Что-то пошло не так

- Не мог бы ты ещё раз любезно объяснить, зачем мы в такую рань притащились сюда? – вяло спросил Левинсон, в который раз лениво протирая глаза тыльной стороной руки.

Гартман продолжал идти вперёд и вначале как будто бы не обратил внимания на слова приятеля. Однако, выждав драматическую паузу, ответил:

- Во-первых, сейчас семь часов вечера.

Левинсон забежал вперёд него и сделал жест рукой, чтобы тот остановился.

- Стой, стой! Как семь вечера? Почему же тогда так темно?

- Вечером всегда темно, дурень, – ответил Гартман, обходя его и продолжая движение, – особенно зимой. Зимой быстрее темнеет.

Гартман дёрнул на себя тяжёлую, как в метро, дверь и пропустил Левинсона вперёд. Тот зашёл внутрь и в свою очередь открыл следующую, более лёгкую дверь для Гартмана – так как билеты были у него.

Гартман запустил руку в нагрудный карман пальто и достал оттуда два билета на сегодняшнюю оперетту – современную интерпретацию мифа о Геракле – и протянул их сухой старушке в белой рубашке, чёрных брюках и синем пиджаке с фирменной золотой нашивкой театра. Она мельком просмотрела билеты, оторвала необходимую часть и вернула Гартману, который засунул их обратно в нагрудный карман.

- Хорошего вечера, господа, – сказала билетёрша и жестом показала им на гардероб, – свои вещи можете оставить там.

- Ты так и не объяснил суть дела, – снова начал Левинсон, когда они сдавали вещи в гардероб, – мы ведь сюда по делу пришли, не так ли?

- Возможно.

- В противном случае я не намерен тратить несколько часов своей жизни на выслушивание воплей каких-то там певичек. Терпеть не могу лицемерия.

Гартман посмотрел на часы. До начала оставалось чуть больше десяти минут.
Левинсон уже было свернул к партеру, где располагались их места, но Гартман одёрнул его рукой и показал жестом идти за ним.

- И в чём же заключается это лицемерие? – спросил Гартман как ни в чём не бывало. Левинсон состроил недовольную гримасу – вечно его держали в неведении до самого последнего момента.

Он помолчал, потом задумчиво ответил:

- Не знаю… Есть что-то в этом, знаешь ли, фальшивое. В этой двойственности. В семь вечера играешь невинную девственницу, которая крепче козьего молока ничего не пробовала. А уже в полночь пускаешься во все тяжкие – и ведёшь себя как развратная шлюха. Как всё кончается – всем известно.

Тем временем они уже приближались к служебным помещениям.

На кой чёрт нам сюда нужно идти? – подумал про себя Левинсон.

- Уборщика убить нужно, что ли? – спросил он.

Гартман не ответил.

Они подошли к гримёрке. Внутри шла какая-то возня. Актёры заканчивали последние приготовления к спектаклю.

Гартман нахмурился. К этому времени гримёрка уже должна была быть пустой, а новые обстоятельства создавали ненужную задержку.

Он прислушался. Внутри звучали два голоса – один мужской, другой женский.

- Ты должна принять решения прямо сейчас, – взволнованным, но настойчивым голосом говорил мужчина в гримёрке.

Раздался звук зажигающегося огня. Было слышно, как кто-то медленно затягивается сигаретой, а потом – также медленно – выдыхает дым в воздух. Один из обладателей голосов быстрыми шагами заходил по гримёрке.

- Не стоило бы тебе курить перед выступлением, – снова раздался мужской голос, ещё более взволнованно, но теперь не так уверенно. Тем не менее того, как потушили окурок, Левинсон не услышал. Из-за двери до него донёсся запах сигарет.

- Тебя это больше не касается, – послышался наконец тихий женский голос, который, в отличие от первого, был спокоен и ничего не выражал. Теперь было понятно, что ходил по комнате мужчина, так как нервничал он. Женщина же, скорее всего, сидела на месте – в беседе позицию победителя занимала она.

Мужчина снова начал быстро ходить по комнате.

- Но зачем… – громко бормотал он себе под нос, – для чего была вся эта игра?

- Игра? – удивлённо спросил женский голос, но было очевидно, что вопрос задан не искренне.

- Для чего, – продолжал мужчина, – для чего ты вскружила мне голову? Заставила отдалиться от жены, детей? Теперь уже ничего не будет как прежде.

- Ничего уже не будет как прежде, – повторила женщина своим тихим голосом, потушила сигарету и поднялась с места, после чего направилась к выходу из гримёрки.

