Глава пятая

V
      Слипшиеся уголки губ взялись за ночь белой дурно пахнущей плёнкой, образовавшейся, по всей видимости, из-за чрезмерного слюноотделения. Руки не слушались, желудок был взбешён, мочевой переполнен, о голове позже…
      Как мне удалось выжить после вчерашней дозы? Счастливая случайность? Судьба? Скорее проклятие! К чёрту всё! Сплошные предрассудки.
      А ведь в юности я мечтал всё исправить. И на что напоролись мои жалкие попытки? Одиночество, нищенское существование, свисающие с потолка выцветшие обои. В тумане розовых надежд я налетел на острые скалы реальности. В итоге борт оказался мастерски вспорот, обнажив полную несостоятельность моих идей, обречённых теперь мирно покоится на дне. А я навечно застрял между жалостью к себе и ненавистью к остальным, которая с каждым днём всё больше скатывалась к равнодушию. Но я хотя бы попытался. Впрочем, сам виноват. Сколько раз я начинал всё заново? Раз десять, двадцать, сто, тысячу. И столько же неудач. Хотя нет! Неудач было гораздо больше. Ещё эта зубная боль, которая словно вериги держит душу в узде, дотошно напоминая, что ещё живой.
      Ты как скаковая лошадь мчишься к обозначенной цели, не обращая внимания на усталость и шум зрителей. Всё быстрей и быстрей. Но когда остаётся самая малость, всего лишь пара метров и финишная черта останется позади, кто-то невидимой рукой передвигает её, отбрасывая тебя чуть ли не в самое начало забега. Когда это происходит впервые, ты просто смиряешься и продолжаешь бежать дальше с пеной у рта в надежде ещё вырвать победу чего бы это не стоило, но черту снова передвигают и снова, и снова… Это будет происходить до тех пор пока ты в отчаянии не перейдёшь на медленный шаг. Твоё честолюбие и амбиции поначалу ещё подбадривают тебя ударами хлыста, обжигая выступающие рёбра, но вскоре и они утихают. Всё рушится. Золотой кубок, признание, свобода – всё это постепенно превращается в пыль под копытами. В пыль свойственно превращаться всему, чем мечтаешь обладать. 
      Надо бы встать с постели, если это возможно. Нельзя опаздывать на работу. Главное пошевелить ногой. Вот так, понемногу. Надо же, на дне пустого стакана важно расхаживает муха, как будто это её собственность, но стоит лишь его перевернуть, как она сразу же начинает кружить, беспомощно ударяясь о стенки. Что за гадкая мелодия! Где телефон? Как он оказался под кроватью? Мелодию нужно срочно сменить. Возможно, завтра я этим займусь. И кто может звонить в такую рань?
      – Уильям?
      – Да.
      – Я хочу с вами встретиться, – медленно протянул приятный мужской баритон в трубке.
      – А кто вы?
      Голос не отвечал.
      – Кем бы вы ни были – это плохая идея. Мне скоро на работу и я не планировал сегодня опаздывать.
      – Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Хочу предложить вам работу.
      – У меня уже есть работа или вы не слышали?
      – Мистер Томас очень вас рекомендовал, – неожиданно послышалось в трубке.
      Этот старик ещё жив. Мистер Томас – надо же! Этот добродушный старикашка, преподававший нам социологию на первом курсе. Помнится мне, он никак не мог справиться со стаей приматов с заниженной самооценкой и таким же уровнем развития. Иногда он даже плакал, не выдерживая порой их насмешек и улюлюканья с задних рядов. Он был один против всех и поэтому не мог не спиться. Как же его неудачно вырвало на ботинки ректора во втором семестре. Плохо пережёванные оранжевые колечки моркови глупо смотрелись на чёрных деловых ботинках из гладкой кожи. Из-за этого его, по-моему, и вышвырнули из института. Несправедливо! Как по мне оранжевый неплохо сочетается с чёрным, как по цвету, так и по содержанию.
      Мистер Томас! Не забыл меня, значит. А мне действительно было интересно слушать его рассуждения и доводы. Я никогда не жалел его в спорах. Ещё он мне сильно помог, когда стал вопрос о моём отчислении на третьем курсе. Но после этого я о нём, кажется, больше ничего и не слышал. Кому он мог меня порекомендовать?
      – Давайте вечером встретимся. Куда мне приехать?
      – Ехать никуда не нужно, я стою перед вашей дверью.
      И зачем трезвонить на мобильник, если стоишь перед дверью?!
      – А у вас не слишком чисто, – заметил мужчина с седой прядью волос на виске, когда вошёл.
      – Вы надолго?
      – Нет.
      – Тогда вас не должно это беспокоить. О чём вы хотели поговорить?
