Радость моя...

В жизни каждого человека бывают события, необъяснимые с точки зрения формальной логики. Происходит такое, а сам герой и окружающие с восхищением или в ужасе вздыхают: мистика! А давайте представим, что "мистика" тут совсем ни при чем, а объяснением таких событий могут стать не открытые до сих пор законы физики, которым их "неоткрытость" нами никак не мешает работать! Мне вообще представляется, что наибольшая часть того, что всуе поминается как Божье проведение, есть ни что иное как эти самые законы. И молитвой с постом, любой иной работой, действием или бездействием мы не Бога упрашиваем что-либо сделать для нас, а изменяем себя. И если изменяем успешно, правильно работаем, то получаем просимое, а поступаем неверно - получаем то, что получаем. Не противоречит такая теория и существованию темных сил, столь неотъемлемых в случае признания наличия светлых.
 На этой странице, если повезет, я буду ещё приводить истории из собственной жизни, ярко иллюстрирующие сказанное. Сегодня же поступлю иначе: я приведу полностью рассказ, написанный необычайно интересным человеком, не склонным вообще-то к мистике совершенно. Да вы все вполне можете познакомиться с ним гораздо ближе: Николай Крассиков имеет страницу на ФБ, а помио неё является обладателем невероятного по объёму жизненного опыта, колоссального запаса историй и рассказов и неистощимого оптимизма и жизнелюбия!

Николай Крассиков.
"Христос воскресе, радость моя!"
Читайте. Рекомендую!

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ, РАДОСТЬ МОЯ!

Хотите – верьте, хотите – нет, но дело было так:
Холодной и безрадостной выдалась осень 1941 г. Рабоче-крестьянская  красная армия откатывалась, отходила, отползала на восток, в упорных боях теряя бойцов, но продолжала изматывать врага в смертельных схватках. Фронт постепенно стабилизировался и, наконец, встал. Наступило равновесие сил, вернее, их отсутствие.
На южном направлении рубеж обороны проходил по Наре, чьи высокие берега, изрытые воронками бомб и снарядов, напоминали лунный ландшафт. Красными от крови стали воды реки, но люди продолжали убивать друг друга. Десант Пятой воздушной армии, сброшенный у деревни Папино, был полностью перебит немцами еще в воздухе, а других резервов, чтобы переломить ситуацию, у командования не осталось.
В один из ноябрьских дней, в разрушенное село в прифронтовой зоне въехал замерзший  армейский внедорожник, потерявший не только цвет, но и форму от налипшей грязи. Сидевший за рулем унтер-офицер Ш. с нетерпением, ждал, когда пассажиры выйдут из машины, и он сможет приложиться к припрятанной под сидением фляге со шнапсом. Капитан-танкист Ф. и командир саперного батальона майор Р.  Долго топали ногами, чтобы восстановить кровообращение, потом огляделись. Обугленные бревна на месте сожженных домов, поваленные изгороди, занесенные грязным от копоти снегом, совсем не располагали к отдыху.
 «Веселенькое место ты выбрал для пикника, Отто, - обратился майор к танкисту. – Если бы я не изучил тебя за годы нашей дружбы в Гейдельберге, то мог бы подумать, что у тебя не все в порядке с головой».
«Конечно, это не юг Франции, Курт, - отозвался Отто, - но и здесь можно найти местечко, чтобы без помех пообщаться. Сколько лет мы с тобой не виделись? Пять – шесть?»
«Больше, почитай все восемь после окончания университета. Здесь поблизости есть русская кирха – идеальное место для того, чтобы укрыться от ветра и вспомнить славные студенческие годы. Вилли! – капитан окликнул водителя ».
 Унтер, чертыхаясь про себя, но с угодливым выражением солдата, готового выполнить любой приказ начальства, на обмороженном лице, вывалился из вездехода и извлек из багажника сумку с провизией. «Все как вы приказали, господин капитан!» сказал он, стараясь дышать в сторону.  «Приятного аппетита, чтоб вы подавились!»  добавил он, последнее, впрочем, про себя. Изобразив неудачную попытку щелкнуть каблуками, он вприпрыжку удалился к машине и заветной фляге, а друзья направились к небольшой каменной церкви, казалось,  вросшей в землю и по окна занесенной снегом. Несколько проломов, оставленных снарядами, пробитая каска и россыпь гильз свидетельствовали о том, что русские ее использовали как огневую точку.
«Проклятые русские свиньи, - выругался капитан. – Для них нет ничего святого».
«Это не русские, Отто, это жидовские комиссары и красные фанатики, готовые защищать своего фюрера Сталина.  Они способны поставить пулемет  даже на могиле родителей» - глубокомысленно отозвался Курт, разглядывая стены церкви, сохранившие остатки росписи.

