От 7 до 17-ти Не повторяется такое никогда

От 7 до 17:  Не повторяется такое никогда…
               

                Где-то есть город, тихий, как сон.
                Пылью тягучей по грудь занесён.
                В медленной речке вода, как стекло.
                Где-то есть город, в котором тепло.
                Наше далёкое детство там прошло…
                Р. Рождественский


                Предисловие

    Детство человека должно быть счастливым. Мир стал бы гораздо лучше, если бы это пожелание обрело воплощение в каждой стране в любую эпоху. К большому сожалению, реальная жизнь безнадёжно далека от этой мечты. И очень горько, что человечество за всю свою многотысячелетнюю историю так и не смогло этого добиться. Даже в современном мире на фоне всех последних гуманистических достижений до сих пор огромное количество детей в разных странах страдают от нищеты, умирают от голода и болезней, становятся невинными жертвами многочисленных военных конфликтов. Это чудовищно и несправедливо.
   Но я не побоюсь ответственно заявить, что была такая страна, которая смогла обеспечить радостную и интересную жизнь абсолютному большинству своих маленьких и юных граждан. Эта страна - Советский Союз, а время - вторая половина уже прошлого, 20-го века, а точнее, с середины 60-х до середины 80-х годов. Это вовсе не значит, что до и после указанного периода детские годы в советском государстве были безрадостными. Тогда почему именно такие временные рамки? Потому что как раз на это время пришлись мои детство, отрочество и юность, и за подлинность изложенного далее я отвечаю персонально, как непосредственный участник и свидетель. И ещё потому, что этот период действительно оказался самым спокойным и благодатным в истории моей Родины – СССР.

                Есть ли жизнь после детского сада?

   Не помню, задавался я таким вопросом или нет, когда нас провожали из детского сада в другую жизнь. Это происходило летом 1971-го года.

Краткое историческое отступление: кроме моего детсадовского выпускного, 1971 год был отмечен и другими важными событиями в мире и стране: бесславно завершалась позорная американская агрессия во Вьетнаме; в Египте была запущена построенная с помощью СССР Асуанская ГЭС; продолжались экспедиции американцев на Луну, а советские межпланетные станции достигли Марса; были основаны ОАЭ и Гринпис; президентом Сирии стал Хафез Асад; в стране стартовала 9-я пятилетка и состоялся ХХIV съезд КПСС; запущена первая очередь завода ВАЗ; был открыт мемориальный комплекс Брестская крепость; при возвращении на Землю трагически погибли наши космонавты Добровольский, Волков, Пацаев.
 
   Выпускным утренником в детском саду закончилось моё замечательное дошкольное детство, воссозданное в предыдущей книжке, и я оказался на пороге неизведанного. Вот тут в самую пору и было задать себе этот вопрос. Но ответ очень быстро пришёл сам собой, жизнь советского мальчишки без всяких пауз покатилась дальше во всём своём удивительном и радостном многообразии. Самым главным было то, что меня ждала школа. Но до начала учебного года оставалось ещё время, и чтобы я набрался сил перед тем, как сесть за парту, мы с мамой на неделю поехали по путёвке на местную турбазу Кука недалеко от Читы. Так как местность эта, прежде всего, известна одноимённым минеральным источником, то мы, как бы выразились в девятнадцатом веке, “отбыли на воды”. Надо сказать, что эти несколько дней, проведённых за городом, оказались весьма интересными и оставили в моей памяти много хороших воспоминаний. Места там очень красивые (надеюсь, такими и остались): невысокие сопки, покрытые лиственничным и берёзовым лесом, прозрачные ручьи и родники в небольших долинах, чистейший лесной воздух. Плюс к этому трёхразовое питание, великолепная тёплая и недождливая августовская погода, вылазки за грибами и ягодами, разнообразные подвижные забавы на лоне природы, вольный распорядок дня, минимум ограничений. Что ещё надо семилетнему пацану для счастья? Мальчиком я был общительным и быстренько обзавёлся несколькими друзьями и подругами из проживающей в нашем и в соседних корпусах детворы. Мы играли в бадминтон, носились по окрестным рощицам и полянам, гоняли бурундуков, собирали на окнах в своих комнатах пучеглазых паутов - слепней, которых в тех местах великое множество, и скармливали их рыжим лесным муравьям в ближайшем огромном муравейнике (наверное, мы полагали, что без нашего прикорма беспомощные насекомые, конечно же, погибли бы от голода), и занимались другими важными детскими делами. У мамы был свой круг общения – такие же мамы моих друзей и подруг, и вот этой детско-женской компанией мы ежедневно ходили за минералкой на источник, благо он был не очень недалеко. В то время он представлял из себя металлическую трубу, по которой самотёком бежала из скважины природная вода, образуя небольшой ручеёк, и каждый желающий мог спокойно набирать её в любое время и в любую ёмкость. Сейчас такую “бесхозяйственность” сложно представить, на скважине налажен круглосуточный разлив драгоценной влаги в ПЭТ тару, и бесплатно там давно уже ни капли воды не получишь. Напившись вволю на источнике, мы наполняли бутылки и уносили с собой. А вечером, в комнате перед сном, ели печенье и запивали его принесённой минералкой. Это весьма своеобразное вкусовое сочетание у меня сохранилось до сих пор.
    Так как место, где мы отдыхали, именовалось турбазой, то иногда персоналом организовывались групповые турпоходы по ближайшим окрестностям. Самым незабываемым получился поход на Кресловую гору, где мы обнаружили множество валунов с выемками в форме круглых лунок, что действительно отдалённо напоминало кресла. Вечерами для отдыхающих показывали кино. Один фильм почему-то прочно отложился в моей памяти, это была отечественная картина тридцатых годов “Друзья”, и рассказывала она про революционные события на Кавказе (я до сих пор помню несколько сцен из неё). В общем, провёл я эту неделю на Куке весело и разнообразно. А в заключение сообщу такую интересную деталь: один из моих временных турбазовских приятелей, Тарас, оказался в первом классе моим одноклассником. Тесен мир, что ни говори.
               
                Предвкушение школы. Последние приготовления

   Но, как говорится, делу время, потехе час. Отдых – это хорошо, но и дела не ждут, тем более, важные. После возвращения в город мы всей семьёй вплотную занялись приготовлениями к началу учебного года. Формальности с моим зачислением были благополучно улажены ещё до этого. Потому как у нас в детском саду проводились занятия по английскому, то по инициативе старшей сестры Людмилы мне суждено было попасть в спецшколу с углублённым изучением этого самого английского. Именно иностранный язык стал решающим фактором моего поступления в школу № 49, несмотря на её удалённость от дома: ежедневный путь на уроки у меня занимал в среднем двадцать пять минут. Совсем рядом от нас, в пяти минутах ходьбы, находилась другая десятилетка. Она стояла (и сейчас стоит) на горке, и отлично обозревалась из нашего окна. И хотя все мои друзья и соседи по улице без всяких затей записались в неё, мне там учиться не довелось. Собеседование при записи в первый класс я прошёл вполне достойно, рассказал пару стишков, выученных на занятиях в детском саду, что-то типа “Вай ду ю край, Вилли? Вай ду ю край? Вай Вили? вай Вили? вай Вили? вай?” (в оригинале это выглядит так: Why do you cry, Willy? Why do you cry? Why Willy? Why Willy? Why Willy? Why?). Не думаю, что в те годы при наборе первоклассников в спецшколу многие дети могли что-нибудь выдать по-английски. Поэтому, даже несмотря на то, что проживал я далековато, проводившая со мной собеседование завуч Наталья Абрамовна, весёлая и добрая миниатюрная женщина, внесла меня в списки без колебаний. Таким образом, 1-го сентября 1971-го я оказался в первом “А” классе средней школы № 49 города Читы. В ней я и проучился все десять лет. И считаю, что мне очень в этом повезло.
     Приготовления к началу занятий заключались, главным образом, в приобретении школьной формы: костюма (школа - это тебе не детский сад, заведение серьёзное, в шортиках или шароварах туда не заявишься), светлых рубашек, обуви; портфеля, а в моём случае, ранца; а также, выражаясь канцелярским языком, школьно-письменных принадлежностей. Костюмчик мне купили вполне приличный, с несколькими удобными карманами, что, несомненно, является главным преимуществом любой одежды для мальчика с точки зрения самого мальчика. В качестве головного убора был приобретён лихой берет. Вот в таком виде я и запечатлён на моей первой школьной фотографии, просто орёл! Про ранец, тетрадки, карандаши и ручки, пенал и прочий рабочий инструмент первоклассника подробно писать смысла нет, все это хорошо помнят. Учебники: букварь, русский язык, математику, родную речь и прописи – выдавали в школе, вот только не сохранилось в памяти, бесплатно их выдавали или собирали деньги с родителей. Абсолютно никакого дефицита в перечисленном ассортименте в то время не существовало. Все эти покупки по бюджету оказались вполне посильны моей небогатой семье, голодать и экономить на куске хлеба после моего снаряжения на учёбу нам не пришлось. И, кстати, большого разброса цен на все эти товары, как сейчас, не наблюдалось. Не было в те годы того вопиющего имущественного расслоения, с которым нынешние дети сталкиваются с первых дней в школе, да и до неё, тоже. И я не вижу ничего хорошего в этом демонстративном финансовом неравенстве.
               
                Первое сентября. Мария Ивановна   
                В первый погожий сентябрьский денек
                Робко входил я под светлые своды.
                Первый учебник и первый урок –
                Так начинаются школьные годы.
                Е. Долматовский

       Первого сентября вместе с другими советскими первоклашками я с мамой и большим букетом осенних цветов торжественно направился в школу. По дороге туда мы тщательно изучили подробности маршрута, поскольку, как уже отмечалось выше, путь до школы лежал неблизкий, а водить меня каждый день на уроки и с уроков за ручку не планировалось. Лишь два или три первых дня меня сопровождала мама, а потом я стал ходить один. Тогда это считалось обычным и нормальным, времена были спокойные, особых поводов для тревоги за детей не существовало, и не только я, но и большинство моих одноклассников самостоятельно добирались в школу. Единственной причиной для беспокойства являлся переход проезжей части на перекрёстках, но и машин тогда было гораздо меньше, и ребятишек с малых лет приучали к правилам дорожного движения (в начальной школе даже проводились уроки по детской безопасности на дорогах, в том числе и у нас в классе, а самым лучшим знатокам правил присваивалось звание ЮИДД – юный инспектор дорожного движения с сопутствующей выдачей красивого значка).
    Торжественная линейка, посвящённая празднику первого звонка, проходила в школьном дворе. С погодой нам повезло, день выдался хороший. Первоклассников обоих,
“А” и “Б” классов, взволнованных и немного растерявшихся от торжественности и важности происходящего, расположили на флангах напротив друг друга, в центре разместился педагогический коллектив школы, а напротив учителей – ученики выпускных классов, которым предстояло поздравить свою школьную смену с первым звонком. Оставшееся пространство двора заполнили счастливые улыбающиеся папы и мамы, бабушки и дедушки. Прозвучали добрые напутствия от имени учителей и родителей, десятиклассники вручили нам на память об этом радостном событии книжки, в руках девочки из нашего класса Марины прозвенел символический колокольчик, и под трогательную песню о первом школьном звонке мы, слегка ошеломлённые от свалившихся на нас впечатлений, вместе с родителями проследовали в свою классную комнату.
    Класс мой получился очень многочисленным, нас набралось больше сорока человек. В параллельном, “Б” классе, картина наблюдалась примерно такая же. Но существовало и одно бросающееся в глаза отличие: почему-то у нас почти все мальчики были небольшого роста, в то время как среди “бэшек” оказалось много крупных и рослых для своего возраста ребят. Случайно так вышло или нет, и почему нас так скомпоновали, я не знаю. Может, существовала в советской педагогике какая-то негласная методика сортировки первоклассников в зависимости от роста и массы будущих учеников, кто знает? Эта разница в габаритах между мужскими особями двух классов, хоть и несколько снивелировалась за десять школьных лет, но даже в выпускном десятом оставалась весьма заметной.
    Нашу первую учительницу звали классически - Мария Ивановна. Уже тогда это была немолодая женщина, а в глазах маленьких первоклассников вообще выглядела пожилой. В силу возраста и многолетнего стажа она обладала очень большим опытом, и три года начальной школы вела наш класс вполне достойно. Её отношение к нам всё это время было ровное и спокойное, я не помню, чтобы она кричала или срывалась на уроках (но это моя память, может, кто-то из одноклассников помнит больше). Наверняка у неё нашлись среди учеников свои любимчики и не совсем любимчики, но она старалась, насколько могла, сохранять беспристрастность, контролировать свои чувства и эмоции. Я, как мне кажется, не входил в число её фаворитов, но это нисколько не отражалось на наших ежедневных отношениях, и я всегда ощущал себя на уроках Марии Ивановны вполне комфортно. И уже только за это ей большая благодарность от меня, не считая того, сколько знаний она вложила в наши головы за три года. Её уже давно нет на свете, но мы с одноклассниками до сих пор уважаем и помним свою первую учительницу.
   Когда после торжественной линейки во дворе школы мы с родителями и букетами поднялись в класс, началась суета с нашим размещением по учебным местам. Сам не знаю почему, но я оказался за первой партой. За три года в начальной школе я пересаживался несколько раз, но моим самым первым ученическим местом в первом классе первого сентября оказалась первая парта. Как очень скоро выяснилось, сидеть прямо перед столом учителя – далеко не лучший вариант для подвижного и общительного мальчика, неготового на занятиях полностью отказаться от личной жизни ради усвоения знаний и примерной оценки за поведение. За постоянные разговоры на уроках нам с моей соседкой по парте Олей всё время делали замечания и даже вызывали родителей. Поэтому, как только выдалась возможность, я сбежал с этого передового рубежа и больше туда не возвращался. Одновременно с рассадкой по местам происходило первичное знакомство детей, а отныне одноклассников, друг с другом, и учителя с новоявленными учениками. В ходе переклички выяснилось, что в нашем классе четыре Марины и четыре Андрея, один из которых я. Другие имена не смогли тягаться с этими двумя по массовости. Обладателей особо экзотических имён среди нас не оказалось, кроме, пожалуй, красивой девочки Элины и уже упомянутого мной мальчика Тараса. Элина стала моей первой школьной симпатией, но, к сожалению, после первого года обучения покинула нас, так как папа у неё был военным и получил новое назначение. Тарас тоже у нас не задержался, вскоре перешёл в другую школу. Проводились ли какие-то уроки после знакомства и рассаживания по партам, или нас сразу отпустили по домам, это у меня не зафиксировалось. Зато хорошо запомнилось такое событие: когда мы уже сидели по местам, в класс заглянул десятиклассник, у которого Мария Ивановна девять лет назад, как теперь у нас, была первой учительницей, чтобы поздравить её с началом нового учебного года. Парень был высоким и обаятельным, с модной причёской “под битлз”. На водолазке у него красовался какой-то умопомрачительный иностранный значок. Я тогда уже их собирал, и поэтому взглядом знатока сразу оценил сокровище. У меня на лацкане, между прочим, тоже имелся значок, и не какой-то, а с Лениным. “Вот бы поменяться!” - размечтался я. Но парень, вручив цветы Марии Ивановне, быстро убежал, и потенциальный обмен сорвался. Этот десятиклассник тогда показался мне настолько недостижимо взрослым, что сама мысль о том, что и я когда-нибудь стану большим, как он, показалась фантастической.
     Таким остался у меня в памяти первый день в школе. Это было начало долгого, иногда нелёгкого, но интересного и богатого на события и впечатления десятилетнего школьного пути из детства - в юность, от семи лет - к семнадцати годам. Вот об этих очень важных десяти годах своей жизни я и попытаюсь здесь по мере своих способностей вспомнить и поведать.
                Перемены в жизни

