Очаг

   Тому, кто пришел с холода и мокрого снега в тепло нет смысла читать поэмы, после напряжения слякоти бесчувственные стопы отнимают все внимание: их надо растереть, почувствовать пальцы, по очереди, когда большой оживает почему-то позже остальных. Тепло, ошметки тепла, драные, но сухие носки тепла - все что умещается в сознании. Терпкий пар вещей отрекающихся от влаги... сон, безликий, тяжелый, в то же время поверхностный, из лунки в лунку последних шагов.
   Странник, скиталец, когда же ты перевалишь хребет усталости и слова снова очнутся в тебе.
   Нет, первым проснется голод, приглуши его чем-нибудь, хоть христорадинкой, хоть размякшим схроном котомки.
   Стекло часов запотело с той стороны, да и зачем тебе время, тебе важен срок, когда отсыревшая спичка зашипит и вспыхнет, озаряя внутри что-то кроме просто существа. Глаза собаки, покорные в своей обреченности, огрызнутся упругостью воли, шальная усмешка разомкнет губы:
- Я жив, я есть, я в тепле!
   К очагу тебя все-равно не пустят, там ковер, его нельзя пачкать, там путник из кареты, он не промок, но тоже продрог, он листает книгу, не очень внимательно, чаще останавливая взгляд на танцующих языках пламени дров.
   Теперь и мне пора достать из котомки книгу, тщательно упрятанную от влаги, здесь плохо видно, но я угадываю главы. Тот путник, у камина, не подозревает, что читает ту же самую книгу и даже ту же главу.
    Мне даже не надо угадывать, ведь написал ее - Я.