Русская комедия великой княгини - действ. III

Действие третье – «положения высшего порядка»

Действующие лица:
Те же и:
Александр Иванович Шувалов – граф, начальник Канцелярии тайных розыскных дел, камергер,

а также дамы и кавалеры, придворные двора Её Императорского Величества.

Открывается занавес – на сцене апартаменты двора Великого князя.

 Второе действие подвело сюжет пьесы к кульминации. А поскольку пьеса  эта – комедия, а не мелодрама, то в кульминационной сцене помимо главной героини участвует и комический угнетатель – главная надзирательница.
«Чоглокова, вечно занятая своими излюбленными заботами о престолонаследии, однажды отвела меня в сторону и сказала: "Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно". – на этом закончился второй акт.
Итак, действие продолжается: Екатерина-мемуаристка  в мельчайших подробностях излагает продолжение этого разговора:
«Я, понятно, вся обратилась в слух; она с обычной своей манерой начала длинным разглагольствованием о привязанности своей к мужу, о своем благоразумии, о том, что нужно и чего не нужно для взаимной любви и для облегчения или отягощения уз супруга или супруги, и затем свернула на заявление, что бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правил. Я дала ей высказать все, что она хотела, не прерывая, вовсе не ведая, куда она клонит, несколько изумленная, и не зная, была ли это ловушка, которую она мне ставит, или она говорит искренно».
Вот так раз! Видимо, весьма длинная сентенция надзирательницы Чоглоковой посвящается «положениям высшего порядка», коими, оказывается, являются совсем даже не верность узам супружества, а некие «исключения из правил». Но Екатерина давно уже не тот наивный подросток, которым она была восемь лет назад, приехав в Россию. Она уже прекрасно ориентировалась в приемах елизаветинских придворных ставить друг-другу подножки, устраивать засады и ловушки. Поэтому она настороже, но Чоглокова продолжает:
  «Пока я внутренне так размышляла, она мне сказала: "Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь не отдали предпочтения: предоставляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то избранник ваш последний".
Упс! Ну прямо по Чехову: «Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству!». Из соображений высшего порядка, которые, видимо, имела также и сама высшая Справедливость (т.е. Елизавета), пора было заканчивать эту комедию с зачатием наследника престола от Наследника престола Петра Фёдоровича, а пользоваться теми, кто ближе – будь то Салтыков, или же Нарышкин.
При этом Чоглокова, как комический персонаж, демонстрирует полную неосведомленность, что у Екатерины уже давно связь с Сергеем Салтыковым, и что недавняя неудачная беременность возможно была результатов этой связи.
Но здесь позвольте вернуться немного назад и вспомнить, как, собственно, началась эта связь. В «Записках», как помнится, сказано: «Я уже несколько времени замечала, что камергер Сергей Салтыков бывал чаще обыкновенного при дворе. … Его частые посещения должны были иметь какие-нибудь скрытые цели…».
И далее было сказано: «Во время одного из этих концертов Сергей Салтыков дал мне понять, какая была причина его частых посещений. Я не сразу ему ответила; когда он снова стал говорить со мной о том же, я спросила его: на что же он надеется? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал; я ему сказала: "А ваша жена, на которой вы женились по страсти два года назад, в которую вы, говорят, влюблены и которая любит вас до безумия, - что она об этом скажет…», ну и т.д.
Что же получается? Недавно женатый молодой повеса назначается камергером ко двору Великого князя – Наследника, и, не теряя попусту время, начинает практически сразу обхаживать его жену, рисует ей «полную страсти картину счастья», ну и нести прочую чушь, присущую букетно-конфетному периоду ухаживания.
Но позвольте спросить, а что Сергей-камергер не мог соблазнить кого-нибудь попроще? Зачем он, будучи женатым, да еще «прекрасным, как день», замахнулся, так сказать, на саму Великую княгиню, за которой к тому же неотступно следил целый штат лакеев и камеристок во главе с Чоглоковыми?! Неужели он был настолько страстно влюблен в Екатерину, что не мог удовлетвориться кем-нибудь из её фрейлин? Я вас умоляю, конечно же мог!
Но он появился при «малом» дворе уже через семь лет, как Екатерина была замужем за Петром Фёдоровичем. Не будем вдаваться в причины их до тех пор бездетного супружества. Факт налицо – все это время цель её пребывания в России не была реализована в наследнике Династии!
И тут Екатерина рисует картинки комического унижения надзирателей Чоглоковых, ну и прочее, что превращает ухаживания Салтыкова в череду комических куплетов. А тут еще нарисовывается такой персонаж, как Лев Нарышкин, от шуток которого у великосветской молодежи животики подводило. И вот вам, наконец, вершина этого парадиза – выбирай, мол, Екатерина, кого хочешь из этих двоих, ну его к бесу этого мужа полудурка!
Но почему, позвольте спросить, к Екатерине был приближены Сергей Салтыков, да и Лев Нарышкин тоже? Ну это мы уже излагали в очерке «Был ли император Павел I Романовым», но можем коротко повториться.
По материнской линии – линии той самой княжны Марии Салтыковой-Голицыной, - закадычной подруге еще принцессы Елизаветы, - был Сергей настолько же Романовым, насколько законный супруг Екатерины - Петр. Мало того, Романовы и та ветвь рода Салтыковых, к которой принадлежал Сергей свет Васильевич, имели по женской линии единого предка – боярина Ивана Шестова. Именно на дочерях Шестова были женаты Федор Романов – отец первого царя-Романова, - и пращур ветви рода Салтыковых – окольничий Михаил Михайлович Салтыков.
Ну а Нарышкин Левушка за каким таким делом появился здесь? Ну с этим еще проще: он - двоюродный внучатый племянник царицы Натальи Кирилловны – бабушки императрицы Елизаветы, соответственно троюродный брат последней, - пусть и не кровный Романовым, но свой, что называется, родной человек никогда не будет лишним.
Итак, Екатерине самой надзирательницей Чоглоковой был предоставлен выбор, от кого зачать ребенка. Будь то Сергей Салтыков – родится кровный Романов, пусть и по линии родной сестры Федора Никитича Романова – пращура всех Романовых-царей. А если согрешит Екатерина, но в интересах «высшего порядка», с Львом Нарышкиным – тоже неплохо, близкое родство также обеспечено.