   Естественно, что после 1-го сентября в моем жизненном укладе произошли значительные перемены. Кардинально изменился ежедневный распорядок: если в детском саду я находился с утра до вечера, то теперь в моём распоряжении было полдня свободного времени. Так как учились мы в две смены, то часы досуга выпадали на первую или вторую половину дня, в зависимости от расписания учёбы - с утра или с обеда. Не совсем правильно называть это время полностью свободным, всё-таки приходилось часть его тратить на выполнение домашнего задания, но пространства для манёвра, по сравнению с десятичасовым пребыванием в детском саду, стало намного больше. Несмотря на необходимость хорошо учиться, остававшегося от уроков времени младшим школьникам хватало на многое: почитать, поиграть, сходить за хлебом и молоком в магазин, побегать с друзьями на улице, посмотреть по телевизору мультики или сказки, а то и сгонять на утренний сеанс в кинотеатр. Кроме этого, мои сверстники массово посещали детские библиотеки, различные кружки, спортивные секции, музыкальные школы (подробнее о насыщенной и разнообразной внешкольной жизни юных граждан СССР будет в отдельной главе). И хотя организованность никогда, особенно в детстве, не являлась моей сильной чертой, мне в свободное от домашних уроков время тоже удавалось кое-что выполнять из приведённого перечня. Приоритетами на заре школьной жизни для меня были чтение и разнообразные мероприятия с друзьями на свежем воздухе. Всеми остальными делами я занимался по остаточному принципу. После первого класса, опять же стараниями старшей сестры Людмилы, устроившей меня и в спецшколу, я поступил в секцию фигурного катания. Двух- и трёхразовые тренировки в неделю в какой-то степени “осложнили” мне жизнь на несколько лет, но даже за вычетом часов, потраченных на домашние задания и тренировки, времени на всякие ежедневные мальчишеские радости оставалось достаточно. К тому же, занятия в спортивной секции не только очень много дали мне в плане физического развития, но и волей-неволей приучали к дисциплине и организованности. Так что время, отданное секции фигурного катания, напрасно потраченным никак не назовёшь.
    Сама учёба в первых классах давалась мне легко, без особого напряжения. Несмотря на присущие мне лень и неусидчивость, я был твёрдым “хорошистом”, самую малость не дотягивая до отличника. В табеле у меня, как правило, на фоне пятерок попадались лишь две-три четвёрки. Но однажды, в третьем классе, всё-таки умудрился закончить четверть с одними пятёрками, кроме четвёрки по пению. А так как пение не входило в список основных предметов (и это вполне справедливо), то можно смело сказать, что в тот раз у меня получилось выбиться в отличники. За ученическую доблесть на итоговом классном собрании перед каникулами мне даже вручили бесплатный месячный абонемент в детский кинотеатр “Бригантина” (к сожалению, ни на один фильм так и не сходил, потому что предпочитал проводить время с друзьями на улице). Правда, тот знаменательный день едва не омрачился бедой. Когда я счастливый бежал домой, чтобы порадовать маму, то от избытка чувств совсем не смотрел по сторонам, прямо как Пятачок с воздушным шариком из мультфильма про день рождения ослика Иа, и из-за своей невнимательности едва не попал под машину. Спасла меня реакция водителя, успевшего дать по тормозам, когда я внезапно выскочил на дорогу прямо перед носом автомобиля. Эта четверть на пятёрки стала моим самым главным учебным достижением за десять лет, и так и осталась единственной в моей школьной летописи.
    Каждую полученную за письменное задание пятёрку Мария Ивановна дублировала маленькой красной звёздочкой, которую наносила на обложку тетради при помощи трафарета и собственной губной помады. Количество звёздочек на обложке соответствовало количеству отличных оценок в тетрадке. Получалось очень красиво и наглядно, прямо как звёзды на истребителях за сбитые вражеские самолёты, к тому же неплохо стимулировало учеников стремиться к пятёркам.
   Мария Ивановна вела у нас все предметы, кроме пения, физкультуры и английского языка, который мы начали изучать со второго класса. На занятиях мне (и моим одноклассникам, надеюсь), было интересно; не помню, чтобы я скучал и тоскливо смотрел в окно (такое произошло со мной позже, уже в средних и старших классах, когда мой пыл к учёбе заметно угас, как пелось в одной замечательной песне: “в школьное окно смотрят облака, бесконечным кажется урок…”). Кроме непосредственного интереса к самому предмету изучения, присутствовали и другие факторы, делавшие уроки нескучными. Можно и нужно было поболтать с соседкой или соседом по парте на важные ребячьи темы; если девочка, которая тебе нравится, сидит по соседству, то следовало напомнить ей о своём существовании, подразнить её немного, чтобы она обратила на тебя внимание, а если её парта далеко, то не возбраняется, тайком бросая на неё взгляды, думать о прекрасном; можно незаметно от учителя запустить в кого-нибудь бумажный шарик; также не грех помечтать о том, как, придя из школы домой и наскоро переодевшись, выскочишь на улицу к друзьям, и так далее. В общем, на уроках скучать не приходилось. А на переменах тем более. Таким образом, учебный день пролетал весело и незаметно. Но вот что меня серьёзно угнетало уже с первого класса и все десять лет пребывания в школе, так это домашние задания. Какие могут быть домашние уроки, если улица искушает и манит тебя всеми своими непреодолимыми соблазнами? И даже когда погода не позволяет бегать во дворе, всё равно можно найти себе занятие гораздо интереснее, чем выполнение скучных заданий. Со дня окончания школы прошёл уже не один десяток лет, а я до сих пор так и не согласен с практикой задавать уроки на дом, что хотите со мной делайте.
   Ежедневно уроки начинались с проверки чистоты рук и опрятности одежды школьников. Из учеников каждого ряда парт (их было три) назначался дежурный санитар, и ему выдавалась белая нарукавная повязка с красным крестом. Перед уроками они проходили по своим рядам и делали проверку, а потом, стоя у доски, докладывали, у кого немытые руки, лицо или уши, нестриженные ногти или какие-то другие замечания по внешнему виду, так что грязнулям и неопрятным ученикам в советской начальной школе спуску не давали. На переменах в обязанности санитаров входило выпроваживать всех из класса в коридор, чтобы они взбодрились перед следующим уроком, и проветривать помещение, если позволяла погода за окном.
   Но не только из уроков состояла наша школьная повседневность. В классе регулярно устраивались разного рода викторины и конкурсы по отгадыванию загадок и ребусов. К праздникам мы готовили капустники с частушками и короткими юмористическими сценками на злобу дня, то есть про двоечников, лентяев и хулиганов. Все в классе с удовольствием и энтузиазмом участвовали и в репетициях, и в самих представлениях. Очень деятельно готовились к новогодним утренникам, придумывали весёлые номера и инсценировки, а мамы шили для нас маскарадные костюмы. У меня сохранилась фотография с одного из этих утренников, и почти все ребята на ней в каком-нибудь сказочном наряде. Все мы добровольно и активно принимали участие в предпраздничных хлопотах, не помню, чтобы кого-то приходилось заставлять или принуждать. Такие понятия, как пассивность и равнодушие, мне и моим одноклассникам в том возрасте были неведомы. Они завладели нами (мной, во всяком случае) позже, уже в средних и старших классах. А в начальной школе вся эта детская самодеятельность доставляла всем только радость.
   Отдельная тема – это походы. В них мы всем классом ходили неоднократно, а один раз даже совместно с ребятами из “Б” класса, и на память об этом остались фотографии. В таких походах, кроме учителя, обязательно участвовал кто-то от родителей, а то и не один, чтобы следить за нашей бегающей и горланящей оравой. Проходили они, как правило, по сходному сценарию: захватив из дома продукты, кто чем богат, мы пешком выбирались куда-нибудь в лес (любимым местом был так называемый район Орбиты, который расположен не очень далеко от городской окраины), устраивали там на подходящей чистой полянке что-то вроде бивака, куда сгружали все вещи и провизию, а потом, под ненавязчивым надзором взрослых, бегали, кричали, кидались шишками, прятались друг от друга, играли в футбол, в общем, резвились изо всех сил. В какой-то момент наступало время дружно перекусить всей той снедью, что принесли с собой, а после этого крики и беготня возобновлялись со свежими силами. Домой всегда возвращались усталые, но довольные. Однажды из-за пасмурной погоды поход отменили в самый последний момент, когда мы со своими котомками уже собрались возле школы, и отправили всех по домам. Это решение вызвало у нас чувство глубокого разочарования, так как настрой был походный и возвращаться не солоно хлебавши домой вовсе не хотелось. Мы с друзьями Димой, Вадиком и Андреем забрели в располагавшийся недалеко от школы Горсад, которого сейчас уже нет. Он представлял из себя небольшой по территории парк аттракционов прямо в центре города. Там имелись тир и штук семь-восемь разных качелей-каруселей. Наши скромные карманные монетки закончились очень быстро, каждому хватило лишь на несколько выстрелов в тире и на две-три карусели (кстати, стоили они совсем недорого, 10-15 копеек). Но пока мы лихо сорили деньгами, успели подружиться с двумя тётеньками – билетёршами, и когда наши финансы иссякли, они несколько раз пропустили нас на свои аттракционы без билетов. И только мы вошли во вкус, они стали настойчиво выпроваживать банду забывших о совести малолеток домой, слишком нарочито беспокоясь, что кое-кого уже, наверное, потеряли родители, тем самым прозрачно намекая, что бесплатное удовольствие долгим не бывает. Расстроенные таким оборотом, но ещё не утолившие свою потребность в развлечениях, в поисках вариантов продолжить загул мы забрели на отгороженную от публики хозяйственную территорию Горсада, где, к большой радости, обнаружили исправную простую ручную карусельку. Такие иногда устанавливают во дворах и на детских площадках, и принцип их действия в том, что раскручиваться нужно, отталкиваясь руками от центрального кольцевого поручня. Как будто специально для нашего квартета, на ней по кругу имелось ровно четыре сидения. И главное: она была абсолютно бесплатной! В общем, мы там задержались надолго, и накрутились так, что меня, например, стало мутить. А между тем, над головами четырёх фанатов “каруселинга” (как бы сказали сейчас), совершенно утративших связь со временем, уже начинали сгущаться тучи (в переносном смысле, потому что в прямом смысле тучи бродили по небу с самого утра). Нас к этому времени потеряли дома, так как информация о том, что поход отменили, и детей сразу отправили по домам, каким-то образом дошла и до наших родителей. По мере нарастания тревоги стали предприниматься розыскные мероприятия. Я не помню, сами ли мы в конце концов разошлись, переутомлённые удовольствиями, или были обнаружены поисковой группой, но дома всех четверых ждал очень серьёзный разговор. А меня, ко всему, ещё долго мутило, и кружилась голова, стоило закрыть глаза. Но зато мы в тот раз так накатались на каруселях, что надолго утратили к ним всякий интерес, а с утра не задавшийся из-за досадной отмены похода день удалось сделать нескучным и незабываемым.
   Очень важным событием в жизни нашего класса стал приём в октябрята. Что бы там сейчас не говорили, но школьная идеологическая триада – октябрятство, пионерство, комсомол – была важным и полезным явлением в истории советской школы, до тех пор, пока на закате страны Советов, в восьмидесятые годы, всё это не погрязло в равнодушии, лицемерии и формализме. Я, как и большинство моих сверстников, последовательно прошёл все эти три ступени, и каждый раз, когда по мере взросления вступал сначала в октябрята, потом в пионеры и затем в комсомол, испытывал неподдельное волнение. Во мне до сих пор жива уверенность, что это было правильно и не напрасно. Несмотря на некоторые сопутствующие идеологические перегибы, в основе этой системы лежали вполне разумные и рациональные принципы и идеи.
  Сам приём в октябрята прошёл в торжественной обстановке, в присутствии родителей. Значок с детским портретом Ленина, который нам на грудь прикололи пионеры, вызывал радость и гордость. С этого момента в нашу школьную жизнь вошло много нового и интересного. Класс поделили на звёздочки, которые соревновались между собой в учёбе и дисциплине, у каждой был свой командир. Мы все наизусть знали правила октябрят, которые учили исключительно положительному: “октябрята – дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут…” и т. п. Наш класс даже участвовал в городском смотре октябрятских войск. Мы очень много тренировались, маршировали, чеканили строевой шаг, отрабатывали повороты, репетировали речёвки. На самом смотре мы были такие красивые, что сами себе очень нравились: тёмные брюки у мальчиков и юбки у девочек, белые рубашки с красной звёздочкой, красные пилотки. В итоге выступили вполне достойно, заняли какое-то призовое (кажется, второе) место, что для городского масштаба большой успех. У нас, как у всех октябрят, были шефы – пионеры, которые регулярно приходили к нам в класс и проводили какие-нибудь воспитательные или развлекательные мероприятия (как это происходило, прекрасно показано в детском фильме тех лет «Чудак из 5-го “Б”). Мы со своими шефами даже стали героями передачи на местном телевидении. Моя сестра Валентина в это время там работала и сумела каким-то образом организовать съёмки передачи об октябрятах и их старших товарищах – пионерах. После детсадовского спектакля про Красную Шапочку, это стало моим вторым (и последним) появлением на местных телеэкранах, хотя на этот раз и в массовке. Думаю, данной записи, как и первой, тоже не сохранилось, а жаль. В общем, вот такой бурной и интересной была жизнь советского октябрёнка.
   После первого класса меня ждали первые в жизни настоящие летние каникулы. Какое это волшебное время, и сколько счастья оно доставляло (надеюсь, что и сейчас доставляет) школьникам, трудно передать словами. Слабые проблески предвкушения начинают возникать в сознании где-то за месяц до лета, в начале мая. С каждым проходящим днём, приближающим июнь, радостное ожидание в душе неумолимо нарастает. Завершающая учебная неделя, даже несмотря на контрольные – это растянувшийся на несколько дней праздник. И, наконец, последний день учёбы и, особенно, звонок с последнего урока – апофеоз, оглушающее и окрыляющее ощущение счастья (сразу вспоминаются эпизоды из школьных картин с вылетающими из дверей школы, размахивающими портфелями, галдящими, смеющимися и ошалелыми от наступившей свободы учениками). Острота такого душевного состояния сохраняется первые несколько дней каникул, когда, проснувшись утром, первым делом восторженно вспоминаешь, что не надо делать домашнее задание и идти в школу. Постепенно сила этого чувства угасает, но на ежедневном приподнятом настроении это никак не сказывается. Думаю, большинство бывших школьников не забыли, сколько счастья и ярких эмоций им доставляли и сами летние каникулы, и их предвкушение. Эта тема прекрасно раскрыта во многих замечательных детских фильмах, которые хорошо помогают освежить в памяти чудесные воспоминания.
   Традиционно тремя основными вариантами проведения летних каникул для советских школьников были пионерские лагеря, поездки к бабушке в деревню и уличные забавы для тех, кто оставался в городе. У меня не было бабушки и дедушки в деревне, потому что вся родня по маминой линии проживала в городе. А папина родня, хоть и обитала в настоящей северной деревне, но очень уж далеко, на другом конце страны. Таким образом, эта опция для меня сразу отпала. Оставались улица и пионерский лагерь. Вариант с улицей меня вполне устраивал. Квартал наш состоял из деревянных домов с сараями и огородами, и поэтому укладом жизни отчасти напоминал деревню. Я с друзьями целыми днями, до поздней летней темноты, носился на свежем воздухе. Занятий и развлечений было множество, и мы знать не знали, что такое скука (об этих уличных забавах дальше будет отдельная глава). Так бы я и пробегал беззаботно по окрестностям всё лето, если бы меня не отослали в июле в пионерский лагерь недалеко от Читы. Путёвки в летние детские учреждения стоили какие-то смешные деньги, и любая семья, независимо от достатка, могла себе позволить отправить туда ребёнка хотя бы на сезон. Я уверен, что все советские школьники хотя бы раз, но побывали в пионерском лагере, разве что, за каким-нибудь редчайшим исключением. Честно говоря, воспоминания о той поездке у меня остались не очень подробные. Запомнилось, что спали мы в двух больших комнатах, в одной – мальчики, в другой – девочки, как шагали колонной в столовую, участвовали отрядом в конкурсе песни и строя, играли в “Зарницу”, срывая цветные бумажные погоны с плеч противника, убирали и благоустраивали территорию вокруг корпуса, ходили с вожатыми в лес и на речку, изредка купались в лагерном бассейне, пинали мяч на футбольном поле, смотрели кино в клубе, а после отбоя страшилками и розыгрышами не давали друг другу спать. Как кормили, совсем не отложилось, поэтому поделиться нечем. Больше всего мне понравились выходные дни, когда из города наведывались родители повидать своих детей. Они привозили отпрыскам всякие сладости и другие подарки и проводили с ними время на природе где-нибудь в окрестностях лагеря. Приезжали и мои родные и тоже забирали меня на целый день. И я хорошо помню, что, когда приходило время им уезжать, мне совсем не хотелось расставаться с ними и возвращаться в отряд. Откровенно говоря, в лагере мне не очень понравилось, почти всё время хотелось домой. Может, я ещё был маловат для жизни в разлуке с семьёй, а может, там мне не хватало свободы, к которой я привык дома, где целыми днями носился с друзьями на улице, как вольный ветер. В общем, эта поездка в пионерский лагерь стала для меня первой и последней. После этого я отдыхал только в спортивном лагере на озере Арахлей, и это было уже совсем другое дело. Туда я несколько последующих лет ездил всегда с большим желанием.
   Как уже отмечалось выше, с поступлением в школу существенно изменился мой ежедневный распорядок, подарив мне больше свободного времени по сравнению с детским садом. И всё было бы прекрасно, если бы жизнь не омрачала ежедневная необходимость делать домашнее задание. Конечно, теоретически можно было быстро сделать все упражнения и со спокойной совестью бежать к приятелям во двор. Но у меня из-за лени и неорганизованности быстро справиться с этой задачей, как правило, не получалось, и приходилось чем-нибудь жертвовать - или уроками, или улицей. Друзья мои теперь тоже были школьниками, и им также задавали на дом. Поэтому очень часто выходило так: я, написав упражнения и решив задачи, забегал за кем-нибудь позвать на прогулку, а там к домашнему заданию только приступили. Или наоборот, другие уже всё сделали и бегали на улице, а меня из-за невыполненных уроков не отпускали. В общем, полная гармония в тех условиях возникала довольно редко.
  В связи с тем, что, поступив в школу, я перешёл на следующую ступень гражданской и возрастной ответственности, мне стали поручать покупку в магазине повседневных продуктов - молока и хлеба. Мой самый первый самостоятельный поход в магазин, двумя месяцами ранее, летом, окончился полным фиаско. Я растерялся возле кассы, забыл, что было поручено купить, и так и не смог толком объяснить тётеньке-кассиру, что мне надо. В результате возникшего конфуза вернулся домой без покупок, униженный и расстроенный. Тот чёрный день я запомнил не только из-за собственной неудачи, но ещё и потому, что в момент моего бесславного возвращения из магазина по телевизору показывали церемонию похорон наших погибших космонавтов Добровольского, Волкова и Пацаева. Таким образом, моя личная драма наложилась на горе всей страны, и это навсегда врезалось мне в память. Некоторое время после случившегося я слышать не хотел ни про какие магазины. Однако в детстве душевные раны затягиваются быстро, и после того, как, уже будучи первоклассником, я преодолел свою магазинную фобию и несколько раз самостоятельно сходил за хлебом и молоком, вполне с этой функцией освоился и потом бегал за продуктами весьма охотно.
   Нельзя сказать, что с началом школьной жизни у меня кардинально изменились способы проведения досуга и сами игры. Дома я по-прежнему играл машинками, солдатиками и пистолетами, слушал пластинки, читал книжки. Естественно, что с укреплением навыков чтения и увеличением скорости, прочитывать я стал гораздо больше, чем раньше. А машинки и солдатики постепенно стали уступать место другим занятиям: примерно в этот период я втянулся в коллекционирование марок и значков. Интерес к маркам у меня иссяк где-то к середине 70-х, а вот значками я увлекался практически до окончания школы и собрал в итоге довольно большую коллекцию. Какой-то одной специализации не следовал, интересовался разными темами: спортом, самолётами и кораблями, космосом, праздничными датами и ленинской тематикой. В то время у юных коллекционеров особо ценились значки с персонажами отечественных мультфильмов: Карлсоном, Винни-Пухом, Незнайкой, Маугли и другими. Но вне всякой конкуренции однозначно были Волк и Заяц из “Ну, погоди!”: раздобыть что-нибудь из этой серии считалось крупной удачей. Но самую внушительную по количеству часть моей коллекции составили достопримечательности и гербы наших городов. Став немного постарше и начав путешествовать по стране, я обязательно покупал по два-три памятных значка во всех городах, где довелось побывать, хотя бы даже в транзитном аэропорту. И сейчас они служат хорошим напоминанием о тех давних поездках. В конце 70-х самой популярной темой у отечественных фалеристов была московская Олимпиада, и в моём собрании она тоже занимает значительное место. А чтобы больше не возвращаться к теме моих собирательских увлечений, признаюсь, что кроме двух уже указанных объектов коллекционирования, позже я ещё собирал модели автомобилей, а также монеты, как старые, так и современные иностранные.
   Вообще, коллекционирование, как хобби и способ времяпрепровождения, было очень распространено в СССР. Чего только мои юные и взрослые соотечественники не собирали! Марки, значки, монеты, спичечные этикетки, карманные календарики, открытки (у меня был альбом открыток с аквариумными рыбками), грампластинки, сигаретные пачки, пивные банки с картинками (в первой половине 70-х в Чите случился завоз большой партии японского пива с яркими фотографиями футболистов и птиц, они были очень красивые и многие тогда их собирали), этикетки от винных и прочих бутылок с алкоголем (этим увлекался мой приятель Олег), фигурки солдатиков и индейцев, склеиваемые модели самолётов, кораблей, танков, фантики от импортной жевательной резинки, фотографии киноартистов, масштабные модельки автомобилей и военной техники, фарфоровые фигурки (пресловутые слоники) и так далее. Я перечислил здесь увлечения, финансово доступные большинству советских граждан. Отдельную касту составляли серьёзные люди, которые занимались антиквариатом, старинными иконами, дорогой живописью и ювелирными украшениями. Таких было мало, и в семьях из нашего круга общения знали о их существовании в основном по многочисленным детективным фильмам, в которых с ними постоянно случались какие-нибудь напасти: с одной стороны – ограбления и убийства, а с другой стороны – следствие и тюрьма. В общем, выбор объектов коллекционирования существовал огромный, каждый мог найти себе хобби по душе и средствам. И значительная часть моих сограждан, особенно в юном возрасте, хоть что-нибудь, да собирала. Как отмечено выше, не избежал этой участи и я.
   Помимо марок и значков, у меня в то время было ещё одно увлечение: домашний аквариум. Появился он у нас, когда я ещё ходил в детский сад, но пик моего интереса к этому делу пришёлся на первые школьные годы. Аквариумистику иногда называют “разведением рыбок”, однако я намеренно не стал использовать данное выражение, так как мои питомцы категорически не желали разводиться. Стабильно плодились только гуппёшки. Но это такая порода, которая способна размножаться при любых условиях, была бы вода и немного корма. В общем, за всё время в моём аквариуме, кроме гуппи, так никто ни разу и не вывелся. А, вспомнил: ещё регулярно размножались улитки-катушки, которые в этом плане ещё более нетребовательные, чем гуппи. Я мечтал, чтобы хоть раз расплодились меченосцы, потому что они мне очень нравились и всегда были мои любимцами, но так и не дождался этой радости. Кроме гуппи и меченосцев, у меня в разное время обитали гурами, тернеции, данио, золотые рыбки. Несмотря на отсутствие успехов в разведении, несколько лет этого увлечения подарили мне много радостных минут, интересных наблюдений и занимательных хлопот. Благодаря ему я стал завсегдатаем зоомагазина “Мотылёк”, некоторое время посещал кружок юных аквариумистов в областном Дворце пионеров, собирал в альбом открытки с красивыми рыбками, прочитал немало книг и про содержание домашнего аквариума, и про экзотических обитателей тропических водоёмов, в результате чего узнал много нового и интересного. Прочитанные книги настолько меня увлекли, что зародили в душе красивую и несбыточную мечту когда-нибудь побывать в экспедиции на Амазонке. А летом мы с моим другом Олегом, разделявшим со мной это хобби, бегали на Банное озеро ловить для наших маленьких, но прожорливых питомцев живой корм – дафний и циклопов. И хотя сейчас у меня дома аквариума нет, но детское увлечение оставило в душе такой глубокий след, что я до сих пор не могу равнодушно пройти мимо зоомагазина, чтобы не заглянуть в него и не полюбоваться несколько минут на сомиков, барбусов, скалярий и прочих симпатичных обитателей миниатюрного подводного мира.
   Раз уж речь зашла про домашних питомцев, то кроме рыбок у нас дома в разное время жили черепашка Соня, ёжик без имени и два щенка – Тёмка и Умка. Самой беспроблемной была черепашка. Ела свою капустку или огурец, грелась в солнечных лучах на полу, а в основном спала в углу, за что и получила своё имя. Но иногда на неё нападала активность, и она быстро и беспорядочно бегала по нашей небольшой квартире. У меня даже забава такая была: я изображал на листе из тетрадки план нашей комнаты, а потом красным цветом чертил на нём маршрут её перемещений. Спустя некоторое время, когда план превращался в хаотичное переплетение красных линий, я вдруг спохватывался, что у меня ещё не сделаны уроки, и срочно садился за учебники, а черепахе предоставлял полную свободу. Летом я выносил её во двор побегать по травке и покушать одуванчиков. На зиму Соня забиралась в один из пошитых из овчины зимних домашних тапочек (мы их называли чуни), и до весны мы про неё забывали. Она прожила у нас несколько лет, а потом что-то случилось, она заболела, стала вялая и умерла. Я поплакал и похоронил её под одним из тополей в нашем дворе. Ёжика нам вручили на время своего отъезда наши знакомые. Как оказалось, это очень хлопотное для домашнего содержания существо. Если днём он большей частью спал и не доставлял особых проблем, то ночью, напротив, у него начинался период бурной и шумной активности: в темноте он бегал по комнате, довольно громко топал, фыркал и шуршал чем-нибудь по углам. К счастью, это беспокойное создание прожило у нас недолго, хозяева скоро вернулись и забрали его. Самая интересная история получилась с Тёмкой и Умкой. Вообще-то, моя мама никогда не была любительницей домашних животных. Если против рыбок и черепашки она не возражала, то кошку или собаку заводить в нашей маленькой квартире отказывалась наотрез. Уж не знаю, что могло случиться, но однажды она пришла вечером с работы с таинственным видом и с хозяйственной сумкой, в которой возились и пищали два маленьких щенка (позже мы их сфотографировали сидящими в этой самой сумке, и это единственная фотография Тёмки и Умки). На работе кто-то раздавал щенков, и она необъяснимым образом поддалась гипнозу. Я долго не мог прийти в себя от радости и удивления. Один из них был чёрный и курчавый, с белой грудкой и белыми носочками на лапах, а второй - тоже с белой грудкой, но рыжий и почти гладкошёрстный. Как такие разные мальчики оказались в одном помёте – большая загадка. Не только внешне, но и по характеру они оказались полной противоположностью: чёрный был непоседливым смешным балбесом, который постоянно лез, куда не надо, а рыжий - спокойным и рассудительным. За это мы и назвали его Умка, а балбеса – Тёмка. С их появлением жизнь моя весьма заметно изменилась. С одной стороны, она стала гораздо интереснее и веселее, а с другой – появились новые заботы: щенков требовалось кормить, убирать за ними, выводить их на прогулку (соседи по-доброму смеялись, когда я выходил во двор с двумя собачками под мышками). Я не помню точно, сколько они у нас прожили, может два-три месяца. Они даже успели побывать в походе в лес с моим классом, когда мама участвовала в нём со стороны родителей, и мы с ней взяли их с собой в той самой хозяйственной сумке. Щенки были замечательные и пока обитали в нашем доме, доставили мне много радости. Они нравились не только мне, но и многим знакомым, бывавшим у нас в гостях. Кое-кто даже просил подарить одного из них. Собачки потихоньку подрастали, становились всё активнее и беспокойнее, держать их в маленькой квартире становилось с каждым днём всё труднее, и в конечном итоге мы всё-таки раздали их хорошим людям, для чего пришлось разлучить братиков. Какое-то время после этого до нас доходила информация о дальнейшей судьбе наших пёсиков, которая до некоторой поры складывалась вполне благополучно по собачьим меркам.
   Но я немного отвлёкся, вернёмся к теме. Коллекционирование, аквариум и прочие домашние хобби, какими бы увлекательными они ни были, являлись всего лишь частью досуга моего и моих друзей. Причём частью далеко не самой значительной. Кроме них, существовала ещё масса других удовольствий и занятий. Вот, например, одно из самых любимых развлечений детворы в СССР - кино, куда мы ходили охотно и регулярно. И кинотеатров хватало, и хороших детских фильмов снималось много, и стоило это удовольствие совсем дёшево: детский билет - 10 копеек. В своих воспоминаниях о дошкольном периоде я уже рассказывал про замечательные советские мультфильмы и киносказки. Пойдя в школу, я нисколько не утратил интереса к нашим чудесным мультикам. Не постесняюсь признаться, что это оказалась любовь на всю жизнь. Я и до сих пор, уже перевалив за полувековой рубеж, с огромным удовольствием смотрю гениальные творения советских аниматоров. Наши мультфильмы – не только очень мощный пласт культуры, но и уникальное культурное явление. Советская анимация по праву пользуется всенародной любовью, независимо от возраста аудитории, потому что наши мастера так удивительно умудрялись снимать свои шедевры, что любили и любят их все зрители, от мала до велика.  Знаменательно, что на мои школьные годы выдался феноменальный всплеск в кинематографе страны, как взрослом (о нём чуть позже), так и детском, когда были сняты десятки выдающихся картин. Именно в конце шестидесятых и в семидесятые годы на экраны вышли знаменитые мультфильмы про Винни-Пуха, Карлсона, Маугли, Чебурашку и крокодила Гену, мартышку, удава, слонёнка и попугая, котёнка по имени Гав, капитана Врунгеля, крошку Енота, Троих из Простоквашино и множество других замечательных фильмов. В довершение этого, выпуск большинства серий легендарного “Ну, погоди!” пришёлся как раз на 70-е годы. Согласитесь, что мне с моими сверстниками необыкновенно повезло. Помимо отличных мультфильмов, было снято немало хороших и добрых игровых фильмов про школьную жизнь или приключения в пионерском лагере: “Кыш и два портфеля”, “Внимание, черепаха!”, “Ох уж эта Настя!”, “Точка, точка, запятая”, “Чудак из пятого “Б”, “Учитель пения”, “Зимородок”, “Ура! У нас каникулы!”, “Пассажир с “Экватора”, “Три весёлые смены”, “Засекреченный город”, “Пятёрка за лето” и масса других. Да и не только школьных, но и просто фильмов о детях и для детей - фантастических, музыкальных, комедийных, было создано множество: “Тайна железной двери”, “Свистать всех наверх!”, “Денискины рассказы”, “Приключения Буратино”, “Про красную Шапочку”, “Москва-Кассиопея”, “Отроки во Вселенной” и ещё десятки, список можно продолжать очень долго. Какие-то из этих картин были телевизионные, но в талантливости они нисколько не уступали экранным лентам. Отдельного упоминания заслуживают фильмы-сказки. Их продолжали снимать нисколько не меньше, чем в 60-е, как на наши родные мотивы, так и по книгам иностранных авторов. Несмотря на то, что по мере возмужания я постепенно выходил из возрастной киноаудитории этого жанра, однако продолжал смотреть киносказки наших мастеров с большим удовольствием. А ещё, как и в дошкольном возрасте, я оставался большим любителем фильмов про животных. Ленты были разные, не только весёлые, попадались и грустные, иногда я даже плакал над несчастной судьбой какого-нибудь четвероногого или пернатого существа, но всё равно старался картины про братьев меньших не пропускать. Не все из них остались в памяти, но некоторые помню до сих пор: “Солёный пёс”, “Чёрная гора”, “Тропой бескорыстной любви”, “Мы с Вулканом”, “Рикки-Тикки-Тави”, “Соло для слона с оркестром” (про цирк и цирковых зверей).
   На стыке пары основных массивов кинопродукции, дифференцированных по возрастному признаку – детского кино и фильмов для взрослой аудитории, в годы моего детства существовало две группы кинокартин, которые были любимы всеми зрителями, независимо от возраста: кино про индейцев и советские кинокомедии. Эти фильмы с огромным интересом смотрели и дети, и родители. Из индейской серии мне запомнились такие ленты, как “Прерия”, “Сокровища серебряного озера”, “Верная Рука – друг индейцев”, “Вождь Белое Перо”, “Приключения на берегах Онтарио”, “Оцеола”, “Апачи”, “Чингачгук-Большой Змей”, “След Сокола”, “Белые волки”. Это далеко не все фильмы, а лишь пришедшие на память. Большинство из них были сняты в ГДР и Югославии и пользовались огромным успехом в СССР, особенно среди мальчишек. Здесь же, условно отнеся его к этой группе, хотел бы упомянуть такой отличный фильм, как “Земля Санникова”, потому что показанное в нём племя анкилонов очень похоже на индейцев, а приключения героев напоминают истории о первопроходцах американского Запада. Кроме увлекательного сюжета и прекрасных актёров, эта лента достойна упоминания хотя бы уже за то, что в ней звучит бесподобная песня “Есть только миг”. Еще более любимы всеми были отечественные комедийные фильмы. В стране продолжался золотой век советской комедии, породивший великие картины 60-х: “Бриллиантовая рука”, “Операция “Ы”, “Кавказская пленница”, “Берегись автомобиля”. 70-е уверенно подхватили эту эстафету. На первую половину десятилетия пришлись такие шедевры жанра, как “Джентльмены удачи”, “Иван Васильевич меняет профессию”, “Невероятные приключения итальянцев в России”, “Старики-разбойники”. Каждый из них посмотрели десятки миллионов зрителей, а многие ещё и не по одному разу.
   Ко времени, о котором идёт речь в моём повествовании, всё большую конкуренцию кинопрокату стало составлять телевидение, и это вполне объяснимо. Ведь, кроме того, что основная часть фильмов, демонстрировавшихся в кинотеатрах, рано или поздно попадала и на голубые экраны, у телевидения были ещё и другие козыри. К ним относились многочисленные развлекательные, познавательные, музыкальные передачи, многосерийные фильмы, новостные выпуски, спортивные репортажи. Всё это доставлялось прямо на дом, в удобное время, и употреблялось в уютной домашней обстановке. Немудрено, что популярность телевещания стремительно росла. В том числе и у юного поколения, так как детских развлекательных и образовательных программ на экраны выпускалось всё больше: “Будильник”, “АБВГДейка”, “В гостях у сказки”, “Весёлые нотки”, “Выставка Буратино”. Для самых маленьких телезрителей на протяжении многих лет каждый вечер выходила “Спокойной ночи, малыши”, а на читинском телевидении существовал её местный аналог - ежевечерняя получасовая программа для детворы “Экран-детям”, во время которой демонстрировались мультики или короткометражные фильмы, предназначенные юным зрителям (например, многосерийный приключенческий исторический фильм венгерских кинематографистов “Капитан Тенкеш”, который на моей памяти был показан неоднократно). Кроме перечисленных регулярных программ, каждый день транслировались сборники мультфильмов или игровые киносказки. В общем, можно уверенно утверждать, что на советском телевидении на маленьких и юных зрителей приходилась значительная доля эфирного времени. Помимо адресных детских телепроектов, на экраны выходило много хороших передач для всей семьи, которые были интересны в том числе и школьникам: “В мире животных”, “Клуб путешественников”, “Очевидное-невероятное”, “Что, где, когда?”, “Клуб Весёлых и Находчивых”, “А ну-ка девушки”, “Утренняя почта”, “Алло, мы ищем таланты”, “Кабачок 13 стульев”, “Песня года” и ряд других. Какие-то из них появились раньше, какие-то – позже, но все они относятся к 70-м годам, и в своё время пользовались большой любовью телезрителей страны.
    И, конечно же, нельзя обойти молчанием отечественные телесериалы того периода или, как тогда их назвали, многосерийные фильмы. Их было много снято в те годы, в конце 60-х - первой половине 70-х. Не все они были одинаково высокого художественного уровня, но в основном весьма достойные. А лучшие воистину пользовались всенародной любовью, и когда их показывали, к экранам, без преувеличения, приникала основная часть взрослого населения страны. А так как я хорошо их помню, значит и мне повезло, несмотря на свой детский возраст, быть их зрителем. Перечислить все замечательные советские телесериалы никакого места не хватит, поэтому назову лишь самые-самые (по возможности располагая их в хронологическом порядке, по годам выхода): “Майор Вихрь”, “Операция “Трест”, “Угрюм-река”, “Сердце Бонивура”, “Щит и меч”, “Адъютант его превосходительства”, “Освобождение”, “Обратной дороги нет”, “Последний рейс “Альбатроса”, “Тени исчезают в полдень”, “Большая перемена”. Тогда же были сняты первые серии культовых многосерийных фильмов, растянувшихся один на десять лет – “Вечный зов”, а второй вообще на двадцать – “Следствие ведут ЗнаТоКи”. А завершить этот перечень я хочу самым знаменитым среди советских сериалов того периода - гениальным фильмом Татьяны Лиозновой “Семнадцать мгновений весны” с неподражаемым Вячеславом Тихоновым в роли Штирлица. Думаю, что к этому легендарному суперсериалу вполне уместно применить термин “шедевр”. Во время его показа пустели улицы, резко уменьшался расход воды в бытовых целях, и даже снижался уровень преступности по стране (абсолютно достоверная статистика).
   А теперь из квартир и кинозалов, где мы проводили свой домашний и культурный досуг, отправимся на свежий воздух, во двор, или как говорили мы сами, “на улку”. Как уже отмечалось, несмотря на серьёзное изменение моего социального статуса - с детсадовца на школьника, никаких резких, кардинальных перемен в моих дворовых занятиях и играх не произошло. Мы с друзьями продолжали лазить по крышам сараев и заборам; играть в футбол, войнушку, пекаря, чижа, чур, ножички, ниточку - иголочку; плавили пластмассу и свинец; если удавалось раздобыть целлулоид, делали дымовушки; палили тополиный пух, когда он в июне устилал улицы. Ещё одна памятная летняя забава - бои на плодах “бешеного огурца” или колючеплодника (чтобы поделиться с вами этим названием, пришлось специально поискать в интернете, потому что тогда мы вполне без него обходились). Почти все заборы на нашей тихой улице были увиты данным растением, и когда на нём созревали в огромном количестве зелёные ёжики с мягкими иголками, они становились для нас прекрасными боеприпасами. Мы не только перестреливались ими между собой, но и, устроив засаду в кустах или канаве, забрасывали ими проезжающие машины. Иногда, правда, приходилось драпать от разозлённых шофёров, что только добавляло адреналину. Всё это были традиционные и сравнительно безопасные развлечения. Но мальчишки на то и мальчишки, чтобы, становясь старше, придумывать себе занятия порискованнее. Вот и мы с друзьями не являлись исключением. Начну с набегов на стройки. В наших окрестностях постоянно что-нибудь строилось, поэтому в поисках приключений далеко убегать от дома не приходилось. Охранялись эти объекты, как правило, из рук вон плохо, и обычно мы проникали туда без особых проблем. А если даже иногда сторожа нас и гоняли, так от этого только веселее становилось. Строящиеся дома предоставляли много увлекательных возможностей. Мы бегали по этажам, играли в прятки и чур, прыгали из окон на кучи песка, на грудах щебня устраивали перестрелки маленькими камешками. Все указанные развлечения, естественно, были не совсем безопасны. Кроме этого, на строительных объектах нас иногда поджидали интересные находки. Если мы набредали на место хранения цемента, то наполняли им бумажный кулёк и, сбросив с высокого этажа, визуально получали подобие маленького взрыва. Порою обнаруживали гудрон, по-нашему “вар”, успешно заменявший нам жвачку. А особенной удачей считалось найти кусочки карбида, потому что такая находка дарила возможность устроить захватывающие пиротехнические забавы. Например, мы наливали немного воды в бутылку, бросали туда кусочек карбида и плотно забивали пробку. Если через какое-то время шарахнуть этим сосудом о кирпичную стену или об асфальт, то раздавался громкий взрыв, и бутылка разлеталась на мелкие осколки. Конечно, всегда присутствовал риск, что такая бомба взорвётся в руках, если долго затянуть с броском, но с нами такая беда ни разу не случилась. С этим волшебным химикатом было связано ещё одно небезобидное развлечение, для которого требовались лишь жестяная банка побольше с дыркой, пробитой толстым гвоздём, и спички. В песке выкапывалась ямка, в её центр помещался камешек карбида, поливался водой (за неимением под рукой воды допускалось упрощение технологии в виде обильного плевка), и когда начиналась реакция, лунка плотно накрывалась банкой донышком кверху. Отверстие в жестянке затыкалось пальцем. В результате реакции карбида с водой выделялся горючий газ (много позже я узнал, что он называется ацетилен). Теперь оставалось только поднести к дырке зажжённую спичку, а лучше лучинку подлиннее, предварительно убрав палец, затыкавший отверстие. Накопившийся в закрытом объёме газ воспламенялся, и подброшенная взрывом банка взлетала, как ракета, на вполне приличную высоту. Риск заключался в том, что при недостаточной расторопности существовала опасность схлопотать взлетающей жестянкой по руке со спичкой или запорошить при взрыве глаза песком, если не успел отвернуться. К счастью, все наши запуски заканчивались благополучно, хотя однажды мы с приятелями даже умудрились запустить в воздух старое железное ведро, и присутствовала ощутимая вероятность получить при этом травму. К пиротехническим утехам относилось также и взрывание шифера на костре. Для этого мы уходили на близлежащую безлесную горку (правда, она была не совсем голой, три или четыре старых коренастых сосны там росло). Вообще, она вполне заслуживает отдельного благодарного упоминания. Это была замечательная горка! Зимой она служила нам отличным естественным санным полигоном с крутыми спусками и многочисленными буграми для прыжков, поэтому в снежный сезон мы пропадали там все выходные и каникулы. А летом – местом для игр в глубоких песчаных оврагах, устройства тарзанок, разведения костров и охоты на жуков. Плюс ко всему, в те времена её облюбовали для тренировок мотокроссмены СКА ЗабВО, и я много раз бегал смотреть, как они лихо гоняют по ухабам на своих мотоциклах. Так вот, мы выбирали один из оврагов поглубже и, собрав доски и щепки, разводили в нём огонь. Когда он разгорался, в него бросали старый автомобильный баллон, позаимствованный на соседней свалке, чтобы горело долго и жарко, а на охваченное пламенем колесо мы накидывали куски шифера. После этого следовало спрятаться за краями оврага, которые являлись естественной защитой, и ждать, когда он начнёт от нагрева взрываться. Хлопки получались очень громкие, и мелкие осколки шифера разлетались вокруг, как шрапнель. Во время этого фейерверка приближаться к горящему баллону категорически не рекомендовалось, так как можно было запросто попасть под разлетающиеся с огромной скоростью осколки. Когда пламя спадало и канонада затихала, мы покидали укрытие и переходили к каким-нибудь другим делам. Например, находили ещё пару колёс и пускали их вниз по склону наперегонки.
   Ещё одной небезопасной забавой были самострелы. Для их изготовления требовались кусок шпунтованной доски сорока-пятидесяти сантиметров длиной, на одной из двух граней которой находился паз, служивший при выстреле направляющей, резиновая лента (мы её называли бинт-резина) и жёсткая неразработанная прищепка. На торце доски крепились два конца ленты, образуя таким образом из неё метательную петлю; а с другой стороны проволокой или изолентой намертво прикручивалась прищепка. Оружие готово. Теперь оставалось только вложить в резинку небольшой камешек (а мы чаще стреляли маленькими плодами дикой яблони), натянуть её, зафиксировать в зажиме, прицелиться и надавить большим пальцем на рычаг прищепки. Бух, выстрел. Естественно, чем туже натяжение резины, тем больше дальнобойность. Обычно мы пуляли по какой-нибудь неодушевленной мишени, но если устраивали перестрелки, то яблочки прилетали весьма чувствительно. Слава богу, глаза остались целы.
  Чуть позже, где-то в третьем – четвёртом классах, в нашем списке под лозунгом “кто не рискует, тот не пьёт шампанского” появилась ещё одна суровая игра – пятнашки на велосипедах. Мы гоняли по нашей улице, по которой, к счастью, машины проезжали довольно редко, друг за другом на велосипедах, и чур засчитывался только при касании своим колесом колеса или педали убегающего. Нередко эти погони заканчивались падением, иногда безобидным, а иногда и не очень. Обычно доставалось локтям и коленкам, ведь никаких налокотников и наколенников мы тогда не надевали. А один из нас, Игорь, как-то раз в пылу погони так увлёкся, что не успел вовремя притормозить и улетел вместе с велосипедом с моста в канаву вниз головой (кстати, с того самого моста, с которого я когда-то навернулся на трёхколёсном велосипедике). Удивительно, но сорви-голова не получил ни одной царапины, да и испугаться как следует не успел, так быстро всё произошло. А вот у нас у всех сердце сильно ёкнуло - авария выглядела очень впечатляюще. Если надоедало гоняться друг за другом или было мало участников, и игра от этого становилась неинтересной, мы могли устроить соревнования на дальность прыжка на велосипеде. Для этого находили естественный бугорок или сооружали рукотворный трамплин из утрамбованного песка. Потом по очереди разгонялись и совершали прыжок, а все остальные придирчиво отмечали место приземления. Побеждал тот, чья отметка оказывалась самой дальней. Подводя итоги рассказанному, следует признать, что шансов получить какое-нибудь увечье в результате наших небезопасных забав мы сами себе предоставляли немало, не зря ведь есть такая грустная шутка: каждый взрослый мужчина – это случайно выживший в детстве мальчишка. Просто удача, что со мной и моими друзьями в процессе этих рискованных игр за всё время ничего по-настоящему печального не произошло.
      Продолжая тему двухколёсных транспортных средств, стоит отдельно упомянуть мопеды. В то время это было повальное увлечение ребят постарше. Буквально в каждом дворе на нашей улице проживал хотя бы один такой мотолюбитель. В отличие от нас, часами гонявших без отдыха на своих велосипедах, эти механики не столько ездили, сколько возились со своей техникой, постоянно что-то в ней настраивая, ремонтируя или заменяя. Когда они заводили свои мопеды, раздавался страшный треск, а из выхлопной трубы механического чуда валили сизые клубы бензиновой гари. Из-за этого шума и дыма постоянно возникали конфликты с обитателями дома, которым надоедало терпеть под своими окнами это громкое и распространяющее вокруг сильный запах бензина хобби. И совсем нечасто удавалось увидеть, как какой-нибудь особо терпеливый и технически одарённый владелец капризного механизма, сумевший-таки его наладить и отрегулировать, с победным видом проезжал по улице на своём громко тарахтевшем железном коне. Поездка, как правило, продолжалась совсем недолго, мопед быстро глох, и начинался очередной цикл ремонта и настройки. Несмотря на комичную ситуацию, когда хозяева мопедов не столько на них ездили, сколько в них ковырялись, по испачканным машинным маслом счастливым лицам можно было судить, что эта возня с норовистой железной игрушкой доставляет им неподдельные радость и удовольствие. И нам, мальчишкам помладше, тоже было в кайф толкаться рядом, вдыхая чудесные запахи бензина и солидола да прислушиваясь к непонятным, и от этого ещё более увлекательным разговорам про какие-то таинственные свечи, дроссели и цилиндры.
    Ещё одним увлечением в этом возрасте у меня и моих приятелей была игра в так называемые “штабы”. Мальчишки из соседних домов (в моём дворе этому времени я остался один своего возраста) как-то сами собой разбились на два соперничающих отряда, человека по три – четыре, и я примкнул к одному из них. А раз есть самостоятельная боевая единица, она обязательно должна иметь собственный штаб. Таковым обычно именовалось любое примитивное сооружение, что-то типа шалаша или какой-нибудь простейшей лачуги из фанеры и досок, главное – чтобы имелась крыша. Чаще всего его строили за сараями, стоявшими возле забора, и выходившими к нему задней стенкой. Для этого лишь требовалось перекинуть доски между кровлей кладовки и забором да накрыть их куском рубероида, содранного с этого же сарая, соорудив, таким образом, навес, а в качестве стен прибить несколько фанерок. Штаб служил местом сбора отряда. Там проводили совещания, на которых строили планы набегов на противника. Главная цель этой милитаристской игры заключалась в том, чтобы разведать, где находится штаб супостата, а затем, выбрав момент, когда он будет пустовать, атаковать его. Это и считалось победой, так как обнаруженное и захваченное вражеское логово обычно разрушалось победителями, после чего проигравшим не оставалось ничего другого, кроме как подыскивать место для нового. Игра протекала с переменным успехом, на долю моего отряда выпадали как славные победы, так и обидные поражения. Но иногда случалось и такое, что штабы разрушались не зондеркомандой противника, а разгневанными владельцами кладовок, обнаружившими дыры от вырванных досок в стенах своей дворовой недвижимости и исчезнувший с крыш рубероид.
    Естественно, что все только что описанные развлечения были доступны исключительно в тёплый период года, потому что в зимние морозы ни в фанерном штабе за сараями долго не высидишь, ни на велосипеде по гололёду не погоняешь. Зимой мы катались на самокатах, которые пришли на смену детским санкам. Это чудо мальчишеского гения всегда изготавливалось своими руками, и представляло из себя деревянную основу из досок или других подручных материалов (некоторые умельцы ухитрялись использовать для большего комфорта мягкие сиденья от стульев), к которой снизу прибивались коньки. В отличие от саней, чьи сравнительно широкие полозья неплохо скользили по неутрамбованному снегу, конькам самокатов требовалось твёрдое, хорошо накатанное покрытие, поэтому на них гоняли по льду или по снежно-ледяной корке на тротуарах и проезжей части (минимальное количество машин в нашем околотке в те годы, особенно зимой, делало это занятие вполне безопасным). Существовало два вида самокатов: простые квадратные на двух коньках, и более сложная удлинённая модель – на трёх. Причём третий, передний, был поворотный, что позволяло лучше управлять этим снарядом. Превосходством в скорости сложные над простыми не обладали, но зато позволяли владельцу размещаться в двух положениях, сидя или лёжа.  В то же время, из-за своих более громоздких размеров, они были тяжелее, и когда приходилось после каждого спуска опять подниматься в горку, лёгкие двухконьковые самокаты приобретали ощутимое преимущество. У меня был именно такой, и я всегда возвращался к месту старта в числе первых. Чаще всего мы просто устраивали соревнования на скорость – кто быстрее доедет до места, намеченного в качестве финиша. А иногда, для пущего веселья и куража, специально провоцировали столкновения и падения, и выигравшим считался тот, кто последним из всех оставался “на коне”. Если же всё происходило в вечернее время, а зимой темнеет рано, то к азарту примешивалось ещё и визуальное удовольствие, потому что на большой скорости коньки, налетая на мелкие камешки, высекали яркие искры. И когда мы толпой неслись в сумерках вниз по улице на самокатах, и из-под коньков то и дело разлетались огненные брызги, это выглядело весьма эффектно.
   Ещё одно уличное воспоминание тех лет – молодые парни, с которыми мы иногда пересекались на нашей улице. Эта компания состояла из пяти-семи человек, лет на десять нас постарше, то есть на наш пацаний взгляд уже вполне взрослых. Они носили брюки клёш с широкими ремнями, яркие рубахи с большими отложными воротниками, туфли на платформе и длинные волосы (как иллюстрация к описанию неплохо подойдёт образ Трубадура из мультфильма “Бременские музыканты”). У кого-то из них имелся небольшой переносной катушечный магнитофон (они тогда только появились, и обладать таким считалось очень круто), из которого постоянно звучали Высоцкий или какой-нибудь модный в ту пору отечественный ВИА, и под эту музыку по выходным или вечерами они слонялись туда-сюда по улице. Мы между собой называли их “хиппарями”. Парни курили, выпивали и матерились, а как-то раз довольно жестоко, вплоть до размахивания ножами, подрались с солдатами из расположенной неподалёку военной кочегарки и обратили воинов в бегство. Двое лидеров компании, Витька и Борька, были моими соседями по подъезду, и поэтому нас они никогда не обижали, но всё же мы, подальше от греха, старались не попадаться им лишний раз на глаза. Интересно, что кто-то из них впоследствии пошёл работать в милицию, а кто-то оказался в тюрьме. Неисповедимы людские судьбы.
        Моим главным приятелем и компаньоном во всех описанных выше уличных приключениях и похождениях с первого по седьмой класс, когда мы получили квартиру и переехали с Угданской, был Олег. Наша дружба возникла вполне естественно благодаря сложившейся к этому времени ситуации. Дело в том, что в начале семидесятых в моём квартале оказалось очень мало пацанов одного со мной возраста. Кто-то уехал, а из немногих оставшихся не со всеми получилось дружить. Вот так сама жизнь подтолкнула нас с Олегом навстречу друг другу. Он был на полтора года старше меня, обитал на противоположной стороне улицы, в частном секторе, проживал с бабушкой, дедушкой, и тёткой в добротном доме из трёх комнат и передней, она же столовая, а также пристроенных к нему уютной летней веранды и кухни. К этому ещё прилагались большой собственный двор с огородом и хоздвор, где хранились дрова, различный необходимый в хозяйстве инструмент и содержались курицы и индюки. В общем, жили просторно и неплохо. Я очень любил бывать у Олежки в гостях, потому что мы всегда находили какое-нибудь увлекательное занятие, хоть в стенах дома в холодное время года, хоть летом во дворе. По причине того, что достаток их семьи ощутимо превышал наш, у него было больше, чем у меня, интересных красивых книг (из его библиотеки хорошо помню прекрасно иллюстрированную “Книгу юного командира”, все сказки Волкова из серии “Волшебник Изумрудного города”, много приключенческой литературы), альбомов с марками, наборов солдатиков и моделей самолётов, игрушечного оружия и прочих мальчишеских богатств. Этот баловень судьбы даже являлся счастливым владельцем электрической железной дороги с бегающими по рельсам паровозиками и вагончиками. Когда мы оба увлеклись аквариумными делами, то нетрудно предположить, что ему купили аквариум раза в четыре вместительнее моего, и рыбок в нём тоже плавало намного больше. Короче, я никогда не скучал у Олега в гостях. А если добавить, что все годы нашей дружбы у них во дворе постоянно проживали собаки, в хронологическом порядке: Дамка, Чёрный, Дик и Тузик, то немудрено, что меня всегда тянуло туда, как магнитом. Зимой, когда стояли морозы, мы проводили много времени в его доме (у моего друга была своя комната, роскошь, в те годы мне абсолютно недоступная): смотрели книги и альбомы с марками, любовались аквариумом; стреляли из арбалета по мишени стрелами с присосками; играли в шашки и “Чапая”; во время отсутствия его тётки слушали на её магнитофоне полуподпольные тогда песни Высоцкого (к слову, как мне теперь известно, многие ходившие в то время записи с якобы блатными куплетами Высоцкого на самом деле являлись подделками умело имитировавших голос певца подражателей). В тёплую погоду, естественно, выбирались из-под крыши на свежий воздух. Так как в поисках забав и приключений мы в основном активно и свободно перемещались по всему нашему району и его окрестностям, то непосредственно в замкнутом пространстве двора, даже такого большого, как у Олега, проводили совсем немного времени, но всё же кое-что запомнилось. Например, как мы дразнили индюков, бродивших по их огороду, и потом потешались над грозным индюшиным бормотанием и уморительным устрашающим видом. Однажды залезли к ним на чердак и нашли там много всякого интересного старья, которое сейчас, наверняка, стоило бы больших денег. Ещё один сохранившийся в памяти эпизод связан с черёмухой. Дело в том, что крыша их сарая, расположенного на хоздворе, своим скатом выходила в соседний сад. А над ней раскинула ветви большая старая черёмуха. Когда наступала пора созревания, мы забирались на эту крышу, ложились спиной на тёплый, нагретый солнцем рубероид, и даже не вставая, просто протягивая руки, срывали спелые чёрные ягоды, а выплюнутые круглые косточки сами скатывались по уклону крыши в соседский сад. Конечно, много черёмухи, даже спелой и сладкой, не съешь, рот быстро забивает оскомина, но свою долю удовольствия от лежания на тёплой крыше и поедания ягоды мы гарантированно получали. А кроме этого, порою нас ждал дополнительный бонус: иногда в этом саду на травке загорала в бикини молодая соседка моего друга, чьей семье и принадлежал этот садовый участок. Поедая ягоду, поплёвывая косточками и поглядывая сквозь листву на симпатичную загорающую девушку, мы сочетали гастрономическое удовольствие с эстетическим. К серии летних воспоминаний относится также эпизод, повествующий об одном коротком, но незаурядном, а точнее, уникальном увлечении моего приятеля. Ему тогда удалось меня по-настоящему удивить. Я вернулся из спортивного лагеря и сразу побежал к нему повидаться. Олег с загадочным видом повёл меня на летнюю веранду, примыкавшую к их дому. Там моим глазам предстала удивительная картина: повсюду стояли разнообразные ёмкости – банки, тазы, старый аквариум – внутри которых, в траве или земле, копошились десятки жуков. Оказывается, пока я отдыхал в лагере, он не придумал ничего лучше, как устроить у себя дома небольшой энтомопарк. Каждый день ходил на расположенную рядом горку или в лес и возвращался с добытыми там жуками. Дома сортировал всех этих жужелиц, могильщиков, скакунов, бронзовок и расселял по сосудам и ёмкостям (естественно, как следует их накрыв), а потом наблюдал за ними. Как на это согласились его родные, ума не приложу. Однако вскоре их терпение всё-таки лопнуло, и ему был предъявлен ультиматум: или убрать жуков из дома, или убираться самому. Пришлось возвращать насекомых в природу, в чём я принимал самое активное участие. Но даже после ликвидации коллекции родственники горе-естествоиспытателя ещё долгое время ругались при любом упоминании об этом злополучном хобби. Следующее связанное с Олегом воспоминание относится уже к зиме. Однажды декабрьским вечером повалил обильный снегопад, что для Читы большая редкость. Было тихо, безветренно, совсем не холодно, и густо сыпали красивые большие снежинки. Я заскочил за ним домой, и мы отправились бродить по пустынной вечерней улице. Медленно кружившиеся в свете фонарей крупные белые хлопья представляли из себя сказочное зрелище, и мы заворожено наблюдали за этой красотой. Снег валил не переставая, на земле образовался мягкий пушистый ковёр, и, хотя был уже поздний вечер, домой идти совсем не хотелось. Но всё-таки с большим сожалением пришлось разбредаться по домам, потому что там из-за нас не спали.  Миновало уже много лет, подаривших мне немало других снегопадов, но память крепко хранит именно тот.
    Не все наши с Олегом приключения и похождения были радостными и беспроблемными, случались и неприятности. Как-то мы с ним собирали грибы в окрестностях одного военного городка под Читой. И так увлеклись, что проигнорировали грозные предупреждающие таблички и проникли в запретный сектор леса возле стрельбища. Какое-то время всё было тихо, мы спокойно искали маслята и рыжики. А потом на полигоне начались боевые стрельбы, и у нас над головой стали посвистывать пули, иногда сшибая ветки. Надо признать, что ощущения при этом были не из приятных. Само собой моментально созрело решение от греха подальше поскорее убраться из зоны риска. Перебегая от дерева к дереву, от каждого свиста пули невольно втягивая голову в плечи, наткнулись на солдатика, который дежурил в неглубоком окопе чтобы гонять ротозеев, подобных нам. Он смачно выругался, показал направление эвакуации, а для придания большей скорости поставил обоим по крепкому пендалю. Благодаря полученному ускорению мы быстро и благополучно покинули сектор обстрела, жужжание свинца над головой прекратилось, и, решив, что на сегодня уже хватит грибов и приключений, отправились домой. По дороге условились не рассказывать родным, как увлекательно собирать грибы возле стрельбища, чтобы зря их не волновать.
     За годы нашей дружбы, конечно, было всякое - и неоднократные ссоры, и даже до драк дело доходило. Но, как правило, периоды вражды длились недолго, обиды быстро забывались, и под каким-нибудь удобным предлогом происходило радостное примирение. Вот так на протяжении нескольких лет мы дружили и вместе взрослели. Жизнь нас разлучила осенью 77-го, когда нам дали новую квартиру и я уехал с Угданской. После своего отъезда я ещё несколько раз забегал к нему в гости, по старой памяти, и на этом всё закончилось. А потом их дом тоже снесли, и они переехали на новое местожительство. В конце 80-х мы случайно встретились и некоторое время поддерживали контакт. Однако вскоре опять потеряли друг друга на жизненных перекрёстках, на этот раз, похоже, уже навсегда. Где сейчас Олег, что с ним, мне неведомо. На память о нём у меня остались несколько наших фотографий и три книги, подаренные им на мои дни рождения в разные годы. Да ещё мне иногда снятся сны, в которых я прихожу к нему в гости в их дом на Угданской, мы рассказываем друг другу о своей жизнь за время разлуки, и чем-нибудь вместе занимаемся, как в старые добрые времена.
               
