Пещера Увара

 Пещера «Увара».
Игорь Николаевич Мордвин гостил в деревне родителей и останавливался у пожилого соседа деда Володи, которого и отчества никто на деревне не знал, его так и звали все с молодости Володя-тракторист. Володя на редкость был живой и разговорчивый, несмотря на преклонность лет, он был рыбак и плавал на лодке на острова. Этим летом дождило и пока рыбаки оставались дома. Именно на рыбалку приезжал Игорь Николаевич каждое лето в деревню: порыбачить-отдохнуть.
- Моросит? – спросил Володя у вошедшего с улицы Игоря Николаевича.
- А-а... Что? – запутавшись в ногах, снимая носком одной ноги за пятку другой свои «боты», не сразу понял он; и лишь потом, когда снял с себя промокшую сверху курточку и взяв за мокрый козырек фуражку, снял и положил её на верхнюю полку вешалки, буквально через три секунды Игорь Николаевич догадался, о чем спрашивает его Володя и ответил: - Моросит! –
— Это хорошо. Пусть моросит. Вот тепло будет ещё и грибы пойдут, - продолжал говорить Володя. Он уже возился с электрочайником: наливал в него воду родниковую из пятилитровой бутылки и включал; а затем в приготовленные два стакана, тут же на столе у окна, он насыпал в них по ложечке кофе и по две ложечки сахара, продолжая говорить:
- Так-то не только черные грузди да сыроежки пойдут, но и маслята. Бывало, у нас тут, на сосновых делянках маслята растут до самых заморозков. –
Спешить было некуда, и Игорь Николаевич присел в кресло, стоящее перед столом. Расслабившись, он отвлёкся от своих переживаний и слушал разговорчивого Володю, а тот продолжал:
- У большинства грибников отношение к маслятам какое? – пожилой седой дед Володя принес и поставил на стол в середине комнаты стаканы с готовым напитком, - кофе с молоком, как они пили по утрам, и присел на стул напротив Игоря Николаевича, - Отношение такое, что маслёнок, мол, не гриб. Но это, как я думаю, большая ошибка. Другие, к примеру моя старуха, любят опята собирать. Но что за гриб – этот опёнок? Никогда червей в опятах не видел. А червя не проведешь – эта тварь знает, что надо есть. Другое дело маслёнок. Он, конечно, быстро червивеет, но молоденький – гриб чистый, нежный. Правда, любит, чтобы ему в ножки поклонились. Если нагибаться ленишься, и не ходи. А так – залезешь в ельник – за 25 минут полная корзина. Принесёшь в избу, раз! – опорожнишь посудину, ножом снимешь коричневую кожицу… Ну, потом помыть, конечно, - и сразу на сковородку – запах… - на всю избу! Кушанье – первый сорт. Особенно, если шкалик по такому поводу. Правильно я соображаю? –
Игорь Николаевич в ответ хмыкнул – он жевал бутерброд и не мог ответить, получилось одно мычание. А дед Володя продолжать говорить о грибах тоже не стал, так как начал завтракать.
А между тем, с грибами было связано хорошее воспоминание у Игоря Николаевича, о чём он и думал, пока в недолгом молчании они завтракали. Потом Володя начал говорить о рыбалке и предстоящей поездке на острова. Они приготовились с вечера, несмотря на тучи и мелкий дождь за окном. По прогнозам синоптиков сегодня и в продолжение будущей недели большие дожди не ожидались.
Пока Володя пошел к дверям в прихожую, проверять всё ли они взяли-приготовили, Игорь Николаевич всё ещё сидел в своем кресле и продолжал вспоминать:
«Это было в совсем молодые годы. Неожиданно у Игорька, молодого красивого, спортивного юноши (в те времена он был хорош, как думалось) «прорвалась язва двенадцатиперстной кишки. Он тогда долго лежал в больнице и было ему направление в санаторий, в который он ездил три года подряд в такую же пору, как сейчас, в конце лета.
Там, в санатории он и познакомился с Эльвирой.
Игорь Николаевич очень хорошо помнил, как появилась Эльвира.
Лена, диетсестра, подвела к столу молодую смуглую девушку, с черными, как смоль волосами и контрастно-голубыми глазами: «Игорь Николаевич, можно за ваш столик посадить новенькую?».
- И давно вы здесь? –
- Два дня, - сказала она, робким, тихим, но приятным голоском после короткого знакомства: «Эльвира!».
- А вы давно тут? –
- Скоро будет месяц. Я не первый раз тут живу по два-три срока, продлеваю путевки. –
- О, вот, вы, наверное, роман пишете, на природе здесь? – Эльвира оказалась не такая уж скромница, а очень общительная смелая девушка. Санаторий находился на берегу лесного озера, вдалеке от городов, за 75 километров от ближайшего.
