Даже небо

Когда твоя девушка внезапно исчезает и также неожиданно появляется спустя год, ты готов дежурить у её дома неделю, две, месяц. Забив на все дела, с раннего утра я пришёл в её двор и сел на скамейку. Как оказалось, надолго. Я сидел и смотрел в её окно на втором этаже. Плотные шторы наглухо закрыты. Я помню накрахмаленный материал этих тяжёлых штор. Алинка всегда забывала их прикрыть, когда раздевалась, и просила меня. Задёргивая шторки, я бросал взгляд на детскую площадку, где всегда сидели мамаши с колясками. Вот уж перед кем стесняться бессмысленно. Теперь на этой площадке сижу я, а вокруг кружат в хороводе голуби. Я сходил за семечками. Вернувшись, я обнаружил на своей скамейке молодую мамашу. Алинка у меня была блондинкой, а эта чёрненькая. Но Алинка осветляла волосы. У меня ёкнуло сердце. Я ведь не знал её натуральный цвет. Приближаясь к скамейке, я уже прокрутил в голове сценарий, в котором принимаю Алинку с чужим ребёнком. Но это была не она. Но лицо знакомое. Господи Иисусе, это же… Не помню, как зовут Алинкину подругу. Раньше мы в её компании пили пиво за углом, в зарослях, а теперь она сидит тут, с ребёночком.

– Привет, помнишь меня?

– Привет, Саша.

Господи, чего же она так стыдится? Ну залетела, с кем не бывает. Я был бы счастлив, если Алинка залетела. Но это я сейчас так думаю.

– Ты Алинку видела?

– Нет, – безразлично ответила подруга.

Она отвернулась, достала телефон и принялась покачивать коляску с младенцем. Ну и ладно. Я сел на другую скамейку. Голуби услышали хруст вскрытой упаковки семечек и ринулись ко мне. Спустя пять часов я снялся с места и пошёл домой. За углом я наткнулся на женщину в хиджабе. Её голова была прикрыта полностью – кажется, это у них называется «никаб». Увидев меня, мусульманка испуганно отшатнулась, как от какого-нибудь фээсбэшника. Взявшись за сердце, она перебежала на другую сторону улицы. Ну и дикий же народ. Понаехали.


Алинкины родители по-прежнему игнорировали меня. Когда она пропала, отец сразу дал понять, чтобы я её забыл и не тратил попусту время. Никаких объяснений. Никакой информации о том, что с ней случилось и куда она уехала. Мать так вообще меня не видела в упор. «Людмила Васильевна, здравствуйте!» – та, не замечая меня, просто проходила мимо с кирпичным выражением лица. Спустя год её мать сильно постарела и стала ходить с палочкой. На второй день моего дежурства во дворе я встретил Алинкиного отца. Тот хотя бы что-то отвечал. Я подбежал к нему:

– Сергей Михайлович, доброе утро.

– Что ты здесь делаешь? Я же тебе сказал, забудь Алину.

– Я просто хочу с ней поговорить. Мы ведь даже не расстались по-человечески.

– Откуда ты узнал, что она приехала?

– Моя мама работает в ФМС.

– И ты ждал её целый год? Саша, пойми, она теперь другой человек. У тебя шансов ровно ноль. Не мучайся. Забудь её. Я серьёзно.

– Вы можете передать, что я хочу с ней встретиться?

– Видишь ли, Саш, она запретила мне с тобой общаться. Она не хочет тебя видеть.

– Но что случилось-то, вы можете мне сказать?

– Я же говорю, она – другой человек.

– Мне нужно просто с ней поговорить. Поставить точку.

– Я спрошу её. Не ходи больше сюда, она сама тебя найдёт. Если, конечно, захочет.