                Фигурка

   Здесь я попытаюсь по возможности подробно рассказать о секции фигурного катания, занимавшей в те годы очень большое место в моей жизни. Попал я в неё после первого класса и ходил туда, с полуторагодичным перерывом, с сентября 72-го года до лета 78-го. Время, проведённое там, и события, с ней связанные, яркими незабываемыми воспоминаниями сохранились в моей памяти. А ещё в ней навсегда останутся люди, которые все эти годы были мне не просто тренерами, но и, в прямом смысле слова, настоящими наставниками. Да и не только мне, а сотням детей и подростков, посещавшим, каждый в своё время, их секцию. Людмила Николаевна и Леонид Александрович Маркины, низкий Вам поклон за то многое, что Вы сделали для меня и всех остальных своих воспитанников.
   На фигурку меня, как повелось в моей семье, привела моя старшая сестра Людмила. Дело было в начале сентября, погода стояла прекрасная, поэтому общефизические тренировки юных фигуристов проводились на открытом воздухе в спортивном городке стадиона ЗабВО, куда мы и пожаловали. Как проходило само зачисление в ряды будущих мастеров конька, память не сохранила. Может, пришлось продемонстрировать свою физическую сноровку, а может, нет. Но точно помню, что никаких трудновыполнимых нормативов не предъявляли, придирчивого собеседования не проводили, и кроме справки из физкультурного диспансера с разрешением посещать тренировки больше ничего не понадобилось (а тем более, упаси бог, никаких денег, ведь в СССР все детские кружки и секции были бесплатные). После краткого знакомства мне сказали вставать в строй одетых в спортивную форму мальчиков и девочек. Среди нас оказались и новобранцы, вроде меня, и те, кто занимался уже год. Кстати, среди старожилов я обнаружил двух своих одноклассниц - Иру и Олю. Тренировка состояла из бега, прыжков, отжиманий, упражнений на шведской стенке, а также разного рода эстафет. Кое-кто из “второгодников” (тех, кто в секции с прошлого года) попытался перед новичками качать права, поэтому пришлось их немного урезонить, чтобы не очень зазнавались. После того, как с неуместными проявлениями дедовщины было решительно покончено, занятия продолжились дружно и весело. Мне все задания и упражнения удавались весьма неплохо, тренеры пару раз отметили мои старания, так что в итоге я остался доволен как самой тренировкой, так и своими успехами. Так я влился в ряды юных фигуристов. Какое-то время, пока позволяла осенняя погода, мы продолжали заниматься на стадионе. А когда похолодало, из-за чего проводить тренировки на улице стало невозможно, перебрались под крышу, в Дом физкультуры, который, как и стадион, был недалеко от моего дома, поэтому бегать туда мне было очень удобно. Там к общефизическим упражнениям добавились элементы акробатики. Стоит отметить, что спортивную подготовку нам давали очень разностороннюю. В сентябре-октябре и в апреле-мае, когда было ещё или уже тепло, тренировки проходили на свежем воздухе и сочетали в себе лёгкую атлетику – бег и прыжки, силовые упражнения на спортивных снарядах и кроссы для развития выносливости. В период межсезонья, когда занятия переносились в спортзал, упор делался на работу с отягощениями для укрепления мышц, а также акробатику. Кроме того, осенью у нас проводились уроки хореографии (мои самые нелюбимые, уж очень мне скучно было стоять возле станка и тянуть носки ног). Самым лучшим месяцем, бесспорно, являлся май, потому что в это время мы ходили в бассейн на стадионе ЗабВО. Зимой же, естественно, мы занимались на льду непосредственно катанием на коньках. Ну а летом, в июле, выезжали в спортивный лагерь на озере Арахлей, где отдых сочетался с кроссами и лёгкими тренировками (но лагерь - это отдельная история, о нём чуть позже). В общем, физическая подготовка у нас была очень серьёзная и универсальная. Это помогло мне всегда сдавать нормы ГТО в своей возрастной группе или на золотой, или уж гарантированно на серебряный значок (эти несколько значков ГТО – единственные государственные знаки отличия, честно заслуженные мной за свою жизнь). А когда в третьем классе мы с однокашниками на протяжении месяца ходили в бассейн, то благодаря майским тренировкам по плаванию там у меня тоже неплохо получалось, и тренеры, занимавшиеся с нами, всерьёз предлагали мне переходить к ним в секцию. Но для этого пришлось бы распрощаться с фигурным катанием. В итоге, несмотря на некоторые метания, я всё-таки на это не решился.
    После того, как пришли морозы, и настала пора заливать катки, мы вышли на лёд. Так как в Чите в 70-е о крытом катке оставалось лишь мечтать, то все годы занятий фигурным катанием я провёл на открытых площадках, на естественном льду. И даже в тридцатиградусные морозы тренировки не отменялись. Хорошего в занятиях на сильном морозе было мало. Во-первых, приходилось на себя надевать толстые штаны и свитера, да ещё не по одному, что сильно ограничивало свободу катания. Во-вторых, несмотря на тёплые шерстяные носки и варежки, все четыре конечности всё равно мёрзли, и в результате хронического обморожения, полученного в те годы, пальцы рук и ног у меня до сих пор при малейшем озноблении начинают противно ныть. Ну а в-третьих, при таких суровых условиях на тренировках трудно рассчитывать на достижение серьёзных успехов в мастерстве, поэтому на крупных зональных соревнованиях читинским фигуристам тяжело было тягаться с ребятами из тех городов, где имелись дворцы спорта с искусственным льдом. И тем не менее, в нашей секции вырастали таланты, занимавшие на таких турнирах призовые места за счёт своих одарённости и упорства, а также нелёгкой ежедневной работы семейного тандема тренеров Маркиных.
   Первую зиму мне пришлось ездить на каток довольно далеко, практически через весь город (благо, он не очень большой), на старый спорткомплекс Локомотив. Троллейбус № 2 вёз меня от конечной остановки “стадион ЗабВО” до предпоследнего пункта маршрута, “Магазин “Радуга”. Поездка занимала в среднем 25 минут, а потом ещё десять минут надо было быстрым шагом добираться от остановки до стадиона. И на возвращение домой с тренировки требовалось столько же времени. В общем, на дорогу туда и обратно с ожиданием троллейбуса у меня уходило часа полтора. Благо, что занятия проводились через день, ежедневный график я бы не выдержал. А ведь в дни тренировок ещё и домашние задания надо было делать, так что трудностей хватало. Но зато на льду у меня всё получалось легко и играючи, поэтому от самого катания я получал массу удовольствия. Дела мои пошли так хорошо, что меня очень быстро перевели из группы начинающих в группу занимающихся вторую зиму, среди которых тоже не затерялся, выполнял все задания тренеров с “второгодниками” на равных, да ещё успевал выкраивать время на всякие забавы и шалости. В конце ледового сезона я участвовал в своих первых соревнованиях среди мальчиков моего возраста. Категория, как сейчас помню, называлась “юный фигурист”. Катался я под музыкальный фрагмент с пластинки “Бременские музыканты”, который мы дома с сёстрами довольно долго подбирали в домашней фонотеке, и занял первое место. Таков был многообещающий итог моего первого зимнего сезона.
   В конце февраля – начале марта лёд, сначала возле бортиков коробки, в которой мы катались, а потом и по всей поверхности, стал тёмным и рыхлым, покрылся лужами, и тренировки на коньках закончились. Мне это принесло огромное облегчение, так как занятия опять переместились в спортзал недалеко от моего дома, и больше не требовалось ездить на другой конец города. По мере установления тёплой погоды мы перебрались на стадион, а затем в бассейн. А вот это уже было настоящее счастье.
   С окончанием учёбы в конце мая начались мои вторые в жизни летние каникулы, и в тренировках тоже наступила пауза до двадцатых чисел июня, когда мы дружно, практически всем составом нашей секции, старшие и младшие, отправились в спортивный лагерь “Самородок” на озеро Арахлей.

                Спортивный лагерь

   Спортивный лагерь на Арахлее – это особая история, заслуживающая отдельной главы. Ранее я уже рассказывал, как после первого класса побывал в пионерском лагере, и мне там не понравилось. Поэтому первый раз в “Самородок” ехал с некоторой настороженностью: а вдруг здесь тоже будет не очень хорошо? Мои опасения оказались совершенно напрасными, и место, куда попал на этот раз, я полюбил сразу и бесповоротно. Начнём с того, что люди вокруг были все свои: приятели по секции и любимые тренеры, а не какие-то незнакомые пионервожатые. Жили мы, фигуристы, все вместе, в своём отдельном корпусе. Распорядок в этом лагере, в отличие от пионерского, оказался весьма вольготным: ни тебе перемещения по территории колонной под присмотром пионервожатых, ни конкурсов песни и строя, никаких торжественных линеек в белых рубашках. Построения, конечно, проводились ежедневно, но в рабочем порядке, для каких-нибудь общелагерных объявлений, анонсирования спортивных мероприятий, награждения победителей соревнований. Торжественные линейки проводились только в дни открытия и закрытия сезона. Так как лагерь назывался спортивным, то разнообразные соревнования устраивались регулярно. Кроме нас, его населяли боксёры, велосипедисты, баскетболисты, волейболистки, гимнасты, конькобежцы, штангисты. Турниры устраивались как в рамках какой-нибудь одной спортивной специальности, например, первенство среди боксёров или велосипедные гонки, так и общие, для всех: футбол, волейбол, легкоатлетические кроссы, настольный теннис, ГТО. Поскольку мы, младшая группа фигуристов, были по возрасту самыми маленькими среди всего населения, то в соревнованиях, кроме сдачи норм ГТО в самой юной возрастной категории, нам участвовать не приходилось, но болели мы азартно и с удовольствием. Где-то в середине сезона все обитатели лагеря подверглись медицинскому обследованию, проведённому нагрянувшей из города бригадой врачей областного физкультурного диспансера. К здоровью юных спортсменов, да и вообще всех детей, в СССР относились очень ответственно. Это был традиционный диспансерный медосмотр, который все мы за время занятий в секции проходили ежегодно, но только на этот раз он проводился в выездных условиях. Как правило, на таких осмотрах измерялись рост, вес, объём лёгких, оценивалось общее физическое состояние. Подвергся этим манипуляциям и я. Объём лёгких не запомнился, а вот цифры роста и веса, почему-то в памяти сохранились: 1 метр 38 сантиметров и 32 килограмма соответственно. Помимо спортивных мероприятий, в ходе сезона проводились конкурсы художественной самодеятельности и КВНы, каждый отряд выпускал стенгазету. В хорошую погоду все ходили купаться на озеро, вечерами устраивали танцы, и иногда показывали кино (я точно помню два фильма, которые там посмотрел: “Бриллиантовая рука” и чехословацкий “Призрак замка Моррисвиль”). В общем, обитателям лагеря скучать не приходилось. Поскольку распорядок был совсем нестрогим, и кроме лёгких тренировок нас ничем особо не загружали, то, не считая часов купания, у нас каждый день оставалось много свободного времени. Мы играли в футбол, бадминтон и настольный теннис, учились забрасывать мяч в баскетбольную корзину, висели и упражнялись на турниках и брусьях, носились по всей территории лагеря, а то и убегали за его пределы, бродили по берегу. Жёстких ограничений практически не существовало, кроме одного: строго запрещалось самостоятельно, без тренеров, ходить на пляж купаться во избежание несчастного случая. По сравнению с пионерским лагерем это можно была назвать полной свободой, и я это сразу же оценил. Даже периодически случавшиеся дневальства в столовой, выпадавшие всем отрядам по очереди, не очень портили настроение. Конечно, убирать со столов грязную посуду, мыть пол в обеденном зале и выносить на помойку отходы трудно назвать весёлыми занятиями, но зато на этих дежурствах частенько удавалось разжиться вкуснейшими сухарями, которые всегда сушились на печке в кухне, и напиться вдоволь компота, остававшегося после обеда.
   На фоне ежедневных будней, наполненных разными ребячьими радостями и удовольствиями, у меня в памяти отпечатались несколько наиболее ярких воспоминаний. Первое – это вечерние танцы. Тогда ещё не знали слова дискотека, и это мероприятие, устраиваемое после ужина, называлось просто танцы. Проходили они на баскетбольной площадке по соседству с нашим корпусом, в котором располагалась радиорубка. Заведовал ей наш Лен Саныч (так мы для краткости звали Леонида Александровича). Он и был главным по музыкальной части, то есть дискжокеем на современный лад. Насколько мне запомнилось, основным музыкальным сопровождением служил англоязычный рок-н-ролл, и, с большой долей вероятности, среди прочих чаще других звучали песни “Битлз”. Под эти мелодии старшая часть населения лагеря очень зажигательно отплясывала на танцполе. Из парней лучше всех это выходило у гимнастов: благодаря пластичности и хорошей координации, полученными на тренировках, они двигались красиво и естественно. А среди девушек королевами бала, безусловно, были фигуристки старшей группы. Мы, младшие, только смотрели на это зрелище во все глаза, а сами танцевать, как они, не умели и стеснялись, наше время пока не наступило. И в завершение танцевальной темы позволю себе маленькое путешествие по волнам моей музыкальной памяти, получившее современное продолжение: из всех звучавших тогда на танцплощадке песенок мне абсолютно чётко запомнилась одна, в которой были слова “my baby (пам-пам-пам) hanky-panky”. Чтобы убедиться, что это не шутка моего воображения, и такой хит действительно существовал, во время написания этого текста я обратился к Интернету. И не только нашёл песню, но спустя сорок с лишним лет узнал имя исполнителя - Томми Джеймс, а композиция так и называется “Hanky panky”. Я её с удовольствием несколько раз прослушал, и хочу сказать, что она действительно очень забойная.
    Ещё одним запомнившимся событием стал “Праздник рыбака”. В этот день всем отрядам выделили по лодке, на которой за окунями отправились счастливчики, выбранные в своих коллективах. Мне тоже повезло оказаться в их числе. Сама рыбалка получилась очень азартной: озеро было спокойное, и в прозрачной воде с лодки прекрасно просматривалась подплывающая к наживке рыба. Это позволяло выдёргивать крючок из-под носа у жадной мелкоты, и наоборот, дразнить приманкой окуньков покрупнее. После истечения отведённого на ловлю времени строгая комиссия пересчитала и взвесила добычу каждой рыбацкой артели, и на следующий день в ходе линейки объявили и наградили отличившиеся команды. А этим вечером мы всем отрядом под руководством наших тренеров на полянке рядом с корпусом развели костёр и сварили на нём в двух больших вёдрах сказочно вкусную, с дымком и перцем, уху из собственного улова. Рыбы было много, и ушицы хватило всем, ели сколько влезет. Я пару раз со своей миской подходил за добавкой, и съел бы ещё, но в это время на лагерной киноустановке в честь дня рыбака начали показывать мультфильмы, и мы, с некоторым сожалением распрощавшись с недоеденной вкуснятиной, побежали смотреть кино. Этот день даже на фоне других, тоже интересных и весёлых, выдался особенно незабываемым. И ещё одно забавное происшествие из арахлейской жизни всплывает в памяти. Наш тренер Леонид Александрович имел одну оригинальную причуду - любил стричься “под ноль”, особенно летом. В лагере он проделал этот фокус с собой в очередной раз, так как ручная машинка для стрижки всегда была при нём. Не удовлетворившись этим, он решил и нас, своих лохматых воспитанников, осчастливить. Часть пацанов дала себя уговорить сразу, а кто-то некоторое время протестовал и скрывался в кустах. Но в итоге почти все оказались пострижены “под Котовского”, включая меня. Откровенно говоря, я потом сильно пожалел, что поддался стадному чувству, но, как говорится, “фарш невозможно провернуть назад”, и отрезанные вихры обратно к голове не прирастишь. Так мы и бегали до конца сезона лысой сворой, на потеху всему лагерю. Как назло, вскоре после этой массовой стрижки между отрядами проводился конкурс стенгазет, и в одной из них, вывешенных на всеобщее обозрение в столовой, красовалась большая, сразу привлекавшая внимание, карикатура с толпой лысых мальчишек и сатирические стихи на эту тему. И до тех пор, пока стенгазеты не сняли, каждое наше появление в столовой вызывало смех и шутки присутствующих, а вот нам было не до веселья. Волосы у меня немного отросли только к школе, и больше я никогда в жизни не стригся наголо.
    В последний вечер перед отъездом домой по замечательной традиции летних лагерей, хоть пионерских, хоть спортивных, был устроен великолепный прощальный костёр. Накануне каждый отряд отправился в лес на сбор дров для него, мы в том числе. В окружающих лесах нашлось достаточно сухих веток и целых сухостойных лесин, так что, когда весь найденный валежник собрали на большой поляне на берегу озера и выстроили в форме вигвама, то сооружение оказалось высотой в три человеческих роста. Поздно вечером в присутствии всего населения лагеря этот вигвам торжественно подожгли. Костёр получился шикарный, языки пламени взлетали очень высоко в ночное небо, а искры растворялись где-то среди звёзд. Наш восторг от такого захватывающего зрелища трудно описать словами. Народ веселился, как мог, пели песни, носились вокруг костра, мазали друг друга зубной пастой. И только когда костёр отпылал и превратился в кучу догорающих углей и головёшек, стали понемногу расходиться по своим корпусам. А по берегу озера в темноте ночи горели два или три таких же костра в других лагерях, где закрытие сезона совпало с нашим.
   В лагере “Самородок” я провёл два сезона, после второго и после третьего классов. Кое-что из описанного выше случилось в первое лето, а что-то – во второе. У меня в памяти эти два сезона со временем сложились в единую картину, и потому неважно, в какой из них произошли эти события. А важно то, какая атмосфера радости и беззаботности окружала меня в этом лагере. К счастью, он существует до сих пор, и за прошедшие десятилетия внешне мало изменился. И я надеюсь, что не только я, но и все те, кто за эти долгие годы побывал в нём, вспоминают об этом отдыхе с большим удовольствием.
   Потом у меня по разным причинам случился двухгодичный перерыв в летних поездках на Арахлей, и в следующий раз я там оказался только после шестого класса. Лагерь был уже другой, назывался “Спартак”, но находился в том же месте, рядом с “Самородком”. Пока я пропускал два летних сезона, в спортивном сообществе Читы произошли какие-то структурные перемены, и в результате этих процессов секции фигуристов и конькобежцев отпочковались от общества “Труд”, куда входили раньше, и перешли в общество “Спартак”. Соответственно, пришлось распрощаться и с “Самородком”, который принадлежал “Труду”. Но перешедшие в другую веру, недолго думая, организовали свой собственный летний лагерь по соседству, буквально через забор, так что переезд получился очень близким. Вот в нём я и оказался летом 77-го. История моего возвращения на Арахлей сама по себе довольно занимательная. В четвёртом классе зимой я забросил занятия в секции, просто перестал ходить на тренировки, поэтому летом 75-го вместо лагеря оказался на Камчатке, в гостях у своих родных. После пятого класса все три летних месяца провёл в городе. А следующие каникулы, по окончании шестого класса, для меня начались не очень весело: я встретил их в больнице. На последнем уроке физкультуры во время игры в баскетбол неудачно упал спиной на скамейку, и, хотя домой после уроков ушёл самостоятельно, но боли в позвоночнике не проходили весь вечер и всю ночь, поэтому утром сестра Валентина отправилась со мной в травмпункт (давненько я там не был). После того, как мне сделали рентген места ушиба, дежурный врач попросил нас подождать в коридоре. Сам же, как выяснилось, взглянув на снимок, вызвал “скорую”. Она приехала очень быстро, и когда в коридоре, где мы с Валей спокойно сидели и ждали результатов рентгена, появилась женщина – врач, сопровождаемая санитаром с носилками, и спросила: “Кто здесь с позвоночником?”, у сестры чуть не случился обморок. Меня положили на носилки, отнесли в “скорую” и привезли в городскую больницу с диагнозом “ушиб позвоночника”. В большой палате, куда из-за предполагаемой серьёзности травмы меня доставили на каталке, новичка обступили старожилы. Среди них оказался и Леонид Александрович, он же Лен Саныч, мой тренер, который там лежал c переломом руки. Товарищество по несчастью помогло нам сразу же восстановить хорошие отношения, как будто и не было моего прошлогоднего ухода из секции, и он позвал меня обратно на фигурку. Так, после более, чем годичного перерыва состоялась моя реинкарнация в секции фигурного катания. На дворе стоял июнь, школа закончилась, начались каникулы. К счастью, травма позвоночника оказалась не очень серьёзной, и, продержав в больнице девять дней, меня отпустили на волю с рекомендациями беречь спину. А спустя буквально неделю я оказался в “Спартаке”, хотя до официального открытия сезона оставалось ещё дней десять. Дело в том, что новый лагерь готовился всего лишь ко второму своему сезону, и дел по обустройству там ещё оставалось непочатый край. Вот нас, старшую группу ребят – фигуристов, и отправили туда заранее для проведения подготовительных работ (у военных таких людей называют “квартирьеры”). Наш отряд состоял из семерых бойцов: Дима, Витя, Виталя, Вова, Олег и два Андрея. Также компанию нам составили две девочки, Лена и Оля, поехавшие в качестве поварих. Из всей этой бригады я оказался самым младшим, остальные были старше кто на год, а кто и на два. Лен Саныч поехать с нами не смог, у него накопилось много предсезонных организационных дел в городе, и руководил процессом на месте тренер по конькобежному спорту, довольно строгий и требовательный мужик (почему туда не приехали и не вкалывали, как мы, его воспитанники-конькобежцы, мне неизвестно). Добирались до Арахлея мы очень весело, в грузовом брезентовом фургоне, набитом матрасами. Валялись и дурачились на матрасах, горланили песни (особенно запомнилась “Вологда”, очень популярная в то лето), травили анекдоты. Прибыв на место, разгрузили и отправили восвояси машину, поставили себе большую палатку, разместили в ней семь коек. Сказать по правде, в палатке нас обитало восемь живых душ. Восьмой была маленькая собачка Вега, приехавшая вместе со своим хозяином – Витей. Она заметно скрашивала наше суровое мужское общество, и стала общей любимицей. Девушки же поселились неподалёку в большом деревянном доме, в одной половине которого проживала престарелая семейная пара - сторожа лагеря, а вторая половина являлась временным складом, куда мы сгрузили привезённые матрасы и прочий хозяйственный скарб, а после открытия сезона - клубом, где в дождливые дни показывали мультфильмы и чем-нибудь занимали малышню. Вечером, закончив все срочные дела, перед отбоем мы дружно сбегали на озеро и искупались. На другой день и все последующие, нас ждала довольно напряжённая работа, потому что времени до сезона оставалось меньше двух недель, а сделать предстояло очень много. Мы разгружали машины, привозившие разные пило- и стройматериалы, сколачивали из досок помосты, служившие полами для больших пяти- и восьмиместных палаток (в которых обитатели лагеря размещались первые два-три года, пока не построили деревянные корпуса), собирали и устанавливали сами палатки, расставляли в них принесённые со склада кровати, доделывали столовую, чьё строительство в первом сезоне не было завершено. Кроме этого, соорудили возле столовой высокий сруб из брёвен в качестве подставки для цистерны с водой, вкопали столбы на баскетбольной площадке, прибили к ним щиты с кольцами и много ещё чего успели сделать за эти полторы недели. Уставали сильно, но всё равно находили время и силы искупаться, побродить по окрестному лесу, подшутить друг над другом, устроить какой-нибудь розыгрыш, поиграть в карты. Несмотря на нелёгкий и ответственный труд, эти десять дней навсегда остались в моей памяти как замечательно проведённое время. Накануне открытия сезона с финальной инспекцией прикатил из города на своём зелёном мотоцикле “Иж” с коляской Лен Саныч. Что-то ему понравилось, где-то вскрылись небольшие недоделки и недочёты, но в итоге проверка показала, что в основном мы справились с возложенными на нас задачами, и лагерь к сезону готов. Поэтому на следующий день мы встречали автобусы с приехавшими ребятами с чувством выполненного долга и небрежной ухмылкой бывалых аборигенов. Таким образом, наша рабочая десятидневная вахта плавно перетекла в обыкновенную лагерную смену. Однако, хотя мы и влились в разнородный по возрасту контингент фигуристов и конькобежцев, отношение тренеров к нам, старожилам и трудягам, сложилось всё-таки особенное. Даже принимая во внимание, что режим в этом лагере был ещё более вольный, чем в прежнем, но и в этих условиях у нас имелись дополнительные привилегии. Нет, мы, конечно, подчинялись общему распорядку: утром, как и все, вставали по горну, бежали на зарядку, в соответствии с графиком дежурили на кухне, бегали кроссы и занимались на тренировках, вместе со всеми участвовали в уборке территории и т. д. Но в то же время нам позволялось, например, иногда вместо сончаса уйти на озеро купаться, отправиться самостоятельно в лес за голубикой, сходить попинать мяч на поле за “Самородком” (для своей футбольной площадки места на территории не нашлось), а после игры окунуться в небольшой речушке, протекавшей рядом с тем полем. Нам доверяли, и, насколько помнится, мы ни разу тренеров не подвели, проблем из-за нас не возникало. На второй сезон, который я там провёл, дела обстояли точно так же, тем более, что мы стали ещё на год старше. Вот поэтому мне и запомнился лагерь “Спартак” как, практически, полная вольница.
    Ежедневная жизнь в лагере протекала примерно так же, как и в “Самородке”, да и, наверное, в других спортивных лагерях. Подъём по горну, пробежка, зарядка, в качестве водных процедур утреннее купание в холодном озере (очень бодрило, должен сказать), завтрак, тренировки, обед, сончас, полдник, соревнования или разные культурно-массовые мероприятия, после ужина – танцы для старших и мультфильмы для младших. Но этот распорядок соблюдался, естественно, при хорошей погоде. Когда заряжали дожди, понятно, что никаких тренировок и соревнований не проводилось. Народ сидел по палаткам, пережидал ненастье. Наружу выбирались только за тем, чтобы добежать до столовой или клуба, где в такие дни устраивались сеансы мультфильмов. Их в нашей фильмотеке имелось не очень большое количество, и все они прокручивались по несколько раз за сезон, но смотреть их не надоедало. Мне запомнились два или три выпуска “Ну, погоди”, “Балерина на корабле”, “Шпионские страсти”, “Шайбу, шайбу!”.  Были ещё какие-то, но в моей памяти не сохранились. Для младших ребят, чтобы занять их в плохую погоду, также организовывали какое-нибудь рукоделие, например, лепка из пластилина и рисование. А те, кто постарше, в часы ненастья развлекали себя сами, как могли: играли в шахматы, шашки, читали, спали. К счастью, холодные дождливые дни случались редко, в основном погода стояла хорошая, и киснуть в палатках подолгу не приходилось. Практически ежедневно проводились различные первенства и устраивались всякого рода спортивные и шуточные эстафеты. Я участвовал абсолютно во всех соревнованиях, но особенных успехов добился в ГТО и настольном теннисе. Очень весело прошёл “День Нептуна” с массовыми обливаниями водой и купаниями в одежде; интересной была игра в стиле “Зарница”, суть которой заключалась в том, какая команда первой по всяким хитрым знакам и намёкам отыщет спрятанное в окрестном лесу знамя. Естественно, не обошлось и без традиционного “Дня рыбака”, увенчавшегося большим общим уловом, потому что клёв в тот день, как специально, выдался отменный. Кстати, рыбачили мы с приятелями часто: нам, как старшим, разрешали брать лодку на пару часов и отправляться за окунями. Мы даже коптили их самостоятельно. А ещё хорошо запомнился сбор берёзовых веников. Лагерь получил разнарядку: заготовить энное количество свежих зелёных веников, но не для бани, а для прикорма скота на близлежащих фермах. Из старших ребят сформировали несколько бригад (младших от этого поручения освободили, так как планировался самостоятельный выход в лес), и после завтрака заготовители разбрелись по окрестным рощам и кущам. Предполагалось, что ветки будут обрываться с берёзок на высоте человеческого роста. Но мы проявили смекалку и из трудового задания придумали себе неплохое развлечение. Наша команда отработала такую технологию: находили молодое не очень высокое деревце, кто-нибудь из нас по очереди забирался по нему поближе к вершине, а там крепко хватался за ствол или какую-нибудь толстую ветку, и плавно, как на парашюте, опускался на землю. Такой способ добычи веников оказался гораздо интереснее традиционного и требовал немалой удали. Молодые березки были гибкими и упругими и прекрасно пружинили. Получался классный аттракцион, вроде как замедленное падение. Пригнутое деревце быстро обрабатывали, ощипав с него самые пышные ветки, и отпускали. Оно постепенно выпрямлялось, принимая своё первоначальное вертикальное положение. Так как мы выбирали не очень высокие берёзы, то никакого серьёзного риска получить при падении травму не возникало, потому что, даже сорвавшись с ветки, упасть на мягкую лесную подстилку с небольшой высоты опасности для юных тренированных спортсменов не представляло. Хотя, естественно, чем выше дерево, тем более захватывающим оказывался полёт. Но совсем уж высоко мы не забирались, адреналина и так хватало. Норму по сбору веников мы успешно выполнили, удовольствия от этого приключения получили выше крыши, и берёзки серьёзно не пострадали. Ещё одним интересным событием по ходу сезона стала очистка кухонного погреба от запасов старой прошлогодней картошки. В преддверии поступления в лагерные закрома партии свежего картофеля, нам, старшим ребятам, дали задание вывезти на ближайшую узаконенную местную свалку остатки подгнивших и пожухлых прошлогодних клубней. Мы вёдрами выносили их из подполья и ссыпали в кузов нашего бортового грузовика. Когда эта работа была закончена, несколько человек из нас отрядили вместе с водителем, чтобы по прибытии на свалку разгрузить машину. Взяв с собой лопаты, мы забрались в кузов и с радостными криками и свистом тронулись в путь. Как только грузовик выбрался за территорию лагеря и поехал по ухабистой лесной дороге, кого-то осенила отличная идея устроить соревнование на меткость, на ходу расстреливая картошкой стоящие по обочине деревья. Выдумка пришлась всем по душе, и сразу же начался ураганный обстрел проплывающих мимо лиственниц и берёз. При удачном попадании в ствол старые клубни смачно разлетались на мелкие куски, оставляя на коре большое мокрое пятно. Занятие оказалось настолько увлекательным, что нас охватил нешуточный азарт. Когда мы прибыли на свалку, ни одной картофелины в кузове не осталось, и выгружать уже было нечего. Водитель заглянул в пустой кузов, ухмыльнулся, сказал: “Ну вы даёте!”, мы развернулись и поехали обратно.
   По вечерам в столовой сдвигали к стенам столы, ставили магнитофон и устраивали танцы. Естественно, что участвовали в них старшие ребята. Младшие только смотрели во все глаза, так же, как и я сам несколько лет назад в “Самородке”. Но спустя некоторое время, подчиняясь зову подушки, детвора уходила спать, и вечер продолжался уже без неё. Изменился репертуар, главным образом танцевали под набравшие к этому времени силу и популярность советские ВИА (АББА, Бони М, Ирапшн, Демис Руссос, Смоки и прочие западные группы и исполнители завоевали нашу любовь чуть позже). Конечно, звучала на той танцплощадке и иностранная музыка, например композиции “Мексико” группы Лес Хамфриз Сингерс, “Жёлтая река” группы Кристи, “Венера” (она же “Шизгара”) от Шокин Блу и бесподобные “Золотые зёрна кукурузы”, но мне, прежде всего, вспоминаются песни наших ВИА: “Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал…”, “Из вагантов”, “Прощай”, “Люди встречаются, люди влюбляются…”, “Песенка велосипедиста”, “Ты мне не снишься…”, “Если выйдешь ты мне навстречу…” и прочие (перечислил эти замечательные песни, и в очередной раз ощутил огромное желание вернуться в то время). По сравнению с началом 70-х изменилась и сама танцевальная манера, движения уже были другими. У кого-то получалось красиво и естественно, у кого-то не очень, но всем участникам танцы доставляли огромное удовольствие, а сама будоражащая атмосфера этих вечерних дискотек на берегу озера способствовала пробуждению романтических чувств между парнями и девушками. А как же иначе? Весёлая непринуждённая обстановка, прекрасная музыка (я считаю, что на 70-е годы пришёлся расцвет советской культуры, в том числе и эстрады, но об этом позже), благотворный лесной воздух, хорошее питание, молодые пышущие здоровьем организмы, возрастной взрыв гормонов, а совсем рядом, в двух шагах, загадочное и влекущее к себе ночное озеро, простирающийся в обе стороны ровный песчаный берег, по которому так заманчиво было прогуляться под яркими звёздами, отражавшимися в тёмном зеркале воды. И плюс к этому, никаких режимных ограничений, потому что после отбоя никто не устраивал обход палаток и не проверял заполняемость коек. В общем, сформировались идеальные условия для возникновения первых чистых юношеских чувств. Как тут не поддаться соблазну побродить с кем-нибудь по берегу под покровом тихой июльской ночи?
   На выходные ко многим обитателям лагеря, особенно к самым младшим, из города приезжали родители. Такой вид отдыха в уикэнд был весьма популярен в советское время: родители или компания родственников, отправлялись навестить своих чад, отдыхающих в летних лагерях. В результате все участники мероприятия оставались очень довольны: и ребёнок, к которому приехали родные с кучей гостинцев (по себе хорошо помню, что в течение всего сезона постоянно не хватало сладкого), и гости, получавшие возможность замечательно отдохнуть на природе. Так как формально вход посторонним на территорию не разрешался, то в субботу и воскресенье на ворота назначали дежурных из старших ребят. Функции дневальных были предельно просты: когда объявлялись чьи-нибудь родители, требовалось сбегать до палаток и сообщить счастливчику радостную весть. И за такую необременительную работу полагалось полное освобождение от выполнения распорядка дня: не приходилось потеть на тренировке, убирать территорию, а главное преимущество – право игнорировать сончас. У предоставленных на весь день самим себе караульных имелась лишь одна забота - по очереди (чтобы на посту обязательно кто-то оставался) сгонять в столовую на обед и полдник. Мы с моими друзьями Игорем, Вадимом и Димой очень любили эти дежурства. Так любили, что готовы были это делать хоть каждые выходные, и иногда нам удавалось убедить тренеров назначить нас на пост вне графика. Прямо возле ворот лагеря находилась полуповаленная ветром большая лиственница, ствол которой от окончательного падения удерживали соседние деревья. Наклон ствола позволял легко взобраться на вполне приличную высоту. Вот там мы и устроили свой наблюдательный пункт, поочерёдно карабкаясь на лиственницу. С неё подъездная дорога обозревалась исключительно хорошо, и никакие внезапные визитёры не могли застать нас врасплох. Один из нас дежурил на данном НП, а остальные внизу наслаждались радостями вольной жизни. Например, возможностью в любой момент искупнуться в озере, не спрашивая никакого разрешения, или, устроившись в тенёчке, сыграть партию в шахматы, почитать, а то и просто слегка вздремнуть. Через какое-то время караульного меняли, и теперь уже он шёл купаться или валялся на травке. Так продолжалось целый день. Свой пост мы оставляли незадолго до ужина, когда становилось понятно, что сегодня посетителей больше не будет. Так, в неге и удовольствиях, и проходили эти беззаботные дежурства возле ворот лагеря.
   В последний вечер сезона, в соответствии с традицией, был организован грандиозный прощальный костёр. Всё происходило так же, как когда-то в “Самородке”: кострище соорудили прямо на берегу озера из длинных лиственничных валежин и огромного количества сухих веток, которые мы насобирали в лесу всем лагерем. Таким образом, можно сказать, убили двух зайцев одной лопатой: и окружающий лес от мёртвой древесины очистили, и себе устроили незабываемое удовольствие. Ветер в тот вечер дул от берега, и когда костёр разгорелся, огромные снопы искр уносило в сторону озера, что представляло из себя потрясающее зрелище. Особенно крупные угольки, не успев налету догореть, с шипением падали в воду. Вокруг костра, как всегда бывает на этом празднике юных огнепоклонников, царили суматоха и веселье, самые неугомонные бегали друг за дружкой с зубной пастой, а многие, включая меня, просто сидели и зачарованно наблюдали за многометровыми языками пламени. В такой картине поистине есть нечто завораживающее, ведь недаром говорят, что на огонь можно смотреть бесконечно долго. На следующий день, позавтракав, мы сдали на склад постельные принадлежности и собрали свои сумки. К полудню за нами приехали автобусы, и мы отправились в город по домам. Дорогой в нашем автобусе сначала все шумели и пели, но после того, как примерно на полпути исполнили очень популярную тогда песню “Прощай”, в салоне стало как-то тихо. То ли утомились, то ли невесёлый текст подействовал и народ взгрустнул по закончившейся радостной и беззаботной жизни в лагере.
        К сожалению, на следующий год костёр закрытия пришлось отменить, хотя он уже и стоял готовый на берегу, потому что к вечеру с озера подул сильный ветер, и по противопожарным соображениям рисковать не стали, так как снопы искр от костра понесло бы в лес. Из-за этого мой второй и последний сезон в лагере “Спартак”, в целом такой же замечательный, как и первый, не увенчался достойным финальным аккордом, а поэтому остался каким-то незавершённым. Но ничего не поделаешь, погода порою преподносит людям неприятные сюрпризы и нарушает самые радужные планы, и человек иногда просто бессилен на это повлиять.
   После возвращения в секцию фигурного катания и отдыха в лагере на Арахлее, осенью я возобновил прерванные полтора года назад занятия и проходил туда в течение двух следующих лет. Посещать тренировки мне стало очень удобно, потому что у школы фигурного катания тренеров Маркиных был теперь свой собственный каток и отдельное здание в районе стадиона ЗабВО, недалеко от моего дома. Впереди меня ждали два зимних сезона на льду и ещё одна летняя поездка в “Спартак”. Окончательно с фигуркой я расстался в восьмом классе. Но мне никогда не забыть годы, проведённые там, тренировки на льду, на стадионе, в спортзале и бассейне, спортивный лагерь на Арахлее, ребят и девчонок, занимавшихся вместе со мной, и, конечно же, двух замечательных людей, посвятивших свою жизнь детям и фигурному катанию - Людмилу Николаевну и Леонида Александровича Маркиных.
               