- И вам не надоедает тишина, как городскому? Все городские скучают и быстро домой уезжают, - начала говорить быстрым своим говорком Эльвира. – А мне вас Лена хвалила. Говорила: «Я тебя сажаю за стол к очень хорошему человеку. Он писатель – в редакции газеты работает и уже 2 книги написал. Ты уж не надоедай ему своей болтовнёй. А то, мол, я знаю тебя: ты любого заговоришь! Надоешь Игорю Николаевичу, и он перестанет к нам ездить. А то он каждый год – осенью или весной, но обязательно у нас бывает». Вот как вас представляют. –
- Зовите меня просто, как обычно, Игорь, - поправил он.
- Да? Ну, просто – Игорь, - повторила она. – Извините меня: я мало разбираюсь в писательстве. Правда, когда училась в институте, у меня была подружка Нина… сейчас она в «большом» городе работает. Она была непоседа и страсть как любила литературу, училась она на филологическом. –
- А вы откуда знаете диетсестру? – спросил Игорь, чтобы вернуть Эльвиру к реальности. Чувствовалось что она «забалтывается», её речь становилась быстрее.
- Лену-то?! Да мы с ней в школе за одной партой сидели! Она наша – поселковская, из «N». Только я после десятилетки в институт пошла, а Ленка сразу вышла замуж. Хороший такой парень попался – в Морфлоте служил, здешний. Вернулся в деревню после армии, а тут работы-то больно не было. Повертелся он год-другой, устроился в «N» на тарный завод, ящики делать. Тут и повстречал Ленку. Женились они, - а жить негде? Тогда они сюда, в дом отдыха, устроились: Лена официантом-поварихой, а Костя её истопником в кочегарку. Им комнату дали; ребята-дети пошли….

Шагая по дорожке к санаторию, Игорь со смятенным чувством слушал этот рассказ. За ним стояла подкупающая простота жизни, людских отношений, взглядов, понятий. Но самое удивительное – у Эльвиры не было ни тени зависти к подруге, которая уже устроена, имеет семью – детей, мужа, огород, хозяйство. Эльвира рассказывала с юмором в голосе, и Игорю это понравилось.
- Спасибо. А я не знал ничего о Лене, - признался он.
- Да вы ничего будто не видите! – сказала Эльвира. – «Приятного аппетита!» - и побежали. Вам даже на меня взглянуть некогда. –
Замечание это задело Игоря. Он просто занят был своими мыслями и действительно, смотрел всегда «в пол», на землю перед собой, так уж привык и поэтому сутулился, наверное, оттого выглядел нелюдимым.
- Вы не совсем правы, Эльвира, - сказал он. – Конечно, мне трудно оправдываться. –
Но Эльвира пропускала слова Игоря «мимо ушей». А продолжила рассказ про подружку Нину.
- Так вот, подружка Нина, бывало, и мне всё подсовывала книжки читать. Но мне больше математика нравилась – я же училась на экономическом. И как писатели пишут про природу, про лес, например. Я вас не видела, чтобы вы гуляли по лесу. Вы не любите лес? –
- Как это «не люблю»? – Игорь был озадачен этим вопросом.
- А так. Вы только и сидите в своей палате за столом (вас вечером видно в большие окна), и если гуляете, то только вокруг корпусов по дорожкам, я заметила. –
Она была такая «непосредственная», «естественная», она не замечала молчаливое смущение Игоря, который не знал как и что отвечать, а «болтала», действительно, по мнению диетсестры Лены.
- А я очень люблю лес. Так бы и бродила по нему весь день. Мне надо было в «Лесной» институт поступать, а я вот бумажками занимаюсь: «сальдо – бульдо». –
- Вы бухгалтер? – настороженно спросил Игорь.
- Не совсем бухгалтер. Экономист. Но тут в (ближайшем посёлке) «N», должности экономиста нет. Пока работаю в Райфинотделе. Сижу за столом, а сама смотрю на лес. У нас лес – под самыми окнами. Я одна хожу в лес за десять километров и никого в лесу не боюсь: ни лосей, ни кабанов. Я наши леса знаю. А тут, в другом лесу, боюсь. К тому-же я – болтушка. Мне попутчик нужен, чтобы было с кем поговорить. Пойдемте в лес завтра вместе? Грибов наберем. А Лена нам их пожарит. – предложила Эльвира.
- Какие теперь грибы! – ворчливым голосом отозвался он тогда (как теперь ему казалось), и «болтовня» ему была ни к чему, вроде как, он что-то писал-обдумывал в это время.
