Адыгская соль Часть 22

V.ЕДИНЕНИЕ.

22.Визит в больницу.

Адыгэ Хабзэ: Народы и законы (I).

«Гордыня и зависть одолели многих из Адыгэ, и не могут они внять слову Тха и разуму, но несут они в себе сознание унаутов, в котором нет места Тха и пониманию своего собственного предназначения.
Если Адыгэ не вернутся на Путь Тха к Адыгагъэ через следование Хабзэ, станет каждый из нас унаутом, а потом и прахом, и будут знать о нас лишь по древним книгам. Солнце уходит за горизонт, и уходит народ Адыгэ. Но солнце возвращается, а народ останется в уходящей дали и может исчезнуть в веках.
Каждый из Адыгэ, который хочет отвернуться от Сатаны и сойти с его губительного пути, вновь обрести Тха и идти по Его Пути, должен вернуться к лону Хабзэ и следовать ему. Нельзя быстро познать мудрость и установления Хабзэ, но можно познать Дух Хабзэ, а он подскажет Путь».
(Адыгэ Хабзэ. Часть I. Народы и законы (I))

«Салих и Зулимхан»: Часть 2.(май 1880 г.)

«Вспоминала про себя слова деда Бабыя расстроенная Саламат, суетясь на летней кухне тем же днем, когда с Салихом случилось несчастье. Беспокоясь о здоровье сына, она время от времени поглядывала в сторону кунацкой, где уже несколько часов местный шэхэх, искусный знахарь, осматривал молодого человека, оказывая ему необходимую помощь.
К тому времени друзья Салиха уже ушли, а рядом с ним оставались старшие - Исмаил и Селим. Сама Саламат не осмеливалась их беспокоить, полагаясь полностью на своего умудренного жизнью мужа. Однако её материнское сердце не переставало тревожиться и страдать.
Время от времени взволнованная женщина подходила к калитке, надеясь на скорое возвращение её дочери Зулимхан и деда Пака, в поддержке которых она нуждалась как никогда раньше. Однако по странному стечению обстоятельств они всё ещё не возвращались с джэгу, организованного в честь племянника Селима – Натука, старшего сына Хызыра и Ханифы. К тому времени темные тучи заволокли небо над их селением.
«Вот вернется красавица моя, отругаю её, как следует!» - сердилась на дочку несчастная женщина. – «В доме такое горе, а она по джэгу разгуливает, себя и родителей своих позором покрывает. Эх, Бабый! Убежал так быстро, а то послала бы его за ней. Да и дед Пак хорошо! Дома брюзжит, что народ испортился, а сам, как на люди попадет, разыгрывает из себя добродушного и благородного старца».
Вернувшись на летнюю кухню, встревоженная Саламат снова принялась за домашние дела. Вдруг она услышала легкий скрип открывавшейся калитки. Обнадеженная долгожданным возвращением своих, женщина поспешила во двор им навстречу. Да только хмурое небо не предвещало ей ничего хорошего.
- Саламат! Саламат! Как ты могла? – словно грозовая туча, неслась на неё худощавая женщина среднего возраста, нарядно одетая, с красивым шелковым платком на голове.
- Фыжь?! – оторопела хозяйка дома, невольно отступая перед нежданной гостьей. – Фыжь!
- Саламат! Ты же обещала, клялась мне, что с моим сыном ничего не случится. Ты же умоляла меня оставить тебе моего мальчика. Ты же говорила, что вырастишь его как родного, - решительно наступала на неё огорченная женщина. – И что? Сегодня все люди в ауле только и говорят о том, что моего Салиха новый конь затоптал. Из-за тебя все люди злорадствуют над моим мальчиком, смеются над ним. Из-за твоей гордыни они злословят о нём, обзывают Гордецом.
- Ох, Фыжь! Послушай! Напрасно ты меня ругаешь. Наш Салих всего лишь упал с коня. А ты его уже хоронишь, - сожалела Саламат, бросая на свою родственницу умоляющий взгляд. – Для меня Салих самый что ни есть родной сын! А люди в ауле о нем так говорят, потому что завидут ему. Разве Салих – не сын Исмаилу?
- Нет! Сама знаешь, кто его настоящий отец! Мой дорогой Алим – его отец! – возразила ей расстроенная Фыжь. – Я же просила тебя, когда он вырастет, рассказать ему всю правду.
- Успокойся! Рано ему ещё всё рассказывать. Не вырос он ещё, не окреп. Да и чего теперь старое ворошить? Разве Салих не кровный моему Исмаилу? Разве он не нашего рода? Ты же, Фыжь, снова замуж вышла да троих детей родила. А у меня только Салих и Зулимхан. Что с ними будет, если всё откроется? – встевожилась несчастная мать.
- Твоя правда, Саламат! Всевышний не оставил меня. После гибели моего сокола дал мне второе счастье. Селим хорошо ко мне относится. Да и детей у нас трое. Только вот муж мой и сыновья ваш дом знают лучше отчего. Если бы ни Зэрэдах… Девочка моя! Отрада моя! Не справилась бы я со своим одиночеством, - сокрушалась отчаявшаяся Фыжь, медленно подходя к скамье у главного дома и устало садясь на неё.
Почувствовав, что внезапная гроза прошла стороной, и отчаяние Фыжь сменилось глубоким сожалением, мудрая женщина не стала усугублять её и так тяжелое состояние. Присев рядом на скамью, Саламат взяла за руку свою расстроенную гостью и сочувственно пожала её.
- По воле Всевышнего всё образуется! Наш мальчик выздоровет. Исмаил с Селимом позвали шэхэха. А он, сама знаешь, искусный костоправ. Вылечит его, ни капли крови не пролив.
Как только Саламат договорила, калитка вдруг отворилась, и во двор вошли радостный дед Пак и его правнучка Зулимхан.
- О мой Тха! – всплеснул руками мудрый старик. - Видно, небо с землей сошлись, день и ночь встретились, раз Фыжь и Саламат на одной скамье бок о бок сидят.
Появление загостившихся на празднике родных озадачило растерянную хозяйку дома. Отпустив руку Фыжь, она быстро встала со своего места и бросила рассерженный взгляд на свою разрумянившуюся дочь.
- Ты что, Зулимхан, решила теперь с деда Пака пример брать? Что о тебе люди подумают? О нас и так всякое говорят, а ты еще масло в огонь подливаешь. Весь аул уже знает, что с твоим братом Салихом беда случилась. А ты знать не знаешь, на празднике веселишься.
Пристыженная матерью и подавленная из-за плохой новости о брате, Зулимхан резко побледнела и сникла. Казалось еще мгновение, и она заплачет, как и пасмурное небо, готовое разразиться долгим проливным дождем.
- Эхе-хе-хех! – удрученно покачал головой расстроенный дед Пак, от его былого веселья и следа не осталось. – Вот беда!
- Салих?! Что с ним? Где он? – встревожилась девушка, сбросив с себя пелену отчаяния.
Взволнованная, она оглядела всё вокруг. Главный дом, пристройки, кунацкую и даже летнюю кухню окинула она своим обеспокоенным взглядом. И только свет в окне гостевого дома позволил ей быстро сориентироваться. Не спрашивая ничего у матери и не обращая внимания на тетушку Фыжь, Зулимхан бросилась к кунацкой, явно намереваясь навестить своего несчастного брата вопреки правилам, бытовавшим в их доме. Исмаил не разрешал юной девушке входить в гостевой дом без его позволения.
- Стой, дочка! Стой! – спохватилась Саламат и последовала за ней, надеясь ещё предотвратить другую беду. – Не время сейчас брата навещать. Стой!