                Опять про школу

       На этом закончим лирическое отступление о секции фигурного катания и летнем спортивном лагере и вернёмся опять за парту. Моя школьная жизнь продолжалась своим чередом. Во втором классе в учебную программу добавился очень важный предмет, собственно, тот самый, из-за которого школа № 49 и получила статус “специальная”: нам начали преподавать английский язык. Состав класса, кстати, после первых летних каникул претерпел некоторые изменения: кое-кого из ребят, не потянувших учёбу со всеми на равных, перевели в другие учебные заведения, где требования к ученикам были поскромнее, а кто-то уехал из города вместе с папой – военным. Но на место выбывших пришли несколько новичков, которые очень быстро освоились среди старожилов. Для уроков английского класс разделили на три группы, и каждая из них занималась со своим преподавателем. Нашей группе повезло больше всех, нам досталась лучшая учительница – Елена Диомидовна, обучавшая нас все девять классов, до самого выпуска. За десять школьных лет у меня перед глазами прошло много учителей. Среди них встречались разные: замечательные, хорошие и заурядные. Попадались и такие, кто или вовсе не запомнился, или не запомнился ничем позитивным. Последних было совсем немного. Елена Диомидовна, бесспорно, принадлежала к первой категории – замечательные. С уверенностью могу сказать, что в течение всех лет моего ученичества она если и не являлась номером один, то уж в тройку лучших преподавателей входила абсолютно точно. Большинству из нас, даже тем, кому английский давался нелегко, нравились её уроки. Она удивительным образом сочетала в себе строгость и требовательность с отзывчивостью и внимательностью. Всегда умела поддерживать дисциплину на уроке, но и шутке находила время, причём как сама удачно пошутить могла, так и ученикам острить не запрещала. А своим предметом она владела великолепно, и внушительную часть этих знаний за годы учёбы сумела передать нам. В том, что при окончании десятилетки у меня были довольно приличные знания английского (без ложной скромности) - большей частью её заслуга. К слову, это именно она в десятом классе посоветовала мне поступать на факультет иностранных языков. И хотя я до последнего тянул с окончательным выбором, в итоге всё-таки последовал этому совету и подал документы на инъяз, где на первом вступительном экзамене – английском – заслужил уверенную пятёрку. Вот и получается, что Елена Диомидовна сыграла в моей дальнейшей судьбе немаловажную роль. За это, и за всё, что она сделала для меня и других своих учеников, огромное ей спасибо и светлая память, так как, к огромному сожалению, несколько лет назад этот замечательный человек ушёл из жизни.
   Что ещё осталось в памяти от начальной школы? Ага, вспомнил! Дневник наблюдений за природой. Очень мне нравилось его заполнять: рисовать красный кружочек, если погода ясная, и синий, если пасмурно. Если же облачность переменная, то половина кружка красная, а другая – синяя. Но по той причине, что Забайкалье славится ясной погодой, в основном в ход шёл красный карандаш. Выпал первый снег, зацвела черёмуха, прилетели стрижи – все заметные природные явления отмечались в дневнике, и такие наблюдения были интересны и поучительны. Например, вы знаете, когда в наши края прилетают стрижи? А когда они улетают? Прошу прощения за такие каверзные и провокационные вопросы, но для меня эти красивые стремительные птицы - особенные, они неразрывно связаны с самыми дорогими для меня детскими воспоминаниями. И мне известно время их прилёта и отлёта. Вот дневник наблюдений и учил нас быть внимательней к тому, что нас окружает, к погоде, растениям, животным. В ненавязчивой форме нам прививался интерес к родным местам, к малой родине. А отсюда уже и до любви к Отчизне недалеко. Чтобы осознать это, просто вспомните слова замечательной песни: “С чего начинается Родина? С картинки в твоём букваре…”.
      Говоря о первых классах, да и вообще о десяти ученических годах, никак не обойтись без рассказа о школьной столовой. В наше время никаких бутербродов детям с собой в школу не давали, максимум яблоко, потому что питание в советских образовательных заведениях было хорошо налажено, и не ощущалось необходимости снабжать отправляющегося на занятия ученика домашней провизией. Организованно кормили нас на большой перемене. Положенный каждому едоку обед (или завтрак, в зависимости от того, в какую смену мы учились) обязательно включал в себя основное блюдо: картофельное пюре с котлетой, тушёная капуста, гречка или макароны с чем-нибудь мясным, реже рыбным, а также это могла быть рисовая каша или оладьи со сметаной. Большого разнообразия я не помню, да оно нам и не требовалось, главное – чтоб съедобно. Дополнительно к этому полагались хлеб и стакан чая с сахаром. Такой школьный завтрак, если его покупать самостоятельно, в то время у нас в столовой стоил 15 копеек. Деньги вносились родителями заранее, в расчёте на неделю (или на месяц, не суть). Малоимущие семьи и одинокие матери от оплаты освобождались. Поэтому абсолютно все дети в младших классах получали одинаковое питание, без положенной персональной порции никто не оставался (как обстоят дела в современной школе, мне неизвестно, судить не берусь). В средних и старших классах каждый уже перекусывал самостоятельно, на собственное усмотрение. Особо проголодавшиеся покупали вышеупомянутый завтрак, а кто-то ограничивался стаканом сладкого чая за две копейки и какой-нибудь плюшкой. Песочное пирожное стоило 11 копеек, слоёные язычки и ватрушки с повидлом или творогом – 7 копеек, булочки и коржики – 5 копеек. 10-15 копеек вполне хватало, чтобы слегка перекусить. Самой большой проблемой была очередь изголодавшихся школьников в буфет, и не на всякой перемене удавалось успеть подкрепиться. Кстати, на кассе у нас распоряжалась миниатюрная весёлая женщина тётя Мотя, и не знаю, как другим, но мне понадобилось какое-то время привыкнуть к этому имени, чтобы спокойно, без неуместного хихиканья, обращаться к ней. Иногда, не желая стоять всю перемену в очереди в буфет, мы бегали в ближайшую пирожковую через дорогу и покупали там горячие беляши или пирожки с картошкой, рисом и яйцом, мясным фаршем, капустой. Пока возвращались обратно, добыча жадно поглощалась прямо на ходу. Вот так, в двух словах, мы восстанавливали на переменах жизненные силы, израсходованные на уроках в трудной битве со знаниями, то есть за знания.
   В третьем классе, в зимнюю пору, со мной случилось одно забавное происшествие. Незадолго до этого мне в ателье пошили брюки клёш из добротной чёрной материи, той, которая шла на настоящие матросские клеши. Моя сестра Валя годом раньше вышла замуж за Володю, недавно вернувшегося со службы на флоте. Он - то и пожертвовал своему новоявленному родственнику отрез на штаны. В соответствии с тенденциями “от кутюр” того времени ширина гач по низу у них равнялась аж 24 сантиметрам, цифра абсолютно точная, сам замерял. В этих модных брюках мне посчастливилось попижонить какое-то время в третьем классе. С ними же связано и анонсированное происшествие. Мальчик я был неорганизованный, всё делал в последний момент и постоянно всюду опаздывал (впрочем, до сих пор таким и остался). Как-то раз, когда стояли лютые тридцатиградусные холода, я, как всегда в спешке, собирался в школу. Учились мы со второй смены, дело происходило в обед, мама была на работе, дома я находился один. Быстро скидав тетради и учебники в ранец и начав одеваться, вдруг обнаружил, что мои замечательные клеши недопустимо мятые, и решил их на скорую руку погладить при помощи смоченной в воде марли и горячего утюга. Время сильно поджимало, и, закончив глажку, я сразу же натянул на себя ещё тёплые влажные штаны, накинул пальтишко и шапку, схватил ранец и выскочил на улицу. И здесь с брюками произошла неожиданная и неприятная метаморфоза. Как уже отмечалось, мороз стоял нешуточный, и сырые распаренные гачи, образно выражаясь, встали колом, превратившись в две побелевших от измороси трубы. Они заледенели до такой степени, что постукивали друг о дружку при беге, подобно свежевыстиранному белью на морозе (это выглядело примерно, как в “Джентльменах удачи”, когда у героев после побега в цементовозе штаны закаменели от раствора). Так я и бежал по улице в покрытых инеем затвердевших брюках, проклиная всё на свете. За реакцией прохожих мне на бегу наблюдать было некогда, но вполне допускаю, что мальчик, в тридцатиградусный мороз со всех ног несущийся по тротуару в каких-то диковинных заиндевевших портках, производил на людей сильное впечатление. В школе, в тепле, они быстро оттаяли и постепенно высохли, но никаких стрелок, естественно, не оказалось и в помине. Одного этого раза мне вполне хватило, чтобы извлечь незабываемый урок, и больше такой ошибки я не повторял. А в брюках после рассказанного выше приключения мне довелось пофорсить совсем недолго. Однажды мы с маминым братом дядей Геной и двоюродной сестрёнкой Ленкой поехали в гости к бабушке и дедушке и там решили пойти на расположенную рядом сопку покататься на санках. Во время одного из спусков у меня случилась авария: мои сани на приличной скорости налетели на скрытую под снегом кочку и резко встали, а я, по инерции пролетев немного по воздуху и удачно приземлившись, продолжил свой путь вниз по крутому склону уже без них, на собственном седалище. Со мной всё обошлось благополучно, а вот штаны пострадали: из них на самом видном месте, на попе, оказался вырван большой клок. После маминой починки, как она ни старалась, в школу они больше не годились, и перешли в разряд одежды для улицы.
   На исходе той зимы, в феврале, я попал в больницу с острым приступом аппендицита. Операция прошла успешно, и через пять или шесть дней меня выписали. Но за эти дни мне удалось узнать много такого, чего по возрасту знать пока никак не полагалось. Тогда ведь ещё не существовало общедоступного Интернета, и по телевизору не показывали такие умные просветительские передачи, как “Дом 2” или “Секс с Анфисой Чеховой”. Запретные для нашего возраста знания мы могли почерпнуть либо от старших и более опытных приятелей, либо случайно, по какому-нибудь недоразумению. В больнице со мной случилось второе. Палата, куда меня поместили, была населена взрослыми особями мужского пола, я там оказался единственным малолеткой. Вечерами, после больничного ужина, когда, закрыв глаза, я честно пытался заснуть, мои соседи по палате, полагая, что пацан уже спит, полушёпотом заводили обычные мужские разговоры, делясь рассказами о своих похождениях с выпивкой и женщинами. Вот из этих рассказанных перед сном историй я и почерпнул массу интересной и волнующей информации, а также услышал немало новых для меня слов, значение которых выяснил немного позже, по мере взросления.
   Тот учебный год запомнился ещё одним событием: мы целый месяц ходили на плавание. Учились мы в ту пору со второй смены и два раза в неделю до уроков посещали бассейн, а прямо из него бежали в школу на занятия. Многие из нас тогда научились держаться на воде, а самые способные после того, как тренировки завершились, остались заниматься дальше в секции плавания. Мне тренеры тоже предлагали продолжить занятия, но в этом случае пришлось бы бросить фигурку, на что я в итоге не решился.
    Тогда же, в третьем классе, меня настигло первое в моей жизни большое чувство к существу противоположного пола. Увлечения у меня случались неоднократно и раньше, и в детском саду, и по месту жительства, мальчик я был влюбчивый. Однако такое серьёзное - впервые. И немудрено, ведь эта девочка была “октябрёнок, спортсменка, и просто красавица” (позвольте слегка перефразировать цитату из знаменитой советской комедии). Как я мог устоять? Да никак. Она училась в моём классе, ходила, как и я, на фигурное катание, ко всему ещё и проживала неподалёку от меня. В школе и на тренировках я изо всех сил напускал вид, что абсолютно равнодушен к её существованию и меня мало интересует её присутствие за соседней партой или на катке. А чтобы она ни на минуту не забывала, что мне до неё нет абсолютно никакого дела, полагалось почаще как бы невзначай задевать её на перемене, или дразнить обидными словами. Ничего нового и необычного в такой мальчишеской модели поведения нет, любой детский психолог это авторитетно подтвердит, а в доказательство приведёт сколько угодно подобных примеров. Бедные девочки! В моём случае ситуация осложнялась ещё и тем, что наши маршруты до школы совмещались на 90%, из-за чего дорога, если мы совпадали по времени, всегда превращалась в соперничество под условным названием “я тебя не замечаю, но до школы всё равно доберусь раньше”. Эта с виду незатейливая игра на самом деле подчинялась довольно сложным правилам: во-первых, перемещаясь по противоположным сторонам улицы в одном направлении, нельзя было давать друг другу ни малейшего повода заподозрить, что субъект на той стороне улицы тебя хоть как-то интересует, но в то же время не спускать с него глаз; а во-вторых, требовалось создавать впечатление, что и не думаешь соревноваться, но до школы всё-таки добежать первым. Вот так мы и добирались на уроки в увлекательном соперничестве, одерживая верх с переменным успехом. А в классе продолжали делать вид, что нисколько друг другом не интересуемся. Но в начале следующего учебного года, в сентябре, наша прекрасная история резко оборвалась, так как её семья переехала в Москву, а я остался, как говорят в бразильских сериалах, с разбитым сердцем. Какое-то время после её отъезда продолжал ощущать возникшую пустоту, но постепенно душевная рана затянулась и у меня появился новый объект для демонстрации своего показательного равнодушия.
      И ещё одно очень важное событие, произошедшее в третьем классе: весной (кажется, в день рождения Ленина, 22-го апреля), нас принимали в пионеры. Помню, что в этот день мы (во всяком случае, я точно) сильно волновались и испытывали большой душевный подъём. Церемония проходила в детском кинотеатре “Бригантина”, расположенном недалеко от школы (к сожалению, его уже давным-давно нет). В зрительном зале разместились родители и учителя, а нас, оба третьих класса, построили на сцене в белых рубашках, с новенькими красными галстуками в руках. Обстановка мероприятия была строгой и внушительной, со всеми полагающимися атрибутами: знаменем школьной пионерской организации, горном и барабаном, прочувствованными речами педагогов. Затем мы произнесли торжественную клятву (во время которой случился небольшой забавный конфуз: одна девочка из параллельного класса, когда подошла её очередь вслед за другими назвать своё имя, видимо, изрядно переволновавшись, выкрикнула “я, Сороченко Ленка”, чем вызвала заметное оживление в зале). После клятвы наши шефы - пионеры повязали нам галстуки и прикололи красивые значки с костром, звездой, профилем Ленина и лозунгом «Всегда готов!». Это оказалось очень волнительно, честное слово. И в процессе церемонии, и весь день после неё, я испытывал нешуточные радость и гордость оттого, что стал пионером.
    Третьим классом закончилось наше начальное образование. В конце мая в школьной столовой состоялся выпускной праздник с родителями, поздравлениями и чаепитием. Каждый из нас получил буклет “Выпускник” с фотографиями всех одноклассников. Закончив три года обучения, мы распрощались с Марией Ивановной и попали в хорошие и надёжные руки нового классного руководителя – Людмилы Иннокентьевны (которая, к нашему большому разочарованию, покинула нас после седьмого класса, перейдя на работу в пединститут).
    Но знакомством с новым классным руководителем перемены не ограничились, коренным образом изменилась и сама концепция преподавания: мы перешли на так называемую “кабинетную” систему обучения. Если три начальных года уроки, за редким исключением, проходили в нашем родном классе, и вела их Мария Ивановна (кроме пения, английского и физкультуры), то теперь мы не сидели на одном месте, а кочевали из кабинета в кабинет, следуя расписанию. И учителей у нас теперь было несколько, каждый вёл свой предмет. За последующие семь лет, в соответствии с учебной программой, на смену одним предметам приходили другие, а вместе с ними менялись и учителя. Не все они остались в памяти, уж очень много их прошло перед глазами за эти годы, к тому же некоторые из них возникали в нашей школьной жизни совсем ненадолго. Но тех, кого я хорошо помню, в придачу к Елене Диомидовне и Людмиле Иннокентьевне с благодарностью назову: Валентина Ивановна, которая вела у нас химию и стала нашим классным руководителем после Людмилы Иннокентьевны, Алла Алексеевна - учитель алгебры и геометрии, Юлия Константиновна - география, Вячеслав Фёдорович - физкультура, Иван Михайлович - русский язык и литература, Александр Иванович - труд, Людмила Петровна - физика и астрономия, Сабина Антоновна - история и обществоведение, Василий Протасович - НВП (это под его руководством мы занимали призовые места в городской игре “Зарница”), Валентина Алексеевна - биология. Директором школы на протяжении моих десяти ученических лет была Галина Леонтьевна. Огромное спасибо всем Вам и другим педагогам, не перечисленным здесь, живым и уже ушедшим, за ваш нелёгкий и благородный труд!
               
                Дядя Гена и тётя Света.
               
      В начале четвёртого класса, в сентябре 74-го, мне довелось почти месяц прожить не у себя дома, на Угданской, а в микрорайоне Северный, у маминого брата Геннадия Леонидовича. Мама получила путёвку на курорт, мои сёстры на тот момент проживали на Камчатке, и меня на четыре недели приютили дядя Гена с тётей Светой. Должен сказать, что эти замечательные люди были мне как вторые родители, поэтому неудивительно, что я в них души не чаял. Сколько себя помню, я постоянно, как до той осени, так и после, в любое время года норовил при первой возможности под разными предлогами нагрянуть к ним в гости. И они всегда хорошо ко мне относились, спокойно воспринимая мои в некоторой степени назойливые визиты. Их семья, третьим членом которой была дочка Лена, моя двоюродная сестрёнка, на три года младше меня, незадолго до описываемых событий получила в только начинавшем тогда возводиться микрорайоне Северный двухкомнатную квартиру, в чьих стенах мы неплохо уживались вчетвером без малого месяц. Место, где развернулось строительство, хоть и находилось на приличном расстоянии от центра города, зато располагалось в большом сосновом массиве и недалеко от реки. Одним словом, налицо были все предпосылки, чтобы сделать тот сентябрь радостным и незабываемым для меня: добрые гостеприимные родственники, новая благоустроенная квартира (в отличие от нашей небольшой комнатушки в бараке), в нескольких шагах от дома начинался настоящий сосновый лес, и до речки тоже рукой подать. Что ещё для счастья нужно? Единственным минусом можно назвать удалённость микрорайона от центра, и мне пришлось тогда изрядно помотаться на фигурное катание и в школу. Благо, на тот момент уже давно действовала троллейбусная линия, связавшая Северный с центром города, и, хотя поездки отнимали немало времени, но особой проблемы не представляли, троллейбусы ходили регулярно и доставляли меня до места назначения без всяких пересадок. К слову, здесь будет вполне уместен небольшой исторический экскурс на тему советского общественного транспорта. Начну с того, что стоимость проезда не менялась десятилетиями: автобус - 6 копеек, троллейбус - 5. В Чите не было и нет трамвайной сети, но в городах, где она имелась, разовая поездка на трамвае обходилась всего в 3 копейки. Совсем недорого, согласитесь. Кондукторов на внутригородских маршрутах в 70-е годы уже отменили. В салонах стояли кассы самообслуживания, куда пассажиры без всяких понуканий добросовестно опускали монетки за проезд, и сами откручивали себе билетики. Когда народу набивалось много, то мелочь передавали по салону из рук в руки и обратно таким же образом отправляли билеты. Если требовалась сдача, то стоящий возле кассы человек, стихийно выполнявший на тот момент роль кондуктора, ещё и сдачу отсчитывал, и передавал её обратно вместе с билетами. Всё происходило честно и у всех на виду. Конфликты из-за недошедших до задней площадки билетов или неполной сдачи возникали совсем редко, жульничать никому и в ум не приходило. Я очень любил в переполненном троллейбусе занимать место возле кассы, потому что это было интересно и ответственно. Становилось приятно всякий раз, когда взрослые люди передавали деньги за проезд и полушутя - полусерьёзно обращались ко мне, пацану: “молодой человек, оторвите, пожалуйста, три билетика”.
   Погода весь сентябрь стояла как на заказ, тёплая и солнечная, что позволяло нам по субботам и воскресеньям ходить в лес или на речку. Она, хоть и небольшая, но в тех местах удивительно живописная: песчаные пляжи, галечные перекаты с быстрым течением, неглубокие старицы, протоки с чистой прозрачной водой, тёмные омуты под обрывами, по берегам обширные заросли ивы и поляны с дикими цветами. И такая красота всего в двадцати минутах ходьбы от дома. Дядя Гена и тётя Света очень дружили со своими соседями через стенку - дядей Володей и тётей Валей, у которых был маленький сын Димка. Таким образом, сама собой сформировалась дружная и весёлая компания. Все вместе мы на выходные выбирались не только на природу, но и в город, покататься на каруселях в парке (а Димка очень любил погонять на педальных машинках на центральной площади, где их давали на прокат) или сходить в кино. Хорошо помню, что именно тогда мы посмотрели фильм “Золото Маккены” в кинотеатре “Родина”, и всем нам он очень понравился. Месяц пролетел незаметно, мама приехала с курорта, и я опять вернулся на Угданскую, успев за этот срок по ней соскучиться, где меня заждался мой приятель Олег.
    Кроме того обстоятельства, что я прожил в Северном целый месяц, мы с мамой ещё и регулярно ездили туда на выходные и на праздники. Она обычно вечером возвращалась домой, а я частенько оставался ночевать. И даже по ночам у нас с дядей находились увлекательные занятия: мы смотрели по телевизору матчи чемпионата мира по хоккею (проводились такие турниры в основном где-нибудь в Европе, поэтому прямые трансляции в Чите всегда показывали ночью) или проявляли и печатали фотографии в домашней лаборатории Геннадия Леонидовича, оборудованной в кладовке. Благодаря ему я ознакомился с этой сложной и деликатной процедурой и впервые с интересом наблюдал процесс постепенного появления изображения на белом листе фотобумаги в таинственном свете красного фонаря.
     Впрочем, хоккеем и фотографией перечень увлекательных занятий в гостях у дяди Гены и тёти Светы не ограничивался. Ещё я пристрастился там к просмотру журналов, которые они выписывали. Я и сам тогда получал немало детской и юношеской периодики: газету “Пионерская Правда”, журналы “Пионер”, “Юный натуралист”, “Юный техник”, “Техника-молодёжи”, а у них всегда листал и читал журналы “Смена”, “Вокруг света” и “Наука и жизнь”. В “Смене” меня больше всего привлекали карикатуры; в “Вокруг света” публиковалось много интересных статей по географии, входившей в тройку моих любимых школьных предметов, и печатались с продолжением фантастические повести; а в “Науке и жизни” попадались заметки о разных загадочных феноменах и увлекательные головоломки.
     Если дело происходило зимой, то мы часто вместе с соседями дядей Володей, тётей Валей и Димкой, ходили в лес кататься на санках и лыжах. Заодно разводили костёр и пекли в нём картошку. Причём картошечку запивали горячим чаем из термоса, никакого алкоголя взрослые с собой в лес не брали, и без него всем было очень весело. От тех походов у меня сохранилось несколько фотографий, снятых и напечатанных моим дядей. Эти фото, которым уже больше сорока лет, очень дороги мне и всегда напоминают о счастливых временах и хороших людях.
     В заключение рассказа о событиях, связанных с полюбившейся мне квартирой родственников в Северном и о её обитателях, хочу упомянуть ещё об одном, не побоюсь этого слова, благодеянии дяди Гены и тёти Светы: в январе 76-го года они охотно приютили у себя на длительное время мою сестру Людмилу с новорожденной дочкой, потому что зимой в нашем неблагоустроенном бараке условия для ухода за младенцем были очень неподходящие.
     Мои поездки в Северный закончились в 77-м, когда семья дяди Гены получила новую квартиру в центре города. В том же году и мы переехали с Угданской в двухкомнатную благоустроенную квартиру недалеко от них. Мне стало ещё проще их навещать, что я и делал с большим удовольствием хотя бы раз в неделю и, как и прежде, в любое время мог рассчитывать на тёплый приём. В лес и на речку мы уже вместе не ходили, потому что из центра города выбираться на природу далеко и долго, а вот Новый год пару раз отмечали у них. Хорошо помню встречу 1978-го года. Вечером 31-го декабря мы с мамой коротали дома, в своей новой квартире, никуда не собирались, планировали посмотреть “голубой огонёк” и лечь спать. Часа за три до полуночи вдруг раздался звонок в дверь, и на пороге возник разрумянившийся со стужи весёлый дядя Гена. Он безапелляционно заявил, что Новый год мы будем встречать у них, и приказал быстро собираться. Телефон нам тогда ещё поставили, и он по морозу прибежал за нами, чтобы позвать к себе. Их бывшие соседи тётя Валя и дядя Володя тоже приехали к ним из Северного, и мы славно отметили праздник прежней весёлой компанией.
    Дядя Гена и тётя Света были, наравне с бабой Клавой, мне самыми близкими людьми из всей маминой родни. Они привнесли в мою жизнь много тепла и доброты, оставив в ней большой светлый след, и я им бесконечно благодарен за всё, что они для меня сделали. А Геннадий Леонидович, учитывая мою безотцовщину, вообще занимал в моей мальчишеской и юношеской судьбе особое место. Река времени бежит неумолимо, и его уже много лет нет с нами. Он ушёл в один год с мамой, но я его помню и люблю.

                Пионерские годы, середина семидесятых

      Кроме уже перечисленных мной перемен в школьной повседневности, которыми нас встретил четвёртый класс, ещё одним очень важным обстоятельством являлось то, что мы стали пионерами. Начальная школа и октябрятское детство закончились, начались бурные пионерские годы. Жизнь любого советского школьника язык не повернётся назвать унылой и однообразной, а уж в пионерском возрасте нам тем более некогда было скучать. Помимо увеличившейся учебной нагрузки, появились и другие интересные и весёлые дела. Например, сбор металлолома и макулатуры. Уверен, все кто состоял когда-то в рядах советских пионеров, сохранили об этих мероприятиях самые добрые воспоминания. Особенно много забавных, а иногда и скандальных ситуаций возникало при сборе металлолома. “Ушлые и хваткие” собиратели, то есть мы, безжалостно волокли на школьный двор всё железное, что плохо и хорошо лежало в ближайших окрестностях. Вскоре начинались визиты возмущённых жителей округи, у которых не знавшие милосердия поисковики металлолома утащили какие-нибудь нужные трубы и уголок, радиаторы отопления, запчасти к машине или разобрали целую металлическую ограду. Если пропажа находилась в общей куче металла, то наказанные за беспечность владельцы с ворчанием уносили спасённое добро восвояси. Если же собственность не обнаруживалась на нашем школьном дворе, горемыкам приходилось отправляться в другую близлежащую школу в надежде найти своё пропавшее сокровище там. А ещё после каждого сбора металлолома в груде железа всегда находились две-три пружинных сетки от кровати, из которых немедленно сооружались рукотворные батуты, во время перемен служившие для проведения азартных соревнований на высоту и дальность прыжка. Я однажды так самозабвенно прыгал, что мои брюки разошлись по заднему шву, и пришлось эвакуироваться домой, прикрывая тылы портфелем. Во время сбора макулатуры инцидентов с рассерженными хозяевами, прибежавшими в поисках пропавшего книжного и журнального добра, практически не было, так как, освобождая квартиры от хлама, люди добровольно отдавали ненужные издания. Складировали собранное вторсырьё в спортзале школы, чтобы оно не промокло под дождём. На переменах мы умудрялись проникать в спортзал, где рылись в пачках книг и журналов в надежде отыскать что-нибудь интересное и редко уходили без трофеев. Особенной удачей считалось найти какой-нибудь зарубежный (издательства соцстран) журнал с фотографиями красивых машин или не очень одетых девушек. Но такое везение случалось крайне редко.
     Я считаю, что оба указанных мероприятия - сбор металлолома и макулатуры - играли исключительно позитивную роль. Они не только имели, хоть скромный, но всё же положительный экономический эффект, но и в какой-то степени отвлекали нас от праздного досуга, который, о чём свидетельствуют многочисленные примеры из жизни, чреват самыми негативными последствиями. Да и воспоминания о них у моих сверстников остались добрые и весёлые, что тоже очень хорошо. Кроме этих двух, самых известных, существовали и другие варианты коллективной трудовой деятельности учеников: уборка в классе после уроков, субботники по благоустройству прилегающей к школе территории, работы на пришкольном садовом участке. Все они приучали к труду, причём к труду совместному, иными словами, несли ощутимую воспитательную нагрузку.
      Наш пионерский класс был очень активным в физкультурно-патриотическом плане. Благодаря этому мы регулярно принимали участие в каких-нибудь военно-спортивных акциях, в частности, игре “Зарница”, где неоднократно представляли свою школу на городских соревнованиях. Один раз такая игра проводилась в расположении настоящей воинской части под Читой. Мне это событие запомнилось двумя моментами: первый – нас довольно сытно и вкусно покормили в солдатской столовой, второй – мы выступили весьма достойно и в итоге оказались в числе призёров. К слову, это наше достижение стало весьма заметным событием в жизни школы, которая, хоть среди её учеников и числилось много спортсменов-разрядников, например, в настольном теннисе, плавании, боксе, никогда не могла похвастаться большими успехами в городских командных соревнованиях.
     В седьмом классе на весенних каникулах у нас состоялась краеведческая поездка в районный центр Борзя. Поехали мы не всем классом, наверное, половинным составом, хотя не ручаюсь. Там мы прожили три или четыре дня, и за это время посетили огромный горно-обогатительный комбинат, где наблюдали весь процесс добычи и обогащения руды, мясокомбинат (где умудрились даже побывать в забойном цехе, и в качестве награды за мужество и самообладание нам выдали большую палку докторской колбасы прямо с конвейера), районный краеведческий музей. Сходили на один сеанс в местный кинотеатр, фильм назывался “Центровой из поднебесья”, про баскетболистов, в котором звучали хорошие песни в исполнении Аллы Пугачёвой “До свиданья, лето” и “Любовь одна виновата”, сразу после выхода картины оказавшиеся среди самых популярных хитов. Разместили нас в районной школе-интернате, на тот момент пустовавшую, так как ученики на период каникул разъехались по домам. Ночевали в спортзале на раскладушках, мальчики и девочки в противоположных концах помещения, а в свободное вечернее время играли в настольный теннис. Нематериальным результатом этой поездки стали довольно своеобразные впечатления и воспоминания (особенно связанные с мясокомбинатом), а вещественным - обстоятельный отчётный краеведческий доклад.
   Очень важным методом внеклассной деятельности в советской педагогике, преследовавшим цель по возможности больше занять свободное время школьников, в том числе пионеров, являлась художественная самодеятельность, для чего регулярно проводились разнообразные смотры и конкурсы - внутришкольные, районные или городские. А чтобы достойно подготовиться к такому концерту, требовались многократные репетиции. Вот вам ещё один способ отвлечь подрастающее поколение от бесцельного, а потому крайне нежелательного, времяпрепровождения. Что касается моей персоны, то к пионерскому возрасту я утратил энтузиазм к этому делу, хотя и в детском саду, и в начальной школе с готовностью участвовал в различных инсценировках, концертах и капустниках. Может, именно оттого я и стал в подростковые годы равнодушен к подобным мероприятиям, что отпущенный мне жизненный запас творческой энергии расходовал слишком щедро, поэтому ко времени описываемых событий уже весь истратил. Несмотря на мой нигилизм, упорные попытки педагогов привлечь меня вместе с другими такими же скептиками к участию в школьной самодеятельности не прекращались. Особенную опасность в этом плане представлял школьный хор, куда можно было легко загреметь, лишь немного утратив бдительность. Вот почему, когда проводились коллективные прослушивания с целью отбора участников хора, я пытался фальшивить, как только мог, в результате стабильно изгонялся хватавшимися за голову хормейстерами в числе первых, самых безнадёжных, кому медведь не просто на ухо наступил, а долго там топтался. Я гордился своей хитростью, всякий раз ликовал: “Какой же я молодец, до чего ловко всех обхитрил, талантливо не попадая в ноты и умело выставив себя никудышным певцом, хотя на самом деле могу спеть о-го-го как!” Однако, как выяснилось много позже, с появлением в нашей жизни караоке, специально фальшивить мне абсолютно не имело смысла, моё изгнание с первой же партией отсеиваемых в любом случае было неизбежным. Потому что, когда у нас в семье появилась система караоке, и иногда, после хорошего домашнего ужина с вином на меня нападало лирическое настроение и тянуло спеть для души, жена с сыном всякий раз в панике разбегались по своим комнатам, плотно закрыв за собой двери. Оказалось, что я вовсе не Робертино Лоретти и даже не Николай Басков, а от моего отсутствия в составе школьного хора он сильно выигрывал.
   Таковы были коллективные пионерские мероприятия в школах СССР. С позиций своего нынешнего возраста я вижу в них исключительно положительный эффект, хотя тогда, будучи пионером, сам нередко возмущался любой внеклассной нагрузкой. Теперь мне понятно, насколько разумным являлось привлечение школьников к разнообразной внеучебной активности, направление их избыточной энергии в контролируемое русло. Детей, а тем более подростков, следует по возможности максимально занимать какой угодно осмысленной деятельностью, будь то физкультура и спорт или что-нибудь творческое. Безделье и бесконтрольность в этом возрасте до добра не доведут. В качестве примера достаточно вспомнить 90-е годы прошлого века, когда в результате перестройки рухнула создававшаяся и оттачивавшаяся десятилетиями система советского образования, и предоставленные сами себе, лишённые учительского и родительского внимания подростки тысячами пополняли ряды бандитов или наркоманов. В очередной раз подтвердилась непреложная истина: сломать – много ума не надо, а создать что-нибудь разумное взамен - очень трудно.
    Помимо коллективных мероприятий, призванных занять свободное время школьников, в СССР существовала ещё масса вариантов для заполнения индивидуального досуга юных граждан. Я говорю об огромном количестве спортивных секций и разного рода кружков по интересам. Темы детского и юношеского спорта я уже в какой-то степени коснулся ранее, когда рассказывал о своих занятиях фигурным катанием. Кроме меня, в нашем классе и другие мальчишки и девчонки занимались в различных секциях: плавание, спортивная гимнастика, баскетбол, стрельба из лука, бокс. И даже довольно сильный шахматист свой имелся – Дима, правда, позже перешедший в другую школу. Кто не ощущал интереса к спорту, мог легко себе найти дело по душе в многочисленных кружках областного Дворца пионеров. Это, без преувеличения, действительно был настоящий дворец детского творчества, где занимались сотни школьников любого возраста. Трудно перечислить все клубы и секции, которые там имелись. Вот лишь часть из них: фото- и изостудии; кружки - шахматный, юннатов, радиотехнический, судо- и авиамодельный, туристический, краеведческий, театральный, художественного творчества (вязание, макраме, выжигание по дереву, мягкая игрушка); студия бальных и народных танцев; секция картингистов; музыкальные кружки. У юннатов была собственная юннатская станция с минизоопарком и оранжереей, у танцоров – просторный и светлый танцевальный зал с паркетом и окнами до пола, у авиамоделистов – специальная оборудованная площадка для испытания своих самолётов. Мы с моим приятелем Олегом какое-то время посещали кружок юного аквариумиста, где стояло несколько больших  аквариумов с разными рыбками. Данным перечислением я хочу заострить внимание не только на количестве и разнообразии секций, но также на том, в каких хороших условиях занимались и обучались ребята. Плюс ко всему, руководили кружками влюблённые в своё дело опытные педагоги и специалисты. Дворец пионеров был не единственным местом в городе, где могли заниматься дети. При всех крупных читинских предприятиях и заводах существовали дома культуры, в которых тоже имелись свои клубы и кружки для проживающей в округе детворы. И главное, всё это являлось совершенно бесплатным, потому что содержалось на средства госбюджета или предприятий. Я не знаю, как сейчас обстоят дела с домами детского творчества, но в мою школьную пору это была отлично организованная и хорошо финансируемая система. А ведь помимо дворцов пионеров и многочисленных спортивных секций, в Советском Союзе насчитывалось большое количество детских библиотек и кинотеатров, пионерских и спортивных лагерей, и даже специализированных санаториев для юных граждан (говорю как большой “авторитет” в данном вопросе). И у кого после приведённых фактов повернётся язык заявить, что СССР являлся “империей зла”? Перефразируя известную пословицу, я бы выразился таким образом: “Скажи мне, как страна относится к своему подрастающему поколению, и я скажу, насколько она достойна уважения”. Из перечисленного выше следует уверенный вывод: советским детям никоим образом не пристало жаловаться на отсутствие заботы и внимания со стороны государства, и в этом плане СССР заслуживает самой высокой оценки.
        Перечитывая предыдущий абзац, где упомянул, среди прочих, технические кружки, подумал, что с этим логично перекликается тема уроков труда в школе. Проводились они раздельно, для мальчиков и девочек. Женская половина, насколько мне известно, осваивала там кройку и шитьё, азы кулинарии и домашнего хозяйства. А мы занимались совершенно конкретными мужскими делами: пилили, сверлили, точили. К слову, об оборудовании и оснащении: в классе труда у нас стояли не одни только верстаки, но и настоящие сверлильные и токарные станки. И ещё там имелась весьма современная по тем временам киноустановка, на которой нам крутили учебные фильмы. Помещение было просторным и очень светлым из-за высоких, чуть не до пола, окон. Оно находилось на первом этаже новой (по сравнению с возрастом основного здания) пристройки к школе. Кроме нашего класса, на первом этаже также размещались пионерская комната, библиотека и комната для занятий по труду у девочек. А на втором находились большой класс физики, где мы осваивали эту науку под руководством его хозяйки Людмилы Петровны, три небольших кабинета английского языка и медпункт. Труд у нас вёл серьёзный мужчина и хороший преподаватель – Александр Иванович, энтузиаст своего предмета, каких поискать, и очень авторитетный в школе человек. Именно благодаря его стараниям и усилиям класс труда был так неплохо оснащён. Прекрасно помню самый первый урок, который начался с изучения основ техники безопасности. Александр Иванович абсолютно спокойным и ровным голосом, я бы даже сказал, флегматично, объяснял нам риски несоблюдения правил безопасности и приводил примеры: то кто-то не опустил прозрачный щиток при работе на токарном станке, и отскочившая стружка лишила его глаза; то по невнимательности засунул руку куда не следует и остался без пальцев; а то и вообще плохо закрепил деталь, и она отлетела ему в голову, нанеся несовместимые с жизнью повреждения. Слушая про все эти ужасы, излагаемые преподавателем без всяких эмоций на лице и в голосе, мы не знали, пугаться или смеяться (похожую манеру вещать я позже увидел у известного писателя-сатирика Аркадия Арканова во время его выступлений). Но своей цели учитель добился: правила безопасности мы крепко усвоили. Кстати, вышеупомянутая киноустановка послужила не только для показа учебных фильмов, но и сыграла важную роль в любительском киноделе, которым два моих друга-одноклассника, Дима и Вадим, увлеклись в старших классах. Под руководством Александра Ивановича они снимали на камеру хронику нашей школьной жизни, а потом из отснятого материала монтировали на имевшемся кинооборудовании небольшие художественно-документальные сюжеты. К сожалению, созданные ими тогда короткометражки, скорей всего, не сохранились. А как интересно было бы сейчас их посмотреть, воскресить на экране чудесные школьные годы и увидеть себя опять юными.
               