Уходить я никуда не собирался. На площадке под окнами я больше не светился, а ждал Алину в зарослях, где мы когда-то курили с ней травку. Деревья ещё не распустили листву и оттуда была видна дверь её подъезда. Бревно, на котором мы сидели, лежало на том же месте. С тыльной стороны бревна я нашёл нацарапанные Алиной буквы «С+А». Она оставила эту надпись прошлым летом. Здесь так же было прохладно и сыро. В ту последнюю нашу встречу я принёс презерватив. Она сидела у меня на коленях ко мне лицом с широко раздвинутыми ногами. Завтра она с родителями улетает отдыхать на море в Турцию. В отель «всё включено». Всё включено, кроме меня. Мы хотели насытиться друг другом на прощание. Как оказалось, навсегда.


Что же с ней случилось? Неужели она в кого-то влюбилась в этом отеле? Да так сильно, что домой решила не возвращаться? В это было невозможно поверить. Эта версия нерабочая. Мы слишком сильно любили друг друга. Мы были счастливы, мы понимали друг друга, мы сошлись характерами, заботились друг о друге, вытворяли непристойности, жили без тормозов и комплексов. У нас было всё супер – с чего ей вдруг захотелось что-то менять? Тут у меня пробежал холодок по спине – та мусульманка в никабе – это была Алина! Вот что значат слова её отца, что она стала другим человеком… Твою мать! Её завербовали в Турции! Вот почему её родители скрывали всю правду. Где же она пропадала всё это время? Наверное, уехала в Ирак или Сирию. Через год вернулась. Была чьей-то секс-рабыней. Я закрыл лицо руками. Мною овладела ярость, сильно разбавленная бессилием. Ноги стали ватными, лицо исказилось гримасой отчаянья, губы задрожали, из глаз пошли слёзы. Я мычал от бессилия в ладони, пока воображение рисовало в голове грязный подвал с пыльными тряпками на полу, на которых лежала нагая Алинка. В помещение по очереди входили немытые бармалеи и овладевали моей Алинкой. Десять человек, двадцать. Им не было числа, они всё входили и выходили. А она лежала беспомощно, уставившись в потолок, и выводила взглядом буквы «С+А». А потом их всех расстреляли. Это был Саша, он уверенно шагал по развалинам и хладнокровно пускал из калаша очереди прямо в головы бармалеям, оставляя на стенах сгустки их мозгов. Он одевал Алину, поднимал на руки и нёс её на базу. Перед ними расступались русские ребята и сочувственно опускали свои глаза. Он сотрёт весь пережитый ею ужас своей любовью. Он её спасёт.


Из подъезда вышла женщина в никабе. Окинув двор взглядом, сверкнув солнечным бликом на своих чёрных очках, женщина двинулась по тротуару. Я помчался к ней.

– Алина?

Женщина от испуга отшатнулась в сторону. Она зачем-то закрыла лицо ладонью, хотя его итак не было видно.

– Вы обознались. Меня зовут Алия.

Это был её голос, голос моей Алинки.

– Алина! Я всё знаю. Что бы там не произошло, я приму тебя. Я ждал тебя.

– Что ты знаешь?

– Ты была завербована? Тебя спасли и вернули на родину?

– Алины больше нет. Забудь её… Прощай, да хранит тебя Аллах.

– Что ты несёшь? Какой Аллах!? Алинка, очнись! Всё кончено! Возвращайся к жизни, возвращайся ко мне! Я люблю тебя.

– Не приближайся! Ко мне прикасаться нельзя, я буду кричать.

– Не позволяет твоя новая вера? А если я ради тебя приму ислам?

– Ты в этом уверен?

– Дура! Мы созданы друг для друга! Какая разница какой мы веры? Мне плевать. Я люблю тебя, и ты любишь меня. Нам никто не может помешать, даже небо, даже Аллах.

Девушка замолчала.

– Алинка!

– Алия.

– Чёрт с тобой! Алия, нам нужно поговорить!

– Хорошо. Завтра родители уйдут, приходи после обеда.

