Бейсбольная бита гражданки Никаноровой

               
     Зверь из бездны кучковато, шкваркой плотно зажевав лист лавровый, чорно - красный, тяпкой смешанный с алоэ, одноглазым Томом Крузом вылез в сумерках туда. Там стояли. Там е...ли мозг и все, что ниже, титек солнечный отсвет, две ноги, два уха, жопа, плексигласа тайный смысл, труд заботливых енотов и кресало из пеньки. Дратвой скорченный стеклярус, шаль опасных вологжан, скрип лаптя и гул заводов, задымивших горизонт. Там, вдали, стояли тучи, руки в боки, ноги вширь, аэробикой сражая разноцветных гетр сомненья. Тренажоры жрали массу, вес грозя сменить на суть, там Алины стойкий запах, сладко - горький, как хамса. Развращенная рыбешка, что лежит листочком  " Правды " возле кружки и ботвы,  " Беломора " жуткий привкус, маляры сидят в углу, выпивают и культурно матерят заморский строй. Чу, влетает Пушкин, голый, пьяный и шальной.
     - Маляры, е...ся в сраку, - приступает Пушкин к ним, - вы пошто сидите тута, отчего не сделать шоу, где летают лилипуты, где шумят листвой коалы, где е...ся волки раком, шпаря Жучку вдоль барака, населенного жучком ? Тем жучком, что ел деревья, короедным и лихим ? Он Дамбасс ловил лукошком, он побрил башку рубанком, возвещая волю Пта, пирамидистых разломов выхлоп горлом, раскумар.
     - Пушкин, - тихо отвечает самый главный и Старшой, - ты мозги е...ть умелец, голый снова и бухой, ты кудрявый, дикий, стремный, негритянский наш герой. Маляры на то и в силе, что украсют всю х...ню хошь гуашем, хошь углями, хошь пастелью сверху Лук, тех старинных Лук с брадами, коих втюхивал Дворжецкий, а Санаев - поперек.
    Зашатался Пушкин сразу, вспомнил тут же детектив. Там, короче, за культуру, за картины и музей, мусора брели тайгою, мотоциклом Полищук, ахуй полный и разврат, прав сознанья там дискуссий : можно стрельнуть иль нельзя ? По зубам и ледорубом, кошелек, Садальский, Нина, боль из тела головы. Нос зеленый, яйца моет, Саша, Саша и Турист ходит мимо и кричит, " Мерседесы ", банда, Чонкин, Епифанцев лошадиный, прокурорский морячок. Три гитары, два аккорда, планетарный наш кружок. Дети строют планер Фродо, Шмульке, Шломке, Изергиль, Ленин в кепке и бревно, на бревне сидят грузины и глядят во все глаза, как в углу у маляров ушатался Пушкин сразу.
    Я е...у, сказал себе я, про кавычки позабыв, мать твою и никаких, это ж надо : прям на утро оглоушить Кусумдой. Эрих Фромм и Пифагор, Хокинг скрюченный крючком, астрономы смотрют в небо, там кометой вдаль утюг. Марсельезы отзвук в ухе, аль косынки, синь и когти, перья, плюмбум, чики - пук, аурентум супрум строжит, ежик Строшек Жижек ваш, я хренею и шатаюсь, словно Пушкин маляры, это, типа, если ночью ты проснешься покурить, обоссаться иль вздрочнуть, а к тебе идут шеренгой Аристотеля полки. Маршируют на просторах, подоткнув туники салом, закоптив тайменю бок, окружают лесочащей, партизанские полки, белорусских партизанов, толстых, важных и густых, ордонансных медальонов Короленки опохмел. " Пулеметов ! " - я кричу. На балконе Ленин твердо, под балконом весь народ, весь закон сместился в точку, как зрачок или движуха, что бежит толпой оттуда, бородатый анекдот. О, Ламберт ! Мольберт и  " Берта ", орудийная прислуга, бронепоезд  " Наш Шкуро ", рельсы, шпалы, водокачки, лесополос Чикатил, портфель, польты, кони, люди и бейсбольный биты смех.