                Камчатка

      Летом после четвёртого класса в моей жизни произошло очень важное событие, оставившее в ней глубочайший след. Те незабываемые каникулы я провёл на Камчатке. Володя, муж моей сестры Вали, подписал пятилетний контракт на службу в ВМФ и отправился мичманом на военный тральщик, база которых находилась под Петропавловском-Камчатским. Как только он там получил комнату, к нему уехала Валя с маленьким сыном Серёжей, потом туда же перебралась моя вторая сестра Людмила. А в начале июня 75-го года и я отправился к ним на всё лето в гости. И эти каникулы так и остались самыми удивительными и неповторимыми.
    Начнём с того, что я впервые в сознательном возрасте отправился в такое дальнее путешествие. Летом 67-го, когда мне исполнилось три с половиной года, мы с мамой ездили в Коми, на родину отца, да и мою тоже, навестить его могилу и повидаться с проживающей в тех краях роднёй. Та поездка из-за моего малого возраста сохранилась в памяти лишь фрагментарно, разрозненными расплывчатыми эпизодами: самолёт и крошечные деревья тайги далеко под крылом, отдельные картинки встреч с родственниками и наши игры с сёстрами, дочками моего дяди, в родной деревне отца, раскинувшейся на высоком берегу величественной северной реки, плавание по ней на пассажирском теплоходе, возвращение домой на поезде, пересадку в Свердловске с ночёвкой в гостинице на вокзале и песню “Если вы не бывали в Свердловске, приглашаем вас в гости и ждём…”, звучавшую из вокзальных динамиков, берег озера Байкал, где cостав почему-то сделал остановку и люди с вёдрами спускались по насыпи зачерпнуть байкальской воды. Вот, пожалуй, и все воспоминания о той поездке. В течение последующих семи лет я никуда из Читы и её окрестностей не уезжал, пока летом 75-го не отправился на Камчатку. Добирались мы самолётом, потому что поезда туда не ходят, железной дороги там нет. Прежде, чем покупать мне билет, пришлось оформлять разрешение на въезд в пограничную зону. СССР очень строго охранял свои военные тайны, и вся Камчатка в те времена представляла из себя сплошную режимную территорию. Пересадка происходила в Хабаровске, рейсы задерживались, аэропорт был переполнен. Такая ситуация в летние месяцы возникала постоянно, что являлось большой проблемой советских аэропортов в отпускной период: народу летело много, а Аэрофлот, будучи монополистом, регулярно и безнаказанно срывал график полётов, и далеко не всегда по причине капризов погоды. Когда, после длительной задержки, мы всё-таки прилетели в Елизово (так называется главный аэропорт полуострова), в самолёт вошли серьёзные неулыбчивые пограничники и внимательно проверили документы прибывших. И только после этого я, наконец, ступил на камчатскую землю.
     Маленький посёлок, где мне предстояло провести три летних месяца, находился в получасе езды от города на рейсовом ПАЗике, на берегу живописной, почти круглой бухты, в которой и располагалась стоянка тральщиков, на одном из которых служил Володя. Понятно, что после прибытия на Камчатку сначала я оказался просто оглушён свалившимися на меня впечатлениями: длинный перелёт из Забайкалья на Дальний Восток, первый в моей жизни морской город - Петропавловск-Камчатский, раскинувшийся вдоль огромной Авачинской губы у подножия величественного вулкана Авача, большие морские суда на рейде и стройные силуэты военных кораблей у причалов. Как мне удалось выдержать такой наплыв эмоций и не повредиться рассудком, сам до сих пор удивляюсь. Но гибкая детская психика успешно справилась с этим ударом, и я довольно скоро вполне адаптировался к новому месту и переменам в жизни. В этом мне здорово помогли трое пацанов-аборигенов, с которыми я столкнулся на следующий после приезда день и в тот же день подружился: сводные братья Паша и Игорь и ещё один Игорь. Только почему-то они обращались друг к другу Изя, что звучало весьма непривычно для моего слуха, так как в Чите я ни разу не слышал, чтобы Игорей называли Изями. Правда, сначала парни приняли подозрительного новичка за лазутчика и устроили придирчивый допрос. Прилегающая к посёлку местность была нашпигована многочисленными военными объектами, потому что кроме стоянки боевых кораблей, вокруг располагалось несколько береговых частей разного назначения, и к тому же где-то поблизости находились секретные подземные военные склады. Вот пацаны и играли в юных охотников за шпионами. Однако в ходе дознания я убедительно объяснил, что являюсь истинным пионером и патриотом, а потому любые подозрения в работе на вражеские разведслужбы считаю неуместными и оскорбительными, после чего их настороженность развеялась и они охотно приняли меня в свою компанию. Все трое были старше меня (братья перешли в восьмой класс, Игорь – в седьмой), к тому же местными, поэтому с первого дня как бы взяли надо мной негласное шефство, благодаря которому я легко освоился в их команде и сразу стал её полноправным членом. За три летних месяца мы с ними облазили все окрестности, пережили немало интересных приключений, попадали в забавные и не очень, передряги, ловили рыбу и креветок, купались в холодной воде Авачинской бухты, по вечерам бегали в матросские клубы смотреть кино, и много чего ещё с нами произошло. Об этом и будет дальнейший рассказ.
    Посёлок наш назывался Старый Завойко. Он расположился на взгорке, с которого открывался прекрасный вид на залив с военными кораблями, и насчитывал от силы десяток жилых домов, из них три -  двухэтажные, в каждом по восемь квартир, а остальные – одноэтажные, с грядками под окнами. Из объектов соцкультбыта в нём имелся лишь маленький тесный магазинчик типа “сельпо” со смешанными товарами. Из-за малочисленности населения большинство жителей, даже не знакомых между собой, знали друг друга в лицо. Так как посёлок приютился на небольшом полуострове, то с трёх сторон его окружало море: с одной стороны раскинулась бухта с базой тральщиков, а остальные берега, один - высокий и обрывистый, и другой, представлявший из себя длинный галечный пляж, омывались водами Авачинской губы. Это географическое описание важно для понимания того, почему значительную часть времени мы с друзьями проводили на берегу, возле воды. С Петропавловском или, как шутили местные, с “большой землёй”, наш населённый пункт соединялся автобусным сообщением. Автобусы ПАЗ ходили через каждые полчаса, или час, уже не помню. До города было недалеко, путь занимал всего лишь минут тридцать, расписание движения чётко соблюдалось, поэтому поездки не вызывали никаких трудностей и проблем. Но я, честно говоря, хоть сам и городской, в Петропавловск особенно не рвался, потому что у нас с друзьями каждый день находились какие-нибудь интересные дела в своём посёлке и его окрестностях.
    Семья моя занимала комнату в одной из двухэтажек. Квартиры в них являлись по сути коммуналками из трёх комнат с общей кухней и удобствами на улице. Нашу коммуналку с нами делили две молодые офицерские семьи, в каждой по маленькому ребёнку. Уживались мы с ними мирно, во всяком случае, при мне ни единого скандала за три месяца не случилось. Примерно такой же контингент заселял и остальные квартиры во всех трёх больших домах. Территория вокруг была по-деревенски тихой и спокойной из-за полного отсутствия автомобильного движения в границах посёлка, и дети бегали безо всякой опаски угодить под машину. В общем, это напоминало маленькое пригородное село, вот только коровы не мычали (но петухи, вроде, кукарекали).
   Наверное, стоит сказать несколько слов о климате в тех краях. Обычный летний сезон на Камчатке гораздо более влажный и прохладный, чем привычный мне читинский. Жары практически не бывает, из-за постоянной облачности невелико количество солнечных дней, зато регулярно случаются затяжные дожди. На мою долю тоже выпало немало дождливых дней, и тогда приходилось отсиживаться по домам. Но всё-таки лето 75-го выдалось, по мнению старожилов, нетипичным: оно оказалось аномально тёплым и солнечным, случались дни, когда температура поднималась значительно выше двадцати градусов, что для этих северных краёв большая редкость. Так что мне с погодой повезло, даже удалось, хоть и немного, покупаться и позагорать. А ещё моё пребывание на Камчатке совпало с мощным извержением одного из самых известных местных вулканов Толбачик, о котором ежедневно сообщали в местной прессе. Но так как до него от Петропавловска больше трёхсот километров, то никакой опасности для города извержение не представляло. Кроме погоды, непохожей на читинскую, и того, что Игорей там кличут Изями, меня сильно поразила камчатская растительность. Особо рослых деревьев, вроде забайкальских тополей и сосен, я не встречал, зато кустарник и трава в тех местах необычайно густые и высокие. Стоило нам с друзьями во время наших походов по окрестностям покинуть хоженые тропы и углубиться в заросли, как они сразу скрывали нас с головой. Приходилось постоянно перекликаться, потому что иначе мы рисковали потерять друг друга в этих травяных джунглях. Особенной высотой выделялись произраставшие повсюду гигантские лопухи, по-местному называемые “пуча”. Эта самая пуча не только намного превышала любого из нас по росту, но и при неосторожном прикосновении к ней оставляла на коже сильные ожоги. Я испытал это в буквальном смысле на собственной шкуре, и шрам на руке от такого ожога у меня остался на всю жизнь, как память о Камчатке. Кроме неудачного знакомства с опасными лопухами, запомнился ещё один эпизод, косвенно связанный с местной флорой: однажды, когда мы пробирались через труднопроходимые заросли, непонятно откуда вдруг раздался резкий и неприятный звук, от которого по телу побежали мурашки, так как моё богатое воображение сразу нарисовало опасного зверя, притаившегося где-то рядом в высокой траве. Но ребята растолковали, что настороживший меня то ли крик, то ли рёв – всего лишь акустический сигнал атомной подводной лодки, идущей надводным ходом по Авачинской бухте. После такого объяснения сразу стало спокойнее, однако и в дальнейшем, уже зная источник звука, я всякий раз невольно вздрагивал, услышав пронзительную сирену подлодки.
    А теперь перейдём к нашим похождениям и приключениям. Едва ли не главным занятием являлась, естественно, рыбалка, потому что место, где я жил, с трёх сторон обступало море. Практически каждый погожий день мы проводили на берегу. Ловили на донку с прибрежных камней или с пирса. Обычными трофеями были камбала, навага, морской окунь. Часто попадались страшные колючие бычки, но их мы выбрасывали обратно в воду. Море там богатое, и даже промышляя с берега, без улова мы почти никогда не оставались. А однажды мне посчастливилось поудить и с лодки: среди наших знакомых оказался владелец моторки, который как-то взял меня с собой на серьёзную рыбную ловлю. Тогда на мою снасть попалось несколько приличных палтусов (они как камбала, только гораздо крупнее). Наверное, сёстры без особого энтузиазма относились к данному увлечению младшего брата, ведь добытую мной рыбу кому-то приходилось чистить. Повзрослев, я узнал, какой это нелёгкий и малоприятный труд, и сейчас понимаю, что вряд ли подобная обязанность доставляла им много удовольствия.
    Другим видом рыбалки была браконьерская добыча красной рыбы сетью. Камчатские воды славятся лососевыми породами, и немыслимо представить, что за три месяца проживания в тех краях я бы ни разу не поучаствовал в ловле красной рыбы. Признаю, такой вид промысла противозаконный, и в случае поимки на месте преступления в то время полагался крупный штраф (что полагается сейчас, не знаю). Но, во-первых, прожить лето на камчатском берегу и не поймать собственными руками ни одной кеты или горбуши – полный нонсенс (примерно, как рассказать стишок Деду Морозу и отказаться от подарка); а во-вторых, мы каждый раз ловили совсем понемногу, две-три, от силы четыре рыбины, и никакого ущерба природным богатствам не нанесли. Для меня любая рыбалка – увлекательное занятие, а ночная, да ещё и знаменитой красной рыбы - оказалась захватывающей втройне. Добавлял адреналину и риск, хоть и минимальный, попасться в руки инспекторов рыбнадзора. Подготовка к такому ответственному мероприятию проходила следующим образом: приводились в порядок и аккуратно укладывались в рюкзак сети; готовились какие-нибудь бутерброды для лёгкого ночного перекуса; парни курили, поэтому запасались папиросами; а для ожидаемого улова предназначался пустой запасной рюкзак. Поздним вечером, дождавшись темноты, мы втроём или вчетвером, одевшись потеплее, потому что ночью возле воды было довольно холодно, обувшись в резиновые сапоги и закинув на спину поклажу, выдвигались на залив. Такая рыбалка практиковалась исключительно в тёмное время суток, так как днём берег хорошо просматривался, а сотрудники рыбоохраны не дремали. Для ночного браконьерского лова мы поочерёдно использовали два места: одно в бухте с тральщиками, естественно, подальше от них, и второе – на противоположной стороне нашего небольшого полуострова, выходящей на Авачинский залив. Обе точки были оборудованы механическими приспособлениями для установки сети. Они представляли из себя укреплённый на дне в десяти-пятнадцати метрах от берега якорь, к нему крепился блок со шкивом, в который был вправлен трос. Концы его выводились на сушу и маскировались от чужого глаза песком и камнями. Расправленную на гальке сеть крепили к одному концу троса и, потянув за другой, затаскивали её в воду. Там она расправлялась и вставала стенкой за счёт системы грузил и поплавков. Теперь оставалось лишь терпеливо ждать, спрятавшись за каким-нибудь укрытием от ветра и рыбнадзора (на одной из точек таким убежищем для нас служил наполовину засыпанный песком ржавый корпус небольшой посудины, почему-то оказавшейся на суше), подрёмывая, покуривая в кулак или негромко рассказывая друг другу байки. Костёр мы никогда не разводили: на ночном берегу он виден очень далеко, и на огонёк обязательно нагрянули бы рыбинспекторы. Когда в нашу ловушку заплывала рыба, она тут же давала о себе знать громким плеском хвоста. Мы выскакивали из укрытия, быстро вытягивали орудие лова из воды, выпутывали из ячеек добычу и возвращали сеть на место. Вот так всё и происходило. За пару часов обычно попадалось три-четыре довольно крупных экземпляра, кета или горбуша, после чего можно было собираться и идти домой, по очереди неся тяжёлый рюкзак с уловом. Ещё раз повторю, что мы не разбойничали и сильно не жадничали, вполне довольствовались, если каждому доставалось по рыбине. К тому же, на такую рыбалку часто не походишь, всё-таки ночные бдения на холодном берегу – занятие не из приятных. Дома добычу разделывали и солили, поэтому в холодильнике у нас не переводилась свежая и вкусная красная рыба. Иногда попадались экземпляры с икрой, что доставляло особую радость. С ней, помню, однажды произошёл очень забавный эпизод. Как-то раз я прибежал с улицы голодный, а Валя к этому времени не успела ничего на обед приготовить. Вот она мне и говорит: “Перекуси пока бутербродом с икоркой”. И я, прямо как Верещагин в знаменитой сцене из легендарного фильма “Белое солнце пустыни”, поморщившись, изрёк: “Опять икра, надоела она уже!”. Но голод не тётка, немного покапризничав, достал из холодильника трёхлитровую банку крупной кетовой икры, взял столовую ложку и навернул прямо из банки несколько ложек надоевшего деликатеса, закусывая чёрным хлебом.
   Кроме рыбы, мы с приятелями ещё наловчились добывать креветок. В нашу бухту в одном месте впадала маленькая мелкая речушка с чистой прозрачной водой. В песчаном дне речушки водились небольшие бесцветные, будто стеклянные, креветки. Ловля их представляла собой занятие не для слабонервных: мы бродили босиком по середину голени в воде, и когда под ступнёй вдруг начинало шевелиться потревоженное ракообразное, требовалось быстро запустить туда руку и достать его вместе с горстью песка. Сами понимаете, если в песке под твоей босой стопой начинает что-то шевелиться, ощущение возникает довольно неприятное. Но мы вскоре приноровились, перестали инстинктивно отдёргивать ногу, вошли в азарт и в итоге набрали в ведро вполне приличное количество креветок. Сбегали за солью, развели костёр и сварили свою добычу в этом самом ведре. Получилось так вкусно, что прикончили весь улов очень быстро. Нельзя сказать, чтобы наелись до отвала, но удовольствие от всего процесса ловли, приготовления и поглощения получили немалое.
   Купание – ещё одна забава, напрямую связанная с морем. Из-за того, что оно в тех местах даже летом остаётся холодным, наши водные процедуры выглядели весьма своеобразно. По доброй воле лезть в студёную воду никто из нас не мог себя заставить, а окунуться хотелось. В итоге мы придумали отличный способ решения проблемы: придя на берег, первым делом разводили костёр из досок и щепок, давно выброшенных волнами и высохших на гальке. Пока костёр разгорался, из надёжного схрона извлекался плот, собранный нами из автомобильных камер и досок. Потом наступали минуты ожидания, когда по заливу пройдёт какое-нибудь крупное судно, желательно военный корабль или пассажирский теплоход, потому что от них волны были выше. Исключительной удачей считалось, если мимо проплывал самый большой и известный в то время на дальневосточных линиях лайнер “Советский Союз”, (бывший немецкий “Hansa”, доставшийся нам от Германии в качестве репарации), так как этот гигант гнал на берег особенно мощные валы. Дождавшись приближения волн от прошедшего корабля, мы подбрасывали в костёр побольше досок, вскакивали на плот и изо всей силы гребли навстречу им. Прибой почти всегда был достаточно крутым и высоким, чтобы сразу же опрокинуть неустойчивое плавсредство. С громкими радостными криками мы все оказывались в холодной воде и наперегонки плыли к берегу. Выбравшись на сушу, тут же бежали к огню греться, а плот тем временем волнами выбрасывало на гальку. Согревшись у костра, мы нетерпеливо начинали ждать следующий корабль. Если же он долго не появлялся, и терпение наше иссякало, то мы, погрузившись на плотишко, отчаливали от суши, отплывали на десяток метров и сами начинали его сильно раскачивать, пока один за другим, потеряв равновесие, не падали в воду. А иногда он просто переворачивался, сбросив всех разом. После обогрева у огня всё повторялось. Пресытившись купанием, мы бродили вдоль кромки прибоя, гоняли мелких крабов и выискивали красивые камешки и ракушки. Вспомнилась любопытная подробность: прибрежная галька была постоянно завалена ворохами длинных бурых листьев ламинарии, то есть морской капусты, выброшенной волнами. Мы тогда знать не знали, что это ценный пищевой продукт, ныне активно продающийся в продовольственных магазинах в сушёном и консервированном виде.
     К слову сказать, благодаря тому плоту началась одна история, о которой я хочу поведать отдельно. Однажды, когда день выдался особенно теплым, а море было тихое и спокойное, мы отправились на нём в плавание вокруг нашего полуострова. В том месте, где побережье круто обрывается в бухту, громоздились очень живописные скалы и утёсы, и мы медленно гребли мимо, любуясь видами. Вдруг на торчащем из воды большом камне заметили довольно крупного, чуть поменьше овчарки, дрожащего и скулящего пса. Как он там оказался, для нас осталось загадкой. Скорее всего, сорвался (или его столкнули) с обрыва, упал в море и, доплыв до ближайшего выступающего из воды валуна, вскарабкался на него. Мы подгребли к камню и затащили пса на наш хлипкий ковчег, хоть он дрожал и упирался. Пока помогали бедолаге перебраться на плот, он несколько раз громко взвизгнул от неосторожных прикосновений в районе холки, наверное, из-за каких-то повреждений, что подтверждало версию о падении со скалы. Взяв на борт неожиданного пассажира, мы вернулись на свой берег. Высаживая спасённую собаку на гальку, думали, что сразу убежит, однако она не собиралась убегать и осталась возле нас. Более того, когда, спрятав своё исследовательское и спасательное плавсредство, мы отправились домой, собака, прихрамывая, увязалась за нами, а точнее, за мной. Почему она выделил меня, я не знаю, но она старался держаться ближе ко мне, и так и брела рядом до самого дома. Естественно, я не стал прогонять несчастное и доверчивое животное, а покормил и пристроил на ночлег возле сараев, сделав из большого фанерного ящика подобие конуры. Честно говоря, не надеялся увидеть пса на следующий день, думал: поспит, отдохнёт и убежит. Но когда утром он вылез из своего ящика навстречу мне, улыбаясь и радостно виляя хвостом, стало понятно, что с этого момента я приобрёл благодарного и верного друга. Так оно и получилось. Всё остававшееся до отъезда с Камчатки время он следовал за мной неотступно, куда бы и с кем бы я ни направлялся. Назвали мы его, учитывая историю спасения, Солёный. К тому же, так звали главного героя незадолго до этого вышедшего на экраны фильма про собаку, ставшую членом экипажа советского торгового корабля. Самому обладателю новой клички она явно пришлась по душе, он сразу к ней привык и с готовностью отзывался. У Солёного оказался добрый и общительный характер, он легко подружился с моими приятелями, и с энтузиазмом присоединился к нашей компании. Недолгое время о себе напоминала травма шеи, он поскуливал, если кто-нибудь неосторожно трепал его по загривку. Но скоро окончательно поправился и стал ещё более жизнерадостным. Незадолго до возвращения в Читу я начал задумываться, как с ним поступить. К счастью, вопрос решился сам собой удивительно удачным образом. Мои сёстры, Валя и Люся, служили в бригаде ВОХР и охраняли военные склады. От дома до места их службы приходилось довольно далеко ходить пешком по лесной дороге. И вот, буквально за неделю до отъезда, я зачем-то туда отправился. Наверное, понадобилось что-то там забрать или, наоборот, отнести, уже не помню. Солёный, как обычно, радостно увязался за мной. Добрались мы с ним до пункта назначения весело и незаметно, вдвоём ведь дорога всегда в два раза короче. Надо сказать, что женщинам, работавшим на охране объекта в одной бригаде с сёстрами, очень понравился этот смышлёный дружелюбный пёс, и они тут же стали его угощать принесёнными на дежурство бутербродами. Как раз, когда пришло время нам с ним двигать обратно, в попутном направлении выезжала грузовая машина, и солдат-водитель согласился подбросить почти до дома. Для моего четвероногого друга места в кабине не нашлось, и мы решили, что завтра его приведёт домой работавшая в тот день Людмила, чьё дежурство заканчивается утром. Когда я влез на пассажирское сиденье, Солёный заскулил и забеспокоился, почувствовав неладное. Машина тронулась, и Людмила немного придержала его, пока за нами не закрылись железные ворота. Бедняга тревожно метался возле них, но путь был отрезан. Однако задумка с их утренним совместным возвращением домой не удалась, потому что пёс, не посвящённый в наши планы и твёрдо решивший дожидаться моего возвращения на том месте, где мы расстались, наотрез отказался выходить за ворота, и, несмотря на долгие уговоры, пришлось сестре идти домой в одиночестве. Удобной оказии попасть на склады в оставшиеся до отъезда несколько дней мне не представилось, в итоге Солёный меня так и не дождался, и остался там насовсем. Как вскоре выяснилось, это был лучший вариант. По рассказам сестёр, некоторое время он ещё тосковал и часто бегал к воротам, разделившим нас, но постепенно смирился и успокоился. В силу своего добродушного характера он быстро перезнакомился с коллегами Вали и Люси, и они в нём ответно души не чаяли. Последнее объяснялось очень просто: коллектив охраны данного объекта состоял исключительно из представительниц слабого пола, а охраняемая территория была большая. И дальняя сторожевая вышка находилась на отшибе в лесу. Охранницы на том посту даже днём всегда чувствовали себя неуютно и одиноко, а тем более, ночью. Все они единодушно ненавидели эту вышку. С появлением в их отряде Солёного ситуация изменилась. Первой начала его брать с собой на тот пост Людмила, а, глядя на это, и другие женщины с радостью последовали её примеру. С ним там было совсем не страшно, потому что ни нарушители, ни внезапные проверяющие уже не могли застать часового врасплох. Понимая, что от него в такой ситуации требуется, умница-пёс, как опытная сторожевая собака, на любой подозрительный звук немедленно отзывался лаем. Нетрудно понять, почему все в отряде его любили и баловали. Так и прижился мой четвероногий друг на новом месте и исправно нёс службу на охраняемом объекте до собачьей пенсии, став полноправным членом женской бригады ВОХР. На этом заканчивается история о том, как благополучно устроилась судьба одной доброй и умной собаки. И мне приятно думать, что я принимал в этом самое непосредственное участие.
    Отдельного рассказа заслуживает ещё одно наше развлечение, но уже не связанное с морем. В окрестностях посёлка, в разных местах, находились две небольшие фермы, на которых откармливались свиньи для пополнения рациона близлежащих военных частей. Околачиваясь возле ферм и наблюдая за жизнью их обитателей, мы придумали одну отчаянную забаву, назовём её “родео на свиньях”. В хорошую погоду, когда откормленные на харчах из матросских столовых довольные жизнью чушки гуляли на свежем воздухе по загону, мы осторожно подкрадывались к изгороди и выбирали какую-нибудь особь покрупнее, стоявшую или лежавшую возле ограды. Пока кто-то из нас через щели между досками чесал у свиньи за ухом, и она благодарно хрюкала, другой осторожно взбирался на забор и падал на спину ничего не подозревающему животному, таким образом, оседлав его. Естественно, что испуганная хавронья (или хаврон) с визгом пускалась вскачь, как необъезженный мустанг. А бегали эти с виду ленивые и неповоротливые создания удивительно резво, скажу я вам. Даже крепко ухватившись за свиные уши, редко кому из ковбоев удавалось удержаться на спине визжащей и мечущейся хрюшки дольше нескольких секунд. Наездник очень быстро оказывался на земле под громкий хохот довольных приятелей. Когда после недолгой паники в загоне опять устанавливалось спокойствие, наступала очередь следующего ковбоя. Вот так наша мобильная диверсионная группа и устраивала шумный переполох то на одной ферме, то на второй. Удовольствие от такого родео мы, в отличие от бедных свиней, получали огромное. Серьёзных травм лихим ездокам удалось избежать, отделывались лёгкими ушибами. Самой большой неприятностью было оказаться сброшенным в жидкую грязь, покрывавшую местами территорию загона. Конечно, шлёпнуться в грязную кашу никому не хотелось, зато каждое такое падение вызывало особый восторг у зрителей. Днём фермы не охранялись, лишь иногда дежурные матросики приносили пищевые отходы из своих столовых для кормления прожорливых питомцев, поэтому нам почти всегда никто не мешал развлекаться. И всё-таки пару раз мы попались на глаза морячкам, пришедшим кормить хрюшек, и пришлось срочно уносить ноги. Гнаться за нами они не собирались, только громко кричали и свистели вслед, но, поддавшись страху, мы разбегались в разные стороны и потом долго друг друга искали в диких высоких зарослях. После этого мы уже не рисковали возвращаться на ферму. Однако постепенно испуг забывался, и через два-три дня родео возобновлялось. Вот такую необычную потеху мы с друзьями изобрели в то далёкое и памятное лето. Уверен, мало кто из вас может похвастаться тем, что когда-нибудь катался верхом на свиньях. А у меня такой уникальный опыт имеется, и вряд ли в мире найдётся много людей, которые могут сказать о себе то же самое.
    Рыбалкой, купанием и шефством над свинофермами перечень наших занятий не ограничивался. Вечерами мы часто бегали в два соседних матросских клуба смотреть кино, у нас даже место своё имелось в каждом зале – на полу, перед экраном. Так как аудитория на этих просмотрах была чисто мужская, матросы и офицеры, то и комментарии по поводу происходящего на экране отпускались довольно солёные, а то и матерные, отчего киносеансы для нас становились ещё интереснее. Два фильма из просмотренных тогда я могу назвать абсолютно точно: картина “Сыновья уходят в бой” - про белорусских партизан, с отличными песнями Высоцкого и кинокомедия про охоту – “Ни пуха, ни пера!”. Кроме них, смутно запомнился какой-то криминальный иностранный фильм, кажется итальянский, в одной из сцен которого молодая красивая героиня разговаривала по телефону, принимая ванну. Этот эпизод вызвал в зале, заполненном здоровыми двадцатилетними мужиками, шумное оживление, сопровождаемое дружными требованиями к киномеханику повторить фрагмент.
    Естественно, мальчишеское лето не могло обойтись без футбола. Рядом с посёлком располагался спорткомплекс, состоявший из футбольного поля и гимнастического городка, куда мы приходили иногда поупражняться на разных снарядах. Если в это время морячки затевали игру, и у них в командах не хватало игроков, они звали нас. Стараясь оправдать оказанное нам доверие, мы изо всех сил бегали по полю за взрослыми дядьками, высунув языки, и даже умудрялись изредка пнуть по мячу.
      Ещё одно, хоть и временное, но страстное увлечение захватило нас после просмотра фильма «Виннету – сын Инчу-Чуна», абсолютного хита того лета. Мы с парнями специально два раза ездили в город, в кинотеатр, чтобы его посмотреть. Он произвёл на нас ошеломляющий эффект, всем сразу захотелось стать индейцами. Для начала каждый придумал себе индейскую кличку, типа Быстрый Койот или Хитрый Лис, которые на пару недель заменили наши гражданские имена. К сожалению, возможности лихо скакать на конях новоиспечённые апачи были лишены, так как табуны мустангов в тех местах никогда не водились, а плохо объезженные истеричные свиньи вряд ли могли их заменить. С воплощением в жизнь славной индейской традиции снятия скальпов дело обстояло ещё безнадёжнее. С кого бы мы их снимали? А вот метать топоры, то есть томагавки, нам никто помешать не мог. У ребят в кладовках нашлись два маленьких топорика, и несколько дней мы, как одержимые, кидали наши томагавки в заборы, сараи, столбы и деревья, буквально во всё, во что они могли воткнуться. Конечно же, добром это закончиться не могло. Так и получилось. Однажды мы азартно метали топор в толстый деревянный столб, к которому была привязана бельевая верёвка. А на ней сушились старательно кем-то выстиранные постельное и одежда. После одного особо меткого броска томагавк вонзился в столб точно в том месте, где крепилась верёвка, и перерубил её. Вся висевшая на ней куча белья оказалась на земле, а нам пришлось, прихватив орудие преступления, срочно уносить ноги. Улепётывая, мы обречённо понимали, что это лишь отсрочка, и заслуженной кары за содеянное никак не избежать, потерпевшие ущерб граждане обязательно придут с жалобой по месту жительства хулиганов, потому что в маленьком посёлке, состоящем из нескольких домов, вычислить их совсем нетрудно. Удивительно, но происшествие осталось без последствий. Наверное, у преступления, на наше счастье, не оказалось свидетелей, хотя всё происходило прямо под окнами одного из двухэтажных домов. Пережив, несмотря на благополучный исход, серьёзный стресс, мы благоразумно решили, что в деле метания топориков, пожалуй, уже достигли совершенства и быстро охладели к этому занятию. Ему на смену пришла другая забава – чур на деревьях. Местом для игры служила примыкающая к посёлку роща старых берёз особой породы – каменная (на Камчатке этот вид берёзы очень распространен). Невысокие, но раскидистые, с толстыми, корявыми стволами и свисающими, прочными и упругими из-за природных свойств ветками, эти деревья прекрасно подходили для нашей игры. Подобно стае бандерлогов, мы носились друг за другом по роще, карабкались наверх по корявым стволам, убегая от голящего, взобравшись на трёх-четырёхметровую высоту, хватались за ветви, прыгали вниз, мягко приземлялись на траву и бежали к следующему дереву. Этой забавы нам хватило на несколько дней, как раз перед самым моим отъездом. Приобретённый таким образом опыт весьма мне пригодился позже, через пару лет, когда нас отправили собирать берёзовые веники в спортивном лагере. Вот тут я и показал класс, взбираясь на берёзки, и выбрав подходящую ветку, эффектно опускался под собственной тяжестью на землю, где остальным оставалось только ощипать удерживаемую мною ветвь. Нетрудно понять, почему в тот день меня захлестнули яркие и ностальгические воспоминания о чудесных каникулах двухлетней давности и моих камчатских друзьях.
   Не все наши проделки относились к разряду безобидных. Как я уже отметил, мои приятели были постарше меня, покуривали и имели лёгкие криминальные наклонности. Выражались они в том, например, что они любили пошариться в кабинах военных машин, стоявших без охраны на соседней автобазе, и стырить там из бардачков мелочь, сигареты и спички. На мелочь мы покупали в поселковом магазинчике мармелад или развесной плиточный ирис, а потом забирались на чердак двухэтажного дома, обозревали с высоты окрестности, поедали купленные сладости и курили ворованные сигареты. Я тоже курил за компанию, но не в затяг. Если пробовал затягиваться, то у меня сразу кружилась голова. В итоге по-настоящему курить я ни тогда, ни позже так и не научился. И ещё один неблаговидный поступок числится на нашей совести. Мы пошли в баню в соседний военный городок, который по сравнению с нашим забытым богом посёлком являлся настоящим оазисом цивилизации. В нём были школа, общественная баня и целый квартал пятиэтажных домов. Когда мы помылись и стали одеваться, в какой-то момент в раздевалке кроме нас, никого не оказалось. Парни не растерялись и, несмотря на моё неодобрение, быстро прошерстили карманы висевшей в кабинках одежды, за полминуты насобирав несколько рублей мелочью. На добытые преступным путём деньги они купили в местном магазине торт (даже помню, что назывался он «Подарочный» и был посыпан арахисом) и три-четыре бутылки лимонада. По дороге домой решили сделать остановку в лесочке и устроить маленький пир. Сначала я не хотел в нём участвовать (можете смеяться, но меня мучила совесть). Но этим пропащим душам сообща удалось сломить моё сопротивление, аргументируя тем, что деньги хозяевам всё равно уже не вернуть, десерт и напитки закуплены, не выбрасывать же их теперь. Увы, я проявил непростительную слабость, дал себя уговорить, и от торта, который оказался свежим и очень вкусным, за пять минут ничего не осталось. Вот так однажды я подвергся искушению лёгкими деньгами и красивой жизнью, едва не ступив на кривую криминальную дорожку. Не знаю, как сложились судьбы моих камчатских приятелей, но надеюсь, что им в конечном итоге удалось преодолеть в себе зарождающиеся нехорошие наклонности.
   Конечно, бегать целыми днями на свежем морском воздухе в компании друзей было замечательно, но не всегда это получалось. Когда заряжал дождь, прогулки, естественно, отменялись, и приходилось чем-нибудь занимать себя дома. Каких-то постоянных домашних обязанностей на мне не числилось, ну разве что в магазинчик за хлебом сбегать, да за маленьким племянником Сережкой присмотреть, если оставались с ним вдвоём. Трудно назвать такие поручения обременительными, поэтому они оставляли мне массу свободного времени. Я читал книжки, спал, глядел в дождливое окно, иногда у соседей смотрел телевизор (мы на тот момент как-то обходились без своего), слушал магнитофон. У Володи была новая, только что привезённая из отпуска на “большой земле” катушечная “Комета” и несколько бобин с записями, которые представляли из себя сборник самых популярных советских хитов середины 70-х. Камчатское лето у меня абсолютно чётко ассоциируется с композициями Давида Тухманова “Скорый поезд”, “Белый танец”, “Это Москва”, “Сердце любить должно”, “У той горы”, “Мой адрес – Советский Союз”, “Налетели дожди”, “Листопад”. Вместе с ними были записаны “Лебединая верность” и “Яблони в цвету” Евгения Мартынова, а также симпатичная и трогательная песня “Цветочница Анюта” (специально нашёл авторов и исполнительницу: композитор М. Табачников, слова Г. Строганова; поёт Светлана Резанова). Конечно, список звучавшей у нас дома музыки не ограничивался перечисленными песнями, но мне запомнились именно они, и теперь в моём сознании навсегда связаны с Камчаткой. А самым модным хитом летом 75-го стал “Арлекино” Аллы Пугачёвой, подаривший ей победу на только что закончившемся конкурсе “Золотой Орфей” в Болгарии. Эта задорная мелодия звучала тогда буквально отовсюду.
   Думаю, что мой рассказ будет неполным ещё без одного небольшого, но оставившего незабываемые воспоминания эпизода. Таковым стало посещение тральщика, на котором служил Володя. Для мальчика, выросшего в тысячах километров от моря и кораблей, в самом центре огромного евразийского материка, визит на настоящий военный корабль стал очень важным событием. Я пробыл на нём совсем недолго, от силы часа полтора. Но за это время успел побывать на капитанском мостике, побродить по палубам и полазить по крутым корабельным трапам, благоговейно потолкаться возле носового орудия, пообедать в офицерском кубрике настоящими “макаронами по-флотски” и помыться в матросском душе (что, собственно, и являлось главной целью посещения, потому что из-за отсутствия бани в посёлке и душа в квартире помывка представляла серьёзную проблему). В общем, домой я отправился чистый, сытый, довольный, унося с собой множество ярких впечатлений.
   Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, подошло к концу и это замечательное лето. Хоть мне и не хотелось уезжать, но пришла пора возвращаться домой. Уже начался сентябрь, и я опаздывал на занятия на целую неделю, потому что на конец августа и начало сентября не было билетов на материк. Мои друзья приступили к учёбе, ходили в школу в соседний посёлок (где мы как-то почистили карманы посетителей бани), из-за чего времени на развлечения у них оставалось совсем немного. Да и погода стояла уже осенняя, прохладная и пасмурная. Сама обстановка подталкивала к отъезду. В один из последних погожих дней я пошёл на высокий крутой берег, вокруг которого мы однажды плавали на нашем плоту, и посидел там в одиночестве какое-то время, обозревая прощальным взглядом Авачинскую губу. С моего обрыва вид на неё открывался потрясающий. Словно специально для меня по фарватеру бухты шла атомная подводная лодка. Её внушительный чёрный матовый корпус на отливающей свинцом поверхности залива выглядел очень эффектно, и эта картинка так и осталась у меня перед глазами как прощальный привет Камчатки. Она настолько впечатлила меня, что через год, когда в детской больнице, где я лежал, проводился конкурс рисунка среди пациентов, я на своём альбомном листочке изобразил именно этот сюжет. Моя картина называлась довольно сложно: “Атомная подводная лодка в Авачинской бухте на Камчатке”. Никакого приза я не отхватил, нашлись художники получше, и рисунок, к сожалению, не сохранился. Поставить точку в рассказе о моём камчатском лете хочу эпизодом, случившемся в том же учебном году. Мы проходили на уроках русского языка суффиксы. Когда дело дошло до образования существительных, обозначающих принадлежность людей к каким-нибудь городам или географической местности, на фоне прочих “москвичей, свердловчан и ленинградцев” прозвучал каверзный вопрос нашего учителя (к слову, отличного преподавателя и хорошего человека) Ивана Михайловича: “Кто скажет, как называют жителей Камчатки?” Он, наверное, думал, что такой трудный вопрос поставит всех в тупик, и был изрядно удивлён моим мгновенным ответом. Откуда ж он мог знать, что я совсем недавно оттуда вернулся, прожив три незабываемых месяца среди этих самых камчадалов.
               