Между тем, Фыжь, став невольной свидетельницей отчаяния юной Зулимхан, сама вскочила со скамьи, всерьез испугавшись за девушку. Да и дед Пак не остался в стороне. Видя, куда направилась его правнучка, он закавылял как можно быстрее к кунацкой, наивно полагая остановить её, прежде чем она совершит непростительную оплошность.
- Ты чего, Зулимхан, в кунацкой забыла? – вдруг прегралил путь девушке грозный Исмаил, только что вышедший из гостевого домика. – Я намеренно просил Татыя и Бабыя ничего ни тебе, ни деду Паку не говорить. Чтобы вы тут под ногами не мешались.
- Отец! – смутилась Зулимхан, испугавшись его внезапного появления и отступая под натиском его сурового взгляда.
- Иди в дом! Сейчас же! Я с тобой позже поговорю, - приказал ей властный мужчина, нетерпевший, когда ему кто-то перечил.
- Иди, дочка! Иди! – позвала её встревоженная мать, протягивая к ней свои материнские руки.
Пока же Саламат уводила расстроенную Зулимхан в женскую половину дома, дед Пак с горем пополам добрался до небольшой лестницы кунацкой.
- Хм! Это что ещё за дела? – не на шутку рассердился он на своего внука. – Ладно, Зулимхан – неоперившийся птенец. А меня-то почему нельзя было предупредить? Теперь мне ясно, чего это другие старики на меня сегодня так предосудительно глядели. Ты что, Исмаил, порядок нарушаешь?
Усталый и огорченный мужчина сошел по лестнице вниз и приблизился к обиженному старику.
- Ты чего это, тата, разошелся? – насупился Исмаил. – Сам знаешь, я обычаи наши с раннего детства чту. Война и время многих наших не пощадили. Одни погибли, другие адыгские законы забывать начали.
- И что? Мог бы и предупредить меня! – не мог смириться дед Пак с самоуправством внука.
- Мог! Но кто бы тогда за Зулимхан приглядывал? Да к тому же Салих, слава Всевышнему, жив и быстро поправится. Сегодня шэхэх его, как следует, обвязал. Через пару дней капш53 Салиху сделаем, чтобы ему веселее было.
- Ох! – с чувством облегчения выдохнула Фыжь, молча стоя под тенью яблони у деревянной скамьи.
- Кто это у нас? – удивился Исмаил, расслышав громкий вздох бедной женщины.
- Так это, сынок, Фыжь к Саламат пришла. Нарядная такая! Видимо, радостью поделиться с ней хотела, - придумывал на ходу находчивый старик, оборачиваясь к их скромной гостье.
- Фыжь! – подозвал к себе женщину хозяин дома. – Зря ты так беспокоилась. Да еще и гостей в доме Хызыра оставила. Возвращайся к ним! Селим вернется позже и всё тебе сам расскажет.
- Нет, Исмаил! Сам передо мной за моего сына отвечай! – гордо выпрямилась женщина, вытянувшись, словно тонкая стрела на тетеве лука перед стрельбой в цель.
- Ты, Фыжь, иди-ка лучше по добру по здорову! Не до ответа мне сейчас. Это мой сын, я сказал. И по-другому уже не будет, - крепко сжал Исмаил руки в кулаки, разозлившись на дерзкую гостью.
Затем, не произнеся более ни слова и не прощаясь с женщиной, он направился назад в кунацкую.
- Нет, Исмаил! На этот раз ты от меня так просто не отделаешься, - вознегодовала Фыжь, поспешив за ним следом.
Однако, как ей ни хотелось, ей так и не удалось его остановить. Видя, как властный Исмаил уверенно поднимается по лестнице и заходит в гостевой дом, не обращая на её слова никакого внимания, отчаявшаяся женщина взвыла от раздиравшего её негодования.
- Эх, Фыжь! – подошел к ней дед Пак и, взяв её за руку, медленно повел обратно к деревянной скамье под яблоней. – Материнское сердце взывает в тебе. Только ты напрасно на Исмаила так злишься. Он любит Салиха так, как, наверно, не любил бы своего родного сына. Сама знаешь, на этот день рождения он подарил ему нового, уже третьего коня. Видано ли такое? А парню всего 17 весен. На Зулимхан Исмаил даже не смотрит. Говорит: «Дочь – хозяйка чужого дома!». Слава Всевышнему, Саламат за ней, как следует, приглядывает.
- Ах, тата! Зачем я родного сына Исмаилу отдала? Зачем Вас с дедушкой Бабыем послушалась? – сокрушалась расстроенная женщина, позволяя старику усадить себя под цветущим деревом. – Если бы я тогда знала, что буду так страдать, ни за что не отдала бы своего сыночка.
- Эх-хе-хех! Да видано ли, чтобы дети одного рода воспитывались в чужом роду при живых-то близких родственниках, - осуждающе покачал головой мудрый старик, присаживаясь рядом с Фыжь. – Тогда, дочка, трудное время было. Сама помнишь, как отец Исмаила вместе с дедом Гумзагом да двумя своими сыновьями и их семьями оставили нас и отправились к этим османам. Кто знает, живы ли они ещё или нет? За столько лет ни знака, ни весточки от них! Да, Салих и я – вот теперь вся семья Исмаила!
- О Всевышний! Видно, не простил он своей Саламат той единственной ночи, что она против своей воли с поручиком в лесу провела, - злорадствовала разгневанная Фыжь. – Не поверил её россказням про то, как она тому живот кинжалом вспорола.
- Глупая ты женщина, Фыжь! И как только наш Алим на тебе свой выбор остановил, никак не пойму. Да и Селим мог на большее рассчитывать, - расстроился дед Пак, с укором глядя на свою соседку. – Саламат сказала тогда правду. Позже Исмаил сам ходил на указанное ею место и закопал беднягу. Нет, он не простил своей любимой жене того, что она ему сына не родила. А в дочке своей он не сомневается. Вся в бабку свою Зулимхан пошла! Не зря он её так и назвал. Так что, дочка, это ты от злости и зависти на Саламат наговариваешь.
- Нет, тата! Не от злости! Не от зависти! От ревности! - честно призналась Фыжь, утирая слезы своим нарядным платком. – Всех мужчин она у меня отняла. Салиха уже в год к своему подолу привязала. А Селим о ней ни дня не забывал. Появились Татый и Бабый, так и те с раннего детства в этом доме всё время околачиваются. Конечно, я рада, что они своего старшего брата главным считают. Но ведь они и знать не знают, насколько он им близок.
- О Всевышний! Сохрани нас, твоих глупых детей! – удрученно пробормотал себе под нос расстроенный старик. – Знаешь, Фыжь! Лучше оставить всё, как есть! Тем более сейчас, когда Салиху надо еще поправиться, встать на ноги. Что будет с Зулимхан, когда она узнает, что он ей не родной брат?
- Хм! Родной или неродной, но всё же брат, - усмехнулась Фыжь, как вдруг услышала удивленный голос Селима.
- Фыжь! Ты зачем сюда пришла?
Быстро спустившись по лестнице вниз, он спешно подошел к скамье и, не давая жене опомниться, схватил её руку.
- Но как же? Он же мой сын! Родной сын! – попыталась вырваться взволнованная женщина.
- Пойдем! Пойдем к Хызыру! Я еще не видел своего племянника, - и ловкий Селим еще крепче сжал свою руку на запястье жены и насильно увел её со двора Исмаила.
- Эх, судьба-судьбинушка! – горько вздохнул дед Пак, провожая их задумчивым взглядом.
- Нечего, тата, на судьбу роптать! – вдруг подошел к нему Исмаил, внезапно появившийся во дворе, словно из-под земли. – Слава Всевышнему, на этот раз всё обойдется! Шэхэх хорошо обмазал Салиха тровянной мазью. Той самой мазью, что когда-то делала моя мать. Теперь Даха её варит.