      – Меня зовут…
      Прошу прощения, но имя через пару минут напрочь вылетело из головы. Странно, как оно там вообще задержалось на такое время после вчерашнего. Так что дальше буду называть его просто – Рон, чему он вовсе не противился к моему удивлению.
      – Мы проводим социальный эксперимент в клинике и хотим назначить вас руководителем. Что скажете? – прямо начал он.
      Лет пять назад за такое предложение я мог бы убить кого угодно, но сейчас… мне даже не интересно, что это за эксперимент ради которого люди вроде него готовы тащиться через весь город в рабочий квартал очень, очень ранним утром. Что со мной не так? Может вчерашняя доза всё-таки меня доконала?
      – Смеётесь надо мной?
      – Мистер Томас говорил, что вы мечтали об этом в институте. У вас были неплохие идеи и жажда для их осуществления.
      – Жажда притупляется со временем, с ней свыкаешься.
      – И всё же мне кажется, что вы не безнадёжны.
      – Не могу сказать и о вас того же, а идеи… можете их забрать с собой. Всё равно валяются без дела.
      Запечатанный жёлтый конверт для посылок после вчерашнего сэндвича с ветчиной бережно сохранил на своём обороте засохшие крошки хлеба и тёмно-красное пятно неопределённого срока давности и источника возникновения, оброненное на границе с клейкой полоской. Им жужжащее насекомое и заинтересовалась в первую очередь, застыв прямо в центре с выпученными глазами (других от неё и не ждёшь, по крайней мере, с таким-то соседом). Я высвободил её, наконец. Убрал стакан. Затем смахнул крошки и передал конверт с веским содержимым своему гостю.
      – Я готов заплатить за них, – предложил он и попытался достать бумажник, но я был категоричен.
      – Тогда вам придётся вернуть мне три года жизни, – сказал я, отвернувшись к стене и натягивая на себя рабочую одежду, которая ничем не отличалась от обычной за исключением высохшей грязи на рукавах и джинсах. – Сможете оплатить?
      Докатился! Добровольно отказываюсь от денег, ради которых и писал все эти бумажки.
      – И это действительно того стоит? – спросил он, с любопытством уставившись на конверт или на пятно (точнее определить не удалось).
      – Каждый расходует своё время вслепую. Никто не знает, что из этого может выйти.
      – Буду надеяться, что своё время вы потратили не зря, – сказал он и вышел не попрощавшись.
* * *
      Лопата тяжелела от грязи, которую ежеминутно приходилось соскребать каменной плашкой удачно позаимствованной на соседнем участке. Утро оказалось холодным и капельки росы, укрывшие водяным покрывалом землю, замедляли весь процесс. Осталось ещё немного и верхний слой будет полностью снят. Наконец-то. Теперь дело пойдёт быстрее. Хорошо, что ещё свежая, не успела слежаться и дождей не было. Несколько часов и всё кончено. Посиневшее лицо пожилого мужчины благодарно взирает на розовеющий восход, пока родственники нетерпеливо ждут в машине. Они щедро платят за такую работу. Не хотят, чтобы тело медленно сгнило в земле. Лучше развеять прах над морем или спустить в унитаз. В зависимости от того что это тело написало в завещании.
      А всё дело в том, что эти люди в машине не разделяют религиозных предпочтений большинства, поэтому и обязаны сначала закапывать, а затем выкапывать и сжигать в подпольных крематориях своих близких. И ведь всем об этом хорошо известно: смотрителю кладбища, правительству, даже трупу. И всё же порядок неизменен.
      Осталось передать тело и забрать выручку.   
      На выходе меня уже поджидал мужчина, который унёс записи пару дней назад, а может и раньше. Я разучился считать дни. Так легче.
      – Так вот чем вы занимаетесь, – говорит он вместо приветствия, когда я приближаюсь с вместительной тачкой накрытой поверх брезентом. Машиной здесь не проехать.
      Мне совершенно не хочется начинать новый длинный разговор, который может привести к чему угодно.
      – Вам нравится ваша работа? – не отстаёт он.
      – Мои клиенты не многословны и за них хорошо платят.
      – Насколько мне известно, это не совсем законно.
      – Люди имеют право выбирать как распорядиться своими остатками после смерти вне зависимости от того законно это или не совсем.
      – Вы не слишком любите здешние порядки.
      – Верно.
      – Я прочитал ваши записи.
      – Тогда мне вас жаль.
      – Вы готовы к тому, чтобы их испробовать?
      Очередная финишная черта, которая снова замелькала впереди, но я уже устал от всего этого.
      – Нет. Слишком поздно.
      – Поздно?! – вспылил он неожиданно для меня.
      До сих пор он производил впечатление весьма спокойного и чересчур религиозного отца-одиночки, причём как минимум шестерых детей.
      – А впрочем, ладно. Так и продолжите этим заниматься?
      – Да, – спокойно ответил я.
