Попутчики гл. 27 Рассказ отца Серафима продолжение

Рассказ отца Серафима.
(продолжение)
После прокуренной пивной, воздух улицы показался особенно свежим, чуть не сладким, если можно так выразиться. На ветках лип шелестела молодая листва. Со станции доносились гудки маневрового паровоза, расталкивающего по рельсам вагоны. Мы вышли на перрон, нашли свободную скамейку и уселись, в ногах поставив, красавец-чемодан.
Наблюдать за прохожими в ожидании чего-то нового, неведомого, в переломный момент жизни, да и просто наслаждаться свободой, рядом с влюблённой в тебя девушкой – это ли не счастье?
Перрон потихоньку стал заполняться отъезжающим и встречающим населением. Мимо прокатили тележку с почтовыми отправлениями. Неспешной, вальяжной походкой прошествовал железнодорожник, держа под мышкой свёрнутый жёлтый флажок. Вдалеке раздался гудок, пребывающего на станцию состава.
Дым, клубами валивший из паровозной трубы, мы увидели раньше, чем сам паровоз, на дымовом коробе которого красовалась большая красная звезда, а над ней большими белыми буквами, в чёрных угольных разводах надпись С.С.С.Р. Раздался свисток машиниста и поезд начал замедлять свой ход. Вдруг, состав резко дёрнулся, раздался истощённый женский крик, последовал ещё один рывок паровоза, но видимо, кто-то дёрнул стоп-кран. Паровоз дал реверс, отчаянно пыхнул паром и остановился, не доехав до конца. По перрону мимо нас, в сторону, где раздался женский крик, бежали люди. Примчался дежуривший на вокзале милиционер, придерживая рукой фуражку, ускорил шаг комендантский патруль.
Мы вытягивали шеи пытаясь разглядеть, что же произошло. Любопытство взяло верх, и я не выдержал.
- Ты тут посиди пока, Любаша,  а я сбегаю, гляну, что случилось? Я не долго, никуда не уходи и не с кем не заговаривай, я скоро.
Навстречу мне попались две женщины, видимо встречающие. Одна - пожилая, в тёмном жакете и шляпке. Вторая - значительно моложе, в крупной вязки пуловере, с перманентом.
- Гражданочки, - обратился я, - не подскажите, что случилось? От чего задержка?
Женщины охотно поделились информацией.
- Говорят, мужик какой-то под поезд попал. – отозвалась та, что постарше.
- Пьяный, говорят, был,  –  добавила  молодая, с перманентом на голове. – Зальют бельма с обеда - поезда не видят.
Я ускорил шаг. Недобрые предчувствия кольнули меня под самое сердце.
Из-под вагона, на брезенте, железнодорожники вытаскивали то, что осталось от бедного танкиста. Я сразу узнал его потёртый, перепачканный кровью френч.
Милиционер спорил с дежурным по станции:
- Протокол бы надо составить, для порядку…, опознание провести?
- А что тут опознавать? Я сам тебе его опознаю. Здешний он. На станции грузчиком работает, – тут начальник кашлянул в кулак и поправился, -  …работал. Нет у него никого, так что давайте сразу в мертвецкую. А причина?  Сам понимаешь, в подпитии был и бутылка при нём початая. Какого рожна тебе ещё надо? Каких тут виноватых искать? Сам виноват!
- Так для порядку… - робко возразил молодой страж порядка.
- Для порядку… - передразнил его немолодой, видавший виды железнодорожник. – Для порядка, ты тут поставлен, вот и сочиняй свои бумаги. Чай не впервой? Нет тут виноватых! Напишешь бумаги, занесёшь, я подмахну и шабаш – других хлопот хватает. Этих мертвяков за год, да не по одному…
Я, вдруг почувствовал  всё тяжесть пакета, лежащего у меня за пазухой. Он стал тяжёл, словно строительный, полновесный кирпич - последняя воля несчастного, старшего лейтенанта Гончарова, у которого я, волею судьбы или роковой случайности, стал душеприказчиком. 
         ***
Любаша всё так же сидела на скамейке, немного в пол-оборота, привалясь к спинке скамейки и я поспешил сообщить ей печальную новость.
- Танкист это. Наш танкист. Под поезд попал.- сказать «бросился», у меня не повернулся язык.
Тут Любаша схватила мою руку, из бирюзовых глаз её брызнули слёзы, и быстро, быстро, как умела только она зашептала:
- Прости меня, окаянную Ося, не получится у нас ничего. Запомни только одно, любила я тебя, всем сердцем любила, да видно не судьба,– она вдруг тяжело задышала, на губах выступила кровавая пена, – и ещё запомни, это всё север…
Она вдруг стала заваливаться на сторону, и я увидел, что левой рукой она зажимает бок, из которого торчала наборная рукоятка заточки. Бирюзовые искорки в Любкиных глазах начали гаснуть, руки безнадёжно повисли, точно крылья раненой птицы. Наш новый, красивый, добротный чемодан исчез, как будто его не было и в помине. 
-