Но вернемся в самой комедии, ведь она продолжается!
Далее Екатерине приходится изворачиваться под натиском озабоченной вопросом престолонаследия Чоглоковой:
«На это я воскликнула: "Нет, нет, отнюдь нет!" Тогда она мне сказала: "Ну, если это не он, так другой наверно". На это я не возразила ни слова, и она продолжала: "Вы увидите, что помехой вам буду не я". Я притворилась наивной настолько, что она меня много раз бранила за это как в городе, так и в деревне, куда мы отправились после Пасхи».
Ну здесь без комментариев – комические надзиратели, согласно законам пьесы, находятся в неведении того, что уже давно случилось, а героиня играет в невинность…
         «В течение мая месяца у меня появились новые признаки беременности. …Петров день был отпразднован, как всегда. На следующий день я почувствовала боль в пояснице. Чоглокова призвала акушерку, и та предсказала выкидыш, который у меня и был в следующую ночь. Я была беременна, вероятно, месяца два-три».
         Таким образом, увещеваниями ли Чоглоковой, или самостоятельно, Екатерина практически решала вопрос престолонаследия. Но, увы, пока безуспешно, хотя предшествующие этой цели интимные действа совершались ею, видимо, регулярно.
         После очередной неудачной беременности Екатерины на сцене на короткое время появляется императрица: «Императрица пришла ко мне в тот самый день, когда я захворала, и, казалось, была огорчена моим состоянием».