      Он ещё постоял с минуту рядом, пока я передавал тело и пересчитывал полученные деньги, затем буркнул что-то неразборчивое себе под нос, развернулся и пошёл к парковке. Пройдя уже половину пути, он остановился и решительно направился ко мне. Вытащив на ходу белую прямоугольную карту, быстро сунул её мне в руки, поверх купюр, и, не вымолвив ни слова, снова двинулся в ту же сторону.
      Чёрт! Сбил только меня со счёта. Теперь придётся начинать всё заново: десять, двадцать, тридцать…
      Со стороны парковки послышались громкие голоса, обратившие на себя не только моё внимание, но и внимание небольшой группы людей, вышедших из автобуса и направившихся к небольшой церквушке. Мужчина, только что вручивший мне визитку, мило беседовал с человеком в чёрном отлично скроенном костюме, плотно облегающим рубашку фиолетового цвета (так одевались все представители церкви). Судя по всему, намечались похороны, а они как вороны слетались на свежие трупы, склёвывая монеты вместо глазных яблок.
      – Вы не боитесь Бога, если так рассуждаете. А если вы окажетесь перед ним. Как вы оправдаетесь? – донеслось со стороны церковника.
      – Я бы не стал оправдываться. Я бы предпочёл промолчать, – услышал он в ответ, после чего вопросительно вздёрнул брови.
      – Мне гораздо интересней понаблюдать за ним в тишине. Как вы думаете, будет ли ему неловко? Все люди постоянно что-то просят: новый велосипед, нового мужа, новую жизнь, они проклинают его, восхваляют, требуют, превозносят. А если они замолчат на минуту и весь мир захлебнётся тишиной. Шесть дней чтобы всё сотворить и всего лишь шестьдесят секунд, чтобы остаться с мыслями наедине и осознать ответственность за своё творение. Вы полагаете, этого времени будет достаточно?
      Священник смутился, а мужчина, так и не дождавшись ответа, медленно побрёл к машине. Я же принялся заново пересчитывать.
* * *
      Старенький форд, ворчливо поскрипывая рессорами, грузно остановился под небольшой тёмно-зелёной вывеской с изображением переплетающихся чешуйчатых гадов. Внутри оказалось многолюдно. Я встал в очередь за подслеповатой дамой, усиленно пытающейся разобрать перечень наименований на измятом клочке папиросной бумаги. Время от времени она выдавала варианты в виде несвязных слогов своей (ещё менее зрячей) спутнице стоящей впереди и та, хорошенько потормошив свою память, называла различные медицинские препараты, подходившие под это размытое описание. Предыдущие три пункта дались им легко, но на четвёртом они застряли намертво, что неудивительно. Этот злосчастный пункт скорее напоминал полёт чересчур осчастливленной пчелы, чем подобие букв алфавита и я, заподозрив, что вскоре могу оказаться их сообщником в расшифровке рукописи (а в том, что это была всё же рукопись, сомневались обе дамы), быстро отвёл взгляд.
      На лавочке для посетителей сидела молодая девушка с измотанным лицом. Её светло-розовая блузка свободно болталась на согнутых плечах, впалая грудь безразлично глотала воздух, а взгляд был прикован к полу. Рядом с ней, забравшись коленками на лавочку и беззаботно облокотившись на застеклённую витрину, девочка лет шести энергично водила по стеклу указательным пальцем, выбирая марку зубной пасты. Возле кассы послышалась какая-то возня и девушка с надеждой, которая быстро сменилась разочарованием, посмотрела в ту сторону, откуда только что грубо вытолкали молодого парня. Люди были озлоблены. Каждый из них торопился домой после тяжелого рабочего дня, вдавливающего их убогие жизни в землю намного сильнее, чем сила притяжения. А тут этот парень, который задерживает очередь, пререкаясь с женщиной в белом халате. И куда они только смотрят, ведь на окошке чёрным по белому написано, что скидка положена лишь тем детям, у которых выявлено заболевание последней стадии.
      – А если у вашей дочери только начальная стадия, то никаких скидок вам не положено! – грубо отрезала женщина за стеклом. – Лечите её полностью за свои деньги или ждите, пока она доберётся до этапа, на котором о ней позаботится государство.
      – Мы можем подать жалобу, – предложила вдруг неравнодушная женщина, вынырнув из очереди, в то время как парень, не отрывая растерянного взгляда от рецепта с больничной печатью, медленно отстранялся от стекла. Она схватила его за предплечье снизу, как будто поддерживая от падения и девушка, прибитая к скамье множеством незнакомых лиц, трепетно подскочила к ней, чтобы поблагодарить.
      – Оформление мы возьмём на себя, – оживлённо затараторила она, нервно схватив незнакомку за рукав.
