Отпуск в деревне

    
  За годы жизни и работы я много где побывал, повидал много разных стран и городов, купался в морях и океанах, загорал под палящими лучами южного солнца, оценивал нереальную красоту цветущей тундры, лазил в кратеры и пещеры, нырял и любовался подводным миром. Наверно, про меня можно сказать, что я – человек, пресытившийся экзотикой. Потому что этим летом мне вдруг нестерпимо захотелось в родную деревню, на родные луга, под крыло родного очага, к счастью, он ещё теплился.

 Друзья назвали это старческим ностальгическим кризисом, но отговаривать не стали, и я, собрав нехитрые пожитки в сумку, уже катил по пыльной грунтовой дороге в родные края. «В конце концов, – думал я, – если наскучит, машина под руками, махну куда-нибудь ещё».

  Родной дом встретил приветливо теплом и уютом, запахом хлеба и окрошки. Я люблю окрошку до одури, особенно мамину, и не могу ей наесться. Кажется, кладёт она туда то же самое, что и все, но вкуса такого, как у маминой окрошки, я больше нигде не встречал.Она знает мою слабость, и к встрече окрошка уже на столе.

  Мама в белом платочке, в лёгком летнем платье, как пушинка лёгкая и быстрая, мелькает туда-сюда, не зная, как угодить мне.
Я, конечно, бываю иногда дома, но редко, и то – на денёк другой. А так, чтоб в отпуск, – это впервые.

  Отец с утра наработался во дворе (они всё ещё держат хозяйство), прилёг отдохнуть к тому времени, как я подъехал.

  Мы сидели за столом и молчали, только ложки стучали о края тарелок. Когда долго не видишься, тогда не о чем говорить. Рассказывать о чём-то глобальном – не время, а житейские мелочи кажутся никчёмными в сравнении с временем.
 
 Насытившись вволю окрошкой с горячей картошкой да холодцом, я упал в сенях в холодок прямо на пол и заснул крепким сном младенца. Это странно, я уже не раз замечал, что в доме родителей для меня любой уголок желанный, я засыпаю здесь мгновенно, ещё, кажется, не коснувшись подушки, в отличие от других мест на Земле, в том числе и в собственной квартире. Сплю без снов и просыпаюсь сразу с ощущением блаженства. Лежу какое-то время с закрытыми глазами, продляя удовольствие от сна. Подо мной кинутая наспех старая отцовская фуфайка, под головой маломальская подушечка, которую мама подложила, когда я уже был в плену Морфея, а мне кажется, что я на пуховой перине, так хорошо и мягко мне!

  Проспал я всего ничего, а как выспался!  Сразу стало легко и беззаботно. А сознание того, что я никуда не тороплюсь, что я здесь надолго, вообще привело в раж! Я обнял и закружил подошедшую справится о сне маму. Она хоть и заворчала, но это были милые сердцу ворчалки, которые ровным счётом ничего не значили, а наоборот умиляли.

  Она повела меня похвастать хозяйством, огородом и всё приговаривала, что не чаяла дождаться.

  Всё-то у них с отцом было улажено, уделано. Всё имело своё место. Я с сожалением отметил, что не в родителей – у меня и в квартире, и на рабочем столе, и в жизни вообще вечно хаос. А у них всё по порядку, чин-чином.
 
 Отец уже затопил баню, хотя на улице стояла жара, но баня – это святое. Веники он уже наготовил свежие, ладные, ловкие, сами в руку ложатся.

Я сорвал с грядки огурец. Боже, что мы в городе едим!? Вот откуда мамина вкуснотища. Огурцы сладкие и хрустящие, яйца жёлтые и ароматные, лук зелёный и тот особенный, а о квасе и говорить нечего – его мама сама ставит, долго «колдуя» над ним.

  На небольшом участочке краснела крупная и сочная клубника, оставленная специально, чтоб я «попасся». Вкуснотища! Во рту тает просто! Раньше плантации ягод были значительно больше, и мне их приходилось обрабатывать и лакомиться с них, конечно, но ягоды не были такими сладкими – это точно.

  Побродив без дела по двору и огороду, я вернулся в прохладу дома. Дом, надо сказать, был небольшой, всего-то две комнаты, но, сколько помню, места хватало всем: и своим, и гостям, и даже случайно забредшим. Удивительно, но факт! Нам сейчас почему-то никак не хватает, причём чем меньше семья, тем места требуется больше. А нас в этом доме выросло четверо, это не считая друзей, которые толклись тоже тут.