                Кавказ

     Следующим по хронологии моим дальним путешествием и очень важным и памятным событием в жизни стала поездка на кавказские минеральные воды в ноябре 1976 года. С одной стороны, ничего хорошего нет в том, что её причиной стала обнаруженная у меня язва желудка, а с другой стороны, если бы не этот в общем-то безрадостный факт, я бы не побывал целых три раза на Кавказе, не повидал страну, не познакомился с ребятами со всего Союза, не узнал много нового и интересного.
      Началось всё в январе 76-го, когда я угодил на больничную койку. На очередном приёме в поликлинике участковый педиатр заподозрила у меня какие-то проблемы с органами пищеварения и направила в детский стационар на обследование, в результате которого обнаружили язву желудка. В очередной раз хочу вспомнить добрым словом советское здравоохранение, особо отметив настойчивую заботу о здоровье подрастающего поколения. Впервые я попал в больницу ещё будучи в детском саду, и с тех пор находился на постоянном диспансерном учёте по месту жительства. Он предполагал обязательные ежегодные осмотры и консультации участкового педиатра, а в случае необходимости - надлежащее медицинское обследование, причём всё это абсолютно бесплатно! Благодаря этой отлаженной системе мне и диагностировали довольно серьёзный недуг, хотя в своей повседневной жизни я не ощущал каких-либо особо тревожных симптомов. Комплекс предписанных оздоровительных мер включал, в числе прочих, санаторно-курортное лечение. Дело не стали откладывать в долгий ящик, поэтому в том же году, в ноябре, я отбыл на полтора месяца в детский санаторий «Юность» в Ессентуки. Сама путёвка была для нашей семьи бесплатной, это факт. Процент скидки на авиабилеты точно не помню, а спросить сейчас, после смерти мамы, уже не у кого. Но за то, что они относились к категории льготных - ручаюсь (кажется, скидка называлась “льготный проезд для детей и подростков, следующих по путёвке на санаторно-курортное лечение”). Таким образом, благодаря заботе родного отечества о моём здоровье, я посреди учебного года отправился через всю страну лечиться и отдыхать на Кавказ, ещё и за государственный счёт. Вот и расскажите мне теперь, что СССР был плохой, а советская власть - бесчеловечная.
     Воспоминаний и впечатлений эта поездка оставила огромное количество, отдельный большой файл в моём банке памяти (как и другие две тоже). Уже при отлёте в читинском аэропорту я испытал сильные и непривычные ощущения, предвкушение чего-то необыкновенного. Любая воздушная гавань сама по себе довольно специфическое место – встречи, прощания, романтика дорог, и т. д., а для меня в том возрасте и в такой ситуации аэропорт вообще оказался воротами в неизведанное. Потом были полёт, симпатичные стюардессы, транзитные аэропорты, смена часовых поясов, смешение дня и ночи, толпы пассажиров, десятки незнакомых лиц, значки и сувениры в киосках аэровокзалов. Вот это жизнь! Мои одноклассники сейчас на уроках сидят или домашнее задание делают, а я на целых полтора месяца лечу в далёкие новые края.
    Края действительно оказались новыми и удивительными. Природа северного Кавказа и уклад жизни сильно отличались от природы и жизни в Забайкалье. Прежде всего, конечно, ощущалась разница в климате. В ноябре здесь в иные дни я вполне обходился без куртки, так было тепло, в то время как в Чите уже вовсю лютовали морозы. Следующим сильным впечатлением стала местная растительность, совершенно непохожая на флору моего сурового края. Пирамидальные тополя, туи, пихты, каштаны, дубы, многочисленные вечнозелёные кустарники были весьма непривычны глазу забайкальского школьника. Необычным для меня оказалось и то, что значительная часть населения проживала в частном секторе, где добротные дома стояли в окружении богатых фруктовых садов. В общем, каждый день дарил что-нибудь интересное и любопытное.
     Сам санаторий “Юность”, где предстояло полтора месяца жить и поправлять здоровье, мне сразу же очень понравился. Он представлял из себя как бы большую гостиницу, населённую исключительно школьниками. Наш отряд занимал первый этаж, а на втором и третьем этажах проживали ребята постарше. В жилых комнатах, чистых и светлых, размещалось по три человека. Окна выходили на юг, на Кавказский хребет, и в ясную погоду мы прямо из своей комнаты могли любоваться прекрасным видом далёкого Эльбруса. Мужскую и женскую половины разделял просторный холл, служивший местом для проведения организационных и культурных мероприятия. В отдельных зданиях на близлежащей территории располагались столовая, врачебный корпус, куда мы ходили на оздоровительные процедуры и лечебную гимнастику, и учебный корпус, где проходили занятия по школьной программе. Кормёжка в столовой оказалась весьма неплохой, в библиотеке санатория желающие могли взять книги для чтения. Режим дня был привычный, как в обычном пионерлагере, с сончасом после обеда, во время которого разрешалось у себя в комнате читать или играть в шахматы и шашки, главное – не бегать и не шуметь. Контролировали нас не очень строго, не возбранялось даже самостоятельно ненадолго покидать территорию санатория, чем я неоднократно пользовался. В общем, жилось нам вполне вольготно. А главное, что там собрались мальчишки и девчонки со всего Союза, и это вовсе не красивая дежурная фраза. Наш отряд объединил детей из Армении, Таджикистана, Казахстана, Украины, Молдавии, из Москвы, Сибири, с Поволжья. Каким-то ветром аж с Камчатки занесло парнишку, Вадима, с которым мы стали большими друзьями из-за моей ностальгии по камчатским каникулам. Особо хочу отметить, что за все полтора месяца совместного существования в нашем отряде не случилось ни одного конфликта на межнациональной почве, никто никого не оскорблял по национальному признаку. Конечно, за эти сорок пять дней мы и ссорились и даже дрались, но поводы были абсолютно житейские, как сказал бы Карлсон. А в конце сезона мы с грустью расставались хорошими друзьями, ни один не уехал с затаённой обидой в сердце. Ещё раз повторю: ни в детстве, ни в юности я не сталкивался с проявлениями неприязни по национальному признаку среди своих сверстников. Кто бы мог тогда подумать, что через каких-нибудь полтора десятка лет развал страны выльется в череду кровавых межнациональных конфликтов. Такой безумный бред и в голову никому не приходил.
      Оздоровительный курс состоял из комплекса лечебных процедур, включавших ванны, грязи и физиолечение, а также специальной гимнастики, диеты и строго определённого по времени приёма минеральной воды. Её каждому прописывали индивидуально. Мне назначили “Ессентуки-4”, как, впрочем, и большинству из нас. Для приёма воды мы всем отрядом ходили на питьевую галерею, расположенную в большом городском парке недалеко от санатория. Привыкший к изумительной водичке забайкальских источников, я поначалу был сильно разочарован местной минералкой, какой-то солёной и тёплой. Но постепенно распробовал и вошёл во вкус. Все ребята купили себе красивые сувенирные кружки с кавказскими пейзажами и гравировками типа “на память о Ессентуках”. У этих специальных кружек в ручке был сделан носик, выполнявший функцию коктейльной трубочки. Наполнив минералкой сосуд, мы с важным видом опытных курортников прогуливались вокруг галереи, потягивая из носика целебную водицу. Так как я в итоге побывал на Кавминводах три раза, то до сих пор храню дома три таких памятных кружки, две из Ессентуков и одну из Пятигорска. На минеральные ванны, физиопроцедуры и лечебную гимнастику мы ходили во врачебный корпус на территории санатория. На первом из перечисленного хочу остановиться отдельно, и вот почему: мне были прописаны жемчужные ванны, целительный эффект которых состоял не только в особой минеральной воде, но и в пузырьках воздуха, поднимавшихся из многочисленных отверстий в тонких трубочках на дне. В результате вода как бы кипела, а струи пузырьков обволакивали и приятно щекотали кожу, чем доставляли мне большое наслаждение. Много лет спустя, когда я уже стал взрослым, в нашу жизнь вошло новое слово, долгое время произносившееся с придыханием - джакузи. Нашли чем удивить! Ответственно заявляю, что этими самыми джакузи я наслаждался ещё в середине семидесятых, в тринадцатилетнем возрасте, на обычном советском курорте. Помимо ванн, мне назначили грязелечение. На данные процедуры нас возили на автобусе в знаменитую местную грязелечебницу, одну из главных достопримечательностей Ессентуков. И действительно, здание это, построенное в начале 20-го века, на самом деле очень красивое и величественное. Оно выполнено в античном стиле с большими колоннами и скульптурами древнегреческих богов перед входом. Сама пелоидотерапия оказалась весьма экзотичным процессом и оставила сильное впечатление: грязь, которую там использовали, представляла из себя чёрную горячую субстанцию с довольно специфичным запахом. Однако за пару сеансов я вполне освоился и даже научился получать от них удовольствие. Для прохождения назначенного курса лечения всем нам, как взрослым, выдали настоящие курортные книжки, где после каждой пройденной процедуры ставился штампик. К окончанию сезона наши книжки были заполнены отметками и штампами от корки до корки, свидетельствуя о благополучном завершении оздоровительного процесса.
    Но повседневная жизнь в санатории состояла не только из курса лечебных мероприятий, хотя это, несомненно, являлось главным. Кроме поправки здоровья мы ещё занимались по основным предметам школьной программы, а свободное время проводили, как все советские школьники, за книжками, настольными играми и резвились на свежем воздухе, чему способствовала тёплая, по сравнению с привычными мне сибирскими морозами, погода. В выходные дни мы ездили на экскурсии или ходили в кино, а седьмого ноября вместе с остальными ребятами нашего санатория участвовали в городской праздничной демонстрации и громко кричали “Ура!” в ответ на приветствие с трибуны. Как и в пионерском лагере, во всех отрядах, иными словами, на каждом этаже, был свой педагог-воспитатель, отвечавший за дисциплину и организацию культурно-развлекательных мероприятий в руководимом детском коллективе. Естественно, не обошлось без общесанаторного конкурса художественной самодеятельности, в котором имеющие артистические наклонности представители моего отряда приняли самое активное участие. После ужина у нас в холле иногда устраивались танцевальные вечера. Я могу уверенно назвать два самых популярных хита тех наших дискотек: “Там, за облаками” и “Прощай, со всех вокзалов поезда…”. Стильно двигаться под быстрые ритмы я ещё не умел, лишь со стороны наблюдал, как это делают москвичи и другие более продвинутые и раскованные ребята, но медленные мелодии старался не пропускать. Именно там и тогда я впервые в жизни танцевал в паре с представительницей женского племени и даже помню имя своей постоянной и верной партнёрши – Света.
     Полтора месяца пролетели очень быстро, пришло время расставаться и разъезжаться по родным местам. Мы расписались друг у друга на обратной стороне персонального экземпляра нашей общей фотографии (которая вот уже сорок лет хранится у меня в альбоме), обменялись на память значками и сувенирами, у кого таковые имелись, а кое-кто, в основном девчонки, адресами и обещаниями писать. В те времена не существовало Интернета, соцсетей и мобильной связи, поэтому единственной возможностью поддерживать контакт были письма. Мне неизвестно, переписывались разъехавшиеся дети или нет, но я адресов не брал и писем никому писать не обещал, так как, зная себя, понимал, что с моей ленью из подобной затеи всё равно ничего не получится. С тех пор минул не один десяток лет, а я и сейчас могу назвать некоторых мальчиков и девочек по именам и фамилиям, и когда мне в руки попадает та наша коллективная фотография, с удовольствием её разглядываю, вспоминая эти замечательные полтора месяца в Ессентуках.
      Следующая моя поездка на курорт состоялась ровно через год, в ноябре 77-го. На этот раз я поехал туда вместе с мамой по семейной путёвке “мать и дитя”, что меня весьма забавляло, так как под категорию “дитя” я уже вряд ли подходил. Санаторий назывался “Ленинские Скалы” и находился в Пятигорске, у подножия знаменитой горы Машук. Не знаю, как обстоят дела сейчас, но тогда “Ленинские скалы” являлись всесоюзно известной здравницей, гордостью Пятигорска. Соответственно, условия проживания и процесс лечения поддерживались на самом высоком уровне. Мы жили в двухместном номере в корпусе для родителей с детьми. Отдыхающие там собрались со всей страны. Я познакомился с ребятами из Казахстана, Ленинграда и Москвы, с Урала. Но об одном случае хочу рассказать особо. Когда я пришёл в столовую на свой первый завтрак, меня посадили за столик, где уже сидели две девочки и мальчик (родители питались отдельно, в другом зале). Стали знакомиться. Имена девчонок за давностью лет не помню. Парнишка представился Максимом. Соседки оказались подружками из Целинограда (ныне столица Казахстана Астана). После того, как я сообщил, что из Читы, у Максима удивлённо поднялись брови: “И я из Читы”. Девочки притихли. Я: “А где в Чите живёшь”? М: “На улице Калинина”. Настала моя очередь поднимать брови: “И я на улице Калинина”. Ошарашенно смотрим друг на друга, соседки замерли. М: “В какой школе учишься”? Я: “В 49-й”. У Максима лезут глаза на лоб: “И я в 49-й”! Немая сцена. Уехать из затерянного на сибирских просторах губернского городка за пять тысяч километров на курорт и очутиться в огромной столовой крупного санатория за одним столом с пареньком из твоего не очень большого города, с твоей улицы и из твоей школы – как такое возможно? Первой робко нарушила молчание кто-то из подружек: “Вы нас разыгрываете”? Отвечаем: “И не думали, сами в шоке”. Пришли в себя, разговорились. Да, всё так и есть, только Максим оказался на два класса младше меня, к тому же учились мы в разные смены, поэтому в школе практически не пересекались. Когда же на десерт выяснилось, что у нас ещё и матери в одной организации работают, это было уже просто за гранью реальности. Однако, несмотря на потрясение, аппетита мы не лишились и с удовольствием позавтракали. По дороге из столовой я рассказал об удивительном происшествии маме, и она вспомнила, что, получая в профкоме путёвку, действительно краем уха слышала, будто кто-то из их организации тоже едет на курорт, но в предотъездной суете об этом быстро забыла. Мы с Максимом устроили мамам очную ставку, и они опознали друг друга визуально, хотя на работе им не приходилось непосредственно общаться, потому что организация была большая, с многочисленным персоналом. Вот какие невероятные совпадения случаются порой в нашей жизни.
     Лечение мне назначили примерно такое же, как и год назад: местная минеральная вода, ванны, грязи, диета. Для опытного курортника вроде меня указанные назначения не содержали ничего нового. Кстати, о питании: несмотря на ограничения по диете, кормили там отменно. Особенно мне понравилась возможность заказывать на следующий день блюда из меню на выбор, словно в каком-то настоящем ресторане. С учёбой дела обстояли следующим образом: ежедневных уроков у нас не было, мы читали учебники самостоятельно, а педагоги периодически проверяли усвоенный материал на индивидуальных занятиях. Такое заметное отличие от учебного процесса в детском санатории объяснялось двумя основными причинами: во-первых, коротким сроком путёвки - всего двадцать четыре дня, а не сорок пять, как в “Юности”; а во-вторых, значительной возрастной разницей учеников - от первого до восьмого класса, из-за чего организовать регулярные занятия для всех представлялось весьма проблематичным. Отсутствие ежедневных уроков оставляло мне гораздо больше свободного времени по сравнению с прошлогодней поездкой, чем мы с мамой не преминули воспользоваться. Нам удалось побывать в цирке в соседнем Кисловодске, съездить на обзорную экскурсию по Пятигорску и его окрестностям с посещением дома-музея Лермонтова и места смертельной дуэли поэта, с помощью канатной дороги подняться на вершину горы Машук, откуда открывалась просторная панорама ближней и дальней местности, вплоть до величественного двуглавого Эльбруса. А однажды на выходные отправились в соседний город Георгиевск в гости к маминой родне, с которой она не виделась c молодых лет. До сих пор не могу забыть, какая счастливая получилась встреча, сколько радостных эмоций и слёз она вызвала, и как чудесно мы провели два дня у этих радушных людей.
    Вечерний досуг отдыхающих в “Ленинских скалах” был довольно плотно заполнен разнообразными развлекательными и просветительскими мероприятиями. В киноконцертном зале санатория регулярно устраивали показы фильмов, выступления местных и приезжих артистов, творческие встречи с какими-нибудь известными деятелями культуры, оказавшимся в это время на отдыхе в Пятигорске, или читали научно-популярные лекции. Так что вечерами обычно скучать не приходилось. А в свободные дневные часы многие наслаждались прогулками по парку. Я уже отмечал, что корпуса санатория располагались у подножия горы Машук в большом красивом парке. В нём даже бродили настоящие живые олени. Они не боялись людей и спокойно брали угощение из рук. У меня сохранилась фотография, запечатлевшая, как я кормлю одного из них на газоне прямо под балконом нашей комнаты. Чем кормил зверя, не помню, но раз он не отказался от угощения, значит, ему понравилось.
     Домой, в сибирские морозы, мы вернулись в декабре. За время отсутствия я многое пропустил из школьной программы, пришлось напрячься и догонять. Но восстановленное здоровье и целый багаж новых впечатлений того стоили.
     Третья и заключительная моя поездка на Кавказ состоялась в ноябре 80-го года, в десятом классе. На этот раз я снова оказался в Ессентуках, а санаторий назывался “Берёзы”. Корпус, куда меня определили, являлся специализированным, подростковым. Его обитателями были школьники старших классов со всей страны. Здесь поправляли здоровье молодые люди из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Красноярска, Кирова, Ульяновска, Челябинска – здесь перечислены только те города, которые я точно запомнил. Присутствовали среди нас представители союзных республик или нет, у меня как-то не отложилось. Наверное, не придал этому никакого значения.
      Как и предыдущие две, эта поездка оказалась очень богатой новыми познаниями и впечатлениями. Самым полезным и интересным в этом плане была возможность общения со сверстниками из разных краёв и областей. На фоне остальных, конечно же, особенно выделялись москвичи и ленинградцы: раскованная манера поведения, современный сленг со многими незнакомыми мне словами, несколько высокомерное отношение к приехавшим из других городов, модная фирменная одежда. Но моя первоначальная робость перед юными столичными гражданами быстро прошла, и в итоге с большинством из них у меня установились нормальные отношения. С ребятами из остальных городов вообще никаких проблем не возникало, контакт налаживался очень быстро. Однако, подружиться по-настоящему здесь оказалось довольно сложно. Дело в том, что, в отличие от моей первой поездки в санаторий “Юность”, куда мы приехали одновременно и вместе провели весь сезон, к тому же продлившийся в два раза дольше, в “Берёзах» не было общего заезда и единой смены, люди убывали и прибывали каждый день. Из-за этого не успевал ты толком с человеком познакомиться, как наступала пора прощаться. Пока первую половину срока я осваивался и привыкал, один за другим разъезжались по домам старожилы санатория. А для приехавших к ним на смену новых людей уже я сам являлся ветераном. Таким образом, народ постоянно обновлялся. Поэтому, несмотря на большое количество интересных знакомств, на зарождение серьёзной дружбы просто не хватало времени. Может, это и к лучшему: не успев как следует друг к другу привязаться, легче было расставаться. И всё же, поскольку юношеский возраст, как никакой, подвержен многочисленным и внезапным влюблённостям, некоторые парни и девушки за недолгий период знакомства умудрялись нешуточно взаимно увлечься. И когда наступал срок кому-то из двоих отправляться домой, стихийно возникали трогательные проводы, порой даже доходило и до девичьих слёз, чему мне иной раз приходилось стать свидетелем. Я подобной участи при отъезде избежал, поскольку за время пребывания в санатории ни одна из представительниц прекрасного пола не проявила явного интереса к неприметному читинцу (правда, в предпоследний день мне вручили записку, в которой какая-то девушка сообщала о своей симпатии к адресату послания, но на свою просьбу передать автору, что, к сожалению, должен завтра отчаливать, я получил ответ, что она сама вчера уехала, а записку написала перед самым отъездом, попросив подругу передать её лично в руки тому, кому она предназначена). Вдобавок ко всему, я отбывал из санатория ранним утром, поэтому, когда садился в дежурный автобус, собиравший по городу отъезжающих курортников, меня вообще никто не провожал, все досматривали утренние сны, и ничьих грустных взглядов и печальных вздохов на мою долю не досталось.
      Чем ещё памятна эта поездка? В первую очередь, открытием для себя группы “Машина Времени”. Ранее в Чите я слышал пару-тройку их композиций по радио и на магнитофоне, однако никакого особенного эффекта они на меня не произвели. Но, оказавшись в “Берёзах”, я обнаружил, что все парни, умевшие бренчать на гитаре, таковых насчитывалось трое или четверо, играли и пели исключительно репертуар “Машины”. Ежедневно присутствуя на стихийных любительских концертах, я очень быстро прочувствовал и оценил звучавшие там песни. Честно скажу, это стало настоящим потрясением: “Марионетки”, “Песня про капитана”, “Ты или я”, “Наш дом”, “Три окна”, “Поворот”. Чем больше слушал, тем больше проникался восторгом. В общем, домой я вернулся уже убеждённым фанатом группы. А в Чите на тот момент она ещё не гремела, волна “машиномании” до наших забытых богом мест пока не докатилась. Она запоздала месяца на три и накрыла Читу весной и летом 81-го, как раз на мой выпускной, когда мы на центральной площади города ранним утром дружно пели под гитару “ты можешь ходить как запущенный сад…”.
      Однако музыкальные ассоциации, оставшиеся от той поездки, “Машиной Времени” не ограничивались. Так как публика у нас была юная и подвижная, то по вечерам прямо в холле периодически устраивали дискотеки. Музыкальным сопровождением служили магнитофонные записи, усиленные через колонки. Наиболее популярными и самыми часто звучавшими на этих танцевальных вечерах были песни из репертуара групп “Арабески” и “Чингиз Хан”, а также Адриано Челентано и Юрия Антонова. И теперь эта музыка в моей памяти накрепко связана с третьей поездкой на Кавказ.
      Естественно, что санаторная повседневность состояла не только из лечебных процедур и вечерних дискотек. Чтобы не отстать от школьной программы, мы ежедневно посещали занятия по основным школьным предметам. Кроме этого, побывали на экскурсиях в Пятигорске, Кисловодске и Железноводске, расположенных недалеко от Ессентуков. А в оставшееся свободное время играли в настольный теннис (два стола стояли прямо в холле), ходили в кино или отправлялись на прогулку в ближайший парк. 
      Воспоминания об этой поездке хочу завершить рассказом о небольшом происшествии, случившемся со мной в аэропорту Минеральных Вод в день отлёта. Вылет самолёта несколько раз откладывали, что являлось тогда, в условиях монополии Аэрофлота, обычным делом. В результате я устал прислушиваться к объявлениям и, учитывая очень ранний подъём в утро отъезда, не выдержал и уснул прямо в кресле в зале ожидания, безмятежно проспав часа три. Когда проснулся, выяснилось, что мой злополучный рейс всё-таки улетел. Подумал я, подумал, как теперь быть, и пошёл со своей бедой прямо к начальнику аэровокзала. Выслушав меня, солидный пожилой мужчина в красивой форме укоризненно покачал головой: “Ну ты и спать, приятель! Мы специально делали объявление по громкой связи в поисках не явившихся на твой самолёт пассажиров, потому что одного не досчитались”. Честно говоря, не знаю, какие правила действовали на тот момент в отношении ротозеев, пропустивших вылет по неуважительной причине, пропадал в таком случае билет или нет. Но этот хороший человек без лишних слов взял и перерегистрировал меня на следующий рейс, строго – настрого наказав не проспать и его. Самолёт летал раз в сутки, и ничего не оставалось, как целые сутки дожидаться в аэропорту следующего. Хорошо ещё, что в санатории при отъезде домой всем в дорогу выдавали небольшой сухой паёк: колбаса, хлеб, печенье, сок. В моей ситуации это оказалось вдвойне кстати, он меня неплохо выручил. Но всё равно пришлось потратиться на питание в буфете аэровокзала. В общем, в Читу я прилетел с двумя копейками в кармане, даже на автобус до города не хватало. Зато этой двушки как раз хватило позвонить из аэропорта домой, чтобы мама приехала за мной с зимней одеждой, так как, прибыв из тёплых краёв, одет я был явно не по местной погоде. Счастье, что автомат не проглотил монетку, а мама оказалась дома и взяла трубку. А то пришлось бы в аэропорту с протянутой рукой побираться на автобусный билет. Вот так в итоге благополучно завершилось довольно невесело начавшееся дорожное приключение. И на этом закончились три моих благословенных  “ссылки” на Кавказ.
               