Левинсон и Гартман отошли от двери и спрятались за двумя противоположными колонами.

Дверь открылась, и женщина вышла наружу. Она была необычайно красива: высокая, хрупкая, с золотистыми волосами, собранными в тугой пучок, и с соответствующего цвета искрящимся платьем. Женщина осмотрелась, поправила причёску и пошла к двери, ведущей на сцену.

Затем вышел мужчина. Он был среднего роста, в синем клетчатом костюме, который вплотную прижимался к его плотному телу, и обладал густыми чёрными бровями и усами. По всему его красному лицу стекали капли пота.

Мужчина вытер пот с лица и пошёл вслед за актрисой.

- А теперь время поработать, – сказал Гартман и зашёл в гримёрку. Внутри всё ещё пахло сигаретным дымом и потом. Из мебели было только два больших зеркала в деревянной оправе, деревянный же широкий стол, за которым прихорашивались актёры, и четыре кожаных кресла, почему-то расставленных в разных углах комнаты. Там же было два ряда разного цвета и сорта костюмов, как мужских, так и женских, и коробка с реквизитом.

Левинсон оценивающе осмотрел комнату.

- На чём-на чём, а на гримёрной-то они пожалели денег, – насмешливо заметил он.
Гартман засунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда засунутый в целлофановый пакет пистолет. Левинсон испуганно отошёл на несколько шагов назад.

- Стой, стой! Я думал, насчёт уборщика это шутка!

- В каждой шутке есть доля правды, – ответил Гартман, доставая коробку с реквизитом. Левинсон недовольно почесал голову.

- Может, теперь соизволишь объяснить свои действия?

Гартман разорвал целлофановый пакет и бросил его в корзину с реквизитом. Затем из той же коробки достал другой пистолет, по всей видимости, ненастоящий.

- Муж и жена играют в одном спектакле. В конце первого акта муж выстреливает в жену из ненастоящего пистолета, и её героиня умирает. Вот только наш заказчик пошёл немного дальше, – ответил Гартман, слегка улыбнувшись уголками губ.
Левинсон отошёл назад и упёрся в стол напротив зеркала. Затем, найдя рукой спинку кресла, провалился в него.

- Театралы грёбаные, – только и смог ответить он.

И тут его внимание привлекло что-то блестящее.

- А это что у нас? – игриво спросил он, протягивая руку к часам с золотой позолотой.

- Не трогай! – одёрнул его Гартман.

- Вот мы и закончили, – сказал он, возвращая коробку с реквизитом на место, – теперь можем вернуться и насладиться представлением.


Директор театра Шнитке стоял вместе с актёрами за кулисами и теребил сначала пальцы одной руки, потом другой. Вообще-то это не было на него похоже – обычно он излучал собой уверенность и властность. Но то, что должно было случиться, случилось. Тамара всё-таки отвергла его – и это после всего, на что ему пришлось пойти: все эти вечные ухищрения перед труппой, женой и даже детьми! Всё-таки не зря он обратился к тем ребятам из «детективного агентства», которые должны были решить проблему.

Однако несколько вопросов раздирало его на части.

Что, если всё ещё можно исправить? Что, если что-то подойдёт не так? «Ребята» не найдут гримёрку, подложат разряженный пистолет или… Чёрт знает, что могло произойти.

Ведь ещё не поздно всё исправить! Не брать грех на душу. Не подставляться под удар. Не жить с тяжким бременем убийцы до конца своих дней – в постоянной опасности, что ещё один день, и тебя поймают и посадят в тюрьму. А как там, кстати, обстоят дела со смертной казнью?

До начала меньше минуты.

Он бросил прощальный взгляд на Тамару. В её глазах больше ничего не отражалось – ни остатка тех прежних «чувств», которыми она его просто захлестнула, когда только сюда приехала. Где же они были теперь? В глазах лишь – пустой отблеск огней прожектора. И больше ничего.

Зазвучала вступительная увертюра, и занавес поднялся. Актёры выбежали из своих мест на сцену, и представление началось. Тамара затянула вступительную серенаду. Все огни прожекторов, все взгляды в зале были направлены только на неё. Остальные же на несколько минут просто исчезли в свете теней. А ведь когда-то она принадлежала только ему…

Нет! Нужно немедленно всё отменить! Отменить… заказ – или как это у них называется? Впрочем, он и сам может всё сделать.