         Однако, а что же законный супруг, ведь он должен же быть где-то рядом?
         Оказывается, он находится поблизости, но совсем не принимает участия в страданиях героини: «В течение шести недель, пока я оставалась в своей комнате, я смертельно скучала. Все мое общество составляли Чоглокова, и то она приходила довольно редко, да маленькая калмычка, которую я любила, потому что она была мила; с тоски я часто плакала. Что касается великого князя, то он был большей частью в своей комнате, где один украинец, его камердинер, по имени Карнович, такой же дурак, как и пьяница, забавлял его, как умел, снабжая его, сколько мог, игрушками, вином и другими крепкими напитками, без ведома Чоглокова, которого, впрочем, все обманывали и надували».
         Так и должно быть в классической комедии – общество нелюбимого супруга-рогоносца  должны составлять такие же как он дураки и пьяницы.

         И тут опять случился пожар. На сей раз загорелся московский дворец императрицы. Напомним, что действие пьесы в третьем акте в основном происходит в Москве, где в то время большинство дворцовых зданий были выстроены из дерева. Однако это не первый пожар, который довелось видеть Екатерине в России, поэтому она ведет себя вполне уверено и спокойно.
          «1 ноября этого года, в три часа пополудни, я была в покоях у Чоглоковой, когда ее муж, Сергей Салтыков, Лев Нарышкин и многие другие кавалеры нашего двора вышли из комнаты, чтобы пойти в покои камергера Шувалова, дабы поздравить его со днем его рождения, приходившимся в это число.
   Мы с Чоглоковой и княжною Гагариной болтали все вместе, как вдруг в небольшой молельной, находившейся поблизости от комнаты, где мы были, послышался какой-то шум и показались двое из этих господ, которые нам сказали, что им нельзя было пройти через зал дворца, так как там загорелось. Тотчас я пошла в свою комнату, и, проходя по одной передней, я увидела, что угловая балюстрада большого зала была в пламени. Это было в двадцати шагах от нашего флигеля; я вошла в свои комнаты и нашла их уже полными солдат и слуг, которые брали мебель и уносили все, что могли».
Однако чем же описание этого пожара может быть важным для хода пьесы. Что ж, почитаем далее: «Императрица потеряла в этом пожаре все, что привезла в Москву из ее огромного гардероба. Я имела честь услышать от нее, что она лишилась четырех тысяч пар платьев и что из всех она жалеет только платье, сделанное из материи, которую я ей послала и которую я получила от матери».
Вот оказывается откуда пошла гулять по историческим трудам байка, что императрица Елизавета имела такое громадное количество платьев! Да, чего только не скажет одна женщина другой, чтобы похвалиться гардеробом, да еще когда он сгорел!? Но вот же императрица продолжает вершить высшую справедливость – она, видимо, искренне жалеет о сгоревшем платье, материю для которого получила в подарок от Екатерины.
Другое важное открытие касается Наследника престола Петра Фёдоровича.
«Этот пожар натолкнул на открытие, которое сделал Чоглоков. У великого князя в его покоях было много очень больших комодов; когда их вынесли из его комнаты, несколько открытых или плохо закрытых ящиков представили глазам зрителей то, чем они были наполнены.
Кто бы поверил, что эти ящики содержали не что иное, как громадное количество бутылок вина и крепких настоек; они служили погребом Его Императорскому Высочеству. Чоглоков рассказал мне об этом; я ему сказала, что не знала этого обстоятельства, и сказала правду: я ничего об этом не ведала, но видела очень часто и почти ежедневно великого князя пьяным».

Ну то, что Великий князь с детства был знаком с крепкими напитками, мы видели еще в прологе комедии. Но вот ведь он продолжает ими злоупотреблять в такой важный период супружества, когда и его, и Великую княгиню понуждают дать династии наследника! И, позвольте спросить, кто тогда является автором неудавшихся беременностей, когда Екатерина «видела очень часто и почти ежедневно великого князя пьяным»?
Не мудрено, что все происходящее привело Екатерину к душевному кризису. Вот как она описывает свое состояние в один из дней пребывания в Москве:
«Скука, нездоровье, телесное и душевное беспокойство моего положения нагнали на меня на весь день большую ипохондрию. Я провела его вдвоем с Чоглоковой; поджидая тех, кто не пришел, она каждую минуту говорила: "Вот как нас покидают". Ее муж обедал не дома и увез с собою всех. Несмотря на все обещания, данные нам Сергеем Салтыковым, улизнуть с этого обеда, он вернулся только с Чоглоковым. От всего этого я была зла, как собака».