- Садись, сынок! – указал Пак внуку на место подле себя. – Отдохни! Устал, видать, да и поволновался от души.
- Твоя правда, тата! – и Исмаил устало сел с ним рядом. – Только рано мне ещё отдыхать. Надо ещё того подлеца найти. Того, кто ногу коня Салиха жгучей плетью огрел, да в сына моего целился.
- О чем ты, сынок? Да, с чего ты вдруг взял такое? – оторопел мудрый старик.
- Ты, тата, пока у Хызыра был, я переговорил с парнями, что с Салихом коней объезжали. Затем нового коня хорошенько осмотрел. Когда же пришел шэхэх, многое прояснилось, - поделился со старшим рода мужчина, не замечая за разговором, что окно в женской половине дома было открыто настежь, и за ним скрывалась чья-то тень.
- И что же прояснилось, сынок? – озадачился дед Пак.
- Лучше всё расскажу по порядку. Тот, кто сына моего не пожалел, был среди парней, что его сопровождали на своих конях. Не знаю как, но это отродье сильно стягануло коня Салиха плеткой, явно обмазанной горьким перцем. От неожиданной и резкой боли даже покладистый конь вскочил бы на дыбы. Тут же подлец, видимо, подскочил к скакуну сына с другой стороны и прострелил бок Салиху. И тот сразу же упал прямо под крепкие копыта своего нового необъезженного коня. И хотя раны у него неглубокие, да и крови мало, весь удар пришелся ему на спину. Так что, у Салиха поломано пару ребер, да и позвонки внизу сместились.
- О Всевышний! Да сохранит Он моему внуку жизнь! – оторопел старик, потрясенный правдоподобным описанием Исмаила.
- Не волнуйся, тата! Ребра срастутся, да и позвонки шэхэх уже вставил на место. Только вот пару месяцев понадобится Салиху на восстановление, - задумчиво ответил ему Исмаил. – Ты за ним приглядишь. А я тем временем с остальными парнями переговорю да узнаю, кто где стоял на поле.
- Кто же тебе, сынок, правду скажет? За Татыя и Бабыя я еще могу поручиться, а за остальных – сомневаюсь. Мы лучше во время капша всех парней железом кованым проверим да на яйцо куриное разведем.
- Снова ты, тата, шутишь! Я же серьезно тебе говорю, - рассердился усталый Исмаил, полагая, что дед Пак не поверил его словам.
- Я тоже, сынок! Сам давече говорил, что через пару дней капш для Салиха сделаешь. Вот и правильно! И Салиху веселее будет, да и за играми и развлечением до правды докопаемся. А вернее, доберемся.
- Ну и как же, тата, ты во время капша до подлеца, того шакала безродного, доберешься? – усмехнулся Исмаил, не веря в затею старика.
- Эх, сынок! Не стоит так пренебрегать народными поверьями. Нам с твоим дедом Салихом еще наш дед рассказывал, что во время капша каждый приходивший должен был трижды ударить по куску железа или мелеху, что предупредительно клали у порога дома больного. И если к раненому приходил убийца невинного человека, то при ударе по железу не раздавалось ни единого звука54. Вот мы и позовем всех парней на капш да проверим каждого кованым железом!
- Ну, с железом всё ясно, - недоверчиво покачал головой усталый хозяин дома. – А яйцом-то куриным как подлеца выявлять будете?
- Не веришь ты мне, Исмаил. И напрасно! – осудил его своенравный старик. – Я по молодости сам видел, как в одном доме преступника на яйцо поймали.
- Ты, тата, время зря не трать! А то вон выйдет сейчас шэхэх, и не успею я тогда узнать, как виновного на куриное яйцо развести, - подгонял деда Пака Исмаил, неохотно вставая со своего места. – Тоже, верно, народное поверье?
- Самое, что ни на есть, народное! – нахмурился дед Пак, понимая, что внук посмеивается над ним. – В доме раненого у его постели ставили чашу, наполненную водой. На дно чаши клали разные железные обломки, а поверх опускали куриное яйцо. Так вот, сынок, если к той чаше плохой человек прикасался, то яйцо непременно лопалось55. Вот как мы найдем виновного!
Последнее народное поверье старика совсем уверило Исмаила в несостоятельности предлагаемых им способов выявления виновного в несчастии Салиха. Не выдержав, он рассмеялся от души, встал и направился прямо в кунацкую.
- Ты, тата, больше никому это не рассказывай! Вряд ли местный пристав позволит мне наказать подлого шакала только потому, что железо на крыльце не издало ни звука, да куриное яйцо лопнуло в чаше, полной воды.
Продолжая посмеиваться над россказнями деда Пака, Исмаил скрылся за дверью гостевого дома.
- Эх, Исмаил! Исмаил! Не поверил ты мне…, - сожалел старик, задумавшись.
- Тата! А тата! – вдруг донесся до его слабого слуха звонкий голос Зулимхан, невольно сливавшийся с громким стрекотом кузнечиков. – Тата!
Обернувшись на неожиданный зов своей правнучки, дед Пак нахмурился, увидев в открытом окне женской половины дома юную Зулимхан с распущенными волосами.
- Чего тебе, стрекоза? Подслушивала? Ах ты! А ну-ка закрой окно!
- Тата! Я тебе верю! Мы обязательно найдем с тобой того, кто целился в Салиха, - заговорщицки предупреждала деда ловкая Зулимхан.
- Ах ты, стрекоза! Закрой окно, говорю! Не женское это дело виновного искать, - и рассерженный старик привстал, угрожающе треся кулаком непоседливой правнучке.
- Что это ты, тата, в окно кулаком машешь? – неожиданно появилась во дворе усталая Саламат, спускаясь по лестнице главного дома. – Опять Зулимхан не дает тебе покоя?
Услышав строгий голос матери, девушка тут же закрыла окно и скрылась из виду.
- Да нет, Саламат! Это я так, назойливых мух отгоняю. Одна такая приставучая попалась, просто сил нет, - пошутил дед Пак, возвращаясь на скамью, удостоверившись, что окно плотно закрыто.
- Ну, что там слышно, тата? – подошла к нему обеспокоенная женщина и остановилась, не спуская глаз с наглухо закрытой двери кунацкой. – Шэхэх уже ушел?
- Нет пока, дочка. Только собирается. Исмаил недавно к нему вернулся, - старался мудрый старик говорить, как можно, тише.
- Ох, тата! Сердце мое не на месте. Ещё и Фыжь нелегкая принесла. Право свое требует. Да разве есть моя вина в том, что Исмаил не желает говорить Салиху, кто его настоящие родители, - поделилась женщина с ним своими переживаниями.
- Тише, дочка, тише! Не дай Бог, кто-нибудь услышит, - отдернул её осторожный дед Пак.
- Да кто нас здесь услышит? – присела к нему Саламат. – Зулимхан крепко спит уже. Бедняжка, устала за день. С утра мне помогала, а потом еще этот праздник. Будь он не ладен! А теперь еще с Салихом такое случилось…
- Да! Никто не ждал такой беды.
- Ну, тата! Что там у Хызыра и Ханифы было? С чего это моя стрекоза так вся распереживалась?
- Видит Тха, ничего такого! Верно, это у них там что-то девичье. Натук, весь в военном снаряжении, будто оседланный породистый скакун, появился перед всеми нашими местными красавицами. Ну, прямо петух перед курицами! А сладкоголосая Адыиф, сестренка его младшая, всем этим трясогузкам небольшой кусок бумаги показывала да брата своего расхваливала. Ох и раскудахтались они тогда, расшумелись.
- И что это было? – задумалась хозяйка дома, на время отвлекаясь от своих переживаний.