- Ну что вы! Знаете, сколько много в этом году грибов?! Пойдемте Игорь Николаевич! И мне сделаете приятное, и сами развеетесь. Отойдете от ваших «серых будней», - предлагала Эльвира.
Как-то трудно было отказать в такой пустяковой просьбе. Но, с другой стороны, - всякое дело, которое требовало движения, перемены от Игоря, или принятия какого-то решения, всегда вызывало в нём внутренний протест. Он и сейчас не спешил что-либо менять в обстановке своей жизни, тоже с трудом согласился с дедом Володей ехать на острова на рыбалку.
А тогда: «Только не завтра! – лихорадочно работала мысль Игоря в поисках отказа. – Надо сослаться на что-то важное, - срочную статью в газету, которую он уже как раз сегодня закончил и отправил даже в редакцию, а теперь мог быть свободен, будто всё подстроено…» - думал он про себя.
Эльвира видела, что он колеблется. Она не знала, чем можно заманить его в лес. Но выдала – что первое ей пришло в голову.
- А я вам историю расскажу, очень интересный исторический факт. Тут, говорят, есть пещера на той стороне озера, даже экскурсии ходят туда.
Ради истории-легенды, которую Эльвира слышала от местных жителей, Игорь согласился. Договорились идти завтра. О решении сообщили диетсестре Лене за ужином, она обещала приготовить им еду с собой, так как по будильнику рано обещали встать оба – и Игорь и Эльвира, так что за завтраком их не будет, а возможно и на обед они не придут.
Чтобы не ходить вокруг озера далеко и долго, Игорь договорился на лодочной станции около санатория и ему дали ключи от прогулочной лодки N9. А вёсла оставили в незакрывающемся ящике на берегу.
Идти вокруг озера было далеко, так только экскурсии-походы водили отдыхающих гиды, а еще идти нужно было дальше через лес к берегу реки, где в высокой сопке и была пещера. Игорь знал также, что выше по течению реки находился лесопитомник и там высоко над рекой, в глубине леса, посреди раскидистых берез, есть хвойные посадки. В эту пору под березами должны быть грибы чернушки, а в сосенках, где по утрам прячется сырость и туман, можно насобирать груздей и рыжиков, может быть, - если подвалит счастье. Пусть маслята – на худой конец! Он с вечера приготовил аж два пластиковых ведра.
Всё вспоминалось до мельчайших подробностей.
В то утро у озера было сыро и прохладно. Эльвира – весёлая, оживленная – не скрывая своей радости, что всё удалось так, как она задумывала, суетилась, всё норовила подтянуть лодку кормой к береговым мосткам и поставить свою большую корзину, (и где нашла она плетенку?). Игорь, чтобы покончить с этим, взял из рук Эльвиры корзину с запасом кое-какой еды. Которой их снабдила диетсестра, и поставил плетенку на нос лодки. Поставил туда же два своих ведерка, одно в одно, снял с себя ветровку, готовясь грести и сказал Эльвире:
- Садитесь, поехали! –
Эльвира села на корму, Игорь на вёсла, и они поплыли. Они поплыли сначала тем же правым берегом, на котором стоял их дом отдыха. На озере в этот час было тихо и спокойно. Не хотелось нарушать этого покоя: ни разговаривать, ни шумно всплёскивать вёслами. Игорь грёб молча, не спеша, развернул лодку на простор, когда они выплыли из небольшого затона вдоль берега и направил её к середине озера, к широкой водной глади, в которой отражалось восходившее между облачков-барашков солнце. Глубина озера светилась у самой лодки темной синевой. Вода под вёслами чуть слышно плескалась и шелестела.
Через 15 минут не стало видно и их дома отдыха, лишь белый корпус столовой с чёрными окнами высматривал округу поверх сосновой рощи. В которой и скрывались жилые корпуса санатория.
Эльвира сидела на корме, лицом к Игорю, работавшему вёслами. Солнце уже начало пригревать, и тепло его здесь, в лодке, было особенно приятно. Эльвира расстегнула молнию, распахнула полы куртки – на ней была шерстяная кофточка с большим вырезом на груди. Игорь стеснялся смотреть на Эльвиру, бывшую очень близко, рядом. Он всё смотрел в сторону – на далекий берег, на уже желтеющие к осени прибережные кусты.
- Пристанем у открытого берега или сплывем к роднику? – спросил он.
Эльвира пожала плечами: «как хотите!». Но, помолчав какое-то время, уточнила:
- А дорога вроде бы от родника шла. Как я помню, когда в поход нас водили. –
- Ну что ж, значит к роднику, - Игорь неспеша продолжал работать вёслами.
