Навеяно святками

  *      *     *

Есть женщины с чертовщинкой.
Не Маргариты, нет. Просто много знают, видят и особенно чувствуют. Шепчут одним им известные заклинания и слов их не отвратить.

Полюбит если такая — пиши пропало. Со стихиями в схватку вступит,  раскинет  старую цыганскую шаль, закружится в ведьминском танце, словно шабаш не в мае, а в лютом январе.

Бежит к лесу, словно в обьятия любовника, босая, простоволосая.
На ней балахон поверех нагого тела  и кольца на тонких пальцах : не холодно, а снег шипит, попадая на белую кожу — столько в ней страсти, глубинного огня.
 
Войдет в лес, свистнет пронзительно, так что вороны черные вверх, и она с ними, проклятая. С ветки на ветку, со студеным ветром спорит:
— Зачем тебе он, к чему? — в уши ей задувает.

Улыбается в ответ, раскосыми глазами сверкает:
— Нужен. Судьбой данный, Тот Самый, Единственный, как хочешь, так и думай!
Смеется ветер. Бросает ей в лицо горстями льдинки. А она по веткам выше-выше.

Спрашивает ее замерзший, закованный в лед ручей:
— Смешная. Ты летаешь, вон, без крыльев. Сердце огромное, пол мира вместит. К чему любовь твоя наивная, детская?
Сердится ведьма в ответ, пальцем грозит.
— А ты в льды закованный до весны, цепями, как брачными кольцами, связанный, вообще ничего о любви не знаешь! Не тебе судить, дух воды переменчивый!
И подпрыгивает, ухая , все ближе к верхушке березы.

В новогоднем небе расцветает салют, огненный цветок с диким грохотом разрывается прямо перед ней, отражаясь миллионами осколков в ее глазищах. Рычит огонь, сердится, спрашивает:
— Ты проклята, больна, одержима. Не тебе его любить, не тебе ему счастье строить. Сама видела. Знаешь ведь, что без огня твоего спокойнее, ведаешь, кто счастье ему составляет и дарит покой.

Злится ведьма. Зубами скрежещет, костлявыми руками глаза закрывает и стонет.
— Прочь, уходи. Слишком больно , не выдержу.

И замирает на верхушке березы, кружаясь, как жалобный флюгер, под порывами ветра.
Рокочет огонь, оружает вспышками, сбивает с толку взрывами и вопрошает:
— Любишь его, глупая?
Опускает ведьма руки, шепчет:
— Да…

И отвесно камнем вниз. Взрывается снег под ней тихим облаком, лежит она, полумертвая и смотрит в черную неба твердь.

Земля последняя спрашивает. Тихо, с жалостью:
— И после всего, что знала и видела любишь?
Молчит ведьма. Снежинки трутся об острые скулы, губы бледны, глаза устало закрываются.
— Да.

И засмеется низким хрипатым смехом, черные волосы кольцами по снегу белому размечутся. И завоет в тоске, загорюет, пока не угомонится вьюга.

И только ветер продолжит мести поземкой, пока не наберутся под березами январские пушистые сугробы.