Еще я долго буду петь...

Сергей Есенин: «…Еще я долго буду петь…»


Его оболгали хвалебными одами и злословием, издевательскими книгами исследований, памятниками, штампуемыми для городских скверов. Его унижают, присваивая его имя ресторанам, должно быть потому, что «любил он Родину и землю, как любит пьяница кабак».
Из всех литературных корифеев Золотого и Серебряного веков он единственный не удостоился серьезного к себе отношения. Имя поэта находиться на полулегальном положении: вроде и произносить можно, но любой намек на подтекст в оценке личности и творчества достаточно жестко пресекается. О нем продолжают рассказывать небылицы, в которые верят простодушные и далекие от мук творчества люди, зомбированные современным диким информационным пространством.
В пятидесятых, после тридцатилетнего (!) забвения его вернули в литературу, основательно «подмочив» репутацию водкой и слезами от неимоверной жалости к маме-старушке и утопленным щенкам. Это тот предел, дальше которого нам и по сей день не положено знать Есенина.

Мы не знаем ни его биографии, ни сколько-нибудь достоверного описания хотя бы одного дня из его жизни. Он не вел дневников и практически не писал писем. Отговаривался тем, что не любит этого делать. Он, как разведчик, все время «заметал следы». Автобиографии, написанные зачастую из-под палки, похожи на розыгрыш. В них правдива только дата рождения. Все остальное – лукавство, в котором он сам охотно сознавался.
И лишь в стихах он не скрывал ничего. В них он откровенен, исповедален, вывернут наизнанку. Без тени самоцензуры, ошеломляющая и божественная искренность. Стихи – были его дневниками и письмами. Для Есенина написание стихов – священнодействие, магический ритуал. Первосвященник в Храме Соломона прежде, чем войти в Святая Святых, переодевался в чистое, белое. Есенин, перед тем как взяться за перо, надевал чистую рубашку и стелил белую скатерть. И Словом его был Бог.
Стоит лишь начать углубляться в бездонный колодец есенинского поэтического наследия, как неожиданно изумляешься: а как он успел за столь короткую, ужасающе короткую жизнь столько узнать, осмыслить, разложить по полочкам, выстроить в стройную систему?; из каких источников он успел почерпнуть космическое Знание, приобрести такую фантастическую эрудицию? Как вообще, в 30 лет жизни уместить все им написанное, сказанное? Не по объему в печатных листах, а по глубине мысли и по охвату тем. Есенинская загадочная, непостижимая, гениальная Личность будоражит ум и воображение на уровне подсознания. Это магическое имя не дает покоя даже тем, кто, закостенев и отупев в материализме, отрицает все, что выходит за границы обывательского сознания. Интуиция, спровоцированная чтением его стихов, открывает то, что упрятано в проржавевших сейфах спецслужб и спецхранов, то, что панически боятся обнародовать. Невероятно звучит, но, похоже, секреты великого русского поэта превосходят сотни иных таин и секретов, так потрясших мир в последние десятилетия.
И та же интуиция, мистически, но точно, убеждает, что тот образ Есенина, который нам так усердно и немилосердно навязывают срок уже, по крайней мере, вдвое превышающий срок его жизни, чудовищно лжив. Но нерушим и неподсуден, пока удобен и тем, кто его лепит, и тем, кто любуется подделкой. Другого Есенина нам не надо. Простодушный «рубаха-парень» с тальянкой, близок незамысловатому российскому менталитету, и не имеет значения, что ни тем, ни другим Есенин никогда не был.