- Ты послушай! Я спрашиваю длиношеею Зузу: «Чего мол в той бумаге такого дивного?». А эта индюшка молодая мне и отвечает: «Это, деда, карточка фотографическая. Вам не понять!».
- Что? Карточка фотографическая? – подивилась Саламат, не слышавшая ничего подобного раньше.
- Пффью! Обман да и только! Там на ней Натук во весь рост, как в отражении на воде. Только крохотный такой. Да и лица толком не видно, - не скрывал своего пренебрежения дед Пак.
- О Всевышний! Да как же это? – с трудом представляла женщина то, о чем ей говорили: никогда в жизни она не видела ничего подобного.
- Дзахан, эта гусыня, кудахчет, что в городе делают такие фотографические карточки. Вроде как на память. Вот твоя дочь и загорелась такую бумажку в городе купить.
- Ох, тата! Как быстро всё вокруг меняется. Сколько нового вокруг нас появляется, искушая наших невинных детей. А те в погоне за невиданными диковинами готовы совсем забыть традиции и обычаи нашего народа. То, во что раньше верили наши деды, они уже ни во что не ценят, гоняются за новым, порой ненастоящим, лживым, мимолетным…
- Правду говоришь, дочка! Истинную правду! – удрученно вздохнул мудрый старик. – Что с ними будет, одному Тха только и известно. Да только, отрекаясь от своих корней, своего родного языка, обычаев и традиций своего народа, они отрекаются от себя самих. Они теряют свое лицо, лишаются крепкой почвы под ногами. Ох, как бы сильно огорчился мой брат Салих, ка бы увидел, как сегодня Натук хвалился перед всеми. Видано ли такое, чтобы адыгский парень сам себя при всех расхваливал?
- О Всевышний! И даже не постыдился? – нахмурилась Саламат. – А ты, тата, не думал о священной книге деда Салиха? Может, пришло время показать её нашему Салиху? А вдруг она ему поможет от хвори излечиться?
Напоминание о заветной книге брата насторожило деда Пака. С тех пор, как его старший брат Бабый передал её ему на хранение, он берег её, как зиницу ока, искренне считая её родовым наследством. Не умея читать на языке, на котором она была написана, он даже не открывал её ни разу, опасаясь случайно выронить одну из золотых или серебряных пластин, хранившихся в ней.
- Чего ты, тата, молчишь? Я знаю, что книга у тебя. Мне Исмаил сам сказал, - не отступала решительная Саламат.
- Ты, дочка, о книге-то помалкивай! Лишнего никому не говори! Моя бы воля, ты о ней никогда не узнала бы. Женщинам видеть её не полагается, - предупредил её дед Пак, переходя на стальной шепот.
- Но, тата!
- Это наш родовой оберег! Может, он излечил бы Салиха. Да вот никто не знает его языка.
- А если, тата, она ему и без чтения своей целебной силой поможет? – настаивала на своём ловкая женщина. – Матушка Зулимхан так мне и рассказывала, что дед Салих её над больным местом клал да молитвы читал. Раньше или позже Салих всё равно о ней узнает.
- Узнает! Конечно! Но сейчас слишком рано. Молод он ещё да не готов такой секрет ото всех хранить. Да и ты, дочка, помалкивай! – не сдавался дед Пак, отметая все доводы Саламат.
Между тем, настойчивая женщина не собиралась ему уступать. Но, заметив, как отворилась деревянная дверь кунацкой, она поспешила скрыться на летней кухне.
- Дочка?! – удивился её поступку упрямый старик. – Куда же ты?
Тем временем из гостевого дома вышли довольный Исмаил и усталый шэхэх, мужчина средних лет и среднего роста, с густой бородой, которому пришлось изрядно постараться в тот день.
- Благодарю тебя, уважаемый Тарух! – провожал хозяин дома почтенного знахаря. – Думаю, теперь с Салихом всё обойдется. Да поможет нам Всевышний!
- Всё теперь в Его руках! То, что от меня зависело, я всё сделал. Теперь надо надеяться на молодость Салиха, - устало ответил ему шэхэх. – А он у тебя, Исмаил, крепкий орешек!
- Еще какой крепкий! Мой сын справится! – с гордостью произнес Исмаил, краем глаза замечая деда Пака на скамье под яблонью.- А вот и Пак!
- Сынок! Ну, что там наш ясный сокол? – чуть привстал старик, когда оба мужчины сравнялись с ним.
- Жить будет! Вот только пропустит пару скачек, - виновато улыбнулся ему знахарь.
- Это ничего. Он ещё молод! У него вся жизнь впереди! – радовался Исмаил счастливому исходу. – А теперь, уважаемый Тарух, не помешало бы нам подкрепиться.
- Да ты, Исмаил, даже не беспокойся! – собирался шэхэх отклонить предложение радушного хозяина дома.
- Нет, уважаемый Тарух! – вдруг перебил его дед Пак, медленно вставая со скамьи. – Так дело не пойдет! Пойдем все вместе в дом и подкрепимся за здоровье нашего Салиха.
- Ладно! – сдался умный знахарь, не осмеливаясь перечить старшему.
- Вот и хорошо! В доме и посидим! – засуетился Исмаил и громко крикнул: - Даха! А Даха! Угощай же нашего дорогого гостя! Да про нас с дедом Паком не забудь!
И трое мужчин спешно направились в мужскую половину главного дома, пока Саламат собирала для них угощения на летней кухне.
К тому времени в ауле уже совсем стемнело. И только молчаливая луна светила с неба тусклым светом, выдавая тенью стоявшую за окном женской части дома юную Зулимхан. Впечатленная незабываемыми событиями и воодушевленная народными поверьями деда Пака, она задумчиво глядела сквозь закрытое окно на небесное светило, навевавшее на неё любовное томление. Впервые в жизни почувствовала она в своем сердце подобные волнения. Чарующий образ молодого военного, каким и предстал перед ней и её подругами Натук, сын Хызыра, заставлял её волноваться, трепетать, отвлекая от грустных мыслей о её несчастном брате Салихе. Казалось, что тусклый свет луны околдовал девушку, наполняя её невинную, юную душу призрачными ожиданиями и иллюзорными мечтами».

12 мая 2012 г., г. Москва

Продолжил Аслан Теучеж запутывать клубок событий в своем рассказе «Салих и Зулимхан» поздним вечером в день прилета в Москву в номере гостиницы «Измайлово». Раньше он никогда не пробовал писать два отрывка в один и тот же день, предпочитая перечитывать написанное через пару дней, а следом описывать продолжение своей истории. Однако эмоциональные переживания, испытанные им за день, требовали своего обязательного выхода, выплеска на чистые страницы его блокнота. Особенно всё то, что произошло с ним в клинике Мухамода Опсова.
Сидя за небольшим столиком, Аслан грустно вздохнул и откинулся на спинку мягкого кресла, невольно вспоминая о своем двоюродном брате Мадине Кушхове. Он уже смутно помнил, как добрался с Тагиром, сыном Мухамода до клиники его отца. Тогда, потрясенные новостью о попытке самоубийства Мадина, они оба, словно дикие коршуны, накинулись на несчастную молодую медсестру. Ту самую, которая нашла своего пациента бездыханным в его палате.
Бедная девушка, впервые столкнувшаяся с подобным за всю свою короткую медицинскую практику, никак не могла прийти в себя, поэтому отвечала сбивчиво на их вопросы и путалась в деталях.
