Неправильные дети

Каждодневные заботы так прижали Петра Петрович, что он вот уже неделю сидит дома безвылазно, конца и края не видно, когда сможет отправиться в народ и беззаботно побродить по деревне, пообщаться с земляками, которых ему бог подошлёт. Тут уж без разницы, абы была возможность словом перемолвиться с живым человеком. А то ведь так недолго и от разговоров отвыкнуть.
- Ты понимаешь, - жаловался он в обед заглянувшему к нему соседу Харланычу, - я всё думал, на кого же похож. Вроде, не в тюрьме, тьфу-тьфу, - Пётр Петрович постучал костяшками пальцев по столбу, у которого стоял, - гиря к ногам не привязана… Затем дотумкал: я как тот волк, что хвост в прорубь опустил, пытаясь зимою рыбы наловить. Мне, правда, по природе своей хвоста иметь не требуется, но что это за жизнь, если «Иди, куда хочешь!», сказали, а из стартового пистолета не пальнули, чтоб можно было смело со двора выбежать…
- И чего же неотложного творишь? За что от свободы отлучили? - удивился Харланыч.
- Ни в сказке сказать, ни ломом на скале начеркать, - грустно улыбнулся Пётр Петрович. - Три дня гостей собирал в полторашку – колорадских жуков, будь они трижды неладны! Глаза бы мои на них не глядели! Сначала в охотку трудился – стоя. Потом два дня ползал на коленках, вчера перешёл на локти. Сегодня с раннего утра уже не могу согнуться-разогнуться, лежу в картошке, а жуки по мне ползают и ползают, твари колорадские. Так и слышу их ехидное похрустывание челюстями.
- О, насколько у тебя всё запущено, - оглянулся Харланыч, точно боясь, что его услышат. - Загулять не пробовал? Может, водка отпугнёт нежеланных гостей? Не любят же собаки пьяных.
- Так то ж собаки нашенские! Жуки ни русского языка не понимают, ни традиций наших не знают. Надышатся от меня винного перегара, злее будут, в два раза быстрее жрать картошку станут. Совсем мне с ними не совладать.
- Не знаю, не знаю! Раз уж заговорили про огород, расскажу тебе про внука Славку. В Бийске живут. - Харланыч в упор посмотрел на соседа – не будет ли возражать? Понял, что тот рад постоять у забора лишнюю минуту, продолжил: - Вернувшись с дачи, сын Василий с Еленой заехали к дочери. У них, я говорил как-то тебе, свой домик в два этажа. Почти в деревне живут.
- Где ты видел у нас двухэтажный домик? - язвительно поинтересовался Пётр Петрович.
- Дело не в этажах! - отреагировал Харланыч. - У их дочери домик с крылечком, совсем по-деревенски! И вот, приехали они, а на крыльце сидит Славка. Ему девять лет, играется на телефоне. «Слава, - восклицает дед, - что баба Лена придумала!?». - «Что такое?» - спрашивает Славик, не отрываясь от забавы. «Баба Лена огород на тебя переписала!». По-прежнему не отрываясь от игры, Славка помолчал минуту-полторы, потом сказал, не глядя на деда: «Слушай, дед! Вот это она зря!». Дед с бабой переглянулись. «Это ещё почему?» - спрашивает дед. «Паша, братка, старше меня. Ему семнадцать! Он первый наследник на огород!». Это в девять-то лет так рассуждать!? А что будет, когда вырастет!? Да когда же-нится!?
- Когда вырастет, телефон у него уже не отобрать! Так и будет твой смекалистый внук Славиком зваться и на телефоне играть. Если с детства не приучить к работе, после школы поздно в руки лопату совать. Ишь, как шустро от огорода открестился! Хотя, - задумался Пётр Петрович, - не у тебя одного такой внук шустрый. Гостил я в прошлом году у сына в Барнауле. Весна, картошку за городом надо сажать. Поехали я, сын с женой и их дочь, Марина. И прихватили с собой внука, Игорька… Тоже девятилетний городской оболтус. «Пускай, - подумали, - приобщается к посильному труду, картошку раскидывает по лункам из маленького ведёрка. Приехали! У нас, взрослых, доля такая – кормить самих себя. А Игорёк изнылся весь, ему каждое движение по рублю стало бы в радость. А тут за будь здоров и не кашляй, то есть бесплатно оторвали от компьютера на физический труд. Поэтому он очень обрадовался, когда к огороду на машине с друзьями подъехал его брат. Он нынче девять классов окончил. «Вот, Гошенька, - заорал радостно Игорёк, - я картошку закопал, а ты будешь откапывать!» Видишь, куда нацелился; весной открестился от осенней работы.
- Тебя бабка-то не заругает ли за то, что я тебя разговорами от труда праведного отрываю? - проговорил Харланыч, поглядывая на сенцы, желая знать, не идёт ли со скалкой в руке хозяйка мужиков разгонять.