                Середина 70-х

     Отложим в сторонку дневники с описанием моих путешествий и вернёмся в Читу. Середина десятилетия выдалась для меня богатой на события. Часть из них, а именно, занятия в секции фигурного катания, спортивный лагерь и поездки на Камчатку и Кавказ, я уже, как сумел, описал. Пожалуй, настала пора опять обратиться к школе. Жизнь там текла своим чередом: уроки, контрольные, домашние задания, пионерские и прочие общественные мероприятия, иными словами, нормальная повседневная жизнь обыкновенных советских учеников. И, как у всех школьников, самым радостным событием дня для нас всегда был звонок с последнего по расписанию урока. Он возвещал о том, что на сегодня с сидением за партой покончено, и ты свободен. Иногда, правда, приходилось немного задержаться, если выпадало дежурство по уборке в классном кабинете. Однако такое случалось отнюдь не каждый день, к тому же проходили данные мероприятия весело и недолго. А потом предстояла дорога домой. Вот об этом хочу рассказать подробнее.
     Компанию мне в разное время составляли два Андрея, Вадик, Дима, Сева, Коля и Толя. Всего у меня насчитывалось три различных базовых варианта маршрута “школа – дом”, не считая мелких опций, и за десять школьных лет я попеременно отдавал предпочтение одному из них. В зависимости от того, какой маршрут в данный период являлся доминирующим, варьировался и список моих спутников. Но как бы ни менялся состав команды, результат оставался неизменным: домой после уроков обычно мы шли очень долго. Особенно затягивался путь к родному очагу по субботам, когда не тяготила необходимость делать на завтра домашнее задание. И мы настолько не спешили, что у меня, например, в тёплое время года дорога могла занимать часа три, а то и больше, хотя то же расстояние, но в обратном направлении - от дома до школы, я обычно преодолевал максимум за двадцать пять минут. Так как я жил дальше всех, то добредал до своей хаты последним из компании. Мои постоянные друзья-попутчики, которые проживали ближе к школе, добирались до места жительства хоть и раньше меня, но тоже долго. В случае чрезмерно затянувшегося возвращения ученика с уроков, особенно по вечерам, в семье начинали волноваться, и когда бродяга наконец-то возникал на пороге, его почти всегда ждала воспитательная беседа.
   Чем же мы были так заняты на пути домой? Всё начиналось ещё в школьном дворе. Имелось немало причин задержаться там после уроков. Например, зимой, когда выпадал снег (довольно редкая радость для Читы), обязательно затевался бой на снежках. Другая зимняя забава – небольшая ледяная горка, расположенная сразу за школьными воротами. Существовало два способа скатиться с неё: кто половчее и хорошо владел координацией, съезжали стоя на ногах, а менее удалые и спортивные - на ранце или портфеле. Естественно, что подобное нецелевое использование заметно сказывалось на внешнем виде школьных сумок. При не очень холодной погоде катание на горке могло затянуться надолго. Осенью и весной, после сбора металлолома, рядом с кучей железа сооружались батуты из кроватных сеток, и попрыгать на них перед тем, как отправиться домой, являлось нерушимой традицией. В средних классах мы увлеклись футболом, в который играли маленьким красным резиновым мячиком на школьном дворе и даже придумали для изобретённой нами разновидности футбола специальные правила. Играли на каждой перемене и, конечно, по окончании уроков. И до того входили в азарт, что теряли счёт минутам. Но и выйдя, наконец, за школьную ограду, отнюдь не поспешали по домам, потому что вокруг поджидало столько интересного! Иногда где-нибудь на нашем маршруте рыли котлован для замены труб или производили ремонт дорог, и, разумеется, мы не могли пройти равнодушно мимо, не тормознув поглазеть на процесс. Это раз. Какой-то период мы с друзьями увлекались весьма специфичной уличной забавой: кидали пустые консервные банки под проходящие грузовые машины, смачно плющившие своими колёсами обречённые жестянки. Это два. Третьим поводом не торопиться домой были азартные игры. Нас, как и многих других людей, не миновал такой грех. Поэтому, обнаружив по дороге какой-нибудь укромный уголок, мы делали остановку и устраивали игру в “чух” на копеечки. Причина номер четыре - игровые автоматы в недавно открытом по соседству со школой зале, куда мы частенько заглядывали. “Торпедная атака”, “воздушный бой”, “снайпер”, “сафари”, “баскетбол” представляли большой соблазн, однако каждая игра стоила пятнадцать копеек, и денег у нас хватало ненадолго. А причины пять, шесть, семь и так далее – это магазины, киоски и прочие торговые точки на нашем пути. Большой продовольственный магазин, например, “Темп”, предлагал большой выбор лакомств: можно было купить и погрызть сладкие прессованные брикеты концентрата какао или киселя, насладиться читинским мороженым на палочке (иногда покупали одно на двоих и лизали по очереди), употребить стаканчик сока из высокой стеклянной колбы, в кондитерском отделе порадовать себя пирожным картошка или слоёным язычком с сахарной посыпкой. В тёплый сезон, когда на улице функционировали автоматы с газированной водой, мы останавливались возле них выпить по стакану сладкой газировки за три копейки. Иногда стаканы из автоматов забирали мужики, чтобы распить в соседнем дворе бутылку, но по окончании распития почти всегда вежливо возвращали тару на место. Киоски “Союзпечати” также относились к объектам нашего внимания. В них прежде всего нас интересовали значки, открытки и ручки. Даже если ничего не покупали, всё равно полагалось постоять и поглазеть. Порою, проходя мимо аптеки, заходили туда и покупали гематоген и аскорбинку, упакованную в виде небольших цилиндриков. Эти лакомства были не только вкусными, но и полезными. Далее маршрут пролегал мимо стройки кинотеатра «Сатурн» (который после сдачи в эксплуатацию получил название «Удокан»), и мы иногда делали остановку, чтобы понаблюдать за процессом сооружения столь важного для города объекта. А напротив строящегося кинотеатра располагался универмаг «Центральный», где не очень спешащих домой школьников поджидало немало соблазнов. Кроме отдела игрушек с машинками, танками и пистолетами, там имелся ещё один притягивающий нас отдел – с телевизорами, часть из которых всегда работала. И если в это время показывали что-нибудь интересное – мультфильмы, детское кино или, не дай бог, хоккей (мой постоянный попутчик Толя был отчаянным хоккейным болельщиком), мы могли прилипнуть к экранам надолго. В зимние морозы желание подольше потолкаться в тепле магазина одолевало нас с особенной силой. Универмаг являлся последним серьёзным препятствием по дороге домой. После него, как правило, длительных задержек не случалось. И хорошо, поскольку нас и так дома уже теряли. Чаще других подобное беспокойство выпадало на долю моих родных.  Мало того, что я жил дальше всех от школы, но ещё и нередко заглядывал к кому-нибудь из друзей в гости. А уходить из гостей очень быстро – невежливо, это знал даже Винни-Пух. Соблюдая приличия, я старался не огорчать хозяев слишком скорым уходом, и в результате добирался до своего жилья намного позже обычного. Больше всего мне нравилось бывать у Димы, потому что у них имелся цветной телевизор, довольно редкая вещь в те времена, и хранилась куча интересных польских и гэдээровских юмористических журналов со смешными карикатурами и недетскими фотографиями.
     Вот таким неторопливым и нескучным был наш путь с уроков, в конце которого меня ждал родной дом. Я его всегда любил, несмотря на его неказистость снаружи и скромную обстановку внутри, но особенно милым он становился для меня в морозные зимние сумерки, когда утомлённый долгой дорогой и замёрзший, я сворачивал, наконец, на свою улицу и среди печных дымов моего одноэтажного полусельского квартала видел дымок и над нашей трубой, манивший близким домашним уютом и теплом.
      В ноябре 77-го года мы получили новую квартиру, расположенную гораздо ближе к школе, чем прежняя, что резко изменило схему моего движения и значительно сократило расстояние. Однако уменьшение дистанции вовсе не гарантирует экономию времени, и мы с друзьями продолжали находить множество важных причин не слишком торопиться после уроков домой.
     Перемена адреса внесла очень весомые коррективы в мою повседневную жизнь. Пришлось расстаться с Олегом, моим основным другом и компаньоном на протяжении нескольких лет, и обзаводиться новыми знакомствами на новом месте (с этим, впрочем, проблем не возникло). Переезд из неблагоустроенного барака в отдельную городскую квартиру с удобствами в корне изменил ежедневный уклад и привычки. Отныне отпала необходимость носить вёдрами воду из колонки, заготавливать дрова, топить печку, умываться из рукомойника в коридоре, готовить еду поочерёдно на электроплитке или печке, потому что теперь имелась газовая плита, и т. д. Да и ванна с туалетом являлись большим преимуществом. Плюс ко всему, как уже говорилось, школа теперь была гораздо ближе. В общем, жить стало лучше, жить стало веселее. В новом дворе я быстро влился в местную футбольную команду, и в тёплое время года мы почти каждый день допоздна гоняли мяч и даже проводили матчи с соседними дворами. В перечень основных развлечений входило также катание на велосипеде возле дома или по ближайшим улицам и переулкам. Часто мы это делали втроём с Санькой и Андреем, такими же новосёлами, как и я. Если же оставался один, то гонял вокруг своей пятиэтажки или ехал за несколько кварталов на площадь Декабристов, где меня поджидали другие постоянные велокомпаньоны – Дима и Игорь.
    Наш двор был образован тремя пятиэтажками, причём моя оказалась самой новой, только что заселённой. Спустя какое-то время после переезда я подружился с ребятами из обоих условно “старых” домов, так сказать, старожилами двора – Радиком, Женей, Саней и двумя Юрами, и у нас сложилась довольно стабильная компания,  просуществовавшая, с некоторыми изменениями, до середины 80-х. В этом составе мы проводили время во дворе, в любое время года ходили в лес, а в жаркие летние дни - на речку. Однажды нас посетила идея вести здоровый образ жизни, и мы стали бегать по утрам. Маршрут пролегал по склону соседней сопки до места слияния двух читинских рек, и обратно домой, всего в пределах часа. Честно говоря, нашего энтузиазма хватило ненадолго, и утренние пробежки довольно скоро прекратились. Ещё помню, как-то вечером накануне Нового года все дружно отправились за новогодними сосенками в расположенный поблизости сосновый лес. Получилось незабываемо: и приключение в ночном зимнем лесу пережили, и пышные деревца домой на праздник принесли. У Жени была овчарка Мальва, а у Радия – Дик, крупный пёс, помесь лайки с овчаркой, и во время вылазок на природу мы всегда брали с собой наших хвостатых друзей (к сожалению, собачий век короток, Мальва и Дик выросли, прожили отпущенные им годы и одряхлели у меня на глазах, и давно уже умерли от старости, отправившись к своим собачьим богам, но я их запомнил сначала смешными неуклюжими щенками, а потом молодыми жизнерадостными собаками). Время от времени мы вместе ходили в кино, а летними вечерами прогуливались по улицам или заглядывали в городской парк, где собиралась модная читинская молодёжь. Наша дружба растянулась на несколько лет и постепенно стала угасать в студенческие годы, когда мы учились в разных институтах. К моменту вступления во взрослую жизнь с её неизбежными суровыми атрибутами – началом трудовой карьеры и обзаведением семьями, контакты между нами практически сошли на нет.
    Из всего состава компании самая серьёзная дружба у меня завязалась с Радиком. Любопытно, что мы с ним мало в чём совпадали: сильно отличались темпераментами, учились в разных школах и институтах, он брюнет, я блондин. А вот поди ж ты, крепко дружили все десять лет моего проживания в этом дворе, и даже после того, как жизнь нас раскидала по городам и странам, старались поддерживать связь и продолжаем общаться до сих пор.
    У него были прекрасные родители, Ривкат Сабирович и Анна Леонтьевна (забавно, но мою маму звали точно так же, что послужило неплохим поводом для добрых шуток). Анна Леонтьевна – украинка, родом из Карпат, а Ривкат Сабирович – татарин. В результате такого удивительного смешения национальностей и появился на свет мой приятель. Их семья являла собой идеальный пример классической советской семьи: интернациональная, папа – инженер, мама – врач, оба – интеллигентные, пользующиеся большим авторитетом у себя на работе люди, двое детей, Радик и младшая сетрёнка Лиля. Ах да, ещё большая собака Дик. Двухкомнатная благоустроенная квартира, отличная домашняя библиотека, требовательные и любящие родители, ухоженные, воспитанные и неплохо успевающие в школе дети. Подобные образцовые ячейки общества часто показывали в советских фильмах. Но эта семья была реальной, а не с экрана. И Анна Леонтьевна, и Ривкат Сабирович хорошо ко мне относились, а мама вообще называла вторым сыном. Я дорожил их добрым расположением и очень уважал. Печально, что этих замечательных людей уже много лет, как не стало, особенно несправедливо рано умерла мама Радика, но светлая память о них сохранилась во мне на всю жизнь. Таково вкратце описание семьи, в которой довелось родиться и вырасти моему приятелю.
    Для нас с Радием не существовало проблемы, чем заняться в часы досуга, всегда находились какие-нибудь увлекательные дела. Немало времени мы с ним и с Диком проводили на природе, в регулярных экспедициях в ближаший лес и на речку. Благодаря удачному местоположению нашего квартала от моего дома до них было рукой подать. До соседней сопки, в верхней части покрытой сосновым лесом, мы добирались всего за десять-пятнадцать минут, а на дорогу по её склону до речки требовалось от силы двадцать пять минут. Эту вдоль и поперёк исхоженную и изученную нами сопку мы между собой называли просто “наша горка”. Так и говорили: “пойти на нашу горку”. Причём подобные вылазки устраивались независимо от сезона и времени суток, летом и зимой, днём и поздно вечером. И даже ночью неоднократно, потому что с Диком это было совсем нестрашно. Бродили в темноте по безлюдной местности, болтали о том о сём, рассматривали звёзды, искали знакомые созвездия. К слову сказать, пару раз нам довелось наблюдать в ночном небе труднообъяснимые загадочные явления, которые вполне попадают под категорию НЛО. В ходе таких прогулок мы обсуждали музыкальные или книжные новинки (да, на самом деле), обменивались новостями из своей школьной жизни, так как учились в разных школах. Иногда брали с собой транзистор и ловили какую-нибудь музыкальную волну. Естественно, говорили о девочках, одноклассницах и соседках по двору, и мечтали о “большой и чистой любви”. В том возрасте, так называемом пубертатном, в беседах двух юношей данная тема была неизбежной. Случалось, делились предпочтительными планами на будущее, с течением лет безжалостно перекроенными самой жизнью. Как-то раз, в начинавшихся тёплых летних сумерках, продолжая наши интеллектуальные беседы, присели на мягкую травку, покрывавшую склон. Но тут нас атаковали стаи жаждущих молодой свежей крови комаров. Раздосадованные этим наглым нападением, мы приняли вызов и решили устроить соревнование по количеству убитых на себе кровопийц. Помнится, счёт трофеев шёл на многие десятки. А недавно мне на глаза попалась информация, что в Швеции несколько лет назад стали проводить чемпионаты мира по ловле комаров. Получается, что два простых советских подростка опередили отсталую Европу на целых три десятилетия! Знали бы, оформили бы патент. Когда пришла пора выпускных экзаменов, мы, захватив учебники, отправлялись на горку, чтобы повторять материал в лесной тишине и на свежем воздухе. А после сдачи последнего экзамена собрали все школьные тетради и конспекты и на вершине сопки, среди огромных серых валунов, устроили символический костёр прощания со школой, придав огню большой ворох ставших ненужными бумаг. Кроме регулярных вылазок в лес, ещё мы любили ходить с Диком зимними вечерами в центральный читинский парк (тогда он назывался парк ОДОСА), закрытый для публики до мая. Сами перебирались через забор поверху, а Дик протискивался между прутьев ограды, и втроём бродили по тёмным, укрытым нетронутым снегом дорожкам парка. Прогулки по изолированной безлюдной территории, окружённой шумными городскими улицами, дарили весьма интересные ощущения. А как счастлив был пёс, когда его спускали с поводка, и он, обрадовавшись предоставленной свободе, носился по пустым заснеженным аллеям! В общем, на долю каждого из троих доставалась собственная порция удовольствия. Наши родители поначалу весьма негативно относились к подобным поздне-вечерним или ранне-ночным похождениям, но постепенно к ним привыкли и уже не возражали. Другая отдельная тема – сбор грибов. Мы оба принадлежали (да и остались таковыми) к числу заядлых любителей тихой охоты, поэтому в грибную пору у нас появлялся дополнительный важный повод для походов в лес. В ходе этих промысловых экспедиций Радий, подчиняясь своему беспокойному темпераменту, постоянно убегал от меня вперёд, и каждый раз успевал насобирать больше маслят, груздей и подосиновиков, чем я. Но это у меня никогда не вызывало зависти, я вполне довольствовался своими скромными трофеями. 
      Как большинство среднестатистических советских семейств того времени, семья моего приятеля владела садово-дачным участком, или просто “дачей”, куда я много раз ездил в качестве рабочей силы, чтобы хоть как-то помочь в нелёгком огородном труде. Закончив выполнение полученных на день заданий и с аппетитом откушав (на свежем воздухе, да после активного физического труда любая пища стократ вкуснее), мы с Радием отправлялись на прогулку по живописным окрестностям, представлявшим из себя речную долину, с одной стороны ограниченную рекой, а с другой – сопками, покрытыми сосновым лесом. Добросовестно поработав и вдоволь надышавшись кислородом, в город вечером всегда возвращались в отличном настроении, с хорошим чувством полезно и приятно проведённого дня. С этой дачей связано одно происшествие, поначалу показавшееся лишь небольшой неприятностью, а впоследствии доставившее немало хлопот. Так как в будние дни, не считая редких поселявшихся там на всё лето пенсионеров, большинство домиков пустовало, в их садовом товариществе было заведено поочерёдно проводить ночные дежурства, охраняя участки от мародёрства и вандализма. Когда очередь дошла до семьи Радия, естественно, что выполнять почётную миссию выпало ему. Чтобы веселее скоротать ночной дозор, он позвал с собой меня. Ближе к вечеру, прихватив харчи на ужин и завтрак, мы вместе с Диком поехали на электричке выполнять общественный долг. Прибыв на место несения службы засветло, как и положено караульным уставом, первым делом, пока ещё не совсем стемнело, произвели осмотр охраняемой территории. Не обнаружив в пустом дачном посёлке ничего подозрительного, вернулись к себе на участок и начали готовиться к приятному ужину на свежем воздухе, после которого намеревались сделать следующий обход. Дик где-то отстал, воспользовавшись свободой и сгущающимися сумерками. Беспокойства по данному поводу мы не испытывали, напротив, решили, что ему полезно побегать на воле. И вот, когда всё было готово к изысканной вечерней трапезе под звёздным небом, он появился. Но подобно сцене из фильма ужасов его появлению предшествовал какой-то мерзкий запах, изрядно сбивший нам аппетит. Честно говоря, стало немного жутко, потому что повеявшее из ночного мрака зловоние невольно наталкивало на мысли о восставшей нечисти. Переглянувшись и осознав, что возникший из ниоткуда смрад нам не мерещится, осмотрелись вокруг и увидели в темноте за оградой весело вилявшего хвостом пса, чей радостный вид словно говорил: “А вот и я, как раз к ужину, открывайте калитку!” Эта ужасная вонь шла от него! Есть у собак такая слабость: найти какую-нибудь падаль и поваляться в ней. Именно для осуществления подобной диверсии он и отстал от нас в потёмках, учуяв манящий запах и обнаружив его источник, не смог отказать себе в удовольствии. Я позже прочитал, что таким образом в собаках проявляется отголосок древнего охотничьего инстинкта: они проделывают это, чтобы перебить свой естественный запах, способный спугнуть осторожную добычу. Уж не знаю, кого он собирался выслеживать той ночью, но следует признать, подготовка к охоте ему прекрасно удалась. Естественно, мы не могли разделить с ним радость, потому что аппетит у нас пропал, и ужин был испорчен. На участок его впускать не стали, чем вызвали у пса хорошо читаемое недоумение нашим нелепым поведением. От обходов территории мы отказаться не могли, но старались держаться от Дика подальше. А он понуро брёл за нами, обиженный и ничего не понимающий. Дежурство прошло без происшествий, однако, главная проблема ждала нас на следующий день: ведь любителя “ароматерапии” предстояло как-то посадить в электричку и доставить домой. Вонь же, хоть немного за ночь и ослабла, вблизи от него по-прежнему ощущалась очень сильно. Ехали с ним в тамбуре, пряча глаза от людей, которые, ощутив неприятный запах, брезгливо морщились и норовили поскорее проскочить мимо. С вокзала, во избежание позора в троллейбусе, пришлось идти домой пешком. А дома Дика ждала большая стирка. Радий потом рассказал, что мыл его в ванне несколько раз, израсходовав два флакона шампуня. И даже после такой убойной дезинфекции от хвостатого поклонника экзотических древних ритуалов ещё некоторое время, пока окончательно не выветрилось, доносило весьма неприятным запашком. Вот какое памятное дежурство несносный пёс устроил нам той ночью.
      Немало времени мы проводили друг у друга в гостях, особенно когда родители отсутствовали, и никто нас не стеснял. Мы любили отобедать поочерёдно то у него, то у меня, после чего послушать музыку или полистать книги и журналы. Мне очень нравилось кушать у Радия, потому что Анна Леонтьевна прекрасно готовила, а ему нравилось приготовленное моей мамой. У меня жил кот Яшка, который иногда капризничал в еде и оставлял на своём кошачьем столе в уголочке возле кухни что-нибудь недоеденное. Когда к нам приходили Радий с Диком, из раза в раз повторялась следующая картина: один первым делом направлялся на кухню, выяснить, чем сегодня можно будет угоститься, а второй тут же оказывался возле яшкиного обеденного угла, где деловито сметал всё, что тот себе оставил на потом. Коту только и оставалось беспомощно наблюдать за тем, как его еда быстро исчезает в большой пасти бесцеремонного и вечно голодного гостя. Кстати, наши питомцы относились друг к другу весьма толерантно, не сказать, чтобы сильно дружили, но и не враждовали. Они были ровесниками, параллельно жили и старились и покинули мир в один и тот же год.
     Очень внушительный отдельный пласт воспоминаний, связанных с Радиком – наши летние поездки на Арахлей. У предприятия его отца на озере имелась своя база отдыха, куда мы и наведывались каждое лето. Этот незабываемые поездки оставили яркий след в моей жизни. Мы там бывали как вдвоём, так и в компании с другими друзьями, но независимо от состава и количества всегда отлично отдыхали. Выбор разнообразных увлекательных занятий был весьма богатый. Если говорить о рыбалке, то в нашем распоряжении имелось три варианта: ловля окуней на удочку, щук “на дорожку” (когда блесну ведут за движущейся лодкой), и даже дилетантские попытки охоты с подводным ружьём. В свободное от рыбной ловли время тоже не скучали. Дневные часы проводили возле воды и на воде: купались, валялись на тёплом песке; отплывали на лодке на относительную глубину и ныряли с маской за моллюсками, которых на Арахлее раньше было великое множество, а насобирав приличное количество, выбрасывали их обратно за борт; катались на педальных катамаранах и дурачились, прыгая с них с целью поднять побольше брызг; прогуливались по берегу, оценивая загорающих дам; что-нибудь читали или слушали транзистор. Насытившись пляжными и водными удовольствиями, возвращались на базу. Там готовили себе немудрёный перекус вроде картошки с тушёнкой, супов из пакетов или консервированной каши с мясом. В качестве напитка, помимо чая, часто варили вкусный кисло-сладкий компот из сочных стеблей ревеня, в изобилии произраставшего на берегу. После обеда могли вздремнуть в прохладной затенённой комнате или пойти побродить по лесу, поискать грибы на жарёху с картошкой. Вечерами играли в бильярд, карты, ходили на соседние дачи знакомиться с девушками. Иногда с разрешения сторожа дачи топили баню и от души парились. Ночью мы с Радием по укоренившейся традиции брали с собой транзистор и шли на берег, на деревянные мостки. Ложились на спину, находили какую-нибудь полуночную музыкальную программу, наслаждались музыкой и разглядывали звёзды, которые на Арахлее при чистом небе удивительно хороши. Именно тогда, среди прочих композиций, нам довелось впервые услышать сюиту “Равноденствие” Жана Мишеля Жарра и фрагменты пинкфлойдовского альбома “Стена”. Состояние в такие минуты было непередаваемое: летняя ночь, тихо плещущее в темноте озеро, яркие звёзды, волшебная музыка. Спасибо тебе, жизнь, за эти прекрасные моменты!
   Во время наших поездок на Арахлей случалось много забавного и интересного. Расскажу о двух особо запомнившихся событиях. Оба они произошли после десятого класса. Поскольку я определил для себя, что ограничу рамки представленных записок окончанием школы, то хронологически эти две истории вполне обоснованно попадают в данную летопись. Итак, первая из них приключилась со мной и ещё одним Андреем, моим другом и одноклассником. После выпускных экзаменов мы решили отметить начало взрослой жизни отдыхом втроём на базе у Радия. До подачи документов в институт оставалось около двух недель, и вариант провести их на Арахлее напрашивался сам собой. Так как с наших плеч только что свалилось тяжкое бремя экзаменационного стресса, нас буквально распирали кураж и удаль, любая вершина казалась по пояс, любое море - по колено. И вот мы, два Андрея, вместо того, чтобы как все, ехать на озеро на машине, надумали ознаменовать получение аттестата беспримерным пешим переходом. Радий тоже рвался в поход, так сказать, разделить с нами славу, но подвернулась попутная машина, на которой наши знакомые ехали на соседнюю базу. В итоге приняли такое решение: он со всеми пожитками и запасом продуктов поедет с ними и будет ждать там, а мы пойдём налегке. Был разработан теоретически безупречный план перемещения из пункта А в пункт Б. Сначала на городском автобусе предстояло доехать до конечной остановки в посёлке ГРЭС, поскольку данная точка, судя по карте, значительно приближала нас к финальной цели маршрута. Оттуда и начинался собственно поход через степи и хребет. По приблизительным расчётам выходило, что если двигаться к Арахлею по прямой, расстояние составит максимум сорок километров, в то время как по трассе до озера практически в два раза длиннее. Что для нас, молодых и неутомимых, каких-то сорок километров по полям и лесам? С учётом пары часов на отдых и перекус, самое большее 11-12 часов ходьбы. Так как старт назначили на шесть утра, то по всем нашим прикидкам мы должны были гарантированно прибыть в пункт назначения к шести вечера. Ох уж этот наивный юношеский максимализм! 
    Из дома вышли, как и планировали, рано утром. Доехали на автобусе до начальной точки пешего маршрута и, произнеся традиционное русское “Ну, с богом!”, отправились в дорогу. Поначалу всё шло замечательно: ещё держалась утренняя прохлада, путь лежал по полям и степям, силы не убавлялись, настрой сохранялся боевой. С нами был транзистор, и мы бодро топали под музыку. Даже небольшое досадное происшествие, когда на каком-то колхозном поле провалились по щиколотку в грязь и чуть не оставили в ней обувь, не смогло испортить нашего настроения. Через пару-тройку часов пересекли степную местность и приблизились к подножию хребта. Пейзаж вокруг изменился. По сравнению со скучной и однообразной степью местность стала гораздо живописнее: берёзовые и осиновые рощицы, невысокие пригорки, родники и ручейки в распадках, поляны, усыпанные жёлтыми и красными саранками и белыми ромашками (после того, как всё для нас благополучно завершилось, я подумал, что только из-за одних таких красот стоило пускаться в пережитую авантюру). Постепенно жара усиливалась, начали донимать пауты. Мы уже шагали несколько часов, но подъёма в хребет до сих пор не ощутили. Что-то пошло не так. Наши задор и оптимизм заметно поубавились. Возле симпатичного ручейка сделали первый привал. Немного отдохнув, перекусив и сполоснувшись холодной чистой водой, двинулись дальше. Склоны распадков постепенно становились выше и круче, появился труднопроходимый кустарник, чьи заросли приходилось огибать, с ясного неба палило солнце. Вороньё над нами пока не кружилось, но продолжать путь было всё труднее. В этих условиях, мы, непроизвольно облегчая задачу, незаметно для себя изменили направление и, приняв вправо, поплелись не вверх, а вдоль склона. Утирая с лица пот, устало отмахиваясь от паутов и утратив счёт времени, упрямо топали вперёд, делая короткие остановки возле родников. Плюс ко всему остались без музыки, транзистор перестал ловить волны. И вот, уже ближе к вечеру, вышли к трассе, той самой, которая ведёт на Арахлей. Пересеклись мы с ней как раз там, где начинается подъём. То есть вместо того, чтобы, следуя замыслу, перевалить через хребет, мы брели параллельно его подножию, пока не упёрлись в дорогу. Выходило, что, сбившись с направления, за целый день преодолели от силы четверть пути (если считать километраж по трассе). Время приближалось к пяти вечера, и по радужным утренним расчётам мы должны уже были подходить к пункту назначения. Не стану утверждать, что нами овладело отчаяние, но что сильно приуныли, факт. В голове тревожно звучал вопрос: если мы за девять часов преодолели одну четвёртую расстояния, когда же доберёмся до цели? И тут нас посетила счастливая идея: раз уж вышли на трассу, надо голосовать, вдруг кто-нибудь да подберёт? Мы двинули на подъём по обочине трассы, сигналя обгоняющим машинам. Затея оказалась безнадёжной, никто остановиться не пожелал, все равнодушно проносились мимо. Осознав, что план не сработал, прекратили бесполезные попытки напроситься в попутный транспорт и просто тупо плелись вдоль края дороги, механически переставляя ноги. Так достигли перевала и потопали на спуск. День заканчивался, наступил вечер, мы шли уже больше двенадцати часов. Надежда, что кто-то подберёт, окончательно умерла, во всей суровой неизбежности возникала перспектива ночлега возле костра. И вдруг, когда спуск почти закончился, нас обогнала очередная машина и, проехав немного вперёд, остановилась. Кажется, это был Москвич. Не веря в чудесный мираж и опасаясь спугнуть его, мы осторожно приблизились к автомобилю. За рулём сидел молодой мужчина чуть за тридцать, рядом с ним симпатичная женщина такого же возраста, а на заднем сиденье – маленькая девочка. Все трое с искренним интересом разглядывали нас через опущенные стёкла. Поравнявшись с машиной, услышали ироничный вопрос: “Ребята, куда вы так одержимо целый день идёте?” Пришлось признаться, что пытаемся добраться до Арахлея. Как выяснилось, несколько часов назад эта семья ехала за продуктами в Читу, и они обратили внимание на двух путников, тащившихся по обочине. Теперь, сделав необходимые покупки и возвращаясь, опять наткнулись на ту же картину, только в первый раз мы попались им навстречу, а теперь – в попутном направлении. Вот они и тормознули из любопытства, чтобы выяснить, каковы мотивы и цель данного упорного паломничества. От души повеселившись над нашим рассказом, эти хорошие люди предложили нас подкинуть и пригласили в машину. Естественно, два раза повторять приглашение не понадобилось. Ехали довольно долго, я устало смотрел в боковое окно на пробегающие перелески, поля и озёра и сквозь дрёму вяло пытался подсчитать, сколько ещё часов продолжался бы пеший переход. В лучшем случае получалось, что весь следующий день. Они высадили нас на отвороте с основной трассы на Арахлей, а сами поехали дальше. Мы благодарно помахали им вслед и направились к озеру. Выйдя на берег, прямо в потной, покрытой соляными разводами одежде забрели по колено в воду и упали в неё, прохладную и благодатную, в изнеможении. Освежившись подобным образом, слегка взбодрились и немного восстановили силы для финишного рывка. После чего продолжили путь вдоль берега туда, где уже изрядно волновались по поводу пропавшей экспедиции. В результате до места добрались около одиннадцати, всех успокоили своим появлением, но рассказ отложили до завтра, так как предельно устали. Когда нам показали наши спальные места, мы упали и уснули, не успев донести голову до подушки. Мёртвым сном проспали до полудня и лишь тогда смогли рассказать слушателям, почему и на каком этапе переход пошёл не по плану. Я часто вспоминаю эту историю и думаю: хорошо, что мы сбились с маршрута, не поднялись, как планировали, в хребет, и в конечном итоге всё завершилось вполне благополучно. Кто знает, чем бы закончилась данная авантюра, не выйди мы ближе к вечеру на трассу.
    Тот отдых, начало которому положила поведанная выше героическая экспедиция, вообще выдался незабываемым. Сначала нас было трое: я, Андрей и Радий. Спустя несколько дней к нам присоединился Юра. В образовавшейся между выпускными школьными и вступительными вузовскими экзаменами паузе мы наслаждались жизнью на полную катушку. Постепенно убывающая, но всё ещё присутствующая эйфория после трудных экзаменов, середина лета, отличная солнечная погода, рыбалка, купание, бильярд, банька, магнитофон, практически неограниченная свобода – вот составные элементы того счастливого июля. Единственной тёмной тучкой на горизонте, вызывавшей определённое беспокойство, являлось предстоящее поступление в институт, но мы старательно отгоняли от себя мысли о нём и не позволяли им омрачить наше безоблачное существование. Время было заполнено интересными и разнообразными мероприятиями. Второе анонсированное ранее происшествие случилось в один из этих беззаботных дней. Связано оно с алкоголем. Честно говоря, спиртное я тогда практически не употреблял, потому что ни в моей семье, ни в школьном окружении не существовало устойчивой питейной традиции (с классом впервые нешуточно гульнули тем же летом, но уже после описываемых событий, на дне рождения у однокашника Лёши). Да и друзья мои, хоть и поопытнее меня были в этом деле, к числу алкозависимых тоже не принадлежали. Однако, считая себя людьми вполне зрелыми (выпускники всё-таки!), к тому же находящимися в заслуженном отпуске, мы решили отметить начало новой жизни по-взрослому. Сходили в ближайшую деревню (в те годы в зоне расположения баз ещё никаких ларьков не было), купили в местном сельпо какого-то имевшегося на тот момент в продаже зелья и вечером устроили банкет. Каким алкоголем нам удалось разжиться, какие бутылки украсили наш стол - вино или фруктово-ягодная наливка местного производства (их тогда много выпускалось), а может и водка - у меня в памяти не сохранилось. Я, например, прекрасно помню, как позже, отдыхая там уже студентами, мы в этом самом магазинчике покупали вьетнамскую водку и венгерское токайское вино, но что употребляли в тот раз, как отрезало. Да это и не важно. Важно другое: нам стало весело и хорошо. И вот в разгар застолья, когда градус возбуждения достиг определённой точки, расширилось сознание, распахнулись доселе дремавшие неведомые чакры и окружающее стало видеться необыкновенно ярко и контрастно, на Юру вдруг снизошло озарение, что в магазине нас каким-то образом оскорбили, по поводу чего он тут же сделал заявление. В чём заключалось это оскорбление, он связно сформулировать не мог: то ли во время стояния в очереди кто-то из местных косо посмотрел, то ли что-то обидное сказал. Юрино негодование оказалось настолько убедительным, что быстро передалось остальным участникам застолья. Такую дерзость нельзя было оставить безнаказанной, и мы решили немедленно идти в деревню и призвать наглецов к ответу. Сказано – сделано. Несмотря на глубокую ночь, мы похватали оказавшиеся под рукой цепи и дубины и решительно отправились выполнять задуманное. Так как стояла кромешная темень, а путь лежал через лес и поле, и присутствие алкоголя в крови изрядно нарушило нашу координацию, по дороге мы по очереди падали. В деревне в эту глухую ночную пору все уже спали (на наше счастье, по будущему трезвому размышлению), только собаки изредка лаяли. Пройдя по центральной улице усадьбы из конца в конец и не встретив ни одной наглой деревенской рожи, испытали сильное разочарование, потому что благородная миссия “возмездие” провалилась. От безысходности примеривались побить стёкла у какого-то трактора, но он стоял не на улице, а во дворе, за оградой, а с собакой связываться не хотелось. Постепенно ночная прохлада остудила наш пыл, алкоголь выветривался, усталость брала своё и, спотыкаясь в потёмках, мы побрели восвояси. Пока шли домой, запинаясь о кочки и пни и помогая друг другу подняться, всю дорогу утешали себя тем, что сегодня селяне на своё счастье успели малодушно попрятаться, но в другой раз за свою дерзость уж точно неслабо от нас получат. Обнадёжив себя подобными героическими рассуждениями, вернулись на базу, аккуратно сложили на место непригодившееся вооружение и завалились спать. На следующий день, проснувшись к обеду, принялись пересчитывать синяки и ссадины, полученные во время нетрезвых скитаний в темноте по пересечённой местности, попутно пытаясь восстановить хронику событий. Несмотря на долгие и упорные коллективные усилия воскресить в памяти побудительные мотивы пьяной вылазки, так и не смогли толком вспомнить, что же именно вызвало гнев Юры, и почему все так резко возбудились и сорвались с места. Не придя в итоге к какому-то окончательному заключению о конкретной причине ночного переполоха (мало ли случается необъяснимых событий в ходе дружеской выпивки), махнули рукой на бесполезное расследование и отправились на озеро купаться.
   В последующие годы, будучи студентами, мы с Радием каждое лето с разными компаниями приезжали на полюбившуюся нам базу, и всякий раз происходило что-нибудь интересное и незабываемое, но эти события относятся уже к другим временам и выходят за рамки данных воспоминаний.
               
                Ещё раз о духовном

   Отдых на природе, походы в лес или, скажем, футбол во дворе – это, хоть и значительная, но всё же только часть свободного времени советского школьника. Другая часть, духовная, включала в себя телевещание, кино, книги, музыку. Поэтому я хотел бы ещё раз вернуться к теме культурного досуга, моего и моих ровесников. В первой части своего бытописания я уже останавливался на кино и телепрограммах начала 70-х. Во второй половине десятилетия замечательных фильмов и передач выпускалось нисколько не меньше. Я давно уверен, что 70-е годы оказались на редкость плодотворным периодом в истории советского телевидения и кинематографа, и не намерен отрекаться от данного мнения. Да и в театре, в литературе, в эстрадном жанре это время было отмечено появлением множества прекрасных и талантливых спектаклей, произведений и музыкальных номеров. После развала страны модным стало называть то десятилетие эпохой застоя. Подобные взгляды я могу разделить лишь в некоторой степени. Многочисленные оценки того периода зачастую расходятся до диаметральной противоположности. Не собираюсь настаивать, что всё было замечательно. Трудно отрицать наличие определённых проблем застойного характера в экономике, аграрном секторе, в общественной и политической жизни страны в то время (тогда ещё вовсе не фатальных, вполне разрешимых). Одной из основных причин негативных тенденций, полагаю, стало дряхление руководства страны, и как следствие, его неспособность реально оценить положение, боязнь и нежелание предпринять необходимые коррективы (чего не побоялись сделать в Китае, например). Ничего не поделаешь, идеальных стран и правительств не бывает. Но в любом случае, эти годы, как бы их сейчас не называли, представляются вовсе не столь уж плохими по сравнению с тем ужасом, который наступил в стране в 90-е. Говорить же про застой в сфере культуры и искусства в СССР в 70-е - это вообще верх предвзятости и необъективности. Простое перечисление теле- и киношедевров, вышедших на экраны в тот период, легко докажет несостоятельность подобного утверждения. Телевидение тех лет порадовало нас такими фильмами, как “Ирония судьбы, или с лёгким паром!”, “Обыкновенное чудо”, “Здравствуйте, я ваша тётя!”, “31-е июня”, “Место встречи изменить нельзя”, “12 стульев”, “Собака на сене”, “Цыган”, “Д’Артаньян и три мушкетёра” (помню, как после каждой серии пацаны выскакивали во двор и азартно дрались на шпагах из подручных материалов, а песни из фильма мгновенно стали хитами), “Тот самый Мюнхаузен”, первые серии “Шерлока Холмса и доктора Ватсона”. И это далеко не полный перечень, а лишь часть замечательных фильмов и сериалов. Большинство из них были талантливо сняты, отмечены великолепными актёрскими работами, во многих, особенно музыкальных, звучали отличные песни и мелодии. А теперь обратимся к большому экрану: “Служебный роман”, “Аты-баты, шли солдаты”, “В бой идут одни старики”, “Сибириада”, “Экипаж”, “Москва слезам не верит”, “Пираты ХХ века”, “Звезда пленительного счастья”, “Раба любви”, “Мой ласковый и нежный зверь”, “Осенний марафон”, “Табор уходит в небо”, “Афоня”, “Трактир на Пятницкой”, “В зоне особого внимания”, “Мимино”, и т. д. Уф, аж устал перечислять. Здесь упомянуты только самые известные фильмы из огромного количества, выпущенного в 70-е. Согласитесь, что это никак не вяжется с застоем и упадком.
     Я не могу себя отнести к заядлым поклонникам и знатокам драматического искусства, но уверенно заявляю, что и театральная жизнь страны в эти годы характеризовалась очень большой творческой активностью. Постоянно на слуху были новые спектакли Таганки, Современника, МХАТа, театра им. Вахтангова, Ленкома, ленинградского БДТ. Лучшие постановки регулярно показывали по телевизору, поэтому поклонники театра в любом уголке страны имели возможность приобщиться к прекрасному и составить собственное мнение о нашумевших постановках. Да и на провинциальных сценах активность никогда не замирала, к каждому сезону обязательно обновлялся репертуар, готовились премьеры. И, раз уж речь зашла об искусстве Мельпомены, нельзя не упомянуть о таком выдающемся явлении в музыкально-театральной жизни тех лет, как две рок-оперы Алексея Рыбникова. Первая из них, “Звезда и смерть Хоакина Мурьеты”, на основе поэмы Пабло Неруды, была поставлена в Ленкоме в 76-м году и имела оглушительный успех. Премьеру второй, “Юнона и Авось” на стихи Андрея Вознесенского, состоявшуюся на той же сцене в 82-м, публика также встретила с восторгом. Фирма “Мелодия” большими тиражами выпустила грампластинки с записями рок-опер. А “Звезда и смерть Хоакина Мурьеты” была ещё и экранизирована в 82-м году, и фильм этот пользовался большой зрительской популярностью. Лично на меня обе постановки в своё время произвели очень сильное впечатление и прочно заняли место в ряду незабываемых культурных событий моей юности.
      На десятилетие 70-х пришёлся и небывалый подъём оперного и балетного искусства в стране. Не будет преувеличением сказать, что наши мастера покорили весь мир. Зарубежные гастроли двух отечественных флагманов – московского Большого театра и ленинградского театра имени Кирова – неизменно вызывали огромный интерес у иностранной публики и всегда проходили при полных аншлагах. Самые знаменитые театры и сцены Европы и Америки почитали за великую честь принимать советских звёзд. В балете в те годы, помимо мировой легенды Майи Плисецкой, блистали Екатерина Максимова и Владимир Васильев, Марис Лиепа, Александр Годунов, Надежда Павлова, Наталья Бессмертнова, а на оперной сцене гремели имена Елены Образцовой, Ирины Архиповой, Тамары Синявской, Владимира Атлантова, Евгения Нестеренко, Зураба Соткилавы и многих других.
      Советское эстрадное искусство в 70-е тоже переживало бурный расцвет. Начнём с того, что это был золотой век многочисленных ВИА и музыкальных групп. Большой популярностью пользовались ансамбли “Пламя”, “Весёлые ребята”, “Здравствуй, песня”, “Добры молодцы”, “Синяя птица”, “Самоцветы”, “Красные маки”, “Ариэль”, “Аракс”, группа Стаса Намина, “Поющие сердца”, “Лейся, песня”, группа “Воскресенье”, ранее упоминавшаяся “Машина времени”. В союзных республиках возникали собственные вокально-инструментальные ансамбли, сочетавшие в своём творчестве современные ритмы с национальными традициями. В качестве примера можно назвать “Песняры”, “Верасы”, “Оризонт”, “Орэра»”, “Сябры”, “Эолика”, “Ялла”, “Смеричка”, “Червона рута”, инструментальная группа “Зодиак”. Я упомянул лишь самые известные из десятков музыкальных коллективов той поры, представлявших это эстрадное направление. Все вместе они каждый год создавали множество замечательных песен и мелодий, быстро становившихся хитами, и до сих пор любимыми слушателями разных возрастов.
    В эти же годы достигли пика популярности такие эстрадные исполнители, как Лев Лещенко, Валерий Леонтьев, Валентина Толкунова, Ирина Понаровская, Юрий Антонов, Евгений Мартынов, Анна Герман, София Ротару, Михаил Боярский со своими мушкетёрскими песнями, и, естественно, Алла Пугачёва. Кроме перечисленных звёзд, в указанный период продолжали выступать и радовать публику многие известные мэтры эстрады старшего поколения, а также начинали путь к успеху молодые певцы, будущие кумиры 80-х. В общем, выбор был очень богатый, и в хороших песнях недостатка не ощущалось.
   Но эстрадное искусство – это не только музыка и песни, а ещё юмор и смех. На данном поприще большой народной признательностью пользовались номера в исполнении Геннадия Хазанова, Михаила Жванецкого, Владимира Винокура, Романа Карцева и Виктора Ильченко, Вадима Тонкова и Бориса Владимирова (они же Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична). В 78 - м году на телеэкраны вышла юмористическая передача «Вокруг смеха», сразу же полюбившаяся зрителям. Бессменным ведущим программы был поэт-пародист Александр Иванов, человек с незаурядным и оригинальным чувством юмора, один из лучших в своём амплуа. Тогда же, в конце 70-х, стала выходить юмористическая передача «Весёлые ребята», имевшая немалый успех у молодёжи.
   Очень интересным, хоть и непростым, стал описываемый период для отечественной литературы. Непростым по причине эмиграции за рубеж ряда писателей, не принявших окружавшую их действительность и не согласных с политикой руководства страны. Но отнюдь не стоит полагать, что с их отъездом литературная жизнь в СССР замерла.  Десятки известных и талантливых советских авторов продолжали сочинять и выпускать книги. Среди наиболее популярных следует назвать Чингиза Айтматова, Василия Белова, Виктора Астафьева, Георгия Маркова, Валентина Пикуля, Василия Шукшина, Виля Липатова, Юрия Трифонова, Даниила Гранина, Анатолия Иванова, Юлиана Семёнова, братьев Стругацких, братьев Вайнеров (это лишь самые читаемые, а вообще список можно продолжать очень долго). Несмотря на то, что произведения упомянутых писателей издавались сотнями тысяч экземпляров, их приобретение в свободной продаже представлялось весьма проблематичным. Помимо книг, выходили многочисленные толстые литературные журналы, которые тоже в киосках не залёживались. Самыми известными из них были “Роман-газета”, “Новый мир”, “Юность”, “Молодая гвардия”, “Нева”, “Знамя”, “Иностранная литература”. Читательский бум в стране породил такие явления, как очереди в книжные магазины, бешеный спрос на подписные издания и стремительный рост количества посетителей библиотек, а также активное распространение моды на домашние собрания книг. Во многих городских семьях появились неплохие библиотеки, богатые книжные полки становились предметом гордости их обладателей.
   Как видите, даже краткое описание духовной жизни в СССР во второй половине 70-х позволяет уверенно утверждать, что ни о каком застое на культурном фронте в те годы не может быть и речи. Напротив, именно этот период в истории страны оказался необыкновенно щедрым на яркие творческие достижения, на талантливых авторов и исполнителей, на замечательные фильмы и незабываемые песни, что убедительно свидетельствует о заметном подъёме отечественной культуры. К слову, на мой взгляд, 70-е годы выдались чрезвычайно успешными и плодотворными не только для советской, но и для мировой культуры. В это десятилетие на экраны вышло огромное количество прекрасных американских, французских, итальянских фильмов; в них блистали великолепные актёры (чего стоят хотя бы Бельмондо, Делон, Челентано, Мастроянни); песни и мелодии того периода до сих пор любимы и популярны. Чтобы воскресить замечательную музыкальную атмосферу 70-х, достаточно вспомнить мелодию, сопровождавшую прогноз погоды после программы “Время” и музыкальную заставку к передаче “В мире животных”.
    Основными способами получения духовной пищи в подростковом и юношеском возрасте для меня были посещение кинотеатров и регулярные визиты в областную библиотеку, а из домашних - просмотр телепередач, прослушивание магнитофонных записей и радио, чтение книг. К сожалению, провинциальный город, где я рос, не очень баловал своих обитателей разнообразием спектаклей, концертов и выставок, поэтому приходилось довольствоваться тем малым, что имелось. С библиотеками дело обстояло гораздо лучше, и все школьные годы я активно пользовался их услугами. В первой половине 70-х, проживая на Угданской, я посещал районную детскую библиотеку. Сменив адрес, стал читателем областной, которая находилась в десяти минутах ходьбы от дома. Там я записался в отделы иностранной литературы и отечественной периодики, а также в абонентский отдел и читальный зал. В двух последних на востребованные книги постоянно была очередь, и чтобы получить на руки желанный том, приходилось набраться терпения. Здесь я не могу удержаться от критического комментария в адрес советского руководства: с какой целью создавался книжный дефицит в самой читающей стране мира? И не только книжный, но и прочие дефициты. Почему в наиболее самодостаточной мировой державе, обладавшей всеми ресурсами для обеспечения нормальной жизни, постоянно возникала нехватка то одного, то другого? Как такое получилось? Вопросы, вопросы! Ну да ладно, оставим больную тему. Моими любимыми заведениями культуры являлись, несомненно, кинотеатры (впрочем, как и для абсолютного большинства сограждан). Посещаемость кинозалов в СССР в 60-е и 70-е годы, несомненно, стала одной из самых высоких в истории мирового кинопроката. Недаром во многих наших кинотеатрах на видном месте размещался лозунг Ленина: “Из всех искусств для нас важнейшим является кино”. В этом вождь пролетариата, безусловно, оказался прав. Никакой другой вид искусства в стране Советов не мог тягаться с кинематографом в доступности и популярности, а также в силе воздействия на умы. Я вот тоже, начиная с дошкольных лет, всегда был его большим почитателем. Правда, первый опыт приобщения к кино у меня получился очень неудачным, о чём свидетельствует одно из самых древних моих воспоминаний, всплывших из тёмных глубин прошлого. Это произошло летом 66-го года, мне ещё не исполнилось трёх лет. Жили мы тогда у бабушки с дедушкой в их деревянном доме на Острове (простонародное название одного из читинских районов). Как-то на нашу улицу приехала кинопередвижка для показа мультиков местной детворе. Она представляла из себя автобус, на окнах которого были нарисованы герои сказок и мульфильмов. И что-то в нём меня напугало. Скорее всего, какая-то из картинок. Может, среди прочих там действительно затесался какой-то несимпатичный персонаж (допустим, Баба Яга), а может, моя богатая детская фантазия заставила увидеть то, чего на самом деле не было. Но точно помню, что, несмотря на уговоры взрослых, приближаться к кинопередвижке я отказался наотрез, и в то время как все окрестные ребятишки радостно собрались вокруг неё, я убежал подальше и спрятался. В итоге сеанс прошёл без меня, и страшный автобус наконец-то уехал. Следующее, связанное с кино воспоминание, более позитивное и относится к 67-му году. Тогда состоялось моё первое посещение кинотеатра. Он назывался “Юность” и располагался на площади Ленина, как раз на том месте, где сейчас стоит здание краевой администрации. Несмотря на минувшую с тех пор бездну времени, я даже фильм могу назвать – “Флиппер”, американская картина о дружбе дельфина и мальчика. А если говорить про любовь к кино, то она у меня зародилась и окрепла в детском саду, когда нас группой водили смотреть замечательные советские фильмы-сказки и не менее замечательные сборники мультфильмов. Чуть позже, в первом классе, я стал ходить на сеансы самостоятельно. Причём уже тогда для похода в кино мне не требовались компаньоны. Если таковые находились, то хорошо, а если нет, то я вполне спокойно мог пойти один. Эта манера сохранилась у меня на всю жизнь. В начальных и средних классах я ограничивался тремя кинотеатрами, расположенными в Центральном районе: “Родина”, “Бригантина” и “Забайкалец”. В 76-м году к ним прибавился новый, самый большой в городе кинотеатр “Удокан”. Первой картиной, которую я в нём посмотрел, оказался опять же американский фильм про дельфинов (удивительное совпадение!), он назывался “День дельфина”. Я тогда ещё жил на Угданской, и мы смотрели это кино с приятелем Олегом. В старших классах я стал совсем самостоятельным, гораздо мобильнее, и география моих киносеансов распространилась на весь город и даже на его отдалённые районы. С уверенностью могу сказать, что в конце 70-х я посетил все читинские кинотеатры и клубы с кинозалами, существовавшие в то время. Для меня ничего не стоило сесть в автобус и ехать сорок минут до ДК “Текстильщик”, если лента, которую там показывали, представляла хоть какой-то интерес. Если честно признаться, то иногда я предпочитал подобные поездки посещению уроков, что вызывало вполне справедливые претензии учителей. Но уроки были каждый день, шесть дней в неделю, а пропущенный фильм уже не увидишь, ведь про видеомагнитофоны в те годы мы даже не слышали. Таким образом, я просматривал почти все киноновинки, попадавшие на читинские экраны, и мог дать авторитетную консультацию по любой из них.
   Ещё одним важным окном в мир являлось, конечно, телевидение. Сейчас я телевизор вообще не смотрю, обхожусь Интернетом, а тогда, как и большинство сограждан, смотрел его ежедневно и с огромным интересом. Данной темы я уже касался в первой части воспоминаний, когда описывал начало 70-х. Ко второй половине десятилетия и я повзрослел, и отечественное телевидение бурно развивалось, генерируя новые передачи и фильмы. Соответственно, и перечень моих телепристрастий претерпел ощутимые изменения. Сказки уступили место юношеским и взрослым фильмам, детские передачи – познавательным и новостным программам. Про полюбившиеся картины и сериалы я выше уже рассказывал, а к ранее упомянутым программам добавились “Международная панорама”, “Мелодии и ритмы зарубежной эстрады”, “Кинопанорама”, “Сегодня в мире”, “Человек, Земля, Вселенная”, юмористические передачи, спортивные выпуски. По поводу спортивных трансляций, а точнее, насчёт сопоставления тех и нынешних, не могу удержаться, чтобы не отпустить весьма нелестный комментарий. Если репортажи тех лет предлагали огромный выбор, охватывали многие виды спорта - регулярно показывали хоккей, фигурное катание, лыжи, бокс, гимнастику, велоспорт, плавание, лёгкую и тяжёлую атлетику, волейбол, баскетбол и другие, то сейчас все как с ума посходили с футболом: 80% спортивного вещания так или иначе посвящено ему. Вместо обзора разнообразных мировых соревнований нам упорно навязывают даже не футбольные, а, скорее, околофутбольные новости: кто из игроков сменил клуб, на каком зарубежном курорте проводит сборы какая-нибудь заурядная команда второго дивизиона, за сколько сумасшедших миллионов купили очередного подающего надежды форварда, на каких престижных машинах ездят футболисты, кто их жёны и подруги, и т. д. Извините, но я считаю, что это своего рода умопомрачение. Впрочем, это касается не только спортивной сферы, но и всего информационного пространства, в котором повсеместно псевдоновости неуклонно вытесняют новости настоящие. Возьмём, хотя бы, трансляции с кинофестивалей. Раньше в них рассказывалось про режиссёров и актёров, давался анализ представленных на суд жюри фильмов, героями репортажей становились известные в мире кино персоны. А теперь, вместо освещения конкурсной кинопрограммы, нам навязчиво смакуют дефилирование по красной дорожке каких-то моделей, не имеющих никакого отношения к кинематографу, и бурно обсуждают, какая из них во что была одета, а точнее, раздета. Очень хочется спросить: а при чём здесь кино?  К сожалению, в современных СМИ и Интернете явно прослеживается очевидная и прискорбная тенденция, когда настоящая и важная информация всё больше замещается неким примитивным суррогатом и агрессивной серостью. Результатом данного процесса стало то, что кумирами и героями сегодня являются вовсе не выдающиеся и неординарные личности, добившиеся чего-то значительного в жизни, а умственно ограниченные участники сомнительных телевизионных шоу и расплодившиеся в последнее время какие-то мутные светские персонажи, поддерживающие (и довольно успешно) свою популярность бесконечными пляжными фотографиями и постоянными скандалами по любому поводу. Разве это не одно из свидетельств интеллектуальной и духовной деградации человечества?
    Ну вот, отвёл душу, поворчал немного, а теперь хочу опять вернуться в конец 70-х и продолжить воспоминания о своём культурном досуге в те годы. От библиотек, кино и телевидения перейдём к теме музыки. Как нетрудно догадаться из предыдущего повествования, она всегда занимала в моей жизни важное место. В детском саду это были музыкальные сказки и песенки из мультфильмов, а в школьном возрасте я стал большим поклонником жанра эстрады и музыки кино. Что касается отечественных эстрадных песен и мелодий, то помимо телевидения (о котором уже сказано), другим важным источником знакомства с ними служило радио. Из регулярных программ можно назвать воскресную “С добрым утром”, ежедневные “В рабочий полдень” и “После полуночи”, прекрасную передачу “Встреча с песней”, многочисленные концерты по заявкам радиослушателей. Особенно мне нравилось слушать “После полуночи” летом, так как оно избавляло от необходимости вставать в школу рано утром. Приходил на кухню, наливал себе чай, выключал свет, садился возле открытого окна и полчаса млел от музыки и тихой летней ночи. А моей любимой программой, посвящённой иностранным исполнителям, была выходившая на радио “Маяк” по субботам в 17.00 по местному времени “Мелодии и ритмы зарубежной эстрады”. С ней связан один довольно забавный эпизод. В конце 70-х я сильно увлёкся электронной музыки, где законодателями считались “Спэйс”, “Рокетс”, “Крафтверк”, Жан Мишель Жарр. Так как многие из их композиций относились к теме космоса, то такую музыку ещё называли космической. Как-то летом в субботу я находился дома в одиночестве и делал в квартире лёгкую уборку. К пяти часам я покончил с делами, включил “Маяк” и принял расслабленную полулежачую позу, чтобы с чувством исполненного долга заслуженно насладиться долгожданной передачей. Вначале, как обычно, пару песен спели артисты из братских соцстран, затем зазвучали популярные западные мелодии. Когда время программы подходило к концу и осталось пять минут для завершающей композиции, я без особой надежды меланхолично загадал про себя: “хорошо бы сейчас услышать что-нибудь внеземное, какую-нибудь “чёрную дыру”. Повезло, что я в тот момент уже лежал, иначе бы наверняка упал, потому что в следующее мгновение бархатный голос ведущего произнёс: “А в завершение сегодняшней программы предлагаю послушать композицию западноберлинской электронной группы “Метосалем” под названием “Чёрная дыра”. Пока я боролся с ощущением нереальности происходящего и приходил в себя, зазвучала отличная космическая музыка. Случившееся так поразило меня, что название группы и мелодию я запомнил на всю жизнь.
    Но главным источником музыкальных радостей для меломанов в те годы, бесспорно, являлся магнитофон, катушечный или кассетный. Редкие счастливцы обладали японскими или немецкими аппаратами, а в основном это были изделия отечественной промышленности. Они, хоть и уступали иностранной технике в надёжности и качестве звучания, но в целом со своим предназначением вполне справлялись. Моим первым магнитофоном стала “Соната-3”, а в 16 лет, получив на совершеннолетие страховку, я купил “Ноту-203”. Невозможно суммировать время, проведённое мной возле этих двух аппаратов. А если вытянуть в одну линию все магнитные ленты, прослушанные мной с момента обладания магнитофоном, то дорожка получится в несколько тысяч километров длиной. Я запоем слушал любую современную музыку - и отечественных, и зарубежных исполнителей. Однако западные всё-таки преобладали. Популярных наших певцов и ВИА я уже перечислил, повторяться не буду. Некоторые иностранные группы тоже ранее упоминались, но стоит привести более подробный перечень западных музыкантов, особо популярных тогда у нашей молодёжи: “АББА”, “Бони М”, “Спэйс”, “Рокетс”, “Смоки”, “Арабески”, Адриано Челентано, Джо Дассен, Демис Руссос, “Чингиз Хан”, “Чилли”, “Сикрет Сервис”, “Супермакс”, “Ганимед”, “Крафтверк”, “Пинк Флойд”, Джорджио Мородёр. Большинство из них числились в лидерах хит-парадов на дискотеках той поры. Записи удавалось доставать через друзей и знакомых, и каждый раз это становилось маленьким праздником. В плане собственных предпочтений не стану никого выделять из приведённого списка, кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше, но все они мне нравились. Помню, когда мне в руки впервые попала лента с двумя концертами группы “Спэйс”, которую раздобыл Радий всего на один вечер (утром её предстояло вернуть владельцу), я крутил запись ночь напролёт, и от завораживающих мелодий испытал лёгкое подобие транса. Это ночное знакомство со “Спэйсом” стало одним из самых сильных музыкальных впечатлений в моей жизни. С возрастом любовь к музыке у меня не пропала, разве что с годами стала спокойнее и избирательнее. Я и сейчас с удовольствием слушаю разных исполнителей, российских и зарубежных. Особенно хорошо такое занятие скрашивает время в поездках - в машине, поезде или самолёте.
   В 9-м и 10-м классах у меня с друзьями появилась возможность слушать фирменный западный винил. Один из моих приятелей, Игорь, завёл знакомство с ребятами, фарцевавшими (т. е. спекулировавшими) дисками. И они стали давать ему эти пластинки на два-три дня. А он, добрая душа, придумал собирать на свои “квартирники” ближайших друзей, в том числе меня. Так у нас возникла традиция музыкально-картёжных вечеров на квартире у Игоря, где мы крутили фирменные диски и под их звучание играли в карты, в основном в “тысячу”. Фарцовщики были людьми серьёзными, любую попсу полностью игнорировали, поэтому музыка представляла из себя исключительно рок и хэви металл. Таким образом музыкальным сопровождениям нашим картёжным баталиям служили “Назарет”, “Дип Пёрпл”, “Рэйнбоу”, “Пинк Флойд”, “Юрай Хип”, “Мит Лоаф”, “Джюдас Прист”, “Блэк Сабат”, “Кисс”, “Стикс” и всё в подобном роде. В отличие от остальных присутствующих, я не являлся страстным поклонником тяжёлого рока, мне нравились далеко не все композиции, лишь часть из них, но приобщиться к секте фанатов тяжёлого рока и иметь возможность подержать в руках и послушать шикарные западные диски оказалось очень интересно.
      Вот такими были культурно-духовные запросы мои и большинства моих сверстников во второй половине семидесятых, а также способы и источники их удовлетворения.
      
