Не нужен нам берег турецкий...

    Пришло время, и слова  известной песни стали противоречить действительности.
    Николай заканчивал университет, когда ему предложили поехать в Африку. В ту пору буквально единицы могли поехать за границу. А тут на работу. Превосходное начало карьеры, совсем неожиданное не только для окружающих, но и для самого Николая.
       Причина командтровки была довольна простая. Не все советские специалисты,  приехавшие  в Мали, могли говорить по-французски. И малийские власти заявили: «Или Советский Союз посылает людей, владеющих французским, или они обратятся  к Франции, а если надо будет, то и к Америке». Даже сам малийский президент приезжал в Москву по этому поводу.
        Стоял декабрь. Николай был на последнем курсе университета, когда ему было предложено экстерном сдать все экзамены и срочно выехать в Мали. Его на машине возили по всей Москве. Он заполнял соответствующие документы, подписывал какие-то бумаги, не зная, что за него поручился серый кардинал, член Политбюро – Суслов. Оказывается, комсомольская организация МГУ не давала ему характеристику потому, что  у него был  французский друг, преподаватель Жак, который, правда, его не учил, но они много времени проводили вместе. Французскому языку Николая учила  дочка Менжинского, да, того самого, который когда-то был соратником Дзержинского. Коля нравился ей, и она даже писала ему письма в Африку.       
    Наконец все дела улажены, вещи собраны.  И  Николай летит из заснеженной Москвы в Мали, через Будапешт. Внимательные стюардессы заботливо  укутывают ноги мягкими пледами: в самолете не жарко.
      Ад начался сразу же, как только  ступил он на африканскую землю. Малийское солнце обожгло его так, что сразу же захотелось снять подаренный братом костюм и надеть что-нибудь полегче. Тогда он еще не знал, что шорты станут его повседневной одеждой. 
    Да, именно шорты, из-за которых много лет спустя  разразился скандал. Дело было так. Николай отдыхал на Карельском перешейке. Алина приехала к нему. Прогуливаясь, они зашли  в маленький магазинчик, чтобы купить сигарет. Николай как ни старался никак не мог бросить курить. И тут, одна «высоконравственная» тетка закричала:
     -Совсем совесть потеряли, в трусах по улице ходят!
    Николай, такой большой, высокий, как-то весь сжался, забился в угол и попросил Алину:
    -Закрой меня.
     Он не испугался этой тетки, просто не любил  скандалов и крика.
     Но это было потом. А тогда надо было работать в этом кромешном  аду. Николай вставал утром, отдергивал штору, глядел в окно и говорил:
- Опять это проклятое солнце.
       Хотя на крыше виллы был бассейн, но это не спасало положение. А кондиционер  он просто не включал, из опасения подхватить простуду из-за разницы температур в помещении и на улице. Приходилось спать, завернувшись в мокрые простыни. Вероятно, это и  послужило причиной радикулита, который врачи предложили лечить в Старой Руссе. А грязи спровоцировали смертельную болезнь. Весь « комфорт» сказался на здоровье Николая и явился одной из причин, которая свела его в могилу. 
        В те далекие пятидесятые, пионеры Африки, люди, приехавшие первыми на этот далекий континент, были бессеребренниками, денег  не считали, в банки не клали, потому, что не была еще отработана система. Им выдавались бумаги, называемые нарядами. Имея такие денежные документы, они могли что-нибудь купить в Советском Союзе. Один раз Николай купил дюжину часов и все раздарил родственникам и друзьям. А часы в пятидесятые годы стоили прилично и не продавались в газетных киосках за копейки, как сейчас.
         Когда печаталось слово «бессеребренник», компьютерная система выдала ошибку. Оказывается, такого и слова нет в компьютерном словарном запасе.
     Так вот, Николай был настоящим бессеребренником, в отличие от тех, с кем ему позднее пришлось работать в Алжире. Там были абсолютно другие люди, понявшие, что в Африке ничего страшного нет, а обогатиться немножко можно.