- Ну, Зулима! Можешь ты точнее рассказать, что всё-таки произошло в палате Кушхова? – настаивал упорный Тагир на конкретном ответе, не удовлетворившись её противоречивым изложением фактов. – Это очень важно и для нас, и для тебя. Кто-то же пропорол Мадину вену иглой. Может, он сам? А, может, это ты по неопытности или из-за волнения? Или, вообще, кто-то третий…
- Говорю же, кроме самого пациента никто не мог это сделать, - еле сдерживала слезы расстроенная медсестра. – Никто посторонний в палату Кушхова не заходил, а я…Я столько капельниц ставлю больным, что уже с первого раза попадаю в вену. Да и к чему мне разрывать его вену иглой, если…
Вдруг расстроенная девушка смолкла. Казалось, что она пыталась для себя определить, продолжать ли ей дальше.
- Что «если»? – грозно навис над ней Тагир в кабинете своего отца, пугая её еще больше.
- Зулима! – спокойным голосом обратился к ней сам Мухамод, сидевший в тот момент за своим рабочим столом. – Если ты не расскажешь нам сейчас всё, что знаешь, нам придется вызвать полицию. И тогда никто с тобой церемониться не будет. Сама знаешь, мне как главврачу придется провести и внутреннее расследование. А мне не хотелось бы тебя проверять, как нерадивого сотрудника.
- Но, Александр Адамович! Я же говорю, никаких посторонних в палате Кушхова не было, - настаивала девушка на своем и, не выдержав давления строго руководителя, тихо заплакала.
- Успокойтесь, Зулима! – посочувствовал ей Аслан. – Слава Аллаху, всё обошлось! Вы вовремя оказали помощь моему брату. Никто из нашей семьи не может и не будет Вас ни в чем обвинять. Но я не верю, что Мадин сам вспорол себе вены. Тем более, иглой от капельницы. Во-первых, не такой он человек. Во-вторых, он реально мог это сделать в любой день. Прошло уже две недели, как он в этой клинике. Почему именно сегодня? Кто сегодня к нему приходил?
Прислушиваясь к логичным рассуждениям Аслана, молодая медсестра немного успокоилась. Утерев слезы носовым платком, она всхлипнула ещё раз и задумалась. Затем, вспомнив кое-что, девушка насторожилась, виновато посмотрела на главврача и удрученно вздохнула.
- Сегодня к пациенту приходил какой-то молодой человек лет 30. Он сказал, что он ему близкий друг и попросил передать ему записку. Ну, я согласилась. Но клянусь, я его не впускала в палату. Да он и не собирался навещать больного.
- И что? Ты сразу передала записку Мадину? – не сдержался Тагир, почувствовав спасительную ниточку.
- Нет, не сразу! После этого у нас была планерка. А как только она закончилась, я пошла ставить капельницу Кушхову. Вот тогда я её ему и передала. Затем я отлучилась ненадолго, а он…, - и расстроенная медсестра снова заплакала, начиная, наконец, понимать, что совершила непростительную оплошность.
- Успокойся, Зулима! Успокойся! – смягчился Мухамод, сочувствуя бедной девушке. – А что было в той записке, ты знаешь? И где она теперь?
- Не знаю, Александр Адамович! – утерала слезы взволнованная медсестра. – Я её не раскрывала даже. А Вы не предупредили, что этот пациент особенный, и все передачи через Вас. Когда же я нашла Кушхова со вскрытой веной, никакой записки рядом с ним не было. Но я помню, наша техничка тетя Зоя убиралась в палате, когда я ставила капельницу ему.
- Что? Ты ставила систему во время технического обслуживания палаты? – чуть привстал ошеломленный главврач клиники. – Да как ты могла? А если какая-то инфекция?
В доли секунды сгорбившись под тяжестью заслуженных упреков, молодая медсестра мертвецки побледнела от страха. Уткнувшись своим растерянным взглядом в деревянный стол, она снова заплакала, признавая свою вину.
- Ладно, пап! Это надолго. Вы тут разбирайтесь, а мне пора. Вечером заеду, тогда расскажите, - устало вздохнул Тагир и направился к выходу.
- Спасибо! – встал Аслан, провожая своего нового знакомого. – До вечера!
- Хорошо, сынок! Только ты там аккуратно! – бросил ему вслед расстроенный Мухамод, тоже вставая.
Как только Тагир вышел, главврач разволновался еще больше. Нервно вышагивая вдоль своего кабинета, он, то и дело, окидывал строгим взглядом провинившуюся сотрудницу, оплакивавшую свою вину горючими слезами. Сидя напротив заплаканной девушки, Аслан Теучеж чувствовал себя не в своей тарелке.
- Зулима! Неужели ты и раньше ставила капельницы во время уборки палаты? Почему ты не подождала, пока её уберут?
- Александр Адамович! Простите меня, пожалуйста! Этого больше никогда не повторится, - сокрушалась провинившаяся медсестра.
- Эх, Зулима! Как же ты подвела своего отца! Он меня так просил устроить тебя к себе, пока ты учишься. Как ты подвела меня, девочка! Я за тебя поручился нашему директору. Что за безответственность! – негодовал Мухамод, продолжая нервно вышагивать по кабинету.
- Простите меня, Александр Адамович! – плакала навзрыд растерянная Зулима.
- Иди, успокойся! Приведи себя в порядок и позови ко мне сейчас же Зою Михайловну, - строго указал ей главврач, резко останавливаясь напротив неё.
- Простите! – не поднимала глаз расстроенная медсестра, послушно вставая и направляясь к входной двери.
- Эх, Аслан! Видишь! Всё время повторяю медсестрам и молодым врачам об ответственности перед пациентами. А у них всё мимо ушей. Думают, что я с ними в игры играю. А ведь от их работы зависит чья-то жизнь. Просто безответственные! – нахмурился Мухамод, вовзращаясь за свой рабочий стол.
- Знаете! Я всё же никак не могу взять в толк, кто бы мог прийти сюда и передать записку, из-за которой Мадин решился вскрыть себе вену. Хотя он сам всегда презирал самоубийц, считая их слабаками, - озадачился Аслан мучившим его вопросом.
- Так ты всё же думаешь, что Мадин сам это сделал? – задумчиво посмотрел на него Мухамод. – Хм! Похоже на то. Когда я осматривал его рану, она мне показалась неглубокой, но очень опасной. Выглядит так, будто кто-то резко ковырнул иглу в вене. А, может, это всё-таки случайность?
- Случайность? – невольно повторил за ним молодой человек.
- Ну да! Прочитал записку, разволновался, хотел встать, забыв про капельницу. Или просто разорвал в сердцах записку. В результате, игла порвала ткани.
Вполне убедительное предположение специалиста показалось Аслану возможным и даже логичным объяснением. И чем больше он об этом думал, тем больше склонялся к нему. Теперь всё зависело от содержания злополучного послания таинственного друга Мадина, что столь услужливо передала безответственная медсестра.
- Да! Это больше похоже на правду! – выдохнул Аслан. – Теперь остается узнать, что было в той записке. Можно, конечно, спросить самого Мадина. Но…
- Исключенно! – наотрез отказался Мухамод от его предложения. – Из-за случившегося ЧП, я вынужден теперь отказывать всем в посещении. Да и он сам пару дней будет в реанимации. Мы уже сообщили его родителям о критической ситуации. Прости, Аслан! Но я обязан был это сделать. Теперь они тоже могут приехать.
Неожиданная новость о возможном скором приезде Мурата Занудиновича в Москву не сильно воодушевила Аслана Теучежа. Не рассчитывая на понимание со стороны разобиженного на всех и вся родственника, он старался избегать с ним всяких случайных встреч. Однако молодой человек всё же осознавал, что проблему невозможно решить простым бегством от неё. Это только усугубило бы и так сложную ситуацию, заморозило бы её разрешение, притормозило бы развитие отношений в лучшую сторону.
Так или иначе, когда-нибудь ему придется превозмочь себя и преодолеть свой внутренний страх.
