Освободитель часть 2 глава 6

Поляки
После участия в польском восстании 1830 года Ксаверий Гриневицкий окончательно лишился родового имения в Гродненской империи. Несколько лет он пытался наладить жизнь семьи, а потом собрал последние деньги и отправил единственного сына Иохима в далёкую Англию.
- Стань там, на ноги, - завещал родитель, - и возвращайся на родину.
- Для чего, отец? - спросил наследник.
- Чтобы затем бороться с Россией за свободу Польши!
В Ливерпуле пятнадцатилетний поляк поступил матросом на торговое судно и следующие пять лет плавал по различным морям и океанам. Однажды их корабль направился в Китай и причалил в Шанхае.
- Судно нуждается в ремонте, - объявил капитан, - у вас две недели.
Гриневицкий нанял извозчика и отправился вглубь страны. Когда они проезжали мимо старинного буддийского монастыря, у них сломалась повозка. Возница подошёл к воротам и постучался. Дверь открыл монах, выслушал его и пригласил переночевать у них:
- Мы рады всем гостям!
Его провели в комнату, скромную, но удобную. Устав от долгого переезда, путешественник быстро заснул. Проснулся он рано утром от мелодичного звука необычайной красоты.
- Такого звука я не слышал никогда в жизни, - восхитился Иохим.
Встав, одевшись и помывшись в стоявшем в комнате тазике с водой, он вышел во двор монастыря, где увидел двух монахов и извозчика. Они поприветствовали гостя и путешественник спросил:
- Что за чудесный звук я услышал ранее.
- Извините, уважаемый, - ответил монахов, после перевода знающего английский язык возницы, - но мы не можем вам этого сказать, так как вы не посвящены в наши таинства.
Иохим был несколько разочарован, но не стал надоедать расспросами. Следующим утром он был разбужен тем же волшебным звуком. Опять монахи уклонились от ответа об его источнике. Он попросил представить его настоятелю монастыря и заявил, что хотел бы принять послушание. Настоятель не возражал, хотя уточнил:
- Полноценным монахом, посвящённым во все таинства, ты сможет стать не раньше, чем через десять лет усердных занятий.
Переводчик переговорил с ним, и срок уменьшили до недели. За это время Гриневицкий усердно изучал богословие, молитвы, чтил традиции и исполнял все указания. Братья-монахи были поражены его упорству и трудолюбию. После утренней молитвы, настоятель подозвал его и сказал:
- Сын мой, своим усердием и послушанием ты доказал, что готов стать полноценным членом нашего монашеского братства, и я открою тебе секрет волшебного звука, который будит нас каждое утро.
Старый мудрый настоятель подвёл его к высокой резной деревянной двери. Он достал из-за пазухи золотой ключ и открыл им тяжёлую дверь. За ней оказалась ещё дверь, окованная серебром. После неё показалась дверь, окованная золотом и инкрустированная драгоценными камнями. Настоятель открыл её и Иохим увидел влажными от счастья глазами источник звука.
- Что же там было? - спросил китаец, когда они ехали обратно в Шанхай.
- Я не могу рассказать, что конкретно там увидел, - ответил он, - ведь ты не посвящён в таинства монашеского братства!
Судно починили, и они вышли в море. Скучное плавание продолжалось долго. Едва прошли Зунд, как поднялась буря. Матросы выбились из сил, в корабле оказались повреждения, и они принуждены были искать убежища в одной из природных бухт, образуемых утесистыми берегами Норвегии.
- Мы застряли здесь минимум на месяц… - понял Гриневицкий.
Он поместился в доме, где хозяева понимали по-английски.
- Люди тут рождались, жили и умирали, - зато поляк мог спокойно подумать, - нисколько не подозревая о существовании других стран.
На клочках возделанной земли росли только овощи, но зато на утёсах водилось много дичи, а в заливе устрицы и омары в огромном количестве. Охота и ловля занимали целые дни моряков. Кроме того, матросы часто катались на лодке. Доехали до Христианстата, старинного города, где в целости сбереглась жизнь прошлого столетия.
- После Лондона контраст был поразительный! - удивлялись они.
Наконец корабль починили, снова пустились в путь и после многих препятствий увидали Гавр при свете заходящего солнца. Острое чувство ностальгии внезапно охватило Иохима, когда корабль остановился в гавани.
- Я хочу вернуться домой… - понял он и принял решение.
Уволился с корабля и отправился в Петербург. Путь лежал через Любек. Едва успел расположиться в гостинице, как в комнату вошёл хозяин, узнавший, что гость отправлялся в Россию. С чисто немецким добродушием он стал уговаривать его отказаться от этого намерения.
- Разве вы так хорошо знаете эту страну? - спросил Гриневицкий.
- Нет, но я знаю русских. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране.
- Что же именно вы находите в выражении их лиц, долженствующего удержать меня от желания посетить родину?
