Волчица

   Шел третий год войны.
Отец воевал на фронте.
Последний раз он был дома около полутора лет назад, когда после ранения в ногу и лечения в госпитале, его отправили на долечивание домой. Здесь он пробыл около двух месяцев и, как только рана зажила и восстановилась способность нормально передвигаться, он снова вернулся в свою роту, война еще была в самом разгаре. Теперь он снова воевал с фашистами.
Короткие письма от него приходили редко и снова стали главными событиями в их жизни.

  Двенадцатилетний Ануар и восьмилетняя Зайнаф были главными помощниками матери. Они, как и все дети войны, рано повзрослели.
Ануар помогал по хозяйству и умел почти все, чем занимались мужчины, живущие в селе: ухаживать за скотом, косить сено, работать на огороде… Он опекал маму и сестренок.
Зайнаф помогала готовить, прибираться дома, а если мать бывала занята чем то, девочка умело ухаживала за своими младшими сестренками.
Они и в школе учились хорошо, старались, чтобы радовать отца письмами.
 
   Восьмого марта мать встала очень рано. Нужно было перемолоть немного зерна, а то кормить детей будет нечем. Самой было трудно управиться, да и совсем темно еще было, страшно одной, и она взяла с собой Ануара.
   Еще не было 4 часов, когда они выехали на подводе.
Она хотела успеть вернуться до того, как проснется младшая – семимесячная доченька.
   По дороге, уже далеко от села, им встретились высокобортные грузовые машины, которые ехали в сторону села.
Сердце матери забилось в тревоге - что случилось? Военные действия на территории республики давно закончились, что они здесь делают? Зачем ехать так рано?
Но потом она сама себя успокоила, подумала, мало ли какие дела – может, что-то строить будут в горах...  Может какой-то секретный объект…  Военный…

   Если бы она могла знать...
Если бы….

   С утра самочувствие Зайнаф было неважным, болела голова, поясницу ломило. 
   - Наверное, вчера устала, слишком трудный достался участок, пришлось чуть ли не на четвереньках ползать, пропалывая свеклу, - думала она.
   
   Пропускать работу было нельзя, и она намотала на поясницу старый шерстяной платок, наскоро накормила, чем могла, младших сестренок и пошла.
   - Смотрите, если что-то не будет получаться, обратитесь к тете Нуржан. С огнем осторожно!
   - Подросли, помощницы мои, им уже восемь и шесть лет, выживем, - думала она, прикрывая калитку.
 
   В этом году выделили участок, который они должны обрабатывать, чтобы получить трудодни. Надо же как-то существовать.
Зайнаф вышла на работу наравне с взрослыми женщинами.

   Жили они в бараке, в большой комнате размещались двенадцать человек. Пока она бывала в поле, тетя Нуржан, соседка, пожилая женщина, которая из-за возраста в поле не выходила, присматривала за девочками.
   - Бедные, смогут ли они выжить? Тут и взрослые умирают от голода и болезней, как же они выдержат?! Хотя бы кто-то из их родни попал в эти края. И мать, несчастная, если жива, не знает, где ее дети.
Бедная, бедная…
А эта девочка - сколько всего ей пришлось пережить?!
Сама еще дитя, ей бы сейчас учиться, баловаться, купаться в любви родителей, - качая головой, часто сокрушалась она, жалея девочку, оказавшуюся в Киргизии на выселении с двумя младшими сестренками на руках.

   Работы было много, нужно было управиться в срок.
   Поясница болела, и Зайнаф с трудом пропалывала ряд за рядом, лишь слегка перекусив скудным  обедом.

