История одного лекаря

В лесу звуки распространяются довольно быстро, поэтому отчетливое неравномерное шуршание резиновых сапог по сухой листве доносилось далеко вглубь чащи. Сильно прихрамывая на левую ногу, мужчина медленно шел по тропинке, продвигаясь все дальше в лесной массив. По обе стороны дороги располагались тоненькие стволы корявых елей, уныло склонивших свои макушки к земле, будто под тяжестью неба. Под ногами шуршали опавшие листья, уже успевшие отдать свой цвет и перемешаться в серо-коричневую сухую массу. Нетвердо вышагивая по этой поверхности, мужчина приближался к домику, расположившемуся на полянке в конце тропы. Сооружение представляло собой обычную избенку. В отличие от десятков домов, построенных в селе, этот был немного груб и неказист, будто собран неопытным строителем. Поверхность дерева покрывал мох, а крыша немного съехала в бок. Подойдя к окну, хромой пригнулся, чтобы заглянуть внутрь. Мутное от грязи и пыли, с несколькими засохшими мухами меж рамами, оно не давало увидеть за собой даже силуэты. Дом выглядел заброшенным. Мужчина прекрасно это знал, ведь часто приходил на привычное место, не столько для проверки нетронутости здания, сколько для собственного успокоения. С каждым следующим днем он все больше уверялся, что это его долг. Обычно хромой не заходил внутрь, да и, пожалуй, не хотел. Но сегодня почувствовал, что должен это сделать впервые за долгие годы. Ощупав дверной косяк, он нашел оставленный в привычном месте большой ключ цвета меди.
Дрожащей рукой мужчина стряхнул с замочной скважины налетевшую пыль и тоненькую паутинку, которую успел сплести какой-то местный паучок. После вставил ключ и с напором провернул его. Дверь распахнулась будто сама, визгливо скрипя на всю округу заржавевшими петлями. Хромой неловко перешагнул через порог.

Его взгляду открылось небольшое темное помещение. Лишь редкий луч солнца пробивался через пыльное стекло окон, так что было видно каждую пылинку, витавшую в воздухе. У окна, напротив двери, стоял стол и небольшая лавка рядом. Непривычного к этому дома человека должно было удивить подобное, ведь в селе уже довольно давно все пользовались как минимум стульями. Этот предмет мебели как нельзя точно подчеркивал некоторую консервативность взглядов хозяина дома. И даже сама лавка была будто выстругана владельцем самостоятельно. Толстые плотные ножки с двух сторон крепко упирались в пол, тогда как сама поверхность была несколько скошена в один бок. Мужчина сделал пару нерешительных шагов вглубь комнаты. Дверь за собой он решил оставить открытой, чтобы точно знать, что всегда сможет выйти наружу. По правой стороне от лавочки, у стены, стояла скрипучая деревянная кровать на одного человека. Вместо красивого покрывала постель была укрыта куском уже грязной усыпанной дырками ткани. Даже не наметанным глазом было видно, что кровать находилась в очень хорошем состоянии. Очевидно, что пользовались ей не часто. Значит человек, спящий на ней, относился скорее к работящим, не любящим сидеть на месте. Практически всю остальную часть комнаты занимала большая выбеленная печь, находившаяся с левой стороны комнаты. За ней явно ухаживали, но, к сожалению, теперь она покрылась толстым слоем пыли и пятен, оставленных временем, так, что не представлялось возможным отчистить её. В самом углу, справа от входа, уютно расположилась небольшая трехногая табуретка, пожалуй, слишком маленькая и низенькая для взрослого человека. Оглядев всю комнату, гость понял, что осталось лишь одно место, на которое он не хотел смотреть как можно дольше. Оно будоражило в нем какие-то чувства, которые, пожалуй, не следовало бы испытывать взрослому мужчине.

Этим местом была небольшая полка, мостившаяся на той же стене, у которой стояла кровать. Было в ней что-то странное, очень грустное, будто вещь хранила частичку души хозяина дома. Ничем не примечательная, она не привлекла бы внимание случайного посетителя, но взбудоражила гостя. Неуверенно подойдя к полке, мужчина в задумчивости почесал кучерявую бороду. Всю поверхность неравномерно покрывала паутина, скрыв под собой имеющиеся на ней предметы. Сверху всей пыльной кучи лежали какие-то листки. Толстые пальцы ухватили желтый мягкий край стопки и стянули бумагу с полки, отчего вихрь пыли взметнулся к низкому потолку.