«Деревенский» мальчик», с гордой осанкой аристократа. Ни единой фальшивой ноты не звучало в этом человеке, и аристократизм его тоже был самым подлинным. И естественность – еще отличительная черта, не наследованная никем. «Он был физически приятен», сказал о нем ядовитый Ходасевич. На весь «Некрополь» – пожалуй, единственный положительный отзыв. И удивительно вдвойне, ведь сложилась традиция – про «Леля» только негатив. Семья последнего российского императора и ее окружение тоже привечала отпрыска русской провинции. Явно не выразительным чтением стихов добился он расположения знатных особ. Но чем именно – еще одна тайна. Он держался в их обществе как наследный принц крови, но не было в этом мании величия, снобизма или простецкого хамства, лишь врожденное чувство собственного достоинства и знание себе цены. Есенин – чужой и среди своих, и среди чужих. Принадлежность к той или иной социальной прослойке в его случае ничего не объясняла. Есенин – вне клановый. Инородный. Похлопать его по плечу не мог ни патриций, ни плебей.
В литературе то же самое. Общепринятая градация «лирик» справедлива лишь отчасти. По натуре, по характеру, Есенин не был излишне сентиментален. Он не мог сочувствовать чему-то абстрактно. Как и писать о том, что не пережил сам. Жалел конкретную корову или собаку. А не собак и коров вообще.
Скрытный по характеру, он не пускал к себе в душу встречных и поперечных. Говорил про себя: «я с холодком». Он явил себя лириком во многом вынужденно. Лиризм – это и маска, и дымовая завеса, и надежда, что через лирику прочитают главное. Он же понимал, что не без «березок и кленов», «девушки над прудом», его Евангелие, с вестью о пришествии новой религии, пролежит мертвым грузом. А оно – краеугольный камень его Поэзии, суть порученной миссии, ради которой, он, «гость случайный», воплотился на земле.
Есенин – самый философский поэт и прозаик в нашей литературе. Уникальная «простота» песенного языка Сергея Александровича обманула блестяще и трагически. Упоенные его небесной музыкой, из жесткой, афористичной мысли, разлили кисельные берега. Поддались гипнотической интонации, (которую, между прочим, так никому и не удалось воспроизвести), и не сумели разгадать «шекспировский» код его поэм.
«Меня поймут через сто лет», уверял Есенин. Увы и ах! Через сто лет увеличился тираж его произведений, улучшилось качество полиграфии, но настоящего, подлинного понимания Есенина, так и не случилось. Наоборот, такое ощущение, что мы все стремительнее удаляемся от его Слова. И не только под влиянием чьей-то злой воли и хладнокровного расчета, а еще и в силу того, что мы «ленивы и нелюбопытны».
Великий поэт, философ, «звезда эпохи», драгоценный лирик, бунтарь и скандалист, аристократ и интеллигент из русской глубинки…. Гений, пророк, разделивший участь всех гениев и пророков, явленных на земле…. Любое определение будет верным и ошибочным, ибо только Пославшему его ведомо, кем на самом деле был Сергей Есенин. Для России, для Мироздания. И кем станет в Будущем.
Говорят, что когда у Твардовского спросили, почему не издают Есенина, он ответил: «нас читать не будут». Я думаю, что прежде такая прозорливость посетила поэтических корифеев начала века. Когда Есенин погиб, только у Маяковского хватило совести высказаться на «смерть поэта», остальные благополучно промолчали. Нас читать не будут – такое не прощают.
Однако напрасно опасались. Их прочитали, и установили адекватные памятники, и присудили нобелевские премии…. В литературе создан мемориал, цитируемый с придыханием. И вот что удивительно: факт физической смерти членов этого пантеона неоспорим, но гибель Есенина до сих пор воспринимается как чья-то глупая выдумка, потому что, сами того не осознавая, о нем говорят как о живом. К нему, как к Неизвестному Солдату, идут и идут люди, как очень далекие от русской культуры, и поэзии в частности, так и те, кто дышит стихами. Все они, такие разные, проживающие за сотни, тысячи километров друг от друга, каждую осень, будто повинуясь неслышному велению, отправляются в паломничество в небольшое село, в котором «баба родила российского скандального пиита». И объяснение этому явлению только одно: в этом селе находится сакральное место Силы, явившее миру пророка, чье Божественное Слово обязательно будет услышано.