                Снова про школу

    А теперь из культурной сферы вернёмся в образовательную, то есть в школу.  Годы за партой летят незаметно. Не успел я оглянуться, как из пионерского статуса перешёл в комсомольский, иными словами, стал старшеклассником. Возраст сам по себе сложный, а у меня ещё и характер непростой. Немало хлопот и расстройств в последние годы учёбы я доставил учителям своим фрондёрством и, как теперь говорят, неполиткорректными заявлениями. Да и маме на родительских собраниях постоянно доставалось за отсутствие должной политработы в семье. С вершины нынешнего возраста я понимаю, что далеко не во всём был прав, к тому же проявлял излишние горячность и бескомпромиссность. Многие мои тогдашние заявления сейчас кажутся поспешными и неуместными, и даже смешными. И всё-таки, какие-то из озвученных мною претензий следует признать справедливыми. Я и теперь не согласен с некоторыми нелепыми ограничениями в части внешнего вида и одежды, практиковавшимися в школах СССР (хотя допускаю, что у подобных запретов имелась своя логика), а также с неприятием и боязнью любых мнений, отличных от генеральной линии компартии. Ну да ладно, дело прошлое. Несмотря на сказанное, к маргиналам и асоциальным элементам я не принадлежал и в седьмом классе, в числе первой партии своих одноклассников, вступил в ряды ВЛКСМ. В советской школьной иерархии это была самая высокая идеологическая ступень, потому что в коммунисты школьников не принимали. Вступать в комсомол оказалось сложнее и ответственнее, чем в пионеры, и мы, робкие претенденты, изрядно волновались. Собеседование с кандидатами проходило в два этапа: сначала в школьном, а затем в районном комитете ВЛКСМ, где вручали членские билеты. Про беседу в райкоме я ничего не помню, а вот опрос в школьном комитете в памяти сохранился. Комсомольцы старших классов с важными лицами, отмеченными печатью серьёзной ответственности, задавали традиционные в данном случае вопросы: “Когда возникла организация?”, “Сколько у неё орденов и за какие достижения?”, “Что такое демократический централизм?”, “Каковы задачи комсомола на современном этапе?” и прочее. После того, как с этой рутиной было покончено, прозвучал завершающий, можно сказать, контрольный вопрос: “Какой негативный политический процесс в настоящий момент имеет место в Японии?” Я в то время уже неплохо ориентировался в международных проблемах и из теленовостей и передачи “Международная панорама” знал о набирающей силы милитаризации Японии. О чём уверенно сообщил старшим товарищам. Они удовлетворённо закивали головами, и я понял, что смотрины прошли благополучно. Столь же удачно выдержали собеседование и мои одноклассники. Спустя какое-то время нас пригласили в райком, где торжественно вручили комсомольские билеты. Так 29-го сентября 1978 года я стал членом передового отряда советской молодёжи, а свой билет, между прочим, храню до сих пор. Сознаюсь честно, в комсомольских вожаках я никогда не ходил, да и не рвался туда, но посильное участие в мероприятиях принимал, ничем порочащим имя комсомольца не запятнал и членские взносы платил исправно, аж до февраля 89-го года (я не поленился посчитать: всего за десять с половиной лет мной уплачено 82 рубля 76 копеек взносов). И никто из нас, вступавших в ВЛКСМ в 78-м, не мог предвидеть, что флагману советской молодёжи отмерено чуть больше десятка лет, и что на глазах моего поколения будут происходить деградация, упадок и окончательный развал этой некогда могучей многомиллионной молодёжной организации.
    Но главное в школьной жизни всё-таки не общественная деятельность, а учёба. Вот с ней-то, сказать по правде, ситуация складывалась далеко не идеальная. С каждой четвертью я всё больше терял интерес к некоторым предметам. Если с гуманитарными дисциплинами положение оставалось вполне приемлемым, и оценки были неплохие, то с точными науками, оперировавшими формулами и цифрами - алгебра, физика и химия - дела обстояли весьма безрадостно. Мне они были неинтересны, я катастрофически запустил материал, и уроки по указанным предметам, а тем более, контрольные, вызывали у меня угрюмую тоску. Я искренне недоумевал, зачем нужно забивать голову подростка, который не собирается становиться ни математиком, ни химиком, всякими тангенсами и котангенсами, ангидридами и формальдегидами? Жизнь доказала мою правоту: ни разу за всё время после окончания школы, а прожито уже немало, весь этот формульно-цифровой ужас, изрядно омрачавший мои школьные годы, мне не пригодился. Имелись у меня претензии и к литературе, хотя она мне нравилась. Я не совсем согласен был со списком писателей и их произведений, входивших в учебную программу. В частности, это касалось отдельных отечественных авторов 19-го века. Даже во взрослом возрасте книги некоторых русских писателей того периода (называть не стану) читать невообразимо скучно, а их предлагали к чтению и анализу непоседливым подросткам. Такой выбор мне кажется не очень разумным. Но самой большой нелепостью и недоразумением, полагаю, стала кампания по изучению в старших классах книг Брежнева “Малая Земля”, “Возрождение” и “Целина”. Уже тогда принудительное навязывание идеи гениальности данных “шедевров” вызывало ироничные усмешки и раздражение, а часы, потраченные на их изучение, считались потерянными впустую. Теперь же, по прошествии многих лет, вся эта кампания вообще выглядит глупым и грустным фарсом.
      Но в целом, несмотря на высказанные только что субъективные оценки, система среднего образования в СССР являлась совсем неплохой для своего времени, и тот, кто хотел надёжных знаний и стремился к ним, гарантированно их приобретал (кстати, почти все мои одноклассники поступили в институты и получили высшее образование). А если у кого-то нет желания учиться, то в таком случае любая образовательная система, даже самая передовая, не в силах сделать из него высокообразованного человека.
   Жизнь советских старшеклассников не ограничивалась только учёбой и комсомольскими мероприятиями. Она была насыщенна и разнообразна. К моему классу это относилось в полной мере. Так, некоторые из нас занимались в спортивных секциях, я в том числе, ходивший в 9-10-м классах на модное тогда каратэ. Кто-то, пытаясь определиться с родом занятий после окончания школы, посещал профессионально ориентированные клубы или кружки, как, например, кружок юных журналистов. Активизировалось наше внешкольное общение, мы стали чаще бывать друг у друга на днях рождения, а 23-го февраля и 8-го марта устраивали в классе чаепития. Сохранили традицию походов, но уже самостоятельно, без преподавателей и родителей. Два раза встречали всем классом Новый Год. Ходили вместе в кино, а однажды, в последние майские учебные дни, когда отменили какие-то уроки, весёлой компанией отправились в Горсад (ранее уже упоминавшийся) кататься на каруселях. И даже летом, на каникулах, собирались у кого-нибудь на даче. Нельзя забывать и о том, что старшие классы - это возраст активного интереса к противоположному полу, серьёзных юношеских увлечений и мимолётных симпатий, неумелых знаков внимания и первых свиданий. В общем, к выпускному десятому классу мы подошли довольно дружным коллективом.
               
                Последние летние школьные каникулы

   Лето 80-го года, после 9-го класса, выдалось незаурядным. Во-первых, это было лето московской Олимпиады; во-вторых, в июле умер Высоцкий, что обошли молчанием государственные СМИ, но бурно обсуждали в народе. А лично для меня оно оказалось отмечено двумя памятными событиями: сначала я месяц проработал на заводе по розливу минеральной воды, а потом на заработанные деньги летал на свою малую родину, в республику Коми.
   Про смерть Высоцкого я много не расскажу, потому что и проживал за шесть тысяч километров от Москвы, где происходили все связанные с его кончиной и похоронами события, да и к числу страстных поклонников его песен не принадлежал. А вот незадолго до этого вышедший на телеэкраны фильм «Место встречи изменить нельзя», где он сыграл главную роль, мне очень понравился. Не только я, вся страна смотрела его с огромным интересом, и Высоцкий в нём играл бесподобно. Как вскоре оказалось, роль Жеглова стала его последней.
    Про Олимпиаду у меня осталось гораздо больше воспоминаний, и они намного веселее. Она на самом деле стала огромным событием и здорово встряхнула жизнь страны в разных сферах. В городах, которым посчастливилось принимать олимпийские соревнования (кроме Москвы в этом списке оказались Киев, Минск, Ленинград и Таллин), были сооружены новые стадионы, гостиницы, телецентры; построены современные вокзалы и аэропорты; введены в эксплуатацию сотни километров автомобильных дорог. Особенно преобразилась Москва, обогатившаяся десятками новых объектов, и не только спортивных. С полной уверенностью можно сказать, что Советский Союз не ударил в грязь лицом, и, несмотря на бойкот ряда западных государств, провёл на тот момент самую успешную Олимпиаду в истории. А для граждан страны, включая и тех, кто не принадлежал к числу любителей спорта, она стала настоящим праздником, подарив немало положительных эмоций. К этому грандиозному событию изготовили великое количество разнообразной сувенирной продукции с символикой игр, которая мгновенно исчезала с прилавков (у нас в школе, например, в течение всего 80-го года были очень популярны “олимпийские” сумки через плечо). Люди активно гонялись за сувенирными металлическими рублями, выпущенными в честь Игр большой серией. На радость коллекционерам в продажу поступило множество тематических марок, открыток, значков. Я, как собиратель последних, не упускал случая пополнить свою коллекцию значками на олимпийскую тему и храню их до сих пор. Если говорить о культурных достижениях, то к Олимпиаде было написано немало хороших песен, сняты документальные и мультипликационные фильмы, создано несколько успешных концертных программ. Ко всему вышесказанному остаётся добавить, что московские Игры завершились триумфом советских спортсменов, и поэтому неудивительно, что они оставили такой яркий и позитивный след в истории СССР.
     После окончания 9-го класса мы с друзьями решили немного подзаработать и устроились на небольшой заводик по розливу минеральной воды, который находился недалеко от моего дома. Кажется, нас было четверо. Я впервые трудился на настоящем производстве за реальную зарплату, поэтому до сих пор считаю это событие важной вехой в своей жизни. Сама работа оказалась не очень сложной, вполне нам по силам. Одна из обязанностей заключалась в загрузке пустых бутылок в посудомоечную машину, и периодической чистке её от битого стекла, так как бутылки в ней почему-то иногда разлетались на мелкие осколки. Также нас задействовали на разливочном конвейере, где надо было следить, чтобы всё шло без сбоя, наблюдать за постоянным поступлением чистой посуды из моечного агрегата, своевременно добавлять пробки в пробочную машину, этикетки и клей - в этикеточную и контролировать качество на выходе. Кроме непосредственного участия в выпуске продукции, мы трудились и на всяких вспомогательных работах – грузили машины, убирались в цехе и на территории. Как на многих советских предприятиях, у нас периодически происходили простои: то заканчивалась тара, то пробки с этикетками, то воду с источника вовремя не подвезли. Так как мы поочерёдно разливали минералку из двух ближайших к Чите источников, то иногда случалось, что воду привозили с одного, а этикетки в наличии были с названием другого. Но в таком случае никому и в голову не приходило останавливать конвейер, и на наполняемые бутылки клеились имевшиеся этикетки, независимо от настоящего названия воды. Став невольным участником данной “фальсификации” и свидетелем циничного фирменного обмана, впоследствии я всегда забавлялся, когда при мне кто-нибудь из покупателей, не обнаружив в магазине свою любимую минералку, отказывался от другой, имевшейся в продаже, и капризно поджав губы, демонстративно уходил с пустыми руками. А ведь вполне возможно, что в бутылках под неугодной этикеткой была именно нужная ему вода. Но не только обладанием этого, не предназначенного для широкой публики производственного секрета, обогатился я за время работы на заводе минеральных вод. Там мы с друзьями узнали немало интересного и поучительного об отношениях в советском трудовом коллективе, в повседневном общении со старшими коллегами неплохо пополнили свой лексический запас новыми словами и выражениями, о которых в школе и не слышали, да и вообще приобрели полезный жизненный опыт. А главное, получили свою первую зарплату. На заработанные честным трудом деньги я и поехал в Коми, погостить у сестры.
    Эта поездка мне запомнилась несколькими событиями. Начнём с того, что добирался я до Сыктывкара хоть и на самолёте, но трое суток. Дело происходило во второй половине июля, и ежегодные трудности и сбои в работе аэропортов страны, традиционно возникавшие в сезон массовых отпусков, тем летом из-за Олимпиады усугубились до состояния коллапса. Прямого рейса из Читы в столицу Коми не было, я летел с пересадкой в Свердловске. Вот там я и прожил в Кольцово трое суток в ожидании самолёта на Сыктывкар (забегая вперёд, сразу отмечу, что на обратном пути история повторилась). В юности все эти дорожные неудобства переносятся довольно легко, поэтому я не помню, чтобы три дня в аэропорту доставили мне какие-то особо тяжёлые страдания. Самым трудным оказалось научиться спать на неудобном аэропортовском сидении, потому что где-нибудь прилечь в переполненном зале ожидания представлялось просто нереальным. Какое там прилечь! Найти свободное сидение, и то было нелегко. Пришлось проявить недюжинное терпение, а в нужный момент несвойственную мне наглую сноровку (жизнь всему научит), в результате чего удалось занять очень хорошее место с видом на лётное поле. Существовало три основных способа убивать томительно тянувшееся время, сидя в кресле: дремать, читать и глазеть на самолёты за окном или на граждан, расположившихся по соседству. Мой самолёт оказался одним из многих в списке сгинувших в загадочном бермудском треугольнике и не долетевших до свердловского аэропорта, вследствие чего десятки пассажиров вокруг меня тоже подолгу ожидали вылета. Люди перезнакомились, общались, как попутчики в купе поезда дальнего следования, и помогали друг другу посторожить место и присмотреть за вещами. Ко мне тоже частенько обращались с подобными просьбами. Но зато, честно выполнив гражданский долг, я мог, в свою очередь, спокойно довериться соседям, поставить сумку на сидение и отправиться по естественным надобностям или просто ноги размять. Как выяснилось на третьи сутки, я там был не единственным старожилом с трёхдневным стажем. Это стало известно следующим образом. В первый день моего проживания в аэропорту перед нами появилась женщина с грудным ребёнком и рассказала присутствующим жалостную историю о том, как у неё украли сумку с деньгами и документами, и теперь ей с ребёнком не на что вылететь домой. Сердобольные граждане собрали для неё вполне приличную сумму денег, после чего мамаша быстро исчезла. Однако на третий день она возникла снова, с тем же ребёнком и той же самой байкой. Наверняка она рассчитывала, что за двое суток публика в зале ожидания полностью обновилась. Люди, для кого этот спектакль стал премьерным, сочувственно вздыхая, полезли за кошельками. Но тут к попрошайке подошла молодая женщина и негромко, но отчётливо сказала: “Я здесь уже третий день, поэтому присутствовала на предыдущем представлении и даже деньги давала. Так что, если не хотите оказаться в милиции, чтобы сию минуту духу вашего здесь не было!” Естественно, дважды повторять угрозу не пришлось, аферистка моментально испарилась. Так я узнал, что не одному мне “посчастливилось” зависнуть здесь на трое суток. Но всё когда-нибудь заканчивается, вот и мой запропастившийся самолёт наконец-то прилетел, и я покинул ставший родным свердловский аэропорт. Долгожданное прибытие в Сыктывкар мне тоже хорошо запомнилось. Город сам по себе совсем небольшой, аэропорт расположен в городской черте. И я почему-то вдруг решил добираться до сестры пешком, без автобусов и такси, хотя раньше ни разу по её новому адресу не бывал. Закинул на плечо свою спортивную сумку и пошёл, полагаясь на интуицию. И ведь на самом деле, нисколько не плутал и, решительно миновав центр города, уверенно вышел на нужную улицу. После чего найти по номеру дом уже никаких проблем не составило. Удивительно, но факт.
   В Коми я провёл около месяца. Главное, что сохранилось в памяти - это поездка в деревню, на родину отца. Находится она не очень далеко от Сыктывкара, полтора часа на автобусе, или четыре на теплоходе “Заря”. Я добирался на “Заре” вместе с двоюродной сестрой Таней и её маленькой дочкой. Путешествие на теплоходе по большой северной реке с живописными берегами получилось увлекательным. Пейзаж за окном всё время менялся и не успевал надоесть. По дороге мы сделали несколько остановок в прибрежных деревнях и посёлках, кто-то выходил, а их места занимали новые пассажиры. Когда доплыли до нашей деревни, никакой пристани не обнаружилось. “Заря” просто немного вползла на прибрежный песок своим плоским днищем, и матрос спустил на сушу деревянный трап. Мы быстро сошли, и теплоход отправился дальше. Дом дяди Володи, младшего брата отца, стоял на взгорке и представлял из себя классическую северную пятистенку. От реки к нему через широкий луг поднималась тропинка. Оттого, что берег был довольно высокий, вид от дома на реку и безграничные заречные дали открывался потрясающий, особенно в часы восхода и заката. Однако северная погода переменчивая, и часто перспектива скрывалась за дождём и низкой облачностью.
    Вся семья дяди Володи оказалась в сборе: он сам, его жена Галина Петровна, четыре дочери: Таня, Оля, Тоня, Валя и сын Коля. Дети, несмотря на то, что кто-то из них уже покинул родную деревню, всегда на лето собирались (и до сих пор собираются) в родительском доме. До нынешней поездки я здесь бывал лишь один раз, в 67-м году, в возрасте трёх с половиной лет, и мало что запомнил, поэтому правильно будет сказать, что это было моё первое осмысленное знакомство с отцовской роднёй. Оно прошло обыденно, без особых церемоний, так как люди в тех краях на эмоции скупы, да и я тоже не из Закавказья приехал. В общем, меня окинули взглядом, похлопали по плечу и поставили на довольствие. Сразу скажу, я старался задаром хлеб не есть, по мере сил участвовал в общественно полезном труде. А его хватало на каждый день, потому что северное лето короткое и капризное, и до осени надо успеть много чего сделать. Я ездил с дядей и братом в лес за дровами, копал огород, косил траву, помогал тянуть бредень на рыбалке. Так я познакомился с реальной сельской жизнью, оказавшейся далеко не праздной. Однако, хоть и говорится “делу время, а потехе час”, на всякие деревенские радости тоже оставалось достаточно времени. В тёплые дни мы ходили с сёстрами купаться на речную старицу, образовавшую систему неглубоких, хорошо прогревающихся озерков (в самой реке купаться было холодно и опасно из-за глубины и течения). С Николаем мы рыбачили на удочку, а один раз он взял меня с собой на утиную охоту. Брат пару уток добыл, а я так и не смог выстрелить в живое существо. Все вместе ходили за грибами, которыми очень богаты окрестные леса. В непогожие дни приходилось оставаться дома, читать или валяться на сеновале, что мне особенно понравилось. До этого я видел его только в фильмах на деревенскую тему (почему-то чаще всего в таких сценах участвовали двое – он и она, и они там, как правило, не книги читали). Было так замечательно резвиться и кувыркаться в душистом мягком сене, а наигравшись вволю, упасть на спину и вдыхать настоявшийся травяной дух, прислушиваясь, как в соседней стайке грустно вздыхает о чём-то своём корова (кроме неё, из живности ещё имелись большой злой бык, несколько овец, поросята и куры). Сеновал привёл меня в полный восторг, и тем, кому пока не довелось на практике познать эту радость, я настоятельно рекомендую, не пожалеете. Ко всем перечисленным выше деревенским удовольствиям прилагалось ещё и здоровое натуральное питание. Продукты на столе были в основном со своего собственного подворья: молоко, сметана, творог, масло, яйца, мясо; картофель, овощи и ягода - с огорода; плюс дары природы – рыба, дичь, грибы. В местном сельпо покупали только хлеб, сахар, конфеты, крупу, макароны, чай, соль и прочие приправы. Вся пища, включая и новые для меня блюда, была вкусна и сытна, голодать не приходилось. Подводя итог рассказу о прожитых в деревне днях, хочу сказать, что время я там провёл замечательно, и опыт сельской жизни получился интересным и познавательным. Но главное другое: побывав на малой родине отца и познакомившись с семьёй его брата, я в какой-то степени прикоснулся к своим корням, а глядя на дядю Володю, имел возможность мысленно представить себе приблизительный образ папы, которого потерял, когда мне ещё двух лет не исполнилось, и поэтому совсем не помню.
    Время в Коми пролетело быстро, и во второй половине августа я отправился домой. Как отмечалось выше, на обратном пути при пересадке в Свердловске я опять застрял на три дня. Но воробей я был уже стреляный, и повторную невзгоду перенёс вполне спокойно. Кольцово мне стал как родной, к тому же сильно выручила пройденная месяцем ранее практика длительного обитания в этом самом аэропорту, поэтому теперь чувствовал я себя гораздо увереннее. Настолько, что даже предпринял вылазку в Свердловск. Когда мой рейс с утра снова отложили на неопределённое время, я сел в автобус и поехал в город. Сидячие места все оказались заняты, я стоял на задней площадке, держался за поручень и дремал стоя. Пару раз, когда автобус тряхнуло на ухабах, чуть не упал, но вовремя просыпался. В городе с интересом побродил по центру, поел мороженого и сходил в кино на фильм “Экипаж”, очень мне понравившийся. Всё познаётся в сравнении, и на фоне того, что довелось пережить героям картины, три дня ожидания в аэропорту показались сущим пустяком. В Кольцово я вернулся в хорошем настроении от толково проведённого времени, а на следующий день благополучно вылетел домой.

                Финал истории. Выпускной.
               
                Нам больше не сидеть за партой узенькой,
                Поэтому чуть-чуть мы опечалены,
                Звонок последний в нас остался музыкой,
                Как те слова последние прощальные.
                М. Пляцковский

      Придя в первый класс и глядя на десятиклассников, я думал: “Какие же они взрослые, неужели я тоже когда-нибудь стану таким?” В это было невозможно поверить. В семилетнем возрасте грядущие десять школьных лет представляются бесконечными, теряются где-то в дымке будущего, потому что срок этот в полтора раза дольше, чем вся твоя жизнь до школы. И всё-таки, насколько бы невероятным такое когда-то ни представлялось, это время пришло, и я оказался в выпускном десятом классе.

На дворе стоял 80-й год, и чтобы немного освежить память, вкратце перечислим его основные события: советские войска в Афганистане, зимняя олимпиада в Лэйк-Плэсиде и летняя в Москве; смерть Высоцкого; создание профсоюза «Солидарность» и массовые протесты в Польше; начало Ирано-Иракской войны; победа Рейгана на президентских выборах в США; убийство Джона Леннона.

  В СССР последний год десятилетия тоже стал богатым на события и достижения, главное из которых – успешное проведение летней Олимпиады. Страна строила БАМ, запускала межпланетные станции и экипажи космонавтов на орбиту, продолжала борьбу за мир во всём мире и сочиняла анекдоты про старцев из Политбюро. Вот на таком историческом фоне завершалось моё школьное образование. Этот период можно назвать временем трёх Д: диско, дипломатов (модная тогда разновидность портфелей) и джинсов (впрочем, джинсы – это навсегда). Наиболее престижными считались Rifle, Мontana, Wrangler, Brown Wolf, Lee, раздобыть которые являлось трудновыполнимой задачей, но зато обладание ими резко повышало социальный статус человека и надолго делало его счастливым. Ещё это была эпоха расцвета школьных ВИА, бума каратэ, а модная молодёжь поголовно щеголяла в батниках, кожаных пиджаках и остроносой обуви со скошенными каблуками а - ля ковбой. При перечисленном обилии отвлекающих факторов учиться становилось всё труднее. Посещение школьных дискотек, просмотр фильмов с Жан-Полем Бельмондо и другими звёздами, переписывание и прослушивание новых музыкальных записей увлекали гораздо больше, чем штудирование скучных учебников. Кроме того, значительную часть времени отнимали занятия спортом, чтение книг, походы в лес с одноклассниками или друзьями. В этом жизненном круговороте заключительный учебный год пролетел для нашего класса незаметно. А для меня тем более, учитывая то, что я выпал из привычных условий на целый месяц из-за поездки на Кавказ. Не успели мы опомниться, как подкрался последний звонок, а за ним последовали итоговые экзамены. Они потребовали серьёзного нервного напряжения от каждого выпускника, а от запустивших материал не очень прилежных учеников, вроде меня, и подавно. К счастью, экзамены в моём классе прошли без срывов, все получили вполне благополучные оценки. Благодаря снисходительности и гуманизму экзаменационных комиссий, состоявших из наших учителей, двоек и провалов удалось избежать, и мы в полном составе получили аттестаты зрелости.
    Выпускной у нас прошёл традиционно, по отработанной годами схеме. Почему-то у меня о нём остались весьма скомканные воспоминания. Начался он общим сбором двух бывших десятых классов в школе. Естественно, к этому случаю все участники торжества принарядились, кто как мог. Особенно расстарались девушки, пошив себе красивые платья и накрутив замысловатые причёски. Затем мы проследовали на центральную площадь города. Она была переполнена выпускниками и родителями. С трибуны прозвучали добрые напутствия, и лучшим из лучших вручили золотые медали (их, кстати, в тот год оказалось лишь четыре или пять на весь город, а не сотня с лишним, как сейчас). День выдался не самый хороший, по небу бродили тучи, иногда накрапывал дождик, поэтому на фотографиях, сделанных на площади, у многих в руках зонтики. После возвращения в школу в спортзале прошло торжественное собрание с вручением аттестатов, прочувствованными речами и слезами на глазах. Часть из нас, в первую очередь девушки, с наслаждением скинули натёршие ноги новые туфли и сидели босые, обуваясь только для получения аттестата. Потом был фуршет, меню и детали которого из памяти уже выветрились, кроме одной: опасаясь за “облико морале” выпускников, администрация школы и родительский комитет отказались выставить на стол даже шампанское. Но, предчувствуя такой подвох, мы надлежащим образом подготовились, и в надёжном месте заранее припрятали несколько бутылок, кажется, с портвейном. По окончании фуршета в спортзале начались танцы. К сожалению, с музыкальным сопровождением нам не повезло, играла какая-то невразумительная местная группа с потугами на философский рок, под чью музыку у нас не очень получалось танцевать, а вникать в скрытый смысл заумных текстов тем более не хотелось. Вот тут-то и выручило предусмотрительно припасённое вино, которое в эту трудную минуту прекрасно помогло нам поддержать угасающее настроение. История с портвейном оказалась для меня одним из самых ярких эпизодов нашего выпускного вечера. Сейчас объясню, почему. Дело в том, что, даже обладая запасом спиртного, надо было ещё ухитриться им воспользоваться, потому что найти для этого спокойное и укромное место в здании школы представлялось практически невозможным, так как учителя и родители усердно патрулировали коридоры и кабинеты с целью пресечения любых попыток употребления алкоголя. В условиях подобных строгостей пришлось нам включить весь свой интеллектуальный потенциал в поисках вариантов, и безопасное место нашлось. Им стала школьная крыша. Бдительным ревнителям нравственности и в голову не могла прийти мысль о такой изощрённой изобретательности выпускников-комсомольцев. Мы с парнями-одноклассниками вчетвером или впятером, прихватив пару бутылок вина, по пожарной лестнице взобрались наверх. Был поздний час, в темноте нас никто не заметил и погоню не снарядил (да и вряд ли кто-то из взрослых полез бы за нами по вертикальной лестнице). И вот ночью, на крыше родной школы, глядя на пробивающиеся сквозь облака звёзды над головой и городские огни вокруг, наслаждаясь свежим ночным ветерком, в полной недосягаемости для учительско-родительского патруля, мы прямо из горла (стаканы взять с собой не догадались, сказалось отсутствие опыта) пили свой портвейн за расставание со школой и грядущую взрослую жизнь. Честное слово, это было незабываемо. Покончив с вином и ощущая постепенное нарастание вызванного им душевного подъёма, мы ещё минут двадцать постояли наверху, потолковали о жизненных планах, а потом тем же путём спустились вниз и присоединились к танцующим. К тому моменту музыканты ВИА, отыграв оплаченное время, к счастью, уже отбыли, и танцы продолжались под модные магнитофонные записи. Сразу стало гораздо веселее, тем более, как выяснилось, что и кроме нас, верхолазов, другие тоже времени даром не теряли. Ближе к утру, по заведенной предыдущими поколениями выпускников традиции, самые выносливые из нас, продержавшиеся до рассвета, потянулись на центральную площадь города. Там мы собрались в кружок возле хорошо игравшего на гитаре Жени из параллельного класса и пели песни “Машины времени”. Особенно мне запомнилась “Ты можешь ходить как запущенный сад”, повторенная нами несколько раз, из-за чего она стала для меня одной из главных музыкальных ассоциаций выпускного (наряду с композицией “Летний вечер” группы Стаса Намина, очень популярной тем летом, и песнями Юрия Антонова). Но усталость всё-таки взяла своё и ранним утром мы начали разбредаться по домам. Вот таким получилось моё прощание со школой и старт в новую, студенческую жизнь, которая началась без долгой паузы вступительными экзаменами в ВУЗ. Но это уже другая история.
               
                Послесловие

       Трудно сказать, когда заканчивается детство. Мне кажется, это происходит не за один раз, а в несколько этапов. Каждый из них - детский сад, начальная школа, пионерский возраст – заканчиваясь, забирает с собой какую-то его часть. А вот комсомол и старшие классы являются уже переходной ступенью к взрослой жизни, потому что комсомольцев вряд ли можно назвать детьми. Думаю, где-то на стыке пионерского и комсомольского возраста и наступает окончательное расставание с ним. Кроме возрастного фактора, данный процесс в значительной степени зависит ещё и от окружающих жизненных условий. Чем труднее жизнь, тем быстрее взрослеют дети, и в раннем взрослении ничего хорошего нет. К счастью, в детские и юные годы моего поколения стабильная и достойная жизнь не давала нам поводов с этим торопиться. Поэтому наше детство было неспешным, полноценным и счастливым.
     Когда произошло моё личное прощание с ним, я не берусь определить. Не могу я назвать конкретный момент вдруг возникшего осознания: “всё, вот оно и закончилось, моё детство!”. Да это и не важно. Главное, что у меня на всю жизнь осталась глубокая благодарность судьбе за подаренное счастье. Судьбе, которая распорядилась так, чтобы я родился в СССР и рос среди добрых людей в хорошей стране, о чём и попытался рассказать в своих воспоминаниях. Есть такой популярный художественный приём в литературе и кинематографе, заставляющий героя размышлять: если бы у него появился шанс вернуться в прошлое и начать жизнь с какого-то момента сначала, имея возможность многое изменить, как бы он поступил? Я неоднократно задавал себе такой фантастический вопрос, и каждый раз ответ был один: если бы я и поменял что-то в своём детстве, то совсем немного, оставив главное без изменений. И с радостью прожил бы эти годы заново, не подозревая, что со мной уже это происходило, и недоумевая по поводу накатывающих мистических дежавю. Но время вспять не повернуть, и остаётся только с теплом и ностальгией воскрешать в памяти картины всё дальше уплывающих в туман прошлого моих счастливых детства и отрочества.