- Пошла по делам к сестре. Не скоро явится. Их надо холодной водой разливать, чтоб расстались, - отшутился Пётр Петрович. - Дала мне задание жука собрать, с тем и скрылась. Собирай или не собирай, он следом за мной по картошке прыгает там, где я только что его многочисленных родственников в плен взял.
- Тогда пошли на скамейку, - предложил Харланыч.
Он первым направился к калитке.
Сидят на скамейке, перебрасываются лениво деревенскими сплетнями. И говорить, вроде бы, не о чем, и расходиться по домам не хочется.
Выручил подвернувшийся под руку Ревизор. Прозвище ему досталось в наследство от должности. Он при советской власти работал контролёром-ревизором, а потом жизнь повернулась так, что всё пошло кувырком: работу потерял, с женой разошёлся. Правда, у него теперь с бывшей женой отношения, как у разведённых супругов-политиков – вместе не живут, но общаются и при возможности привлекают его, ставшего дважды дедом, к воспитанию внуков. Сейчас Ревизор как раз возвращался домой после очередной вахты с внуками, уставший, грустный, будто ему пообещала золотая рыбка досрочно пенсию оформить, а сама вильнула хвостом, только её и видели.
- Чё, поспать бы? - спросил Харланыч, видя невесёлое настроение Ревизора. Спросил наугад, только бы хоть что-то сказать, но обрадовался, что тот вознамерился составить компанию, влиться свежей струёй в их скучные разговоры.
- Умотали внуки Сивку-Бурку, блин! - улыбнулся Ревизор виновато, растерянно. Помолчал, раздумывая, задержаться с мужиками или дальше двигаться. - Неправильные какие-то дети пошли.
Решив остаться, Ревизор присел на скамейку, махнул рукой:
- Остальные дети играют тихо да мирно, а мои, блин, куда-то несутся, орут, визжат. Набегался я за ними. Пришли домой. Бабка в соседнюю деревню уехала к матери. Дочка тоже куда-то умотала с утра, сославшись на срочные дела. У всех дела, только я, выходит, лодырь. Блин, покормил я внуков, а когда спать укладывать, сам и прикорнул. - Ревизор снова виновато улыбнулся: - Не знаю, спали ли мальчишки, но я спал без задних ног. Отключился махом! Лизавета, ну, бывшая моя, вдруг заходит в квартиру. Я удивляюсь, блин: «Рано вернулась». А как она про время сказала, я чуть не сругнулся при внуках. Два часа днём спал, чего отродясь не бывало. Нет, блин, неправильные дети пошли! У других, может, какие надо, но не мои внуки.
Он опять виновато улыбнулся:
- Старею, видать. Уставать стал быстро. Сейчас, блин, полежать бы ещё чуток, но с фундаментом надо возиться. Откопал завалинку, а лес подгнил за зиму. Надо мараковать, какую песню запевать: самому ремонтировать или нанять кого? Наймёшь – платить чем?
- А далеко ли до пенсии? - Пётр Петрович выжидающе по-смотрел на Ревизора.
- Как медному котелку! Пахать да пахать. По советским временам, вроде бы, нет – три года. А по нынешним временам, при безработице-то, надо год за два считать.
- Чё, совсем в деревне работы нету? Устраивайся на биржу труда, - предложил Харланыч. - Другие как-то живут. И ты жил бы.
- За мной матушкин земельный пай числится. С ним по безработице не платят. А с него прокормиться можно? Самое большее, дают по пять центнеров зерна да столько же зерновых отходов.
Никто тему земельных паёв поддерживать не стал, и разговор затормозился. Ревизор поднялся, чтоб уйти домой, но на дворе через дорогу появился Газовик. Увидел мужиков, обрадовался. Подошёл, поздоровался со всеми за руку, с трудом присел на корточки напротив.
- Позвали к соседу на весёлую беседу! - поморщился. - И какие мировые проблемы решаем?
Харланыч вкратце пересказал суть проблемы – неправильные дети. Потом спросил, где это сосед успел спину надорвать.
- А то негде!? - прищурился Газовик. - Почтальонша пенсию у калитки отдала, так я эту несчастную пенсию с трудом до комнаты донёс. Как-никак, аж 300 рублей добавили. Не хухры-мухры!
В деревне часто так разговаривают – и в шутку, и всерьёз, а каждый понимает, что к чему, умеет отделять зёрна от плевел.
- Тележку бы прикупил, тогда не надорвался бы! - Ревизор поёрзал на скамейке, виновато улыбаясь своей шутке. - А моя пенсия будет с гулькин нос. Если не отменят, конечно.
- Закон подлости ещё никто не отменял, - поморщился Харланыч и повернулся к Газовику: - А ты что думаешь насчёт неправильных детей? Небось, много мелких пассажиров перевозил?