Директор Шнитке кивнул актёрам на сцене и пошёл обратно в гримёрку. Конечно же, пистолет был там. Они подменили его. Но где же был ненастоящий?
Шнитке обшарил всю гримёрку, но так ничего и не нашёл. Неужели они забрали его с собой?

Он достал телефон и набрал номер «доверенного лица», который контролировал выполнение заказов.

- Да? – послышался глухой голос из трубки.

- Здравствуйте, – решительным голосом сказал директор, – я хотел бы отменить свой заказ на сегодняшний вечер.

Голос в трубке ответил не сразу.

- Боюсь, это не возможно, – наконец произнёс абонент с другой стороны и положил трубку.

Шнитке дрожащими руками тряс телефон. Но оттуда больше не вырвалось ни звука.
- Алло? Проклятье!

Он позвонил ещё раз, но ему не ответили.

- Дьявол! – снова выругался он и устало опустился на кресло.
Что же делать, что же делать?

Вызвать полицию?

Но что он им скажет?

«Здравствуйте, я заказал одного человека наёмным убийцам, но потом передумал, вот только точно не могу сказать, кто они».

Нелепо.

Оставалось только одно. Сорвать спектакль – спрятать пистолет куда подальше.
Да, это провал. Но что же ещё остаётся делать?

Он засунул пистолет во внутренний карман пиджака и вышел из гримёрки.


Была уже середина первого акта, когда Левинсон начал ёрзать на месте.
- Что? – недовольно прошептал Гартман.

- Мне нужно… Сам знаешь.

- В туалет?

- Типа того.

Левинсон поднялся с места и начал неуклюже пробираться через свой ряд к выходу. Гартман пытался его остановить, но у него ничего не вышло. Левинсон вышел из зала и сходил в туалет. Поправляясь перед зеркалом, он заметил, что часы на его руке сильно поржавели и работают уже не так исправно, как прежде. И тут он вспомнил про часы с позолотой в гримёрке.

Конечно, Гартман сказал, что не стоит в это ввязываться, но, чёрт возьми, каковы шансы попасться? В конце концов все будут заняты этой суматохой с убийством и кому какое дело до каких-то часов, когда речь идёт о смерти человека?

Левинсон вернулся к служебным помещениям и дошёл до гримёрки. В тот самый момент, как он тянулся к ручке двери, дверь открылась и оттуда вышел тот самый тип, который разговаривал с красоткой в гримёрке. Увидев Левинсона, тот побледнел.

- Что… Кто вы? – дрожащим голосом спросил директор Шнитке.

Левинсон не растерялся и вспомнил школьные годы, когда он импровизировал так, что все думали, будто он выучил урок, который на самом деле не знал.

- Я… За реквизитом, – ответил он.

Шнитке побледнел.

- За реквизитом, за реквизитом, – задумчиво повторил директор.

- Да, – сказал Левинсон, – а вы, собственно, кто? – начал наступать он, как всегда делал, чтобы застать противника врасплох.

Шнитке нахмурился. Что-то здесь было не так.

Он поднял руку, чтобы посмотреть время, но обнаружил, что забыл часы на столе.

- Что-то я не помню вас на собеседовании, – задумчиво пробормотал директор, подходя к столу с часами. Надев их на руку, он посмотрел время и обнаружил, что до выноса реквизита осталось десять минут. Спешить разносчику было незачем.

- Ещё слишком рано, – сказал он Левинсону, постучав указательным пальцем по циферблату часов. Он ждал, пока тот уйдёт.

Левинсон же продолжал стоять на месте.

- Что-то ещё? – вопросительно подняв брови, спросил Шнитке.

Левинсон смерил его подозрительным взглядом. Что-то уж рьяно этот тип рвётся убраться отсюда.

- Кто вы? – спросил, сощурившись, он.
Шнитке рассмеялся.

- Я? Я – директор этого театра. А вы кто? – насмешливо спросил он.

- Я должен забрать реквизит, – настойчиво повторил Левинсон, так, что директора даже пробрала дрожь.

- Но ещё слишком рано…

Тут из коридора послышались шаги. Из-за угла возник разносчик реквизита. Он прошёл мимо Левинсона и директора, поздоровавшись с последним, взял коробку с реквизитом и пошёл обратно на сцену.

- Стой! – остановил его Шнитке.

Разносчик послушно остановился.

- Реквизит сегодня не нужен, – как можно спокойнее сказал директор.

- Не нужен? – непонимающе спросил разносчик.

- Да.