Последующие полтора часа приятели провели в неторопливой беседе под датскую ветчину и бутылку «Мартеля»,  привезенную Отто из Франции, где он провел короткий отпуск после того, как его полк потерял почти половину личного состава и две третьих танкового парка. Захмелев, Отто начал жаловаться на варварскую русскую погоду,  отсутствие дорог и глупое упрямство русских, не признающих очевидный факт, что войну они уже проиграли.
«В чем дело,  Курт? Почему они продолжают сражаться? Ведь это бессмысленно! - Последнее слово Отто повторил несколько раз. – Ведь  ты прослушал курс славянских языков, знаешь их культуру… Может, это их русский Бог им помогает? Вот этот седой джентльмен в длинном пальто?» Отто ткнул бутылкой с остатками конька в угол, где из-под битого кирпича выглядывала икона.  «Если  так, то я сейчас это живо исправлю».  Пошатываясь,  Отто направился к иконе, с трудом извлек ее из-под завала и постарался утвердить на ящике для снарядов. «Прочти, что здесь написано – сам я в русском не силен».
Курт протер заиндевевшие очки, придававшие ему почти профессорский вид, и тоном под стать очкам сказал: «Это не Бог, Отто, это их русский святой Се-ра-фим». Варварское слово далось ему нелегко и потребовалось подкрепиться очередным глотком  коньяка.
«Русский? Отлично! Вот он мне и ответит за все». Отто полез в карман кителя. «Свой люгер я оставил в машине, но для святого сойдет и маузер». Отто помахал мелкокалиберным пистолетиком, с которым не расставался никогда, и без предупреждения выстрелил.  В тишине зимнего храма выстрел прозвучал оглушительно громко, от неожиданности Курт даже выронил вилку, которой старался извлечь из банки остатки ветчины.
«Черт побери, Отто, ты тоже становишься варваром в этой варварской стране! Что тебе дался этот святой? Еще не настрелялся по русским? »
«Нет, Курт, это личное».  Отто учел свой первый промах и снова выстрелил. Пуля, взвизгнув, отрикошетила  от кирпичей и ушла вверх, под разрушенный свод храма.
«Надеюсь, что из пушки ты стреляешь лучше, иначе плохи твои дела», - сказал Курт, но Отто не оценил шутку. Хмель медленно сползал с него, уступая место холодному бешенству, как перед танковой атакой. Раз за разом он нажимал на спуск и только последним выстрелом зацепил икону.
«Отлично!»

Курт зааплодировал  ладонями в теплых перчатках.  «А теперь сядь и выпей русской водки за победу немецкого оружия ».
Но Отто, казалось, не слышал. «Ты знаешь, Курт, что я был лучшим стрелком на курсе и не этому бородатому русскому разубедить меня в этом».  Вогнав новый магазин в маузер, Отто прицелился и плавно нажал на спуск. Икона немедленно отозвалась каким-то странным звуком, похожим на звук оборванной струны.
«Вот так-то, дедушка» - пробормотал Отто и опять прицелился. Раз за разом пули ложились в икону, но лик святого оставался невредим. Наконец, расстреляв все патроны, Отто успокоился.«Все, нам пора. Будем считать, что русский пикник удался».

Когда Отто вышел из храма, то первое, что он увидел – это ноги Вилли, торчавшие из сугроба, забрызганного чем-то красным. А последнее – бородатого мужика в грязном овчинном тулупе, неторопливо перезаряжавшего карабин к98, всего час назад покоившийся на заднем сидении их машины. Он еще успел выхватить маузер и нажать на спуск, запоздало вспомнив, что все патроны расстрелял в Се-ра-фима. И сразу все кончилось.
 А Курт, оглушенный ударом приклада по голове, очнулся в партизанском отряде,  потом был переправлен через линию фронта в штаб армии, где дал ценные показания об обороне немцев. Это спасло ему жизнь, он даже вернулся в Германию после войны, но до конца жизни ему снился партизан с лицом Се-ра-фима и звучали  странные слова: «Христос Воскресе, радость моя!»
 Икона Святого Преподобного Серафима Саровского ныне находится в храме преподобномученицы Елисаветы, что в г. Белоусово, Калужской области. Я лично насчитал в ней двадцать две пробоины от пуль. Лик святого остался невредим.