Первый листок выгорел от лучей солнца, которые падали на него в течении дня, сделав его абсолютно нечитаемым. Следующий документ был и вовсе клочком бумаги, то ли с записью дел, которые стоит выполнить, то ли вообще со всем, что придет в голову. Плохо разборчивые, кривые, крупные буквы, одна выше другой, складывались в обрубленные незаконченные фразы. Можно было разобрать: «Никитич… настойка календулы, Сергевна… воспаление легких…толченый корень…, Федор… нога». Также по периметру всей записи намечались желто-коричневые пятна, теперь уже нельзя было установить по какой причине они появились здесь, возможно хозяин что-то разлил, а может кожное сало с вечно работящих пальцев оставило свой вековой отпечаток. Третий лист изображал зарисовку маленькой лодочки с её замерами, цифры которых уже не различались. Скорее всего владелец дома хотел построить что-то подобное для своих нужд.

Последняя же бумажка представляла собой действительно жалкое зрелище, по-видимому, хозяин этого жилища довольно часто держал её в руках, отчего края листка сделались похожими на сахарную вату, того и гляди готовую растаять в больших ладонях хромого. Крупным размашистым почерком мужской руки было выведено краткое сообщение:
«Михаил Сеич, благодарствую тебе за помощь. Ежели б не ты, туго пришлось бы нам. Этому дурню, Федьке, уже намного лучше. Теперь то ужы будет догляд за этим балбесом. Ежели б не ты, Сеич, калекой бы остался парнишка. А все-таки он у нас единственный. Марийка тоже благодарствует тебе. Ежели чего надобно будет ты заходи, не стесняйся, тут же ж помощь тебе посильную окажем. Зайди как-нибудь, проведай Федьку, всё ли в порядке». А в конце, чуть не на полстраницы выведена подпись «Андрей Болотов».

Посетитель прекрасно знал этого чудного Михаила Сеича, или, как его звали все в селе, Мишку. Некогда этот суровый по всем меркам мужик жил в деревне, намного дальше нежели то село, на окраине которого сейчас расположен его дом. И так и жил бы он, да чем старше становился Мишка, тем больше отец был им недоволен. Он хотел, чтобы сын послужил Родине, а если доведется, то и отправился на фронт. Любил он говорить сыну: «Память о человеке сохранится, если ты оставишь людям идею, ради которой те будут готовы отдать самое дорогое – свою жизнь. Если же ты будешь делать «добрые дела», о тебе не останется никакой памяти, никто не вспомнит твоего лица. Неужели ты хочешь кануть в лету?». Конечно же Мишка не хотел, поэтому наметил себе цель, стать великим. В том возрасте он еще не понимал, что это значит, и как конкретно достичь поставленной задачи. Через несколько лет он решил посвятить свою жизнь медицине, когда увидел, как местный врачеватель лечил его к нынешнему моменту уже умершую мать. Отец тут же разочаровался в непутевом мальчишке, осознав, что успеха тот не добьется, и выгнал его из дома на все четыре стороны. Какое-то время парень жил в заброшенном сарае, помогая соседям за еду, но с течением времени деревня обзавелась более опытными лекарями, и нужда в Мишке отпала. Пришлось Михаилу Сеичу отправится в другой населенный пункт, где его услуги могли сгодиться. Так он и попал в Моросеевку, совсем небольшое село, всего на пару дюжин домов. И так сильно его умения пригодились народу, что многие стали уважать и любить сурового мужчину, но произошло это не сразу.

Пробежавшись взглядом по полке, хромой увидел пару потрепанных книжонок по народной медицине и какую-то небольшую энциклопедию о травах. Новые веяния в медицине совершенно не могли помочь в таком маленьком селе, приходилось использовать то, что попадалось под руку или произрастало рядом. Также на полке лежали засушенные травки, какие-то конечности рептилий, заточенные в банке, ветхие лоскутки и мази в склянках. Отодвинув рукой эти залежи на пару сантиметров, мужчина увидел непонятный предмет. Выудив его из кучи мусора на тусклый свет, он понял, что это такое. Это была небольшая птичка, грубо вырезанная из дерева.

