Мухи

В сущности, это бессилие, которое невозможно сломить, не особо то возможно и контролировать, да и унять. Ничего с этим сделать. Но, когда оно приходит внутри становится так легко. И бесполезно. Сказать бы даже что пусто и темно.
Да, здесь так темно, как не было и раньше.
Желание. Умирает, хоть и временно, но угасает столь неумолимо на своем маленьком пляже под палящим солнцем чего-то… Чего?
Это мне.
Мухи не дают сказать. И не дают мне здраво мыслить. Мухи – совсем не рассудить их. Ничего.
Мигают мне с потолка и по очереди одна за одной плюются.
Каждая подлетит и спросит: «Куда ты идешь?», а я смеясь почти всякой, медленно отвечаю:
«Слушай, я точно не знаю…» И добавляю спустя паузу, глотая слюну: «Но надеюсь на том конце меня точно либо же вырвет, чтобы я мог избавиться от этой легкости, либо же я вовсе перестану что-либо чувствовать. По правде, я бы хотел просто смеяться. Но не от бессилия. Только не от него. Хоть от рассказов кассет. От пребывания самой кассеты. Но не от бессилия.»
На этом наш разговор прекращается. Она пошумит у меня над левым глазом, чуть фыркнет, вновь разучится говорить на моем языке и последует вновь до потолка все моей же квартиры.
«Чувствует себя больше дома, чем я.» Из этой фразы вырождается глупая жалоба. Но это только собственная вина. Кто-то мне говорил, что все почти остается только нашей виной. Я думаю, мне было бы противно это проверять на себе. Но это ведь ничего не меняет. Во всяком случае, я все равно однажды так и поступлю. Просто не буду знать этого.
Впервые слова кажутся такими простыми. Ничего лишнего. И дальше бы так.
Но все от одного бессилия.
Досадный мотив, но это преследует меня довольно долгое время, если не сказать, что постоянно. Не стоит на себя обижаться.
Еще успеется.

В целом, в этом есть даже нечто наплевательское, но оттого не менее умиротворенное. Вопрос: В чем?
В дрожании рук, вялости связок холодной шеи и слепленное вдвое глазах.
Но и это не мои правильные ответы. Если бы знал, не был бы здесь.

Одна песня о чьей-то усталости порождает несколько строк об этой усталости. Так хочется перескочить с одного на другое.
Это привычка бывает губительна, когда пытаешься говорить прямо, слушать или молчать.
Молчать с места на место.
Интересно, мухи научат меня?
Не похоже, что они способны ответить. Хотя бы потом.
Триумф на своем странном пути или маленькое откровение? И к чему всегда эти вырванные от себя фразы? Пойми, что они до сих пор не научились сшивать все воедино.
Хм… хоть в чем-то мухи обошли человека.
Расстояние от моих глаз до собственных слов превращается в нечто, что хотелось бы измерять километрами, но на деле являющееся просто бессилием.
Руки не пишут и язык не хочет говорить, что это нечто большее.
Не хочет. Я его понимаю.
Все еще сложно быть собранным, хоть и кажется, будто сейчас я все отпускаю. Сложно даже сохранять видимость.
Все утекает. «Все». Это приятное «все».
Может быть, это не то, что другие заслуживают от меня, ведь все любят крики. Пронзительные, чувственные и временно небесполезные.
Все любят крики. И даже ты, не скрывай.
Утешает, да, порой правда и утешает, что они останутся в моей собственной уютной истории на пару лет, но потом. Все потом.
Утекает.
Внимательные. Жидкие. И маленькие.
Мухи.

Моя спина от меня сбегает наконец. Да, правда, не выдерживает. Я слишком полюбил и до сих пор люблю эти тягучие слова, как склеенные странным образом кассеты.
Не прекращаются.
Единственные мухи остаются слушать их до самого конца.
Пусть. Так и назовем.