Здесь следует вспомнить, что сии «Записки», запечатанные в пакете и обнаруженые после смерти Екатерины-императрицы, имели адресную надпись: «Моему любезному сыну …». Не известно, дочитал ли сын Павел I записки своей матери до этого места, но лучше бы он не знал, как его дражайшая матушка была «зла, как собака», ожидая своего сердечного друга с мужской пирушки.

Тем не менее действие комедии продолжается и достигает кульминации – т.е. полного сумбура в отношениях её героев. Но прежде героям нужно обрести новое жилье после постигшего их несчастья в виде сгоревшего дворца.
«После пожара мы оставались в доме Чоглоковых около шести недель, и так как, гуляя, мы проходили часто мимо деревянного дома, расположенного в саду близ Салтыковского моста, принадлежавшего императрице и называвшегося "архиерейским" домом, потому что императрица купила его у одного архиерея, то нам вздумалось просить императрицу, без ведома Чоглоковых, разрешить нам жить в этом доме, который, как нам казалось и как говорили, был более удобен для жилья, нежели тот, в котором мы находились. Наконец, после многих хождений туда и сюда мы получили приказание переехать на житье в "архиерейский" дом».

Благодаря этой  ремарке, местоположение героев пьесы очень легко идентифицировать на карте современной Москвы. Ведь и сейчас через реку Яузу в Басманном районе перекинут довольно изящный пешеходный мостик, называемый Салтыковским. Это конечно же новый мост, но сооружен он на месте старинного моста, носившего то же название, да и вся эта местность вдоль реки принадлежала  ранее роду Салтыковых. Но вернемся к действию пьесы.

«Наконец, нам позволили ехать в Люберцы. Здесь мы считали себя в раю. Дом был совсем новый и довольно хорошо устроенный; в нем танцевали каждый вечер, и весь наш двор здесь собрался. Во время одного из этих балов мы видели, что великий князь был долго занят разговором на ухо с Чоглоковым, после чего Чоглоков казался опечаленным, задумчивым и более обыкновенного замкнутым и хмурым».
Наверное главный надзиратель за великокняжеской четой озабочен тем же, чем и его хлопотунья супруга – посему и задумчив более обыкновенного? Оказывается, отнюдь нет!
«Сергей Салтыков, видя это, а также, что Чоглоков необычайно с ним холоден, подсел к девице Марфе Шафировой и постарался узнать через нее, что это могла быть за непривычная дружба у великого князя с Чоглоковым. Она ему сказала, что не знает, что такое, но она догадывается, что это могло бы быть, так как великий князь несколько раз ей говорил: "Сергей Салтыков с моей женою обманывают Чоглокова неслыханным образом, тот влюблен в великую княгиню, а она его терпеть не может. Сергей Салтыков -- наперсник Чоглокова; он его уверяет, что старается для него у моей жены, а вместо того старается у нее для себя самого, а та охотно выносит общество Сергея Салтыкова, который забавен; она пользуется им, чтобы делать с Чоглоковым что хочет, а в душе издевается над обоими; надо разуверить этого беднягу Чоглокова, мне его жаль, надо ему сказать правду, и тогда он увидит, кто из нас двоих ему настоящий друг: жена моя или я».