На самом деле это игрушка, свистулька для детей. Михаил Сеич долгое время не мог обжиться в данном селе, даже не столько из-за характера, сколько из-за угрожающей внешности. Не видавший тяжелого труда мужчина, видимо, приобрел подобные черты от своего отца, а может и от деда. Высокий, настолько, что при входе в избу ему приходилось изрядно нагибаться, широкоплечий, плотный мужик производил неизгладимое впечатление. Густые взлохмаченные брови нависали над небольшими карими глазами, от уголков которых пролегали толстые борозды морщин. Широкий красноватый нос занимал большую часть лица. Густая темно-коричневая, почти черная борода скрывала за собой тонкие, но мягкие губы. Суровое, недружелюбное обличие отталкивало не только взрослых односельчан, но и их детей. Оттого Михаил Сеич был совсем одинок. Лишь спустя долгое время народ присмотрелся к нему и проникся к этому несчастному человеку. Все это время лишь маленький мальчик Федька ходил по пятам за мужчиной. Его невероятно интересовало все, чем занимается Мишка. Сначала мужика раздражал маленький допытливый сорванец, но с течением времени он попривык и перестал обращать на него внимание. Федька же внимательно следил за всеми ухищрениями лекаря. Все его действия казались ему некой древней магией, доселе никому неизвестной.

Посвятив всю свою жизнь медицине, Михаил Сеич не знал тяжелого труда, поэтому решившись обзавестись собственным жильем, не мог предугадать, какие заботы его настигнут. Столкнувшись с неумением не только строить, но и вообще создавать, Мишке пришлось бы трудно, если бы не маленький сорванец, ходивший по пятам. Он часто видел, как его отец занимается хозяйством, и крутившись рядом, мальчонка подмечал самые важные моменты. «Ты неправильно делаешь. Ты не вот так руби, а больше вниз, вниз. И от сучьев бревнышко получше очищай», – советовал ему Федька.
Как ни кривился Мишка, ни фыркал, все-таки приходилось ему мириться с пацаненком, иначе не получилось бы ничего.  А мальчик и рад стараться, где посоветует, где что поднесет, где веточек для вечернего костра соберет, да так и подружились. Странное общение у них сложилось, своеобразное. Все больше молчали. Но тишина эта не раздражала, в ней, скорее, сквозило уважение друг к другу.

Так со временем и продвигалось строительство. Все бы ничего, да чем дольше Мишка работал, тем скорее Федьке становилось скучно и начинал он болтать без умолку. И вот сядет на какой-то пенек и начнет рыжий сорванец ногами болтать да верещать о том да о сем. Раздражало это Михаил Сеича, захотелось ему занять как-нибудь парнишку. Вспомнил он развлечение множества детей – птичку-свистульку, пожалуй, единственную вещь, которую он мог сделать самостоятельно. Ведь видел, как отец делал таких соседской детворе, чтобы не мешались в округе. В один из следующих дней выточил он такую птичку, грубоватая она получилась, неказистая, но дело свое делала – свистела, так сказать. Как только Федька прибежал поглядеть на строительство, так сразу же Михаил Сеич и вручил ему свистульку. Обрадовался Федька и отныне не мешал мужику строить дом. Только особенность была одна. Не забирал мальчишка игрушку домой. В тот же день сказал он Мишке, что будет брать ее, только когда в гости станет приходить. Видимо таким образом и поселилась игрушка в доме мужика. Так и повелось, придет Федька на стройку, сядет и начнет насвистывать, а Михаилу Сеичу и все на слух приятнее, чем пустая болтовня. Был он человек деловой, не любил попусту воздух сотрясать.

Положив птичку на место, хромой еще раз почесал бороду, будто задумавшись о чем-то. Предметы на полке закончились. В поисках чего-нибудь не менее интересного мужчина перевел взгляд на открытую дверь и заметил над ней какую-то занятную вещицу. Проковыляв разделявшее от двери расстояние, он понял, что это за штука такая. Это была уже ржавая и пыльная от времени подкова. Такие обычно дарят на новоселье соседям, или хозяева вешают их сами, дабы защитить от сглаза и других дурных сил.

