко вбитых в дёсны. Когда пакет, наконец-то кое-как устроился у меня во рту, была сделана ещё одна фотография.
В дальнейшем я перестал следить за фотосессией, знаю лишь, что все этапы казни были подробно зафиксированы.

Сомнений, что она его служанка, или даже рабыня у меня не осталось. Каждую секунду палач рявкал, приказывал подать тот или иной инструмент. Безропотно и покорно она выполняла команды.
Периодически он кричал ей: «Отсос»!
Чтобы окончательно не травмировать психику, в эти моменты я закрывал глаза.

Палач достал миниатюрный шуруповёрт, аккуратно приладил к нему тонкое свёрлышко, вздохнул и начал сверлить верхнюю десну. Действие наркотиков постепенно заканчивалось, но я не подавал виду. Было не больно. Скорее обидно. Осознание того, что я могу так нелепо умереть, с полиэтиленовым пакетом во рту, слегка раздражало.

И страх. Животный страх.
Инквизитор может не рассчитать и сверло, пройдя твёрдое нёбо, пропоров слизистые железы без труда раздробит костные пластины и вонзится в глаз. И преодолев сетчатку выйдет через роговицу.
Я же буду выглядеть полным идиотом, с торчащим из глаза сверлом!

А если оно соскользнёт?
А если я чуть пошевелю языком, и он попадёт на сверло? Сверло вопьётся в нежную плоть, разорвёт на куски, ошмётки вылетят изо рта и заляпают стены пыточной.
Или останутся во рту, намотанными на дрель.

Почему-то я вспомнил, что иногда Ира приносит домой вырванный с корнем язык недавно убитой свиньи. Долго варит его, что-то тихо бормоча, посыпая неведомыми приправами. Кладёт в вакуумную коробочку и прячет в потайную ячейку холодильника.
На Новый Год мне дали попробовать маленький кусочек. Я осторожно положил его в рот, немного пожевал и спрятал в носовой платок. Такое лакомство можно растянуть на неделю.

Пытка продолжалась.
Сквозь слёзы я видел, как служанка подаёт мастеру доминации различные девайсы. Некоторые из них я видел впервые, но стамеску, долото и рубанок узнал сразу. Самым благоразумным в этой ситуации было потерять сознание. Что я и сделал.

Запах жареного мяса вернул меня к жизни.
Он действует он лучше любого нашатыря. Первобытные инстинкты и безусловные рефлексы сработали безупречно. Правда, за тысячелетия эволюционных изменений, к запаху мяса требовался так же и вкус сухого красного.
Я сглотнул слюну.

Видя, что я принюхиваюсь, палач на секунду остановил свою адскую машину.
— Тут десна неудачно у вас, чтобы добраться, нужно её ИССЕЧЬ. — сказал он и снова включил выжигательный аппарат.

Я уже видел такой, с набором картинок и дощечек. Он преследовал меня всё детство и выпрыгивал из ящиков с игрушками, приглашая в увлекательный мир ожогов и увечий.
Наконец-то он добрался до меня.

И тут меня пронзила страшная мысль.
ГДЕ НОГИ?
Я попробовал пошевелить ими, но тщетно. Ног не было. Всё, что находилось ниже колен, превратилось в липкую смердящую субстанцию.
Меня уже четвертовали? Начали снизу и добрались до головы?

Я попытался восстановить события в памяти. От барной стойки ресепшена, до жёсткой койки в пыточной.
Всё встало на свои места, когда я вспомнил о странных защитных чулках, которые перед казнью по собственной воле надел прямо на обувь.
То, что это превратится в самую изощрённую пытку трудно было и представить.
Хлопчатобумажные носки, кроссовки из страусиной кожи плотно упакованные в воздухонепроницаемые мешки, давали страшный компрессионный эффект.
Всё, что проделывали с дёснами и зубами было лишь отвлекающим манёвром.
Всё самое жуткое, отвратительное и болезненное происходило именно тут, с моими стопами. Находясь в этом импровизированном парнике несколько часов, мои пальчики ног превратились в зловонную кашу.

Мысленно я попрощался с ногами и даже отказался от попытки бегства. Ведь с обрубками вместо ног, да ещё и разорванным ртом я вряд ли смогу полноценно существовать в нашем непростом мире, вся суть которого заключена в беготне и разговорах.

От мрачных мыслей меня отвлёк голос палача.
— Ну вот и всё, вставайте, — сказал он и резко вытащил из моего измученного рта кусок полиэтилена. — Можете закрыть рот, — усмехаясь продолжил он и исчез в глубине пыточной.

Не до конца осознавая, что происходит, я приподнялся на локтях, а потом сел на кушетку. Голова кружилась. Служанка помогла встать. Ноги не слушались, в кроссовках было скользко и хлюпало.
Неожиданно она взяла меня за запястье.

Я разжал кулак. В центре ладони была небольшая ссадина. Всю экзекуцию я провёл, стиснув пальцы и давно нестриженые когти прорвали кожу.
Стекая по линии судьбы и забравшись на холм Венеры, кровь подсохла и образовала чёткий рисунок.
Посох Асклепия!
Теперь и я был заклеймён.
Чтобы избавиться от проклятия мне предстоит ещё много испытаний, но найду ли я силы справиться с этой миссией, или сгину в неравной бикуспидатной войне?

Рабыня что-то положила мне в ладонь и тихо, чтобы хозяин не слышал, прошептала:
— Вы уж извините, он был труднодоступный, примерно пятьдесят восьмой. Произрастал где-то в районе гланд и нам было не просто. А фотки мы вам пришлём в Телеграмм, он же работает.

Неуловимым движением она сняла маску и захихикала, обнажая кривые зубы, украшенные брекетами с бижутерией. Жёлтые глаза горели, слюна текла по подбородку.
Когда она начала расстёгивать халат я вскочил с кушетки, но изуродованные ноги отказали, и я упал.
...

Я полз по узкому и извилистому тёмному коридору. Стены пульсировали и обволакивали. Вступила перкуссия и слэповый бас.
Пульсация была ритмичной, но темп всё время ускорялся, создавая эффект влажного аччелерандо.
Сердце бешено колотилось, попадая в такт сокращения стенок, плацента забивалась в глаза и рот. Я задыхался, но понимал, что выход уже рядом.
И вот уже рву когтями амниотический мешок. Сначала выходит голова, потом руки и, наконец, всё тело.

Музыка остановилась. Вместе с ней остановилось и сердце.
Я набрал полные лёгкие воздуха и закричал. Крик был долгий и протяжный, постепенно он перешёл в знакомую мелодию и откуда-то пришли те самые слова на арамейском.
Сердце прислушалось и через мгновение застучало, подхватив музыку и дав ей новую жизнь.
..
Я разжал ладонь. В ней лежала маленькая баночка «Живительные воды Стикса. Для нежных пяточек, ахиллесовых стоп и натоптышей».

Мысли о худой девушке с жёлтыми глазами не выходили у меня из головы. Я знал, что мы ещё увидимся.

Ведь это была временная пломба.