Русская комедия великой княгини Екатерины. Эпилог

 
Эпилог - fenita La Commedia

Итак, комедия заканчивается на том, что Великая княгиня Екатерина Алексеевна, супруга Наследника престола, в очередной раз забеременела. Эта была та самая беременность, благодаря которой на свет появился наследник Павел Петрович.
Но на сей раз богиня Благочестия и Справедливости – т.е. императрица Елизавета, - решила, что с комедией пора заканчивать. Взамен скончавшегося от, наверное, не столько телесного недуга, а более от душевных страданий,  Николая Чоглокова и его жены-изменницы, опекать Екатерину был определен Александр Шувалов. Характеристика  этого человека, данная в «Записках», подтверждается другими источниками, посвященными той эпохе. Поэтому Екатерина, уже как целых десять лет наблюдавшая нравы императорского двора, не могола ждать от этой опеки ничего хорошего. Судите сами:
«…все боятся, чтобы ипохондрия, бывшая у меня в моем положении, не повредила и мне, и ребенку, которого я носила.
   Что касается Сергея Салтыкова, то он не смел ко мне ни близко, ни даже издали, из-за стеснения и постоянного присутствия Шуваловых, мужа и жены. Действительно, ей удалось уговорить Владиславову {новая камер-фрау великой княгини}, которая согласилась по крайней мере на некоторое снисхождение, чтобы облегчить состояние вечного стеснения и принужденности, которое само и порождало эту ипохондрию, с какой я уже не в силах была справляться. Дело шло ведь о таких пустяках, всего о нескольких минутах разговора; наконец это удалось. После двадцати девяти дней столь скучной езды мы приехали в Петербург, в Летний дворец. … Ипохондрия моя стала такова, что каждую минуту и по всякому поводу у меня постоянно навертывались слезы на глаза и тысячу опасений приходили мне в голову; одним словом, я не могла избавиться от мысли, что все клонится к удалению Сергея Салтыкова».
Да и на самом деле, с какой стати теперь, когда замужняя великая княгиня беременна, Салтыков по-прежнему может находиться рядом с ней? Он же уже сделал свое «дело», и на том спасибо! 
Этот, видимо, уже не такой нежный и беспечный разговор с Сергеем Салтыковым, заканчивает одну и начинает другую пьесу.
         Сцены, предваряющие рождение и описывающие само появление на свет сына Екатерины не составляют сию «Русскую комедию». Они скорее драматичны, если не сказать трагичны, ибо благодаря «заботе», которой императрица окружила новорожденного Павла:
 «… на шестой день были крестины моего сына; он уже чуть не умер от молочницы.  Я могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье - значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть принято очень дурно. Она и без того взяла его в свою комнату, и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и заботами его буквально душили…».
«Я сама много раз после этого видела его уложенного таким образом: пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал». Ну и так далее…

Вопреки такой заботе, наследник Павел выжил, но о нем на последующих страницах «Записок» сказано до обидного мало. Лишенная, волею императрицы, возможности самой заботиться о своем чаде, Екатерина практически не принимала участия в его воспитании, что безусловно отразилось на последующих отношениях матери с сыном.

Ну а что же герой-любовник Сергей Салтыков? С ним героиню также разлучают:
   «После крестин моего сына были празднества, балы, иллюминация и фейерверк при дворе. Что касается меня, то я все еще была в постели, больная и страдающая от сильной скуки; наконец, выбрали семнадцатый день после моих родов, чтобы объявить мне сразу две очень неприятные новости. Первая, что Сергей Салтыков был назначен отвезти известие о рождении моего сына в Швецию. Вторая, что свадьба княжны Гагариной назначена на следующей неделе; это значило попросту сказать, что я буду немедленно разлучена с двумя лицами, которых я любила больше всех из тех, кто меня окружал. Я зарылась больше чем когда-либо в свою постель, где я только и делала, что горевала; чтобы не вставать с постели, я отговорилась усилением боли в ноге, мешавшей мне вставать; но на самом деле я не могла и не хотела никого видеть, потому что была в горе». Да, на самом деле,  fenita La Commedia.
 Последующие события не оставляют надежды на просветление:
«Сергей Салтыков после некоторых отсрочек, происшедших оттого, что императрица нечасто и неохотно подписывала бумаги, уехал; княжна Гагарина между тем вышла замуж в назначенный срок. Когда прошло 40 дней со времени моих родов, императрица, когда давали молитву, пришла вторично в мою комнату. Я встала с постели, чтобы ее принять; но она, видя меня такой слабой и такой исхудавшей, велела мне сидеть, пока ее духовник читал молитву. Сына моего принесли в мою комнату: это было в первый раз, что я его увидела после его рождения. Я нашла его очень красивым, и его вид развеселил меня немного; но в ту самую минуту, как молитвы были закончены, императрица велела его унести и ушла».
 В этом положении великой княгини суждено, видимо, было пробыть несколько лет, но не таков был характер и воля Екатерины, чтобы согнуться перед житейскими обстоятельствами. Через некоторое время мы, согласно «Запискам» видим приободрившуюся жену Наследника и даже сцены, совсем не трагического свойства.
Однако прежде Екатерина окончательно понимает, каким ветреным человеком остался Сергей Салтыков:
«К концу масленой {недели} Сергей Салтыков вернулся из Швеции. Во время его отсутствия великий канцлер граф Бестужев все известия, какие он получал от него, и депеши графа Панина, в то время русского посланника в Швеции, посылал мне через Владиславову, которой передавал их ее зять, старший чиновник при великом канцлере, а я их отсылала тем же путем. Таким же образом я узнала еще, что, как только Сергей Салтыков вернется, решено послать его жить в Гамбург в качестве русского посланника. … Это новое распоряжение не уменьшило моего горя. Когда Сергей Салтыков вернулся, он послал мне сказать через Льва Нарышкина, чтобы я указала ему, если могу, средство меня видеть; я поговорила об этом с Владиславовой, которая согласилась на это свидание. Он должен был пройти к ней, а оттуда ко мне; я ждала его до трех часов утра, но он совсем не пришел; я смертельно волновалась по поводу того, что могло помешать ему прийти. Я узнала на следующий день, что его увлек граф Роман Воронцов в ложу франкмасонов. Он уверял, что не мог выбраться оттуда, не возбудив подозрений. Но я так расспрашивала и выведывала у Льва Нарышкина, что мне стало ясно как день, что он не явился по недостатку рвения и внимания ко мне, без всякого уважения к тому, что я так долго страдала исключительно из-за моей привязанности к нему. Сам Лев Нарышкин, хоть и друг его, не очень-то или даже совсем не оправдывал его. Правду сказать, я этим была очень оскорблена; я написала ему письмо, в котором горько жаловалась на его поступок. Он мне ответил и пришел ко мне; ему не трудно было меня успокоить, потому что я была к тому очень расположена».