  Охолонув, я был готов помочь отцу в делах, но он не принял от меня помощь, сказав, что сегодня я гость и должен отдыхать, а завтра посмотрим. Отец ревностно относился к порядку в своём хозяйстве, и редко кого туда допускал. Вот и меня, зная мою несобранность, притормозил так, чтобы не обидеть. Доверил поливку огорода.

  Я, как в детстве, закатав штаны, босиком ринулся спасать овощное хозяйство от жары, хотя жара уже заметно спала, солнце садилось, слышалось коровье мычание – стадо пришло.

 Управив хозяйство, пошли мы с отцом в баню. Он хоть и в возрасте, а крепче меня на жар – привычка. Я тоже, когда жил дома, гораздо дольше выдерживал на полке, а сейчас уступил отцу. Мы-то сейчас в саунах всё больше или под душем «банимся», а это не то удовольствие. Совсем не то. Отец ещё, жалеючи меня, сам походил по мне веничком туда-сюда и всё – я сдался.
 
  Божья благодать! Вот как можно определить ощущение после такой бани, кажется, паришь где-то. Не зря есть поговорка, что так парился «аж душа вон!»

  Кваском охладились, посидели на лавочке около двора и на ужин. Ужин в деревне всегда поздний, пока управишься. Я-то от безделья и не проголодался, но пропустить мамины вареники с клубникой, творогом, щавелем – это же просто невозможно.

  И вот я уже уплетаю за обе щёки утонувшие в домашней сметане вареники и думаю: «Есть рай на Земле – это родительский дом, мамина кухня!»

  Чтобы улеглись вареники, решаю пройтись по ночной деревне пешком, подышать ночной прохладой, вспомнить юношеские ночные похождения.

Улицы слабо освещены, но почти в каждом доме ещё горит свет, так что есть вероятность не попасть в крапиву или коровью лепёшку. Тишина. Угомонились уставшие за день на пастьбе животные, птицы. Редко кое-где всхлипнет во сне кто-то или ухнет филин и опять тишина. Свет в окнах то здесь, то там гаснет – люди тоже, уморившись, идут на покой. Темнота охватывает кругом.

  Когда я был мальчишкой, мы вовсю куролесили по улицам на мопедах, мотоциклах в летние ночи. А то пешком, гурьбой, бродили до утра, и темнота нам не мешала, а только радовала. Сейчас же, очутившись в темноте, я как-то съёжился. Не от испуга, конечно, просто от одиночества. Одному темнота не в радость. И я повернул домой.
 
  Не готов я с ходу, с первого дня пребывания к переменам в деревне, в себе.
Молодёжи-то сейчас почти нет. На лето ещё приезжают погостить, попить парного молочка да подышать свежим воздухом. И то не все. Я вот за сколько лет впервые беззаботно бреду по забытым улицам. Скверно. Бежим куда-то, ищем чего-то необычного, новых ощущений, а нам бы вернуться к старым. Вот эта темнота так меня пробрала, что не помню, ощущал ли я такое на дне моря.

 Иду и думаю: «Ну что вот лично я получил для себя, исколесив полмира? Конечно, увидел много нового, но сейчас оно не в диковинку – только телевизор включи; знакомства, увлечения, еда заморская… Себе-то могу признаться, что нигде душе не было так уютно, как здесь, нигде не зацепило, чтоб заныла она или запела. А здесь на все голоса поёт и ноет по ушедшим зря годам, пустым встречам в суете. Так ведь это ещё на рыбалку до свету не ходил, в поле на сенокос не выезжал, в свежей копне не ночевал, да и вообще только переступил порог.
 
  Одного отпуска, пожалуй, будет мало, надо бы на всё лето. А зимой работать надо, пенсию зарабатывать. (Дожить бы ещё до неё).
 
 Родители всю жизнь копошатся, без отдыха, ни на каких Кипрах и Канарах сроду не были, и пошли – не поедут, а поедут – через два, три дня заголосят без дела. Хоть и трудная жизнь у деревенских, а здоровее и счастливее они нас, тех, кто по курортам отдых ищет.
Некогда им, шибко, выяснять отношения, без заботы друг о друге не выжить, и сразу видно: где она любовь, а где так, лишь бы время убить.

  Что же нас гонит-то от земли, от простого человеческого счастья. Отрываемся от корня в надежде где-то в другом месте прирасти, а не получается, хоть не признаёмся в этом. Душа, она там приручена, откуда исток, где основной корень.

 Но я уже отвык от этого уклада, привык к суете и благим условиям быта, и верни меня насовсем сюда – как покажется?
Чтоб жить в деревне, надо трудиться и душой, и телом без передыха на отпуск, а это не всем дано, тяжело это.
  Но пока я в отпуске. Под родным кровом. И, слава богу!