День Второй. Часть 8

Мы присвоили себе белый свет. В Славиной квартире все вселяло уверенность в лучшем. Рядом была Дина, любимая, теплая, близкая, родная. И словно этого никогда раньше не было ни с кем из людей, а случилось только с нами. Первозданность ощущений волновала неизъяснимым блаженством. Перипетии моего развода, нервотрепка бюрократической волокиты, истерики Анжелы, все меркло и исчезало под волшебством ласк, поцелуев, признаний.
– Дина! Дина! – звал я, будто перекликался в лесу.
– Я здесь!
– Найдешь молодого, и уйдешь к нему, да?
– Глупый, глупый, зачем ты обижаешь меня? Не уйду, вот нарочно не уйду, раз ты такой трусишка. Надо же, известный артист, а как маленький… – Она шепчет ласково, и впрямь, как ребенку.
– Прости…
– А я ведь тоже должна бояться. Вдруг я тебе надоем?
– Молчи, молчи… – заклинаю я. – Не надо об этом. Никогда.
– Знаешь, сколько бы это не продлилось, все равно это наше, и только наше. Я все равно счастлива. И не о чем не жалею.
– И я не жалею. Мои дочери поймут меня только тогда, когда сами полюбят. Мне больше нечем оправдаться перед ними, я остаюсь их отцом. Навсегда, чтобы ни было, я – их отец. Но моей вины нет, в том, что я люблю тебя, а не их мать.
– А ты ее любил?
– Теперь уже не знаю, но не хочу в это углубляться. Сейчас – ты и я.
– Слава мне понравился.
– Что я тебе говорил? Он замечательный!
– Правда, никогда не видела таких солнечных людей.
– Ты еще не слышала его песен. У него прекрасные песни.
– Почему он не поет их публично?
– Он слишком скромен. Но чтецом это он меня убедил стать. Чтоб не только в стенах театра это использовать.
– Значит, ты об этом не думал?
– Не задумывался. Я просто обожал это занятие. Но для самого себя, вот как он песни для друзей поет…
– А его ты уговаривал?
– Пробовал, но у меня не получилось.
… Как-то он вытащил меня в поездку по рекам и озерам. Мы плыли на скрипучих суденышках и на белоснежных пароходах, мы шли по суше, раздвигая руками ветви деревьев и кустарников; мы сидели у костра с попутчиками и без, пели песни, и любовались звездами. Я не ощущал усталости, я готов был идти вперед сутками, если бы это понадобилось. Я шел по мирозданию, и был его частью, разумной и необходимой. Природа и человек, шедший рядом, приобщали меня к недоступным для других тайнам.
В отблесках костра лицо Славы казалось мне особенно одухотворенным.
– Смотри, смотри и запоминай, – говорил он мне, очерчивая пространство ложкой, которой он периодически помешивал в котелке, – таким это место ты видишь в первый и в последний раз. Завтра оно будет уже другим. Да и мы с тобой завтра станем другими. Незаметные перемены, неощутимые. Но это только кажется, что солнце всегда одно и то же. В суете мы не оглядываемся вокруг, идем, смотрим под ноги, и потому нам кажется, что мир окрашен в цвет асфальта.
По утрам он выбегал из палатки и с разбега бросался в воду, оглашая округу радостными возгласами. Он махал мне рукой, и звал за собой, и я бесстрашно окунался и плыл к нему. Мы брызгались и резвились как мальчишки, и я чувствовал себя таковым, я был свободен.
На берегу, мы обсыхали на мягком солнце, и я, весь пропитанный стихами, декламировал их без разбора, отрывками, и целиком, и Слава подхватывал некоторые строчки, и нам внимали и речка, и солнце, и деревья, и лес....
– Ты должен писать книжки! – вдруг говорит Слава.
– Слава, – возражал я, – в длинном списке писателей я буду тысячепятидесятый!
– Ты в себя не веришь!! – сокрушается он.
– Верю, но в меру.
– Неужели мне не удастся тебя убедить? – горестно спрашивает он.
– Не удастся – соглашаюсь я.
Он вздыхает, качая головой.
– А как же талант? В землю?
– В нее, матушку.
– Ну и глупо! Ты зациклился на том, что ты драматический артист, но ведь одно другому не мешает?
– Слав, не все драматические артисты – хорошие писатели! – отшучиваюсь я.
– Вот именно! Ты исключение из этого грустного правила. Никогда не поздно выйти на другую дорогу! С твоей эрудицией!
– Эрудиция у меня вполне обычная.
– Бесполезно, бесполезно говорить с этим человеком! – обращался Слава к третьему незримому собеседнику, – не понимает, что у него талант!
– Слав, а Слав? Пойдем завтракать, – просил я поперек таланта и эрудиции.
– Вот! Я ему про высокое, а он про еду.
– Вот ты на меня нападаешь, а сам?
– Что?
– Не хочешь ли с гитарой на сцену?
– Я?! С чего бы это?
– С того! Ты прекрасно поешь!
– Брось, у меня ни голоса, ни слуха….
– А, испугался! Все у тебя, и голос, и слух. Но это когда «ты, да я, да мы с  тобой»?
– Именно – улыбался он.
– А меня, значит, можно?
– Тебя – нужно. Бардов у нас пруд пруди, а писателей первоклассные – редкость.
– Не убедил.
– Ладно. Давай тогда вместе. Ты – пишешь, а я – пою…
Но он меня перехитрил…. Так и остался в безвестности.
– А знаешь, мне и впрямь понравилось это занятие. Говорят, что у меня очень неплохо получается….
– У тебя все очень неплохо получается. Я бы даже сказала – очень хорошо получается!
– Осторожно, любимая, я могу в это поверить…
– А в это надо верить, любимый.