Эту подкову Михаилу Сеичу подарил Федька, как только тот достроил свои хоромы. Мишка недоумевал откуда паренек взял ее, может украл, а может у отца позаимствовал, да спрашивать об этом не стал. Молча принял подарок и кивнул в благодарность. Теперь общение между двумя немного изменилось. Отныне как ни занят был бы Федька, приходил к Михаилу Сеичу каждый день, будто пост какой-то нес. Бывало придет, сядет на табуретку в углу, приготовленную специально для него, и глядит, наблюдает, значит, за работой мужика. Чем бы тот не занимался, читал ли что-то, стругал безделушки для быта или сушил травы, все приводило мальчишку в неописуемый восторг. Неизвестно отчего так нравилось парнишке следить за мужиком, а только сидел он тихо, даже в свистульку не дул. Жалко становилось Мишке ребенка, тогда давал он ему какое-нибудь простецкое задание, отсортировать листья лечебные или строчку из рецепта переписать. А Федька тут же оживал, радовался, словно подарок какой-то получил, и сразу же приступал к работе со всей ответственностью. Непонятно почему Федька так полюбил молчаливого лекаря, да сложилось так. Может разглядел его истинную сущность, а может из-за детской своей наивности, да собственно и неважно это было.

Время летело, а дружба между двумя не закончилась, так и продолжали они свои рабоче-молчаливые будни, иногда разбавляя их совместными занятиями. Случалось, находило что-то на Федьку, и начинал он рассказывать суровому Мишке о своих ребячьих заботах, а тот лишь тихо слушал, да кивал иногда. И вроде советов никаких не давал ему мужик, а как-то легче становилось на душе у ребенка. В свою очередь, как не расспрашивал Федька Михаила Сеича о его прошлой жизни, почти ничего не выпытал у него.
- А где же вы, дяденька, жили до Моросеевки? Авось попутешествовать успели?
- Было дело.
- Как же это поди интересно, и много мест увидели, наверное?
- Было дело.
- А от кого же вы врачевать научились? Вот я-то, не умею врачевать, а все потому, что отец не умеет, так бы я враз научился. Да и вы, дяденька, наверное, у отца научились? Лекарем он был у вас?
- Подай рецепт с полки.

На том и заканчивались их разговоры на эту тему, оттого ли, что Михаилу Сеичу неприятно было вспоминать строгого отца, вечно размышляющего о великой силе идеи, то ли и позабыл он вовсе о жизни своей прошлой.

Хромой в последний раз оглянул хоромы, вышел, переваливаясь на один бок, словно утка, и закрыл за собой дверь, спрятав ключ на прежнее место. От подобной атмосферы заброшенного дома, вспомнил мужчина об еще одном деле и подумал, что стоит выполнить его в таком воодушевленном состоянии, нежели в другой какой день. Все также неловко прихрамывая, направился мужик вглубь леса. Ближе к середине чащи стали все реже встречаться лиственные деревья, а попадались больше сосны и ели. Под ногами теперь шуршали лишь испорченные белками шишки да опавшая хвоя. Погрузившись в свои мысли, хромой и не заметил, как дошел до погоста. Быстро преодолев множество оградок, он нашел нужное захоронение и подошел ближе. На простом деревянном кресте было написано: «Михаил Алексеевич, лекарь». Дата рождения и смерти совсем поросла мхом, так что прочитать ее не было возможным.

Возвращаясь к жизни Михаила Сеича стоит сказать, что так и жила бы эта странная дружба между мужчиной и мальчишкой, если бы не один случай. Ближе к вечеру одного дня стал беспокоиться Мишка, ведь не пришел сегодня юный ученик Федька. Совсем это было на него непохоже, но ничего дурного мужику думать не приходилось, может заигрался сорванец, а может надоело ему общество старого лекаря. Эти мысли довольно неприятно поразили Мишку, да так, что он даже отложил свои привычные занятия и просто в нерешительности сидел на лавке, облокотившись на колени. Ближе к ночи, когда Михаил Сеич уже хотел тушить свет, дабы лечь спать, послышался стук к нему в дверь. Причем это было не вежливое постукивание, как часто давали о себе знать односельчане, проявляя некое уважение к хозяину. Этот стук был довольно быстрым и агрессивным. Не успев оклематься, Михаил Сеич снова услышал шум и пару крепких словечек, вылетевших у непрошенного гостя. «Неужели Федька - сорванец», - подумалось Мишке. Тут же подлетев к двери и также быстро ее распахнув, Михаил Сеич увидел совсем не Федьку, а его отца Андрея Болотова.

