Глава 1. Два столпа

Два столпа

Эпиграф
Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём и ночью.
(Книга Исход 13:21)

1965-й год сделался для меня судьбоносным. В ту листопадную осень в старорусской студенческой Рязани случились две встречи, которые, подобно столпу огненному и столпу облачному, десять лет к ряду вели меня через дни и ночи ликующе-возвышенной любви, непоправимых сломов, злосчастья разлуки и непредсказуемых обретений.
 В лицейский день, 19 октября, на излюбленной из улочек, мне явилось очарование светловолосой и легконогой студентки пединститута. Ей предначертано было стать лучезарной сопутницей наших первых совместных лет и печальницей в беспросветно-долгой разлуке. Последняя, роковым образом проистекала из неожиданного знакомства и увлеченного общения с группой моих сверстников, проникнутых антисоветским настроем и политическим радикализмом. С того дня жизнь моя, внешне вроде бы обыкновенная, возымела скрытную, захватывающую и опасную параллель, которая статьей 70-ой Уголовного кодекса квалифицировалась как «антисоветская агитация и пропаганда». Мы, горячие головы, в попытке возродить правоту марксисткой утопии, выглядели, как мне видится теперь, политическими несмышленышами и исторически наивными желторотиками.

Пытаясь войти в одну и ту же реку дважды, мы с неизбежностью наступали на те же грабли, от которых, в свое время, в семнадцатом году, получили удар по лбу наши, ослепленные идеей, деды и отцы. Между тем, запал правдолюбия и юношеского максимализма делал нас, в собственных глазах, пламенными революционерами, ратоборцами за справедливость и всеобщее благо. Рисковая романтика неполных 17-ти лет, самозабвенная безудержь во всем, за чтобы я не брался, с равной пылкостью проявились как в обожании моей милоликой Маргариты, так  и создании антисоветского подполья в Рязани и Саратове. Слава Богу, что мне, вовлеченному в эту самоотверженную, но опасную авантюру, хватало ума скрывать от Риты рискованность наших замыслов и возможных последствий нешуточной политической игры. Чувствуя её любяще-растущую привязанность, я, сколько мог, старался оградить мою ненаглядную от тревог и опасений за меня и нашу с ней будущность.
 С того венчального октября,  год, проведенный в Рязани, настолько сблизил нас, что мы  не мыслили жизни друг без друга. Как говорится, "счастливые часов не наблюдают"... Но тут, через год о предстоящей разлуке нам напомнил месяц август. Тогда я отправился на учебу в Саратовский юридический, а Риту, как отличницу и подающую надежды студентку, перевели из педагогического на истфак МГУ. Жизнь по рознь,- такое нестерпимо-затяжное, скрашивали частые, едва ли не через день, письма. Скорополительные перелеты Саратов-Москва вконец опустошали наши и без того тощие студенческие кошельки. Но истосковавшись друг по другу, мы ничего не жалели ради кратких часов восторженных шатаний по столице и уединенных радостей в ее комнатке на Ленгорах. Уютный полумрак вечернего застолья, горячечные признания после фужера легкого вина, по обыкновению переходили в мечтательные грезы. В них нас влекла и нежила надежда на жизненную слиянность и рождение малышей - непременно девочки, а потом и мальчика.

***
Родная алость губ твоих, дарящих
Сладчайший вкус полночных поцелуев,
Нетленной розой на лице твоем ликует
И флейтою поет во след звезде летящей.

По-царски щедро ты мне завещала
Наследье взглядов, слов, прикосновений,
И пламень восхитительных коленей,
И к вечной страсти восходящие начала.

Всесилью времени вовек не свергнуть
Солнцестоянье глаз твоих влюбленных,
К губам моим ладоней поднесенных,
Хранящих нежность предпасхальной вербы.

     ***

Мне думать о тебе -
Листать времен анналы!
Пьянея от твоих овалов,
Мне хорошо здесь думать о тебе.

Припомнится далекая Москва,
Знакомость  торопливой электрички,
И стройной девочки моей обличье,
И нежностью рожденные слова.

Дороги 
Немного-немало, две тысячи лет,
Дороги устало горюнятся в след.

Щитами блистая в закатную грусть,
В поход выступала былинная Русь.

Звенели мечи, кровенела трава,
Пылали в ночи города, что дрова.

Слезой предрекая ворогам бесславье,
Молились со стен крепостных Ярославны.

В труды и остроги загнавши народ,
Шагал по дороге коломенской Петр.

Под этим же небом, по вешней земле
Катились телеги цыган на заре.

С неволей сроднясь, отреченьем заженны,
По трактам тряслись декабристкие жены.

Причувствуя время пожарищ близких,
Несли свое бремя в Сибирь нигилисты.

Рыдали гармошки, окопы да схватки…
Кручинились дали глазами солдатки.

Серели дожди сукном башлыков.
Ступали вожди по грязи большаков…

И нам не забыть тех, кто вторя отваге,
Решил загубить свою жизнь в Дубравлаге.