- С какого маршрута посмотреть! - молвил Газовик, в про-шлом работавший автобусистом. - Были на моём веку не-сколько детских историй. Все не перескажу, а один вспомнил.
Ревизор передумал уходить.
- Пацану, - приступил к воспоминаниям Газовик, - седьмой годок, в автобусе опёрся на капот и молчит. До речушки доехали, это километрах в трёх от деревни, он так серьёзно мне и говорит: «Здорово, рулевой!». Я поздоровался, усадил его на капоте, едем дальше, беседуем. Он и говорит: «Рулевой, а моя бабка не рассчиталась». Ну, мне-то в зеркале видно, кто заплатил за проезд, а кто выжидает. Я про бабку помню; выходить будет, думаю, тогда и заплатит. Говорю пацану: «Ну, шуми ей, пускай рассчитывается!». Он орёт на весь автобус: «Бабка! Рулевой велел рассчитываться!». Она пальцем у виска крутит. Мне же в зеркало видно хорошо. Она, наверное, надеялась, я про неё забуду. Пацан видит такое дело и опять орёт: «Сама ты дурочка! Давай, рассчитывайся!». Она ему в ответ: «Ох, да у меня же денег нету! Вот приедем домой, я денег займу, отдам шофёру». Пацан не унимается под общий хохот: «Нет, у тебя рупь железный в семечках в кармане лежит!». После этого бабка подошла, положила рубль на капот. А билет стоил 73 копейки. И как двинет внука по затылку, да как запустит матом на весь автобус.
- В общем, как сказал бы мой двоюродный братан, под это и гранд получить не зазорно, - засмеялся Харланыч. - Дети разные нужны, дети всякие важны.
- Грант под что? - не понял Пётр Петрович.
- Я же сказал: так часто говорит мой двоюродный брат. Козырная, между прочим, фраза. Ругается он с женой, она на него наседает – нет никакой возможности отбиться, а как в дело или без дела услышит от мужа про грант, плюнет и отступается, как от проказы.
- С вами хорошо, мужики, а без вас ещё лучше, - поднялся со скамейки Пётр Петрович. - Языком чеши или рукавом занюхивай, а колорадского разбойника изничтожить всё-таки надо. Не ровен час, бабка с проверкой моей деятельности заявится. Её фразой про грант не отпугнёшь, она их сама, кому хошь, раздаст, мало не покажется.
- Напоследок, мужики, расскажу анекдот из моей школьной юности! - Харланычу, похоже, неохота было расходиться на все четыре стороны, в особенности в ту, что ведёт в собственный двор, потому что дома его ждали дела, а он с детства не привык за работой гоняться. - Тоже, похоже, про неправильных детей. Одна девочка зачастила в библиотеку. Днём возьмёт книгу – утром за следующей приходит. А библиотекарша смотрит на девочку и думает: «Когда же это она так научилась читать?» Даёт ей «Войну и мир». И эту книгу приносит утром. А тут кто-то из учеников «Алгебру» за восьмой класс забыл. Библиотекарша подаёт учебник: «На, почитай!». Ушла девочка, а утром возвращается. «Ну, как книжка?» - спрашивает библиотекарша. «Ой, - отвечает, - хорошая книжка. Но конец плохой, трагический!». - «А что такое?». - «Ой, да Алгебра застрелилась!».
Посмеявшись, мужики нехотя поднялись, и через пару минут скамейка опустела.

Возвращаясь в огород, Пётр Петрович рассуждал, из пра-вильных или неправильных детей вырос и почти до шестидесятилетнего возраста дожил Ревизор, к какой категории отнести Харланыча, трижды женившегося и от каждой жены имевшего детей, которые с ним даже не здороваются. Ни к чему конкретному он так и не пришёл: первый же картофельный куст в огороде был облеплен жуками, и Пётр Петрович почти со стоном и проклятиями в адрес прожорливых насекомых опустился перед ними на колени, чтобы снова приступить к нелёгкой для него работе.
Через полчаса еле разогнув спину, сказал вслух, удивляясь пришедшему на ум новому для себя ругательству:
- Едрить твою за ногу, колорадский жук!
Постоял, дождался, когда исчезнут круги перед глазами, добавил:
- Чтоб вас приподняло да шлёпнуло больнее некуда.
Ему показалось, будто с каждого картофельного куста он слышит в ответ ехидный смех навечно прописавшихся в огороде колорадских жуков, непомерным грузом навалившихся на шею Петру Петровичу. Он было подумал завтра позвать на помощь внука, но вспомнил слова Ревизора и понял, что из этой его затеи ничего путного не выйдет. Его младший внук, не городской, а тутошний, деревенский, похоже, тоже рос неправильным дитём и что с компьютером в обнимку ему в огороде делать нечего.
Пётр Петрович с тоской посмотрел на дорогу: не возвращается ли бабка? Глядишь, водички бы поднесла, а он бы силы сэкономил, отдыхая в это время.
Дорога была пустынной…