- Да, никаких проблем, Мухамод! Всё верно! Они его родители, в конце концов! – нанёс Аслан первый удар по своей гордыне. – Слава Аллаху, всё обошлось! Только вот кто приходил в клинику и оставил Мадину убийственную записку?
Не успел он договорить, как в дверь кабинета главврача нерешительно постучались.
- Да-да! Войдите, пожалуйста! – перевел главврач свой взгляд в сторону входной двери.
- Это я, Александр Адамович! – приоткрыла дверь опрятная пожилая женщина в чистеньком белом халате и голубом платке. – Тетя Зоя!
- Заходите, Зоя Михайловна! Не стесняйтесь! Проходите! – вежливо позвал её Мухамод, указывая на место за столом.
Слегка напуганная пожилая сотрудница клиники нерешительно прошла в кабинет, настороженно глядя на незнакомого ей посетителя, и села на указанное место.
- Вот, Зоя Михайловна! Пытаемся общими силами разобраться в сегодняшнем ЧП. Вы, наверно, уже слышали, что у нас сегодня пациент иглой от капельницы вскрыл себе вену, - перешел Мухамод прямо к делу.
- Да, Александр Адамович! Слышала! Мне Зулимочка уже всё рассказала. Но я не видела никакой записки. Только клочки разорванной бумаги у его кровати валялись. Ну, я их подмела, как полагается, и в мусор выбросила. Я и Зулимочке нашей так и сказала, - удрученно вздохнула расстроенная женщина. Казалось, что она искренне сожалела о своем поступке, хотя он был частью её должностных обязанностей.
- Ясно! Значит, у кровати пациента были разбросаны клочки бумаги? – намеренно переспросил её главврач.
- Да, Александр Адамович! Такие мелкие клочки. Я еще поругалась на молодого человека. Зачем, говорю, бумагу рвешь? А он весь бледный на кровати лежит, будто задыхается. Вот я Зулиму и позвала, - откровенно призналась старушка.
- Так это Вы позвали медсестру? – вдруг насторожился Аслан. – И Вы видели, как он, ну, то есть пациент рвал бумагу?
- Ну да! Видела, - утвердительно кивнула ему Зоя Михайловна, с опаской глядя на него.
- Ладно, Зоя Михайловна! Идите! Вы всё правильно сделали. Спасибо Вам большое! – отпустил напуганную женщину Мухамод.
Как только дверь за ней закрылась, он устало вздохнул, пытаясь справиться со своим напряжением.
- Эх, Зулима! Зулима! Не сказала, что это Зоя Михайловна её позвала. Безответственная!
- Зато теперь, Мухамод, мы знаем, что Мадин не пытался покончить жизнь самоубийством, и никто не заходил в палату во время отсутствия медсестры. В противном случае тетя Зоя увидела бы его. Так что он просто прочитал эту злополучную записку, разволновался и порвал её, забыв о капельнице. Как Вы и говорили, всё произошло из-за его резких движений, - попытался Аслан еще раз восстановить произошедшее с его братом несчатье.
- Выглядит вполне правдоподобно. Вот бы еще узнать содержание записки! – задумался главврач следом за своим гостем.
Мухамод собирался еще что-то добавить, но был прерван внезапно появившейся в дверях Зулимой. Заплаканная, она держала в руках белый листок из блокнота без единого знака или слова на нём.
- Александр Адамович, можно? – не осмеливалась провинившаяся девушка переступить порог кабинета.
- Заходи, безответственная! – насупился главврач. – Что у тебя там?
Пройдя вглубь помещения, Зулима решительно положила на стол совершенно чистый листок бумаги.
- Вот!
- Это что? Заявление по собственному желанию? – бросил Мухамод в сторону девушки гневный взгляд.
- А что, надо? – еще больше растерялась расстроенная Зулима.
- Когда надо будет, тогда и напишешь. Что это?
- Это листик из блокнота, на котором посетитель Кушхова писал свою записку, - и несчастная девушка, договорив, всхлипнула и шмыгнула носом, сдерживая слезы.
- Зулима! Лучше бы твой отец отправил тебя на юрфак, - искренне обрадовался Мухамод, удивляясь неожиданному поступку своей протеже.
- А я и хотела. Но отец говорит, что врачей быстрее замуж берут, - расскрыла Зулима секрет своего профессионального выбора. – А про такое я в кино видела. То, что пишут на листке блокнота, может отпечататься на следующей странице из-за нажима ручки.
- Так, что же ты, глупая, столько времени молчала? Почему не сказала, что тот человек записку при тебе писал? – с укором покачал головой главврач.
- Александр Адамович! Но ведь я не видела, как он писал. Он просто попросил меня бумагу. Я ему дала целый блокнот, - проявила молодая медсестра свои криминалистические способности. – Только там все равно плохо видно. Большая часть текста не читается.
- Да! Кому-то дано ловить преступников, а кому-то – лечить людей! - пробормотал себе под нос изумленный Мухамод. – Ладно, оставляй свою бумагу и иди! Возвращайся на свое рабочее место. И, пожалуйста, никаких капельниц во время уборки в палате. Поняла?
- Мгм! – улыбнулась Зулима, и её смуглое лицо просветлело, словно небо после грозы.
Оставшись наедине с Асланом, Мухамод встал со своего места и взял чистый лист со стола, чтобы рассмотреть его на свету. Заинтригованный его действиями Аслан последовал его примеру.
- А эта девчонка права! Видна только часть текста. Да и та нечетко, - с сожалением сказал главврач, так ничего толком и не рассмотрев. – Надо бы отдать его Тагиру. Может специалистам удастся гораздо больше.
- Да уж! Судя по неравномерному оттиску, неизвестный писал неуверенно, думая время от времени и с явным намерением напугать адресата, - разглядывал Аслан с интересом просвечиваемый, как рентген, на свету лист. – «Отк… …от, …смот… …лаю то …ое с тв… …рой, что… …ой па… с тв… …ной. Не ….рай!»
- Чепуха какая-то! Слишком много пропущенно букв. Без специалиста, боюсь, не разберемся, - вздохнул Мухамод. – Придется ждать Тагира.
- Согласен! Но всё же перепишу себе то, что видно невооруженным глазом, - не стал молодой человек откладывать на потом расшифровку записки и, достав из кармана своих брюк маленький блокнотик и раскладной карандаш, быстро переписал проявившиеся на свету слоги.
Немного позже Мухамоду пришлось вернуться к своей работе. Неотложные дела требовали его личного внимания. До конца рабочего дня оставалось еще добрых четыре часа. Перспектива дожидаться нескорого приезда Тагира в кабинете главврача клиники не очень-то привлекала Аслана Теучежа. Не желая терять время напрасно, он решил еще раз поговорить с молодой медсестрой, надеясь всё же узнать, кто именно оставил его брату странную записку, чуть не стоившую ему жизни.
Когда молодой человек вышел в коридор, Зулима, вернувшаяся на свое рабочее место, уже совершенно успокоилась. Проявив находчивость, девушка надеялась тем самым реабилитироваться в глазах строгого руководителя. Впрочем, она нисколько не сомневалась в благодушном расположении своего протектора к ней. Давние дружеские отношения между Мухамодом и её отцом давали ей всё же право рассчитывать на счастливый исход из столь затруднительного положения.
- Извините, Зулима! – обратился к ней тот самый гость Александра Адамовича, которого она видела в его кабинете. – Можете уделить мне пару минут?
- Ну, не знаю! У меня, вообще-то, обеденный перерыв, - колебалась девушка между разумными сомнениями относительно необходимости разговора с незнакомцем и искренним девичьим любопытством.
- Может, тогда по чашке кофе? – настаивал молодой человек, обаятельно улыбаясь несговорчивой медсестре. – Только я ничего здесь не знаю. Место выбирайте сами!