- Но как…

- Это не твоё дело, – холодно отрезал Шнитке, и разносчик вернул реквизит на место. Разносчик пошёл обратно, свернув по дороге в туалет.

- Я думаю, мы с этим закончили, – сказал директор Шнитке, посмотрев на Левинсона.

- А я думаю, что нет, – ответил он, толкнув директора в гримёрку и захлопнув за ними дверь.


Телефон Гартмана завибрировал. Он недовольно достал его и, прижав ухо другой рукой, ответил на звонок.

- Алло, Гартман! Спускайся скорее вниз! У меня серьёзные неприятности.
Гартман недовольно поморщился.

- Что? Что случилось?

- В общем… У меня тут два трупа. Один разносчика реквизита, другой директора театра.

- ЧТО? КАКОГО ХРЕНА? – прошипел Гартман.

- Спускайся.

Через две минуты Гартман, хлопнув дверью, ворвался в гримёрку. На одном из кресел как ни в чём не бывало сидел Левинсон, на двух других лежали тела директора Шнитке и разносчика реквизита.

- Какого хрена произошло, грёбаный ты клоун?! – взорвался Гартман.

Левинсон спокойно указал на свободный стул.

- Присесть не хочешь?

- Да пошёл ты в жопу, урод мелкий! Ты сказал, что пошёл отлить! А это что такое?

- Возникли сложности…

- Я тебе прямо сейчас устрою сложности! – чуть ли не закричал Гартман, достав из внутреннего кармана пиджака пистолет и прицелившись в Левинсона. Тот лишь слабо улыбнулся.

- Ну давай, стреляй.

Левинсон спустил предохранитель и нажал на курок. Выстрела, конечно же, не было.

- Дьявол! Он же ненастоящий!

Левинсон сложил руки перед собой.

- Может теперь подумаем о решении проблемы? – спокойно спросил он.

Тяжело дыша, Гартман опустился на свободное кресло. Затем глубоко вздохнул и ответил настолько спокойно, насколько мог:

- Вечно ты… лезешь…

- Эй! – остановил его Левинсон.

- Ладно, – продолжил Гартман, – есть варианты?

Левинсон помолчал, потом медленно ответил:

- В любом случае, заказ должен быть выполнен. Закончим дело, а потом решим, что делать дальше.

- Это верно, – согласился Гартман. Они поднялись с места и несколько секунд смотрели друг другу в глаза. У каждого были насчёт другого противоречивые чувства.

Затем Левинсон взял коробку с реквизитом и посмотрел внутрь.

- Эй, – сказал он, – пистолета тут нет.

- Как нет? – снова занервничал Гартман.

Он быстрыми шагами начал мерить комнату, шарить по углам в поисках пистолета.
- Вечно ты всё делаешь через…

- Да успокойся ты, – сказал, тоже начиная раздражаться Левинсон.

- Где пистолет? – чуть не крича спрашивал Гартман, переворачивая в гримёрке всё верх дном.

- Возможно, этот хрен украл его зачем-то, – предположил Левинсон, указывая на разносчика реквизита. Гартман обследовал его карманы, но ничего не обнаружил.

- Ничего! – сокрушённо произнёс он, снова опускаясь в кресло.

Тогда Левинсон обыскал директора Шнитке.

- Вот он! – воскликнул Левинсон, победно подняв пистолет кверху.
Гартман завистливо сжал зубы. Музыка в зале стала громче.

- Ладно, дай его мне, – прокричал Гартман.

- Зачем? – удивился Левинсон.

- Я должен убедится… В общем, давай сюда, – приказал Гартман.

Левинсон кинул пистолет. Гартман поймал и, прицелившись, сделал два выстрела в Левинсона – один в сердце, другой в голову. В этот же момент музыка в зале смолкла.

- Пошло оно всё в жопу, – пробурчал Гартман, засовывая пистолет в корзину с реквизитом. Он вышел из гримёрки и закрыл за собой дверь. Затем отнёс корзину на сцену.

Тамара чуть ли не плакала.

- Ну где вы ходите! – гневно прошипела она на Гартмана, выхватывая у него корзину с реквизитом.

- Извините, – поклонившись ответил Гартман и пошёл в гардероб, забрать своё пальто.

Едва гардеробщица отдала ему пальто, как весь театр огласил громкий выстрел. Затем всё затихло. Но через секунду послышались громкие аплодисменты и восхищённые возгласы зрителей.

Садясь в машину, Гартман услышал ещё один выстрел и включил радио.