Мама на работе узнала подробности. Алина получала в Турции специальную визу, но дальнейшее её передвижение было неизвестно. Перед встречей я был воодушевлён. Алина вышла на контакт, а значит, появилась надежда. Я провёл целый год в переживаниях и наконец-то настало облегчение. Всё это время мою душу грела её фотография на заставке мобильника. И короткое интимное видео. Я снова включил ролик. Я снимал её в момент блаженства. Алина лежала на кровати, раскинув золотистые волосы по красной подушке и потягивала от удовольствия руки. Тёмный сосок чуть выглядывал из-под одеяла. Её лицо появляется в кадре всего на три секунды, потом она закрывает ладонью объектив: «Не снимай».


Я позвонил в дверь. Алина снова была в закрытом одеянии. В её комнате вообще ничего не изменилось с тех пор. Из заправленной кровати торчала та самая красная подушка. Окно, которое она всё время забывала зашторить, было закрыто. Она села на стул, а я на краешек кровати.

– К чему этот маскарад?

– Я не должна показывать себя мужчинам.

– А то я ничего не видел! – я включил видео на мобильнике.

– Удали это! Пожалуйста, удали! Это большой грех для меня!

– Алиночка, у тебя нет греха перед Богом, потому что мы любим друг друга.

– Меня может видеть только муж.

– Всё так серьёзно? Но в нашей стране необязательно закрывать лицо.

– Ты не представляешь, насколько всё серьёзно.

– Знаешь, я не шутил, когда говорил, что приму ислам. Меня ничто не остановит.

– Ничто?

Я поднялся с кровати и сделал шаг в сторону Алины.

– Пожалуйста! Меня нельзя трогать!

И я обнял её. Алина заплакала. Я попытался снять её очки, но она схватила мою руку:

– Подожди… Я сама сниму… Но сначала хочу объяснить тебе кое-что.

– Расскажи, как ты с ним познакомилась?

– С кем?

– С вербовщиком. Он, наверное, был симпатичным? Такой жгучий южанин: щетина, модные шмотки, весь такой секси, да?

– Прекрати. – Она опустила голову.

– Извини. Это всё в прошлом и меня не заботит. Но как работают вербовщики? Как они гипнотизируют своих жертв?

– Мы отдыхали в отеле. За три дня до вылета родители взяли машину на прокат, и мы поехали в Каппадокию.

– А вы где отдыхали?

– В Алании.

– Понятно. Слева от Алании живут этнические турки, справа – курды. И вы поехали туда, где неспокойно?

– Нет, мы поехали в другую сторону. Не в этом дело. Мы выехали рано утром. В Каппадокию приехали к обеду. Уже через два часа отправились обратно. Спустившись с гор, мы выехали на длинную прямую трассу и попали в аварию. Сзади в нас врезалась фура и машину зажало между грузовиками. Машина была смята в гармошку. У мамы был перелом ноги. Родителей вытащили через лобовое стекло, а меня зажало на заднем сидении.

– И тут появился он, твой спаситель? У тебя было к нему чувство благодарности?

– Дослушай… Та фура, что в нас врезалась… Она загорелась. Меня пытались вытащить, но ничего не получалось.

– И... что было дальше? – Меня стал охватывать ужас.

– Когда отогнали переднюю фуру, огонь уже перекинулся на нашу машину. Пока крепили трос и пытались её вытащить из-под фуры, я уже горела…


Я прикоснулся к дужкам её очков. Сердце бешено колотилось. Медленно я снял с её лица очки. Левый глаз был слегка искажён ожогами.

– Когда меня вытащили, я уже была без сознания и умирала. Вертолётом меня доставили в Анкару.

Я снял с её головы никаб. Вся левая половина лица была изуродована огнём. Её милый носик был похож на сухофрукт, левый уголок губ был сдвинут в сторону, волосы над местом, где было ухо, отсутствовали. Оставшиеся волосы были коротко подстрижены. Теперь они были тёмно-русые.

– Через два дня я очнулась и моё состояние стабилизировалось. Маме наложили гипс.

