Лесная столовая. Таёжные истории

 
 Тетеревиный ток образовался на старой вырубке, как раз на том самом месте, где когда-то столовались лесорубы. Довольно широкая  лесная дорога, по которой вывозили с делян спиленную древесину, местами заросла высоким бурьяном, некоторые же участки оставались чистыми. На одном из таких участков, где от дороги влево уходила едва заметная в молодом соснячке просека, возникло что-то вроде поляны, на которой лесорубы в свою бытность соорудили себе стол и скамейки, так сказать, срубили столовую из подручных материалов. В ход пошли и доски, и ящики, и пни. И почему-то тетеревам для тока именно это-то место и приглянулось. Место и в самом деле симпатичное. На некотором возвышении, в окружении сосенок-подростков, за которыми проглядывались тоненькие березки. И вот, вокруг этого самого обеденного стола затевали свои весенние свадьбы тетерева.

  Сюда к токовикам то подлетали, то пешим ходом прибывали невесты-тетерки на свидание. Ток этот, на 72-ом километре по Тулунскому тракту за речушкой с названием Адьба, я, как это чаще всего и бывает, нашел случайно, и пытался снять его на видеокамеру. Он того стоил. На небольшом пятачке собралось больше десятка токовиков, которые устраивали удивительное представление в естественных декорациях.

  Сигнал к началу спектакля подавали азиатские бекасы, которые еще по  темну начинали свои удивительные   свадебные полеты. В таёжной предрассветной тишине, где - то над головой в темноте небес,  раздается странный звук, похожий на блеяние барашка. В какой-то момент, этот далёкий таинственный и трогательный звук преображается - он повышается,  набирает энергии и стремительно несётся с высоты прямо на тебя, и при этом, безобидное  блеяние  каким - то  образом превращается в пронзительное тремоло, напоминающее вой "мессершмитта". Звук этот всё нарастает и стремительно приближается пока, наконец, не оборвётся у самой земли. Это бекасы играют свадьбы. Они с высоты резко сваливаются в пике и на сумасшедшей скорости несутся вниз, издавая своими хвостовыми перьями этот удивительный  звук, и только у самой земли ухитряются выйти из падения и лихо взмыть вверх, при этом  восклицают:"Тэк-тэк-тэк-тэк!" Видать, таким образом  женихи  демонстрируют свою удаль перед невестами. Их полёты  - это сигнал для косачей.
 
  Где - то на периферии тока, в кустарнике, раздавалось неуверенное журчанье молодого тетерева, затем вступал народ посолидней. Серьезные исполнители вначале пробовали голоса - как и положено серьёзным артистам перед ответственным выступлением.  Раздавалось зычное с едва заметным присвистом: чуш-ш-и-и-и... В ответ откликалось: чуш-ш-ш-и-и... А дальше всё это подхватывалось и неслось уже со всех сторон:  чуш - ш - ш -и! Чуш - ш - ш - и!
  После пробы голоса артисты приступали к исполнению своих партий:  бесконечному "рондо в  тетеревином стиле".

  Задрав хвосты, которые при этом превращались в белоснежные жабо, и приспустив крылья - фалды фрака, сновали, кружились и подпрыгивали, будто мазурку на балу отплясывали  бравые, краснобровые петухи. Благородные и великодушные - они, как и положено на рыцарских турнирах, вступали в поединки с соперниками. Но вели себя при этом  очень достойно, никогда не забывая о том, что они - благородные птицы, а  не хищные звери. В их птичьем племени  ценился талант, достоинство и благородство, а не злоба и сила.  Здесь  главное - сценическое представление - не драка! Как и положено в благородном собрании. Кавалеры  себя демонстрировали, они себя предлагали, они просто заходились в страстном бормотании своих любовных  серенад,  но при этом - были скромны и терпеливы, и галантны с дамами. Белый танец. Дамы приглашают кавалеров... 

  Мои попытки снять на видео этот спектакль дважды закончились неудачно. Оба раза я располагался слишком близко к токовикам, буквально в нескольких метрах - густые заросли молодого подроста, примыкающие к самой поляне, позволяли замаскироваться, буквально, рядом с птицами.  Но каждый раз, как только я включал камеру, мои артисты, мои исполнители,  отходили в сторону, исчезая с поля зрения. То есть, не то чтоб совсем исчезали, время от времени они появлялись, чтобы через какое-то время опять пропасть. То ли звук работающей камеры слышали, то ли светящийся глазок камеры замечали. Меня это конечно не устраивало.
 Вообще, снимать дикий мир сложно. Убить - намного проще.   И я, правду сказать, немало петухов взял на этом току. Но наступает время, когда убивать уже... рука не поднимается...

   В следующий раз я решил снимать с приличного расстояния, чтоб не пугать птиц, тем более, что камера дает возможность приблизить объект съемки. Метрах в 20 от центра тока, то есть от стола, в молодых сосенках  я просто поставил палатку, но поставил особым манером, можно  сказать, в укороченном виде. Палатка моя стояла на одном флагштоке - на переднем. Задняя же часть палатки, просто лежала на земле (палатки были ещё старорежимные). Конечно, места было маловато, но в общем, расположился я  не плохо. Укрытие замаскировал сосновыми ветками и стеблями сухой полыни, которая росла   тут же на дороге и, местами образовывала густые, непроходимые заросли.   Расположился я на пригорке и обзор для съемки был просто великолепный.  Я нашел место для съемки о котором можно было только мечтать.  Погода благоприятствовала - была тихая, безветренная, с морозцем - то, что мне надо.