    Помню, он рассказывал, как жена одного, до сих пор здравствующего академика, из соображений экономии распиливала бутылки, чтобы не покупать стаканы.
       Николай любил рассказывать о жизни в Африке, о людях, с которыми встречался. Среди них был даже людоед, с которым Николаю пришлось здороваться за руку. Гастрономические вкусы президента Уганды Амина поражали многих нормальных людей. На одном из приемов, на обеденном столе «красовалась» человеческая голова.
   Помимо основной преподавательской работы, надо было ходить и на приемы, хотя и не хотелось. Гораздо приятнее было бывать в советском посольстве, чувствуя себя там, как дома. Он мог прилечь на диван, открыть холодильник и достать оттуда бутылочку прохладительного. Алине трудно было представить такое поведение Николая.
Слушая Николая, Алина ловила себя на мысли, что ей трудно представить Николая в этой сибаритской обстановке, чувствующим себя довольно свободно.
       Отношения между всеми работающими в Мали были довольно простыми. В дюбой момент можно было придти друг к другу в гости. Среди русских специалистов в Мали были и молодые девушки, работавшие  переводчицами, вместе со специалистами, не владевшие французским. Девушкам много утруждаться  не приходилось. В основе перевода лежало несколько слов из серии «разболтить и заболтить».
      Однажды, Николай заглянул на огонек к одной своей знакомой и заметил в балконном проеме розовые пятки ног цвета антрацита. Рассказывая этот эпизод, он, как показалось Алине, укорял девушку. Ей это показалось странным, и она спросила:
- Ну и что?
- Ты быстро забыла о высокой нравственности, присущей нашему обществу.
           При всем безграничном веселье, царившем в свободное время, устои нравственности оставались высокими.
          Молодые люди веселились от души, тратя кровно заработанные деньги налево и направо. Эти пионеры, а иначе их никак и не назовешь, так как они были первыми советскими людьми, ступившими на этот далекий континент, не имели возможности класть свои сбережения в банк, а могли получить денежный документ, при наличии которого совершались покупки некоторых вещей, например пианино.
          У Алины была мечта – купить пианино, чтобы хоть как-то приблизить новую жизнь Николая к старой. Но этой мечте не суждено было осуществиться, потому что в ее однокомнатной квартире было очень мало места. Когда Николая не стало, она обнаружила написанные его рукой ноты.
          Однажды, сидя в зале филармонии, услышала о том, что Берлиозу удалось освоить не более «полутора»  инструментов. Невольно сравнила его с Николаем, игравшем  на пяти! Как-то он рассказал, что его игру на гармошке передавали по всесоюзному радио. А его игра на гитаре  и пение французских песен настолько запали в душу слушателей, что об этом один из его друзей написал даже в своем романе.
     Как жалела Алина, что не записала его игру на балалайке, корила себя за бестолковость, за то, что не хватило ума нажать на красную кнопку диктофона, подаренного, когда-то подругой Мари-Роз. Техника далеко шагнула вперед, а в воображении Алины до сих пор маячил микрофон, соединяемый шнуром с магнитофоном шнуром. В молодости, учась в университете, она часами просиживала за магнитофоном, пытаясь постичь фонетику, да так до конца и не смогла, поэтому всю жизнь разговаривала по-французски с акцентом. У Николая никакого акцента не было. Говорил, правда, он размеренно, как и по-русски. Порой вставлял в речь словечки, неведомые даже носителям языка. А что касается русского, Алина иногда не понимала сути разговора не только  тогда, когда он разговаривал с приятелями о высшей материи, но и когда незадолго до смерти пытался поговорить с ней. Удивившись, что она не понимает, спросил:
- Ты что притворяешься?
       У нее не было ни капли притворства. Просто он, ослабленный болезнью, перестал говорить с ней на ее языке.
         Выражение мыслей у него было необыкновенным. Однажды, уже тяжело больной, когда не мог писать, продиктовал Алине текст одной официальной бумаги. Результат был блестящим. Их бельгийской подруге вернули в таможне декларацию, которую она нечаянно отдала таможеннику, и всякие просьбы оставались без ответа.