Глава 6. Оккупация

- Мам! Это я – Маруся, - Маруся стучит в замерзшее окно теткиного дома. Ей тяжело стоять. Живот уже большой. Ей дали декретный отпуск и отправили к родным. Уже февраль. Скоро рожать.

Матрена выбегает на улицу, кидается к Марусе.

- Маруся! Живая! Родненькая моя! Живая! Дай я на тебя погляжу!
Муня вертит Марусю во все стороны, обнимает, целует. Видно, не верит своим глазам.

-  Петя! Петр! Смотри, кто тут! Маруся пришла!

- Маруська! – дядя Петр выскакивает из дома, неловко обнимает Марусю.

У Маруси градом текут слезы. Она тоже обнимает родных – тетю Муню, дядю Петра. Она плачет и никак не может остановиться. Сколько дорог пройдено, горьких, военных дорог! Сколько боли и утрат пережито! Сколько людей пришлось хоронить... И теперь – дом. Отчий дом. Близкие, родные люди. Это – как чудо, сказка. Так просто не может быть. Не верится.

- А я вот к вам. Рожать скоро. Там у нас один врач был, говорит, что по всем приметам  мальчик должен родиться, - Маруся развязывает пушистый платок и  торопится рассказать, почему она приехала, почему не на фронте.

- Валюшку, Валюшку нашу давно не видела? – тетка плачет, да и Петр вытирает глаза, хотя и бодрится.

- Да я две недели до вас добиралась. Везде беспорядок, чехарда какая-то. Все поезда загружены. Мест нигде нет. Где на машинах, где пешком. А Валя в госпитале работает. Не так близко к фронту, так что до них даже снаряды не долетают. Последний раз виделись перед моим отпуском. Она ко мне приезжала. У них полуторка за припасами в нашу часть шла. Вот Валюшка и доехала. И обратно с ними. Зато полдня вместе пробыли. Да! Мишура  же присылал письмо! Я еще в части получила. Пишет, что невеста будет его ждать, что он записался в ополчение под Ленинградом. На подходах к Ладожскому озеру окопались.

- От Никиты весточки хоть получаешь? Где он? Как?

- Никите, когда немцы были на подходе, пришлось вывозить сейф с деньгами и бумаги. На нем же сберкасса вся была. Так он писал, что ему пришлось лошадь с телегой под пистолетом отбирать у мужика, чтобы к нашим все вывезти. Теперь он в войсках. Политруком. Он же высшие партийные курсы заканчивал. Письмо, правда, я перед отпуском получила. Теперь уже не знаю, где он, что с ним, - Маруся собралась было опять заплакать.

- Ну, ну! Не плачь, не надо об этом думать. Думай, что все будет хорошо. Вот просто тверди себе, что все будет хорошо. О плохом думать нельзя, а то обязательно сбудется, - Матрена погладила Марусю по волосам.

- Что ж я, старая, сижу! Ты ж голодная, наверное! Отец, сходи в подпол, там огурчики, сальце. А я сейчас картошечки со сметанкой! Вот покушаешь, отоспишься, сразу тебе, Маруся, лучше станет, - тетка захлопотала вокруг печи и стола. Петр побежал в подвал.

Маруся прислонила голову к стене, как к самой мягкой подушке, и мгновенно провалилась в сон, даже не дождавшись ужина.

В положенный срок родился у Маруси мальчик. Она написала письмо Никите, приложив листок с маленькой ладошкой. «Мы будем расти и присылать тебе ладошки, чтобы ты знал, какой у тебя сынок», - это письмо Маруся еще успела отправить. А следующего уже не было - немцы пришли в село. Вскоре была занята и вся Курская область. Началось время оккупации.  Все затихло в тревожном ожидании чего-то плохого, безрадостного.

Хорошо, что Петр успел многое попрятать, иначе не выжить бы им в те страшные времена. Что-то прикопал в лесочке за хутором. Картошку, свеклу, морковь зарыл в огороде в бурты. Все пришлось маскировать, убирать подальше. Немцы отбирали все, что видели. Кур постреляли, яйца унесли. Маруся сидела на печи с ребенком, боялась выходить. Хорошо, хоть, никто из соседей не донес, что красноармейская медсестра в доме живет. Тетка сказала, что родственница хворая, никто особо не интересовался. И хорошо, что не знали про Никиту. Здесь его никто не видел – поженились-то 21 июня, в день начала войны. Даже в гости к родным приехать не успели, как раскидала война по разным сторонам. В общем, как-то приспособились, притерпелись.

А зимой заболел ребенок. Он кашлял. Тельце горело, как в огне. Два дня пытались лечить народными средствами, но становилось только хуже и хуже. Сыночек лежал почти без движения, иногда хрипловато вдыхая воздух. Страшно стало Марусе. Тетка поглядела – поглядела, пошепталась с Петром, достала из комода тоненькое золотое колечко и пошла приглашать немецкого врача, чтобы посмотрел ребенка. Маруся даже удивилась, когда немец пришел. Вымыл руки. Начал смотреть ребенка. Поглядел с жалостью на Марусю:

- Матка?

- Да. Да, я – мать, - голос у Маруси внезапно охрип.

- Нет. Таблетки – нет. Лекарства – нет. Нет война – ребенок жить. Война есть  – ребенок нет. Пневмония, два сторона.

Врач вздохнул. Полез во внутренний карман шинели, достал шоколадку, протянул Марусе.

- Надо силы. Делать ничего нельзя.

Немец еще раз вздохнул, встал и ушел.

Ребенок умер к утру. Опять было белое кладбище и маленький черный могильный холмик. Теперь кусочек Марусиной души лежал в тесной могиле. Как жить дальше она не представляла. Матрена с Петром увели окаменевшую Марусю домой. Хорошо, что вскоре пришли наши войска. Опять началась жизнь. Иначе, Маруся, наверное, сошла бы с ума.

Через две недели пришло письмо от Никиты. Он лежал в госпитале. Осенью у него было два ранения – сначала в руку, затем - в ногу. После них он еще воевал под Сталинградом. А теперь его контузило. Сколько будет лежать в госпитале – не известно, но после такого ранения его, скорее всего, комиссуют. Так что месяца через два- три  они  уже увидятся.

А вот от Мишуры писем больше не было. Пришло только сообщение – пропал без вести. Валя дошла с войсками до Венгрии. Встретила свою любовь – Степана. Вернулся домой и брат Никиты – Александр. Нашелся и второй Михаил.