1 МАЯ

Алина любила праздники. У неё всегда было приподнятое настроение. Ожидая Николая, она накрывала на стол, предвкушая  услышать хорошие тосты, почувствовать себя женщиной, и не просто женщиной, а любимой. И даже, если иногда от тоста веяло грустью, Алине всё равно было хорошо. Как-то раз Николай произнёс тост, как показалось Алине, с тенью лукавства. Хотя никакого лукавства и не было, просто она  недооценивала себя и не очень верила в то, что Николай может из-за неё потерять рассудок. Но, как  утверждал Николай, он был близок к этому. А причиной такого состояния было предательство его первой жены. Но  в преддверии праздника Алине не хотелось копаться в себе,  раздумывать на тему - насколько она красива и привлекательна. Она предпочитала смотреть трансляцию демонстрации по телевизору и ждала, когда придет Николай и скажет примерно следующее:   
- Пью за то, чтобы от тебя мужчины сходили с ума. Я бы тоже сошел, если бы до этого не свихнулся.
Особенно хорошо Алине мне запомнился один из праздников, 1 мая.
По стечению жизненных обстоятельств Алина жила рядом с Екатерингофом, старинным парком, созданным во времена Екатерины. От дворца этой правительницы уже ничего не осталось. По иронии судьбы со временем  прежняя царская резиденция  превратилась в центр проведения маёвок рабочих. 
 Место  было люмпенское и кроме парка гулять было негде. Разве что сидеть на стадионе и смотреть на лики святых заброшенной, здесь же рядом находившейся церквушки.
Наступил очередной Первомай. После обеда было  солнечно. Несмотря на это, ощущалось какая-то  необъяснимая тревога. Когда вечером пришел Николай, он рассказал, что, идя на демонстрацию, попал под проливной дождь и промок до нитки. Все станции метро на этот раз почему-то оказались закрыты. Машину было поймать невозможно. История с дождем забылась бы, если бы не одно “но”. Через некоторое время Николай стал лысеть. Лысины появились там, куда попал косой, радиоактивный  дождь.
В Первомай никто не знал об аварии, случившейся в Чернобыле. Все веселились и  развлекались. Провожая московскую приятельницу, они зашли в вокзальный ресторан, но там сказали: “Ничего кроме пепси нет”. Действовал горбачевский сухой закон. По его закону были выкорчерваны на юге виноградники. Ничего не оставалось делать, как помянуть его, так любимого на западе, плохим словом. Алина почему-то вспомнила его выступление по телевидению, где Горбачёв рассказывал, как он, будучи студентом, во время каникул поднимал в Казахстане целину и получил за это приличную сумму. Он умолчал о том, что другие студенты, в том числе и Николай, получили по ящику яблок, работая за лозунг «Слава труду». Никому тогда и в голову не пришла мысль, что за это можно получить зарплату. Но тогда говорить о деньгах было просто неприлично.
Николай рассказывал, как в их распоряжении был целый состав. Они могли остановиться, где хотели, искупаться и ехать дальше. Расстояние было немаленькое. Огорчило его единственное – обман. Когда они  приехали в Москву, занятия уже шли полным ходом, хотя им было обещано, что лекции начнутся позже. Пришлось догонять своих товарищей.
В тот майский тёплый вечер не хотелось думать ни о чём другом. С вокзала, проводив Алинину приятельницу, они направились домой, но переходя Лиговский проспект, Николай увидел  ресторан, на котором было написано по-французски и по-английски: “Добро пожаловать”. Он сказал: “ Как у вас насчет soyez les bienvenues”. Это оказалось своего рода паролем, этаким золотым ключиком, и ларчик открылся.
Этот эпизод трудно объяснить современной молодежи, как Алине невозможно было понять ситуацию, разглядывая картинку во французском учебнике, где был нарисован пустой ресторан, где за  одним из столиков сидела дама. Рестораны раньше ломились, люди выстаивали длинные очереди даже зимой, чтобы попасть туда, где можно было поесть сравнительно недорого и развлечься.
Алина ни разу не была с Николаем в ресторане. Было так мало времени, чтобы побыть вместе и провести время в уединении.
Николай иногда заказывал банкеты  в одном ресторане, на Садовой в том же самом, куда привозили Брежнева. Алина ничуть не обижалась, что её там никогда не было, она понимала, что эти мероприятия – дань вежливости людям, которые были рядом с ним.
Когда Алина с Николаем ходили на прогулку, то обычно шли в одном направлении: мимо Троицкой церкви. Синие купола которой всегда резко выделялись на петербургском небе, в независимости от погоды; и в пасмурный день, что было вполне естественно, и в яркую солнечную погоду, когда небо было голубым, и по нему плавали белые кучевые облака.
В кафе, куда они приходили, тётя Дора, что варила кофе, сама была похожа на облако. Несмотря на свою полноту, она проворно двигалась за прилавком, делая очень хороший кофе, в котором, тогда Алина мало, что понимала.
Это было ясно другой буфетчице. Посмотрев на Алину, она прямо так и сказала:
-Эта и такой слопает.
Не раз Алина  задавала себе тот же самый вопрос: «Почему к Николаю относятся лучше, чем к ней? Выделяют его».
Она жила в доме,  первый этаж которого был занят магазином для моряков загранплавания. Глядя в окно, Алина не раз видела настоящее дефиле. Весь город съезжался, чтобы отовариться  в этом магазине. Конечно, те, у которых были специальные деньги, называемые боннами. У Алины таких денег не было, поэтому она, живя над магазином, ни разу в нём не была. Рядом с магазином крутились фарцовщики, разные менялы, постоянно пристававшие к Николаю, одолевая его разными просьбами, считая, что у внушительного, как бы сейчас сказали, господина, есть валюта.
В тот первомайский вечер, будь Алина одна, ей пришлось бы идти прочь. А с Николаем они попали в ресторан без очереди, благодаря его внушающему виду и пары слов, сказанных им по-французски. Когда они вошли, то увидели длинный и узкий зал с очень высоким потолком и единственным, громадным, в стиле ампир, во всю стену окном. Играла музыка. Певцы что-то пели. Николай заказал водки и закуски. От утреннего состояния Алины не осталось и следа. Она стала танцевать перед столиком, не отходя от Николая. Он сидел, закинув ногу на ногу, улыбался и курил свою неизменную сигарету. Потом рассказал анекдот молодым девушкам, сидевшим вместе с ними. Анекдот они не поняли. Он был с сексуальным оттенком, но без скарбезных слов.
Николай знал много анекдотов и громадное количество частушек, который он пел своим приятелям, отправив Алину предварительно за дверь. Иногда брал в руки балалайку или гармошку.
Очень задушевно пел истинно русские песни, а также французские. английские. Один раз, подтанцовывая, спел на английском якобы русскую песню. В переложении на русский там есть такие слова - “Ведь ты моряк, Мишка...” Алина только диву давалась, как при железном занавесе удавалось заниматься советским  песенникам таким плагиатом.
В последний раз он пел в больнице, по-французски, стоя в коридоре, у открытого окна. Люди, проходившие по улице, поднимали головы вверх и с удивлением прислушивались. Эта была одна из последних радостей жизни, которой скоро не стало. Он потерял голос.