Однако перенесенные страдания воспитали в Екатерине те качества, которые позволили ей в дальнейшем занять место при императорском дворе, да и в русском обществе (имея ввиду его высшие круги), подобающее матери наследника престола. И первыми, кто на себе почувствовал эти её качества были новые надсмотрщики – семейство Шуваловых.
«Так как в своем одиночестве я много и много размышляла, то я решила дать почувствовать тем, которые мне причинили столько различных огорчений, что от меня зависело, чтобы меня не оскорбляли безнаказанно, и что дурными поступками не приобретешь ни моей привязанности, ни моего одобрения. Вследствие этого я не пренебрегала никаким случаем, когда могла бы выразить Шуваловым, насколько они расположили меня в свою пользу; я выказывала им глубокое презрение, я заставляла других замечать их злость, глупости, я высмеивала их всюду, где могла, всегда имела для них наготове какую-нибудь язвительную насмешку, которая затем облетала город и тешила злобу на их счет; словом, я им мстила всякими способами, какие могла придумать; в их присутствии я не упускала случая отличать тех, кого они не любили. Так как было немало людей, которые их ненавидели, то у меня не было недостатка в поддержке. 
  Я удвоила внимательность и вежливость по отношению ко всем, исключая Шуваловых. Одним словом, я держалась очень прямо, высоко несла голову, скорее, как глава очень большой партии, нежели как человек униженный и угнетенный».
  Благодаря такой твердости и последовательности характера, Екатерина  стала приобретать б`ольший авторитет при дворе, чем просто жена и мать наследников престола. Мнением этой молодой женщины – а было ей в ту пору лишь 26 лет,- стало цениться даже представителями дипломатического корпуса, да и её собственным мужем, который стал пользоваться ею как "интеллектуальным ресурсом":
«Великий князь издавна звал меня madame la Ressourсе, и, как бы он ни был сердит и как бы ни дулся, но, если он находился в беде в каком-нибудь смысле, он, по принятому им обыкновению, бежал ко мне со всех ног, чтобы вырвать у меня мое мнение; как только он его получал, он удирал - опять со всех ног. Помню также, что на этом празднике в Петров день в Ораниенбауме, видя, как танцует граф Понятовский, я стала говорить кавалеру Уильямсу о его отце и о том зле, которое он причинил  Петру I. Английский посланник сказал мне много хорошего о сыне и подтвердил мне то, что я уже знала, а именно, что в то время его отец и семья его матери, Чарторыйские, составляли русскую партию в Польше и что они отправили этого сына в Россию, поручив его ему [Уильямсу], чтобы воспитать его в их чувствах к России, и что он надеется, что этот молодой человек сделает карьеру в России. Ему могло быть тогда 22-23 года. Я ответила ему, что вообще я считаю Россию для иностранцев пробным камнем их достоинств и что тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе. Это замечание я считала всегда безошибочным, ибо нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать слабости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спустят, потому что, естественно, всякий русский в глубине души не любит ни одного иностранца».
Вот при каких официальных обстоятельствах и в каком серьезном обществе произошло знакомство Екатерины с дипломатом-стажером Станиславом Понятовским, интрига с которым, изложенная в начале сей пьесы, и позволила назвать её «Русской комедией».

А что же главный герой-любовник? Увы, Сергей Салтыков сам виноват в том, что свежие лица и новые обстоятельства жизни позволили будущей императрице Екатерине перелистнуть, видимо, уже без всякого сожаления, страницы комедии и начать, уже без его участия, новую пьесу.
«Приблизительно в это время я узнала, что поведение Сергея Салтыкова было очень нескромно и в Швеции, и в Дрездене; и в той и в другой стране он, кроме того, ухаживал за всеми женщинами, которых встречал. Сначала я не хотела ничему верить, но под конец я слышала, как об этом со всех сторон говорили, так что даже друзьям его не удалось его оправдать».

Занавес закрывается