- Ну, ладно! Здесь внизу есть небольшое уютное кафе, - не справилась девушка со своим любопытным характером.
Спустя несколько минут они уже сидели за маленьким столиком в кафе и молча пили горячее ароматное капучино с корицей.
- Зулима! Честно говоря, я хотел спросить Вас о том человеке, что приходил утром к Вашему пациенту. Мадин Кушхов – мой двоюродный брат, и я очень за него переживаю, - перешел молодой человек к сути дела. – Да, на этот раз всё обошлось. Но тот человек может прийти снова. Вы можете мне его описать подробнее?
Возвращение к неприятному утреннему инциденту сначала насторожило провинившуюся медсестру, напомнив ей о её непростительной ошибке. Однако вежливый тон Аслана и его добродушный взгляд успокоили её, позволив надеяться на конфиденциальность их разговора.
- Ну, конечно! Если очень надо, - проявила Зулима участие. – Он был лет 30, темноволосый. Такой крепкий на вид, но невысокий. Да, именно среднего роста!
- А волосы у него курчавые или прямые? – задумался Аслан, составляя в голове фоторобот виновного и уже догадываясь, о ком шла речь.
- Слегка курчавые, - удивилась девушка, вспомнив об этой важной детали. – А что Вы его знаете? Он тоже Ваш родственник?
- Нет! Не уверен, - насупился молодой человек. – Может, ты обратила внимание на какую-то особенность на его лице? Ну, родинка, например.
Расстроенный из-за своих догадок, Аслан даже не заметил, как перешел на ты.
- Ну, конечно! Как же я забыла! – вдруг встрепенулась Зулима. – У него на правой руке на ладони шрам под большим пальцем. Такой заметный шрам.
- Каплан?! – не осталось у молодого человека больше никаких сомнений.
В свое время он лично был свидетелем душераздирающей истории появления шрама на руке его друга детства.
- Так, всё-таки он тоже твой родственник? – не отводила девушка своего пристального взгляда от потрясенного Аслана.
- Нет! Так сказать «друг», - неохотно выдавил из себя тот, желая остаться один. – Извини, Зулима! Я тут вспомнил. Мне надо сделать пару срочных звонков. Ты не обидишься, если я не пойду с тобой обратно в отделение?
- Да какие проблемы! – обрадовалась, в свою очередь, девушка быстрому избавлению от неприятного ей разговора. – Ну, если что, обращайся!
Не задерживаясь более, медсестра встала из-за стола и направилась к выходу. Но вдруг она остановилась, словно вспомнила что-то очень важное. Обернувшись к растерянному молодому человеку, она уверенно произнесла:
- У нас там на этаже есть камера. Так что можно по записям увидеть, кто приходил к твоему брату.
- Ах да! Спасибо, Зулима! Я скажу об этом Тагиру, - покачал головой Аслан. – Ты – настоящий детектив. Большое тебе спасибо!
Искренняя благодарность молодого человека окрылила девушку. Воодушевленная его похвалой, она поспешила оставить его одного. В отличие от неё Аслан Теучеж чувстовал себя обескураженным и опустошенным. Внезапное появление Каплана Бжассо в клинике и его смертоносная записка явно указывали на то, что «дружеский» розыгрыш, начатый еще в декабре прошлого года, всё ещё продолжался, приобретая со временем драматический характер. И хотя Аслан сам имел опосредованное отношение ко всей этой истории, у него не было больше никаких сомнений: Кантемир, Самир и Каплан, остававшиеся всё это время верными друг другу, за что-то жестоко мстили Мадину и его вероломному отцу.
Правда, Аслан Теучеж всё же не был полностью уверен, что в их план мести входила скоропостижная смерть Лейлы и несчастный случай с Мадином в клинике.
- Так! Пора разобраться с этой запиской! – пробормотал он себе под нос и достал маленький блокнот с обрывистой записью на одной из его страниц.
Целый час и пары чашек крепкого кофе потребовалось ему, чтобы по проявившимся слогам расшифровать некоторые слова послания Каплана Мадину.
- «Открой рот и посмотри… Сделаю то самое с твоей сестрой, что твой папа с твоей …ной. Не умирай!» Полный бред! – ломал себе голову молодой человек над нелепой шарадой. – Какой еще …ной? Больной? Войной? Женой?... О Боже!
Легкий холодок ужаса пробежал по широкой спине Аслана. Оцепенев, он прочитал про себя ещё раз то, что у него получилось в результате долгого подбора подходящих слов по слогам.
«Открой рот и посмотри, что я сделаю с твоей сестрой то самое, что твой папа сделал с твоей женой. Не умирай!»
- …рай? Нет! Скорее «не хворай»! – добрался до сути молодой человек, оказавшись вновь перед очередной головоломкой.
Весь следующий час молодой человек пытался восстановить в своей памяти все детали последних разговоров со своими друзьями детства. Он надеялся, а точнее рассчитывал вспомнить нечто такое, что выдало бы истинные намерения друзей-мстителей. Однако ничего, кроме явного антогонизма и личных опасений, он не выявил.
- Ах вот ты где! – вдруг отчетливо услышал Аслан удивленный голос Тагира Опсова.
Подняв свои затуманенные от долгих дум глаза, он увидел перед собой своего нового знакомого, но уже в новомодных джинсах, черном пуловере и куртке из тонкой кожи такого же цвета. В штатском Тагир выглядел гораздо моложе и благодушнее.
- Эта глупышка Зулима меня не обманула. Она сказала, что ты здесь в кафе околачиваешься, - усмехнулся молодой человек, усаживаясь рядом на соседний стул.
- Откуда ты? Вроде до 6 еще пара часов, - удивился Аслан, сверив время на своих часах.
- Хм! Rolex? Значит, не ошибаешься. Да позвонил отцу. А он мне – последние новости. Пришлось отпроситься!
- Так, ты про записку уже всё знаешь?
- Думаешь, Зулимка умеет держать язык за зубами? Да, кстати, а кто такой Каплан? – проявил свою осведомленность Тагир Опсов, не упуская из виду внезапную растерянность Аслана.
- Она и про это сказала? Да уж! Ей бы в Следственном комитете работать, а не утки за больными выносить, - едко пошутил Аслан, придвигая блокнот к своему осведомленному соседу. – Вот! Думаю, что нечто подобное и прочитал Мадин, прежде чем разорвать записку в клочья. А заодно иглой - свою вену.
- Так-так! Разберемся! – и Тагир бросил беглый взгляд на написанный карандашом текст послания. – Ну и дела!
Некоторое время молодой человек, ошеломленный совершенно дикой разгадкой замысловатой шарады из слогов, задумчиво глядел в кафельный пол уютного кафе при больнице.
- Что? – не выдержал его спутник затянувшейся паузы. – Какие выводы?
- Пока только риторические вопросы, - заговорил, наконец, потрясенный Тагир. – У вас там в Адыгее не соскучишься. Такое даже в турецком сериале не увидишь. Ничего толком понять не могу.
- Да чего тут понимать? Каплан, наш с Мадином друг детства, угрожает ему некой расправой. Вот же: «Сделаю то самое с твоей сестрой, что твой папа с твоей женой», - кратко описал ситуацию Аслан Теучеж.
- А что «то самое»? Убьет? Украдет? Обворует? Изнасилует? – медленно перечислял Тагир все человеческие грехи по порядку.
- Упаси Аллах! Только этого не хватало, - нахмурился его сосед.
- Ладно! Воспользуемся дедуктивным методом. Этот ваш Каплан явно намекает на отношения между отцом Мадина и его невестой.
- Что? – оторопел Аслан, смутившись.