Находчивый Сергей, видя, что назревает нежелательная для его отношений с Екатериной интрига, решил выведать подробности у самого надзирателя и, конечно же добился своего:
«Сергей Салтыков столько раз подходил к нему со всех сторон, что вырвал у него признание относительно разговора, который у него только что был с великим князем. Конечно, нельзя было ожидать того, что было между ними сказано, не зная этого заранее.
 Его Императорское Высочество начал с того, что стал усиленно убеждать Чоглокова в дружбе, говоря ему, что лишь в крайних житейских обстоятельствах можно отличить истинных друзей от ложных; что для того, чтобы убедить его, Чоглокова, в искренности своей дружбы, он сейчас даст ему явное доказательство своей откровенности; он знает, без всякого сомнения, что Чоглоков влюблен в меня, что он не ставит ему этого в вину, что я могу казаться ему достойной любви, что с сердцем не совладаешь, но что он должен его предупредить, что он плохо выбирает своих наперсников, что он простодушно думает, будто Сергей Салтыков его друг и что он у меня старается для него, между тем как тот старается только для самого себя и подозревает в нем своего соперника; что же меня касается, то я смеюсь над ними обоими, но, если он, Чоглоков, желает следовать его, великого князя, советам и довериться ему, тогда он увидит, что он ему единственный и настоящий друг». 
Вот оказывается что - великий князь знает, что Чоглоков влюблен в Екатерину! Ну это действительно комедия…!
Однако совсем неожиданные страсти постигли семейство Чоглоковых. Екатерина продолжает:
«Чоглокова совсем не переезжала к нам в летние покои: она осталась под разными предлогами со своими детьми у себя в доме, который был очень недалеко от двора. В действительности же дело было в том, что эта женщина, такая благонравная и так любившая своего мужа, воспылала страстью к князю Петру Репнину и получила очень заметное отвращение к своему мужу. Она думала, что не может быть счастлива без наперсницы, и я показалась ей самым надежным человеком; она показывала мне все письма, которые получала от своего возлюбленного; я хранила ее секрет очень верно, с мелочной точностью и осторожностью. Она виделась с князем в очень большом секрете; несмотря на то, супруг ее возымел некоторые подозрения…».

Ну знаете, никогда нельзя быть уверенным в благонадежности матери семерых детей! С другой стороны, посудите сами: Марии Чоглоковой- Гендриковой в то время было слегка за тридцать, она отдала мужу порыв своей страстной молодости, нарожала ему детей, пора наконец, ей, что называется, пожить для себя …
Действие комедии переключается на любовную интригу в семействе надзирателей. В неё втягивается и Екатерина, и Сергей Салтыков: «{Чоглоков} открылся Сергею Салтыкову, который постарался его успокоить; я отнюдь не говорила Сергею Салтыкову того, что об этом знала, боясь невольной иногда нескромности. Под конец и муж {Петр Фёдорович} стал мне делать кое-какие намеки; я разыграла из себя дурочку удивленную и промолчала».

Ниже по тексту «Записок» идет описание несчастной доли Николая Чоглокова: «В самую Пасху во время службы Чоглоков захворал сухой коликой; ему давали сильных лекарств, но болезнь его только усиливалась».
На этой сцене у Екатерины вырывается признание, что не так уже было дурно семейство надзирателей, и она, с поистине немецкой сентиментальностью, отдает должное и самому Николаю Наумовичу и его супруге Марии:
«21 апреля, в день моего рождения доктора нашли, что нет надежды на выздоровление {Чоглокова}. Об этом сообщили императрице, которая приказала, по своему обыкновению, перевезти больного в его собственный дом, чтоб он не умер при дворе, потому что она боялась покойников.
   Я была очень огорчена, как только узнала о состоянии, в котором Чоглоков находился. Он умирал как раз в то время, когда после многих лет усилий и труда удалось сделать его не только менее злым и зловредным, но когда он стал сговорчивым и с ним даже можно было справляться, изучив его характер. Что касается жены, то она искренне меня любила в то время и из черствого и недоброжелательного Аргуса стала другом надежным и преданным. Чоглоков прожил в своем доме еще до 25 апреля, до дня коронации императрицы, в который он и скончался после полудня. Меня тотчас об этом уведомили: я посылала туда почти каждый час. Я была поистине огорчена и очень плакала».