   Было еще темно, но начали уже появляться первые признаки рассвета. Впереди, чуть внизу, еле угадывалась дорога с темными куртинами  сухой  полыни и серыми продолговатыми лоскутами не растаявшего снега. Сверху понеслись звуки отважно пикирующих лесных куликов, через некоторое время начали подавать голоса косачи. Один забормотал передо мной метрах в десяти - этот пел прямо на дороге, другой же зачушикал и забормотал, судя по всему, справа на прогалине. Слева на обочине дали о себе знать еще два. Видимо, они - то выходили на дорогу, то уходили с нее. Наконец подал голос и "главарь". Он появлялся позже других, площадка его располагалась возле самого стола и находилась в центре тока.

   Наступило чудное предрассветное время. Чудное - от слова чудится. Чудится, что видишь тетерева,- через некоторое время убеждаешься, что это просто сучок. Кажется, что видишь зверя, при том, видишь во всех подробностях: и голову видишь, и туловище, и лапы, так что даже трудно усомниться, а через какое-то мгновение глядишь - обыкновенный  выворотень. И только удивляешься, как можно было в этом  корневище, в этой коряге  зверя увидеть. И, тем не менее, это время, когда вот-вот все вдруг волшебным образом прояснится. Чуть задумаешься или заслушаешься - глядь, а уже и светло. Я приготовил камеру и напряженно вглядывался в сумерки, пытаясь рассмотреть ближнего от меня токовика, который, казалось совсем рядом, заходился от страстного бормотанья. 

  Нечеткие, снующие очертания тетерева должны были вот-вот проясниться и материализоваться в реальную птицу.

  Внезапно привычный музыкальный лад птичьего хора нарушил гортанный, полный ужаса сдавленный крик птицы. Послышалось хлопанье крыльев и какая-то возня.Отчаянный птичий крик вызвал в памяти детские воспоминания. Так кричала курица, которая падала с насеста в поросячью стайку, в хлеву. Сам хлев находился здесь же в избе, через сени. И надо было нестись стремглав, спасать бедолагу. У бабушки Горпины, в которой я одно время жил, куриный насест располагался как раз над поросятами. Другого места в тесном хлеву просто не было, поскольку там стояла ещё и корова. Так что, иногда нам удавалось спасти перепуганную сильно замусоленную курицу, а иногда, и - нет. Бабушкины свиньи были большими охотниками до  курятины.

  Что-то происходило на пятачке "главаря". Первая мысль была о том, что дерутся петухи, но наступившая тишина принесла с собой какую-то тревогу. Птицы перестали петь. Хлопанье крыльев продолжалось, как казалось, очень долго, и было в этом хлопанье что-то неуместное и безнадежное в предрассветной, внезапно возникшей тишине.

  Через какое-то время возня у столика прекратилась, неподалеку в кустах забормотал, но тут же затих, словно, устыдившись своей бестактности,  тетерев. Ток замолчал... Некоторое время я еще сидел в надежде, что птицы подадут голоса, но напрасно. Тетерева покинули свадебное токовище.

  Как это и бывает, неожиданно рассвело. Стало понятно, что ничего путного снять уже не получится. Я выбрался из укрытия, собрал свои причиндалы (камеру, раскладной стульчик, фонарик, ружьё) и побрел к машине, которую оставил метрах в двухстах на дороге.

  Машина моя стояла  с другой стороны тока, так что обратный путь пролегал мимо места ночного происшествия. Дойдя до столика, я решил осмотреть площадку, где токовал "главарь".

  В самом центре пяточка, на чистом и вытоптанном месте, я нашел кучу тетеревиных перьев, метрах в трех-четырех нашел еще одну  кучку, несколько поменьше.  А дальше образовалась перьевая дорожка, которая вела в  густой, поросший молодым подростом  осины и берёзы, подлесок. В том месте, где дорожка вышла на нерастаявший снег, был хорошо виден лисий след и справа от следа, по сыпучей снежной крупе, кумушка заметно чертила своей, видать, не такой лёгкой для неё, ношей. Всё прояснилось, всё стало понятным. И полный ужаса предсмертный крик огласивший таёжную округу, и отчаянное, бесконечно долгое хлопанье крыльев где - то совсем рядом на поляне - всё это явилось результатом удачной охоты голодного, а потому и беспощадного хищника. И мне привелось стать свидетелем этой охоты, этой драмы, развернувшейся на лесной поляне.

 О чем можно думать, плетясь утром после бессонной ночи по весенней неприбранной тайге?.. Я думал о том, что лиса испортила мне съемку и о том, что она устроила себе обеденный стол, как раз на месте где обедали лесорубы.

  Лиса повадилась сюда не впервой, я это заметил сразу, как только пришел на ток: в зарослях полыни, прямо на дороге валялись разбросанные тетеревиные перья. Ну, в бурьяне - это ладно, подкралась - поймала. Но как попался ей в зубы "главарь" на чистой и ровной полянке - этого я понять не мог. А впрочем, все мы мужики одинаковы: затокуешь,распушишь перья, запоешь серенады - и попадешься, как миленький, на ровном месте.
 

г. Братск
Октябрь 2004 г.