- Стоп! Это только первая версия. Вторая версия более трагическая. Отец твоего двоюродного брата подстроил аварию с целью, например, убить свою неверную невестку. А твой друг Каплан узнал об этом и теперь угрожает Мадину, - продолжил рефлексировать сотрудник силовых органов.
- Исключенно! – резко возразил ему его сосед. – Дядя Мурат не стал бы подвергать своего единственного сына смертельной опасности, только чтобы избавиться от нежеланной невестки. А Каплан не стал бы угрожать Мадину смертью его сестры просто так, без веского мотива.
- Согласен! – выдохнул Тагир, зайдя, как и Аслан, в мысленный тупик. – Слушай! Раскрутим моток со стороны нашего утреннего визитера! Вспомни! Говорил ли тебе Каплан что-нибудь после трагической аварии твоего брата?
- Говорил, и не что-то, а многое, - горько усмехнулся молодой человек. – Он угрожал мне, оскорблял меня, считая, что помогаю Мадину из-за чувства вины. Каплан пугал меня какими-то показаниями брата против меня. Он намекал, а вернее, ясно говорил, что «Мадину ещё повезет, если он откинет коньки раньше суда над его отцом».
- Ну, вы, ребята, даёте! Прямо гангстеры какие-то! Мафия отдыхает…
- Честно, я тогда не воспринял всерьез все эти глупые угрозы. У меня есть полная уверенность, что Каплан блефовал, просто разыгрывал комедию по чьей-то указке, - стал на защиту старого друга молодой человек.
- Очень смешно! Ладно! Вернемся к внезапной ссоре между Мадином и его отцом. Судя по восстановленному тобой тексту записки, а её содержание мы ещё обязательно проверим, как и запись камеры, о которой говорит Зулима, объектом их спора была жена твоего брата Лейла. Может, у несчастной невесты было всё же рыльце в пушку, а счастливый жених узнал об этом только во время свадьбы? – сделал очередное смелое предположение Тагир, рукой подзывая официанта. – Ещё кофе?
- Нет, спасибо! Уж лучше водки!
- Нет, брат! Мне еще понадобится твоя светлая голова, не затуманенная парами алкоголя. К тому же, мой отец не одобрил бы.
- Да я так, к слову. Мне – апельсинового сока! – заказал Аслан,  с трудом справляясь со своим отчаянием.
- Еще черный кофе и пару бутербродов с семгой, - и проголодавшийся Тагир отпустил официанта. – Подзаправимся перед мозговым штурмом! Итак, кто-то звонит Мадину и сообщает ему «правду» о его невесте. Он тут же ссорится со своим отцом. Следовательно, чья-то «правда» содержала неоспоримый компромат на его молодую жену и отца.
- Сомневаюсь! – перебил его Аслан Теучеж. – Мадин был так влюблен в Лейлу, что даже мне, его двоюродному брату, не поверил. Я поделился с ним как раз очень достоверной информацией. Можно сказать, из первых рук.
- Ну, знаешь! Брат, друзья – это одно, а вот родной отец – другое. Не всякий смирится!
- О чем мы, вообще, говорим! Разве такие мексиканские страсти могут быть в нашей провинциальной Адыгее?  - отверг выводы профессионального юриста начинающий писатель.
- Каждый думает в меру своей распущенности! Но я согласен, что для адыгов такое вряд ли типично. Тогда что могло так сильно разозлить Мадина, что он не постеснялся гостей и накинулся на своего пьяного отца? Ты же говорил, что они всегда вместе, всегда заодно. Может, раскаяние или прозрение?
- На такие серьезные вопросы может ответить только сам Мадин, когда придет в себя, - растерянно пожал плечами Аслан, не зная, что и ответить на самом деле.
- Боюсь, что на это рассчитывать нам не приходится. Я говорил с ним пару дней назад. Он всё время винит только себя одного. Я надеюсь, что приезд его отца поможет нам прояснить ситуацию, - поделился своими планами Тагир, когда, наконец, не очень-то расторопный официант принес их заказ.
- Об этом даже не мечтай! Дядя Мурат – тот еще «крепкий орешек». Он еще больше всё запутает, - не без обиды заметил молодой человек, собираясь глотнуть апельсинового сока.
- Ну, это мы ещё посмотрим! У нас и не такие «орехи» раскалывают, - усмехнулся его сосед, потянувшись за аппетитным бутербродом с семгой.
Продолжение разговора двух молодых людей за трапезой было уже не столь увлекательным. Не впечатлила Аслана и многокилометровая пробка после рабочего дня на дорогах Москвы. Усталый за долгий день и измотанный тревожными новостями и разбирательствами, он вежливо отказался от семейного ужина в доме Мухамода. Сославшись на невыносимую головную боль, он предпочел уединенный отдых в гостиничном номере. К тому же за полторачасовой путь от больницы до гостиницы Мухамоду, Тагиру и ему удалось всё обстоятельно обсудить и даже распланировать все последующие дни его прибывания в Москве.
Первым делом Аслан пообещал Тагиру обязательно сходить с ним на Адыгэ Зэхэуэс, организованный для молодежи местного землячества. На следующий день после концерта Мухамод разрешит ему посетить своего двоюродного брата. Конечно, если тот будет чувствовать себя хорошо. А вечером он, наконец-то познакомится со всей семьей сирийского черкеса. …
Перебирая в голове будущие события своей жизни, Аслан Теучеж мимоходом оглядывал свой гостиничный номер, в котором он коротал свой первый вечер в Москве. Опустошенный, он вдруг выпрямился и устало улыбнулся, вспомнив томительный взгляд прекрасной незнакомки, которую впервые увидел в Адлеровском аэропорту и с которой летел одним рейсом в Москву.
Вновь и вновь он возвращался к очаровавшему его образу девушки, медленно встававшей со своего кресла в салоне самолета перед выходом. Однако каждый раз рядом с ней появлялся высокий широкоплечий брюнет и уводил её с собой.
- Эх! Не судьба! – окончательно вздохнул молодой человек и, взяв со стола свой мобильный телефон, быстро набрал номер Хусейна Непсо.
За всей суетливой мишурой долгого дня и разноцветным калейдоскопом встреч и разговоров он совершенно забыл позвонить своему верному другу. Но, как ни странно, и сам Хусейн не стал его беспокоить звонками. Видимо, прозорливо предполагая, что Аслану будет некогда с ним перекинуться и парой слов, он предпочел набраться терпения и дождаться его звонка. Верный расчет! Выбрав более удобное время, его друг позвонит сам и сможет всё ему подробно рассказать без особой спешки и лишних свидетелей.
И Хусейн Непсо не ошибся. Несмотря на усталость и поздний час, Аслан Теучеж набрал его номер и дождался его привычного ответа:
- Алло, Ас! Еще бы минута, и я сам позвонил бы тебе. У меня уже терпение лопнуло в ожидании твоего звонка, - услышал он обиженный голос друга. – Что там в этой Москве происходит?
- Ох, брат! Боюсь и пол ночи не хватит, чтобы всё рассказать, - обнадеживал Аслан Хусейна долгим полуночным разговором.
- Ну, ты же знаешь, как я люблю твоё устное творчество. Это вон Мадина с твоими письменами по всему Сочи носится. А я, как всегда, предпочитаю ежедневные подробные отчеты о проделанной работе за день.
- Понял! Не вопрос! Только для моего успокоения души лучше присядь. Стоя, только простые цифры воспринимаются, а сложноподичненные описания с трудом представляемых событий лучше, вообще, слушать в горизонтальном положении, - пошутил молодой человек, собираясь перейти к самому главному.
- Весь в внимании! – затаил дыхание Хусейн, ждавший своей заслуженной награды за проявленное терпение за день.
И Аслан Теучеж принялся за подробный рассказ, поведав другу в красках и лицах свалившиеся на его голову в тот день жизненные перипетии.