- Видите ли, у них два разных лица, когда они прибывают сюда, чтобы отправиться дальше в Европу, и когда они возвращаются оттуда! - пояснил немец. - Приезжая из России, они веселы, радостны, довольны. Это птицы, вырвавшиеся из клетки на свободу. Мужчины, женщины, старые и молодые счастливы, как школьники на каникулах. Те же люди, возвращаясь в Россию, становятся мрачными, лица их вытянуты, разговор резок и отрывист. Я вывел заключение, что страна, которую с такой радостью покидают и в которую с неохотой возвращаются, не может быть приятной.
- Быть может, вы и правы, - возразил Иохим, - но ваши наблюдения доказывают мне, что русские вовсе не столь скрытны, как это утверждают.
- Таковы они у себя, но нас, добрых немцев, они не остерегаются… - отчаявшись переубедить его, хозяин, добродушно улыбаясь, удалился. 
На следующий день его багаж был уже на борту парохода «Николай I».
- Это самое судно в прошлом году на пути из Петербурга в Травемюнде наполовину сгорело, - буркнул стоящий за ним пассажир. - Затем было заново отреставрировано и теперь совершает лишь второй свой рейс.
- А команда осталась та? - побледнел Гриневицкий.
- Узнав о пожаре, царь сместил его капитана, старого русского моряка, и назначил нового - голландца! - ответил он. - Последний, как говорили, не пользуется авторитетом среди экипажа.
- Иностранцы всегда сбывают России лишь тех, кого не хотят иметь у себя, - заметил бывший моряк.
Он решил ехать и положился во всём на волю божью. Перед самым отходом парохода Иохим увидел на палубе пожилого, полного, с трудом, державшегося на колоссально распухших ногах. Это был знатный вельможа, князь Лев Сапега, принадлежавший к старинному дворянскому роду.   
- Поляки должны поддерживать друг друга! - заявил он, когда Гриневицкий представился ему.
Плавание проходило скучно, и они разговорились. Князь тоже пострадал после подавления польского восстания. У него конфисковали все имения на территории российской империи, включая Быховский замок. Князь иммигрировал в Галицию и во Львове выстроил красивый дворец. 
- Вы объездили почти всю Европу, - сказал князь, когда земляк поведал ему свою жизненную историю, - и, наверное, будете одного мнения со мной.
- О чём именно?
- О том, что в Англии нет подлинной родовой аристократии, - уточнил он, - там существуют лишь титулы и чины.
Иохим согласился с ним, и беседа завязалась. Они долго говорили обо всех выдающихся событиях и людях времени. Молодой человек узнал много новых анекдотов, услышал много тонких суждений, метких характеристик.
- Никогда часы не текли так быстро, - радовался он, - как в беседе с ним.
Хотя Гриневицкий более слушал, отвечая собеседнику сдержанно. 
- Князь, - возразил он, - я не верю вам. Ваш блестящий ум должен ставить вас выше национальных предрассудков. 
- Через три месяца вы вспомните, что я был прав! - заверил Лев. -  Думайте о каждом шаге, когда будете среди этого азиатского народа. Помните, что русские лишены влияний рыцарства и католицизма.
- Вы заставляете меня, князь, гордиться проницательностью, - рассмеялся Иохим. - Лишь недавно я писал моему другу, что религиозная нетерпимость является главным тайным рычагом русской политики.
- Вы предугадали то, что скоро вам предстоит увидеть, - заверил Сапега. - Но вы не сможете составить себе верного представления о глубокой нетерпимости русских, потому что те, которые обладают умом и состоят в деловых сношениях с Западом, прилагают усилия, чтобы скрыть торжество греческой ортодоксии, являющейся синонимом русской политики.
- Неужели невозможно распознать их истинные намерения?
- Когда русские хотят быть любезными, они становятся обаятельными, - заметил он. - И вы делаетесь жертвой их чар, вопреки воле.
- Как это возможно?
- Сначала вы не замечаете, как попадаете в их сети, а позже уже не можете и не хотите от них избавиться. Выразить словами, в чём именно заключается их обаяние, невозможно. Это таинственное «нечто» является врождённым у славян и присуще манерам представителей русского народа.
Увидев на лице собеседника сомнения, князь продолжил убеждать:
- Обаятельность одаряет русских могучей властью над сердцами людей. Пока вы находитесь в их обществе, вы порабощены всецело. Забываете о времени, о делах, об обязанностях, об удовольствиях. Желание нравиться, доведённое до крайних пределов, неизменно одерживает победу.
- Но желание это совершенно естественно и не может названо фальшью!
- Это природный талант, который настойчиво стремится к проявлению. Чтобы продлить иллюзию нужно остаться там, не уходить. Но, с отъездом, исчезает всё, кроме грустного воспоминания, которое вы уносите с собою.
- Так что мне делать в России?
- Уезжайте оттуда скорее - это наилучший исход! - закончил Лев.