   На этом грустном событии и заканчиваются, фактически, комедийные сцены «Записок» Екатерины. Поскольку случившееся с ней при дворе императрицы Елизаветы в последующем было уже лишено той комедийной пикантности, которую можно было наблюдать в течение первых десяти лет её пребывания в России.
Посудите сами: «Как только похороны Чоглокова были кончены, Чоглокова хотела побывать у меня; императрица, видя, что она переправляется через длинный Яузский мост, послала ей навстречу сказать, что она увольняет ее от должности при мне и чтобы она возвращалась домой. Ее Императорское Величество нашла неприличным, что, как вдова, она выехала так рано».
Елизавета уволила свою двоюродную сестру от двора великого князя, даже ни сказав ей ни слова! Как говорится, «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»…
Далее в жизни главных героев наступают разительные перемены и далеко не комедийного свойства:
«В тот же день она {императрица Елизавета} назначила Александра Ивановича Шувалова исполнять при великом князе должность покойного Чоглокова. А этот Александр Шувалов, не сам по себе, а по должности, которую он занимал, был грозою всего двора, города и всей империи: он был начальником Государственного инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Его занятия, как говорили, вызвали у него род судорожного движения, которое делалось у него на всей правой стороне лица, от глаза до подбородка, каждый раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью.
  Удивительно, как выбрали этого человека со столь отвратительной гримасой, чтобы держать его постоянно лицом к лицу с молодой беременной женщиной; если бы у меня родился ребенок с таким несчастным тиком, я думаю, что императрица была бы этим очень разгневана; между тем это могло бы случиться, так как я видела его постоянно, всегда неохотно и большею частью с чувством невольного отвращения, причиняемого его личными свойствами, его родными и его должностью, которая, понятно, не могла увеличить удовольствия от его общества. Но это было только слабым началом того блаженства, которое готовили нам и, главным образом, мне. На следующий день пришли мне сказать, что императрица снова назначит ко мне графиню Румянцеву. Я знала, что это был заклятый враг Сергея Салтыкова, что она недолюбливала также княжну Гагарину и что она очень повредила моей матери в глазах императрицы. На сей раз, узнав это, я потеряла всякое терпение; я принялась горько плакать и сказала графу Александру Шувалову, что если ко мне приставят графиню Румянцеву, то я сочту это за очень большое несчастье для меня; что эта женщина прежде повредила моей матери, что она очернила ее во мнении императрицы, и что теперь она сделает то же самое и мне; что ее боялись, как чумы, когда она была у нас, и что много будет несчастных от такого распоряжения, если он не найдет средств отвратить его. Он обещал мне похлопотать об этом и постарался успокоить меня, боясь особенно за мое положение.
   Действительно, он отправился к императрице и, когда вернулся, сказал мне, что он надеется, что императрица не назначит ко мне графиню Румянцеву. В самом деле, я не слышала больше разговоров об этом, и все занялись только отъездом в Петербург. Было установлено, что мы проведем 29 дней в дороге, то есть, что мы будем проезжать ежедневно только по одной почтовой станции. Я умирала от страху, как бы Сергея Салтыкова и Льва Нарышкина не оставили в Москве; но не знаю, как это случилось, что соблаговолили записать их в нашу свиту. Наконец, мы отправились десятого или одиннадцатого мая из московского дворца. Я была в карете с женою графа Александра Шувалова, с самой скучной кривлякой, какую только можно себе представить, с Владиславовой и с акушеркой, без которой, как полагали, невозможно было обойтись, потому что я была беременна; мне было до тошноты скучно в карете, и я то и дело плакала». (конец пространной цитаты из «Записок» Екатерины).

Да, ведь мы, зачитываясь описанием семейных несчастий Чоглоковых, пропустили одну фразу, которая и объясняет, почему комедию можно считать сыгранной:

«В феврале месяце у меня появились признаки беременности».

Окончание следует