«Лекарь… скорее… беда…» - успел вымолвить запыхавшийся мужик и побежал куда-то в темноту, подавая жесты Михаилу Сеичу, чтобы тот следовал за ним. Ни секунды не думая, схватив лишь пару травок, лежавших на столе, и еще какую-то мелочь, Сеич, в силу своего телосложения, как мог, быстро побежал вслед за Андреем. Ни о чем не думал в тот момент Мишка, лишь стремительно несся вперед. Ежели б одолели мысли, скорее всего свалили тогда его с ног. Бежал мужчина так быстро, что даже не замечал лап елей, которые били его по лицу. Спустя пару мгновений оба мужика были уже на месте, где, стоит сказать, собралось уже достаточно народу. Растолкав любопытных, Михаил Сеич подбежал ближе и увидел такую картину. Бледный, без кровинки на лице сидел несчастный Федька, оперевшись спиной о низкую, наполовину ушедшую в землю оградку. На бедре его зияла большая дыра, из которой медленными толчками текла кровь.

Дело было в том, что когда-то здесь был старый погост, но из-за особенностей местности через какое-то время он начал уходить под землю все больше, пока от него почти совсем ничего не осталось, кроме острых верхушек оградок, торчащих там и тут. Местная детвора часто играла в этих местах, хотя матери строго настрого запрещали им ходить туда, припугивая мужьями. Но ребятишек это не особенно останавливало, поэтому в этой местности часто играли в салочки и в другие детские игры. В первый раз за длительное время Федька решил немного побегать с соседскими мальчишками, прежде чем идти на свой обыкновенный пост. Потеряв из виду ребят, мальчик решил немного срезать, чтобы догнать их быстрее, да споткнувшись, напоролся на один из таких заборчиков. Кричал Федька, звал на помощь, да не сразу его услышали. Как долго он сидел там никто не знает, да в конечном итоге нашли его и сразу отправили за лекарем.

Михаил Сеич нагнулся, дабы осмотреть масштабы бедствия.
- Плохо дело, правда, дяденька? Я-то уж знаю, видел, как вы Ваньку в том году лечили, – проскулил Федька.
- Было дело, – без задней мысли сказал Мишка.
- Отбирать ногу, наверное, нужно будет. – парнишка прошептал это с некой грустью, но будто бы с полнейшим осознанием происходящего, словно заранее смирился с этой мыслью. В этот момент от него повеяло какой-то не свойственной его годам разумностью.

В ответ на это мужик лишь задумчиво покряхтел и приступил к тому, что так неплохо умел делать – лечению. Широкой спиной закрыв весь обзор любопытным зевакам, он начал выполнять свои врачевательские обязанности. Что уж он там делал одному Богу, да, пожалуй, Федьке известно. Обычно подобные травмы в селах не лечились, но все-таки Михаил Сеич не был обычным лекарем, владел неким природным талантом, поэтому в конечном итоге все у него получилось. Спустя несколько дней, в течение которых Мишка постоянно наведывал Федьку, домой лекарю принесли письмо, где Андрей Болтов сердечно благодарил мужика за проделанную работу. Все бы и закончилось хорошо, да вот не дождался Мишка своего помощничка, безвременно почил. От чего уж помер никто и не знает, может от болезни какой, ведь некоторые утверждали, что хвор он был все это время, а может от сердечных переживаний за мальчишку, да кончилось чем кончилось. Долго не мог оправиться от потери Федька, и злился на Мишку, и жалел его, да все-таки не забывал. А в итоге взял себе за привычку постоянно навещать место его прежнего обитания. Только теперь мальчишка прихрамывал на левую ногу, да это не особенно его и тревожило.

Покивав головой, будто прогоняя собственные мысли, мужчина почесал кучерявую бороду. Теперь уже не Федька, а Фёдор Андреевич, статный мужчина в возрасте, не мог позволить себе всяких сентиментальностей. Всё-таки первому лекарю на всю округу не по статусу было поддаваться эмоциям. Еще немного покряхтев, мужчина нехотя отправился обратно домой, ведь впереди его ждало множество работы, а возможно и несколько пациентов.

Если бы Федька слышал речи отца Михаила Сеича, то ни в коем разе не согласился бы с ними. Кому как не ему знать, насколько порой одно дело, мелкая забота, может принести намного большую пользу, оказать сильнейшее влияние на историю, нежели какая-то важная идея. Кому как не Фёдору Андреевичу и не его внукам, которые в будущем последовали примеру отца и стали отменными врачами не только в селе, но и в городе, знать, насколько порой важно помочь ближнему, нежели гнаться за недостижимыми тебе целями. Человеку стоит делать то, что он умеет лучше всего, и к чему у него лежит душа, тем самым он принесет несоизмеримую пользу, а возможно и спасет чью-то жизнь. Это идея, которую понял Федька.