Гриневицкий был твёрд в намерении вернуться на землю предков и князь посоветовал обратиться к управляющему его бывшего имения:
- Он тебе поможет с работой!   
Иохим осел в фольварке Басин Бобруйского уезда Минской губернии, где вскоре женился. У пары 17 июня 1856 родился сын Игнатий.
- Когда-то мой отец владел усадьбой, - жаловался жене обедневший шляхтич, а я теперь вынужден служить экономом…
Семья жила не богато, питались просто. Гриневицкому особенно нравился украинский борщ. Когда сыну исполнилось лет шесть, он пришёл со службы и супруга, как обычно поставила перед ним парящую тарелку.
- Объедение! - Иохиму приглашения не требовалось.
Зачерпнув ложку ароматной и наваристой пищи, он уже было открыл рот, но в этот момент с заунывным воем спикировала очумелая муха.
- Вот стерва! - выругался поляк.
Скользнув по поверхности, она уткнулась в торчащую картофелину и утопла. Мух он есть не любил, поэтому злобно швырнул ложку в стену.
- А я тебе сколько раз говорила, чтобы ты форточки марлей затянул! - уклонившись от брызг, наехала на него супруга.
- Сейчас затяну, - буркнул мужчина и тут же прикусил язык.
- Кто бы обещал! - взвилась жена. - Мух полный дом, всё загадили, спать не дают. Чтоб они тебе ещё в рот залетели, может, хоть тогда пошевелишься.
Мух действительно было полно. 
- Игнатий, ты побил бы мух, - подозвав сына, попробовал смягчить обстановку глава семьи.
Мальчик, который уже настроился бежать на улицу, на такое предложение скорчил кислую мину:
- Какой резон бить дома мух, если на улице тебя ждут друзья.
Старший Гриневицкий решил воздействовать экономически.
- Ты пойми, сынок, я же тебя не просто так прошу, - обняв сына за плечо и уводя его в соседнюю комнату, чтобы не слышала жена, произнёс он: - Я же тебе за это заплачу.
- Как это заплатишь? - опешил мальчик.
- Вот, к примеру, по копейке за десяток мух тебя устроит? Вон сколько их в наших комнатах и кухне...
Игнатий, пораскинув мозгами в течение минуты, согласно кивнул головой. Охота началась. Десять минут ушло на изготовление мухобойки. После послеобеденного сна папа получил банку с убиенными телами мух.
- Сто двадцать, можешь не пересчитывать, - заверил его сын, - с тебя двенадцать копеек.
- Молодец, - похвалил его отец, - заодно и математику повторишь. Ну, иди, гуляй и смотри мухи на твоей совести, чтобы я их больше не видел.
На следующий день отпрыск уже ждал отца с охотничьими трофеями.
- Восемьдесят девять, - протягивая вернувшемуся с работы отцу банку, деловито произнёс он, - на девять копеек.
- Молодец сынок, заслужил, - протягивая сыну гривенник.
Во вторник мух изрядно добавилось, по заверениям Игнатия в банке их было ста восьмидесяти. Иохим на слово ему не поверил и пересчитал трупы, всё сходилось один к одному. Покряхтев, пришлось выдать наличность.
- Ты, сынок, при мне бей, - с сомнением, что в охоте помогают соседские пацаны, произнёс он, - и надо бы марлей форточки затянуть.
Вечером сквозь дрёму он слышал, как мать ругала сына за то, что весь недельный запас рыбы скормил коту. Сначала Гриневицкий хотел принять участие в воспитании, но потом перевернулся на бок и уснул с мыслью:
- Завтра обязательно затяну все форточки марлей!
В среду он ушёл с работы пораньше, купив пару бутылок пива. Смущал удушливый запах, который плавал по дому. Посмотрев на подошвы сапог и убедившись, что никуда в вонючее по дороге не наступил, шляхтич сдёрнул с ноги недельную портянку и проверил его.
- Свежие, всего неделю ношу! - удивился он. - Но запах не пропадает...
Его напрягал странный звук, будто в комнатах кто-то летал большой.
- Да что же это такое происходит, - проскользнул в комнату Иохим.
Увиденное поразило его настолько, что он чуть не выронил зажатое в руках пиво. Все форточки были распахнуты настежь, и на каждой из них висел подвязанный и страшно воняющий кусок рыбы.
- Рыба не только страшно воняет, - скривился от отвращения Гриневицкий, - она вся облеплена мухами.
Каждый порыв сквозняка, срывая их с лакомства, закидывал в комнату десятками. Они кружили по комнатам, издавая звук, который испугал поляка.
- Матерь божья! - охнув, он бросил пиво и побежал искать молоток.
Все форточки дома были защищены, но Игнатий наказания не понёс.
- Смышлёный у нас сынок растёт! - отошедший к вечеру отец не нашёл в его желании заработать ничего крамольного.

 
продолжение http://www.proza.ru/2018/05/28/382