Я стал снимать с неё хиджаб. Под ним было лишь нижнее бельё. Её плечи были сплошь повреждены следами сильного ожога, они затронули шею, левую грудь и частично правую, оставив нетронутым лишь тот самый сосок из видео. Остальные части тела огонь пощадил.

– Родители успели улететь нашим чартерным рейсом. Отец собрал на лечение деньги и вернулся через пару дней.

Я повернул Алину спиной. На затылке тоже не было волос, а вся кожа на спине была оплавлена и выглядела как сморщенная клеёнка. Алина повернулась ко мне:

– Ты сказал, что тебя ничто не остановит. Как тебе такое?

– Я-то думал, тебя насиловал отряд игиловцев! А тут вон оно что. Подумаешь, проблема.

– Ты сейчас серьёзно или придуриваешься? Я вообще-то урод!

– Слушай, ну носик тебе, конечно, лучше бы подправить, а остальное не так уж и страшно, – ко мне вернулось самообладание и специфическое чувство юмора на фоне пережитого стресса. – Короткая стрижка тебе идёт, между прочим.

– Саша, не нужно меня лишний раз подбадривать. Мне не нужна ни жалость, ни сострадание, я через такие ужасы прошла!

– А я серьёзно. Ты мне нужна. Вот когда ты просила меня принять ислам – вот тут я засомневался, вот это, я понимаю, проблема так проблема! Ха-ха-ха! – Я крепко обнял Алину, оторвал её от пола и стал кружить.

– Саш. На счёт ислама я не шутила.

– Что?!

– Я взаправду приняла ислам. Понимаешь, врачи мне спасали тело. Но душой никто не занимался, она больше не хотела жить в этом теле. После серии операций, уже на реабилитации, я хотела покончить с собой. Я лежала и планировала смерть, а за окном пел муэдзин... Аллах спас меня. Я его не предам.

– А можно мне обойтись без Аллаха, а?

– Саша!

– Ну ладно. А быть мусульманином трудно?

– Твой образ жизни особо не изменится. Только станешь чуть дисциплинированнее.

– И ты будешь в этом ходить по улицам? – я бросил презрительный взгляд на никаб. – А ноги? У тебя такие красивые ноги!

– Если тебе не будет стрёмно ходить с уродиной, я буду носить только платочек. Могу джинсы надеть. Это не проблема.

– Да, можно и в платочке. А потом сделаем тебе пластику. И выброси этот страшный хиджаб!

– Пожалуй, ты прав.

– Слушай… А нам что, теперь нельзя заниматься непотребствами, как раньше?

– А ты женишься на мне?

– После всего что было? Что за вопрос, конечно.

– Тогда можно. Ты же мой будущий муж. А с мужем можно делать всё.

– Давай сейчас? Мне нужно поскорее привыкнуть к новой тебе.

– Давай…

Я снова её закружил. Она засмеялась.

– Саша, мне больно смеяться, я ещё не привыкла.

– Ничего, со мной ты быстро восстановишь свою мимику!

Мы бухнулись на кровать.

– У тебя есть презерватив?

– Знаешь, я как-то не планировал сегодня.

– А я вообще никогда больше не планировала.

Я изобразил озадаченное лицо:

– Думаешь, у нашего ребёнка будет сушёный нос?

– Дурак!

– Не пойму, ты улыбаешься или нет? Этот новый рот...

– Щас получишь по яйцам!

– Вот! Это уже похоже на старую добрую Алинку! А то я уже засомневался, может мне не ту подсунули. А-а-а! Бо-о-ольно же!

– Давай быстрее, родители придут через пол часа. Мы успеем?

– Ну, блин, теперь мне понадобится больше времени, чем раньше.

– Ну Саш! Не смешно.

– Вот теперь я вижу, ты улыбаешься. Давай, когда ты будешь злой, ты будешь поворачиваться ко мне левой стороной лица, а когда доброй — правой?

Она повернулась ко мне левой стороной:

– А давай ты перестанешь чесать языком и приступишь к делу? Я так по тебе соскучилась.