   Она вспоминала родительский дом, далеко, вечность назад:  вот отец, обнявший ее перед отъездом на фронт; она, полусонная, провожает маму с братом, затемно отъезжающих на телеге; 
грохот  подъезжающих военных грузовиков;
крики, слезы, суматоха, солдат, помогающий ей одеться и одеть плачущих сестренок;
малышка, наспех закутанная в одеяльце, прижимаемая ею к сердцу;
огромный грузовик, куда закинули их грубые мужские руки;
поезд, движущийся по бесконечно длинной дороге и неподвижный комочек в руках; Потом она радовалась, что Айжаякъ перестала плакать, не понимала, что та успокоилась навсегда, с трудом оторвали из ее рук безжизненное тельце, ей так и не сказали, куда подевали его потом;
А потом голод, голод, голод…

   Душу ее одолевала тоска, а тут еще и боль досаждала, и слезы застилали глаза.

   Смахнув слезы кулаком, она взяла себя в руки и, продолжая работать, начала молить Бога:
   - Я потерплю и эту боль, и тяжелую работу, Господи, только помоги нам, сделай так, чтобы когда-нибудь мы смогли увидеться с родителями и братом. Я потерплю. Я сделаю все, что тебе будет угодно, только бы обнять маму, папу, Ануара.
Я все выдержу…

   О них она ничего не знала.
   - Живы ли они, здесь или остались дома, жив ли отец, если жив - куда он отправился после окончания войны. Некоторые с фронта вернулись в ссылку, а о нем ничего не слышно… - думала она.
   За своими горькими рассуждениями она и не заметила, как стемнело. Уже невозможно стало различать траву и свекольную ботву. И только тут, разогнувшись, она увидела, что никого вокруг нет.
Все давно ушли с поля.

   Девочка испугалась.
   - Ну, ничего, дорогу знаю хорошо, о, Аллах, помоги мне! Как же я так задержалась?! - подумала она.

   Впереди послышался шорох и тихое рычание. Подняв взгляд, Зайнаф увидела два зеленых огонька, уставившихся на нее.

   Кто это?
   И вдруг до ее сознания дошло – волк. (Здесь нередки были случаи, когда люди погибали от клыков волков.)
   
   Голодные глаза следили за ней.
   Она остолбенела.
   За миг перед взором промелькнули, наезжая друг на друга, картинки ее короткой жизни.
Мысль работала с неимоверной скоростью. Но что она могла сделать, одна, в поле, ночью.
   
   В какой-то момент пришла мысль:
   - Ну и пусть, по крайней мере, от всего разом отделаюсь.

   Но тут перед ней встал образ девочек, ждущих ее, тех, для которых она была сейчас и матерью, и отцом, и сестрой…
   - О, Аллах, помоги.…  Только бы вырваться отсюда… 

   Снова шорох.
Огоньки медленно, как будто раздумывая, стоит трогать эту одинокую фигурку или нет, приближались.
Потом замерли.

   Вдруг страх прошел. Девочка, не мигая, не двигаясь, теперь уже  совершенно уверенно смотрела в самое дно этих огней, постепенно увеличивающихся в ее сознании в размерах.

   Она как будто проникла в их глубину, растворилась в них.
   - Я не имею права умереть сейчас! Понимаешь, не могу!
Айжаякъ умерла! Саният и Бахат не выживут без меня! Понимаешь?
Уходи!
Уходи!
У тебя же есть дом!
У тебя тоже есть дети! – волчата ждут тебя. Иди к ним! Иди! Саният и Бахат ждут меня. Отпусти меня к ним!

   Волчица остановилась.
Как завороженная, долго, упорно, не отводя взгляда смотрела она на это хрупкое существо, в котором чувствовала нечто, близкое ей самой. Она постояла еще какое-то время, потом развернулась и засеменила в сторону.

   Когда зеленые огоньки взметнулись в сторону, и послышался шум удаляющихся шагов, Зайнаф пришла в себя.

   Она не помнила, как оказалась дома, и только обняв своих сестренок, смогла осознать, что случилось, и заплакала.

   А впереди были долгие годы  спецпереселения, встреча с братом и матерью, возвращение на родину, замужество, дети и внуки, которые и сегодня любят слушать ее рассказ о той волчице.