      – Нам лишь нужны ваши паспортные данные для заполнения формы прошения и номер телефона, чтобы мы смогли сообщать вам о датах судебных заседаний, – добавила она и замерла, поскольку при упоминании паспортных данных женщина резко отдёрнула руку и насторожилась.
      Это означает, что придётся присутствовать на многочисленных нудных рассмотрениях данного случая в суде, который в итоге может растянуться надолго (для того чтобы завершить процесс необходимо собрать как минимум тысячу подписей и соответственно выслушать доводы как минимум тысячи людей). Да и где они соберут эту тысячу? Ведь их дочь только на начальной стадии. Кто кроме меня им поможет? Нет. Зря только время потеряю. Точно! Время. И как я могла забыть. Ведь все слушания проходят только в рабочие часы, а значит, придётся жертвовать не только собой, но и частью зарплаты, чего я никак не могу себе позволить. Мои дети, между прочим, тоже болеют. Конечно, не смертельной болезнью, а только страдают от повышенной температуры и всё же…
      Вместо того чтобы оставить свои контактные данные, она торопливо занесла их номер в крохотный блокнот, пообещала перезвонить вечером и выбежала не оборачиваясь, совсем позабыв о поджидавшем её месте в очереди, предусмотрительно оставленным за собой. Его хранил парень с огромным лоснящимся прыщом на подбородке, грозящим выпустить всё своё содержимое теперь уже на вьющиеся волосы ничего не подозревающей, впереди стоящей шатенки. Внимание парня было полностью приковано к презервативам за витриной.
      Делать было больше нечего, кроме как обречённо переглянутся. После этого им кое-как удалось оторвать от залапанного стекла девочку, которая никак не хотела с ним расставаться и выйти на улицу. Мне вдруг резко захотелось им помочь, но не потому, что было их жаль. Меня взбесило, что остальным было плевать. К сожалению, собственная болезнь невидимой петлёй обхватившая моё горло четыре года назад, принуждала стойко выжидать дальше. Я лишь успел заметить через окно, что после того как они вышли, свернули направо.
      – Чем могу вам помочь? – донеслось неожиданно сбоку, где ещё секунду назад всё было закрыто, а сейчас через небольшое оконце на меня взирала веснушчатая девушка, видимо, только что вернувшаяся с перерыва.
      Выхватив свой заказ и расплатившись, я быстро выбежал из аптеки, но было уже поздно. Их нигде не было. И всё же я решил повернуть направо и проехать по улице, временами посматривая на тротуар. В какой-то момент я чуть дольше обычного засмотрелся на толкущихся людей и…
      Удар. Крик тормозов. Парню на асфальте повезло, что я ехал очень медленно.
      Выскочив из машины, я увидел, как он пытается подняться, но пока безрезультатно. Рядом с ним всхлипывала девушка, пытающаяся ему помочь. Она мне показалась странной. В её глазах не было ни злости, ни ненависти, лишь покорное принятие случившегося (как будто подобное происходило в её жизни ежедневно) и слёзы, которых она стыдилась.
      – Это я виноват и возмещу вам все убытки, – выкрикнул я, осознавая, что ляпнул глупость, (поскольку денег у меня практически не осталось и практически здесь лишнее слово), которая, впрочем, успокаивающе подействовала на парня.
      Я подхватил его с левой стороны, девушка с правой.
      – Я отвезу вас в больницу.
      – Не стоит. Подвезите нас лучше домой, – уклончиво ответил он.
      – Я оплачу все необходимые затраты, не волнуйтесь, – постарался я успокоить их обоих, пока мы медленно ковыляли к машине.
      Вокруг нас уже начала собираться беспечная кучка любопытных людей, грозившихся вызвать полицию. Им всем хотелось продолжения. Но девушка, погрузившая парня в машину, сказала, что это лишнее. Она собрала некоторые вещи, оставленные на асфальте, схватила дочку и заняла место на заднем сидении. Впрочем, толпу не остановили её слова и кто-то, уж очень добросовестный всё-таки позвонил по короткому номеру.
      Я тронулся с места, стараясь поскорее скрыться от надоедливолюбопытных глаз и от скорого приезда полицейских.
      – Не стоит нам ехать в больницу. Это просто царапина, – говорил парень, корчась даже от лёгкого прикосновения к ноге.
      – Вам обязательно нужно в больницу, – твёрдо заявил я. – К тому же я обещал вам помочь.
      – Просто не понимаю, как я мог вас не заметить, – добавил я чуть позже и остановил машину, когда мы проехали достаточно, чтобы быть в относительной безопасности от полицейских.
      – Сейчас, только найду адрес, – проговорил я, выуживая из внутреннего кармана прямоугольную визитку, которая под лучами застенчивого солнца выглянувшего ненадолго из-за облаков, проявила на гладкой поверхности бледно красные цифры.