Лодку пришлось толкать на берег вдвоем под кусты. Тень от кустов, падавшая на воду, уже поредела, так как солнце поднялось высоко. «А, ничего: сейчас привяжем!» - решил Игорь.
Тогда он вспомнил, что так поступают все отдыхающие. Еще в летний месяц он ходил вокруг озера и видел, что под каждым кустом спрятана лодка. Отдыхающие, всё больше молодые парочки гуляли по лесу, ходили к той же знаменитой пещере на сопке, а лодки в кустах стояли до поры до времени. Игорю не раз приходилось спугивать парочки. Проходя берегом, он вдруг замечал их. И они стыдливо скрывались в кустах – только ветки шевелились, как шевелится трава, когда уползает ящерица….
Игорь презирал такую любовь, «санаторные романы».
И вот он сам занимается этим, будто бы. Во всяком случае, любой, увидевший их теперь, мог подумать об этом. Они спрятали свою лодку: Игорь протянул цепь и запутал, закрутил её за ствол деревца. Обычно отдыхающие брали вёсла с собой. Но Игорь решил, что осень не лето – отдыхающих теперь мало, поэтому оставил вёсла в лодке.
Эльвира подхватила корзинку, но Игорь переложил в свои вёдра все съестные припасы, чтобы корзина Эльвиры была пуста. Прибрежные кусты ракитника поредели, но цепкие побеги вьюнков так скрутились, что мешали ногам идти. Наконец-то они вскоре вышли на извилистую, прибитую сотнями ног тропинку, петляющую по лесу. И вот по лесу они взбирались на сопку, которая возвышалась над быстрой речкой, прорезавшей себе дорогу между каменных берегов. Летом травостой тут вдоль тропинки бывает выше пояса. Но донник уже давно отцвел, усох, его стеблистые кустики, увитые мышиным горохом и белоглазой повиликой, цветущей до поздней осени, казалось, издавали медовый дух, от которого распирало дыхание и кружилась голова. А может, Игорю, казалось, что она кружится от цветов, - может, голова-то у него кружилась совсем-совсем от другого….
На вершину каменистой сопки вели кривые тропки. Они то и дело огибали деревья и глыбы известняка. Ближе к вершине, камни были настолько велики – огромные глыбы-платформы, и такие дряхлые-древние, что все поросли мхом и в их трещинах-расщелинах росли берёзы. Каменистые откосы, по которым они взбирались вверх были порой очень крутые. Игорь, шедший первым, то и дело останавливался, протягивал руку Эльвире.
Так, помогая друг другу, они достигли сравнительно ровной вершины этой «горы-сопки», поднимающейся среди леса. Летом тут всегда бывает народ. На траве чернели даже пятна от костров, валялся обычный мусор, который оставляют отдыхающие – пакетики-бумажки, пластиковые бутылки, жестяные банки…
Теперь на высоте над текущей внизу рекой – пусто, гулко. А ещё месяц назад, тут возможно стояли у реки внизу палатки, в стороне вдоль реки были песочные пляжи с одной стороны и наклонившиеся и упавшие в воду деревья с другой стороны. Эта каменная сопка, как косматый исполин, возвышалась над рекой серой скалой, промытой у берега быстротекущими водами обнажившими каменное нутро.
- Уф-ф! – Эльвира откинула со лба пряди волос, оглядела окрестности, видимые с высоты на километры вперёд и назад.
- А я и не спорил! – Игорь тоже перевел дух и вздохнул полной грудью.
Вид и правда был изумительный. Внизу широкой лентой поблескивала река «N». Не очень спорый низовой ветер гнал по воде чешуйчатую рябь, и рябь эта поблёскивала на солнце и слепила. За рекой, на том, правом берегу, зеленью разливалась пойма, это на повороте реки, сразу за сопкой река поворачивала. Весной, при большой воде, эти луга бывают залиты водой, и теперь отава на этих заливных лугах ярко зеленела на фоне пестрого лесного простора. Бронзовые и желтые, тронутые осенью кроны деревьев, одиноко стоящие в середине лугов, отбрасывали тени, пятна тут и там, делая картину очень живописной.
Видимо, Эльвира не была лишена чувства прекрасного, ибо она тоже, как Игорь, зачарованно смотрела вдаль на осеннюю красоту. А он, не знал, о чём она думала, сам онемел от этой красоты, достойной кисти художников. Ему приходили на ум мысли, которые чаще всего завладевают человеком философского склада, когда он видит что-то такое – мысли о вечности и величии этой вот природной красоты и о мелочности и суетности жизни человеческой.
С высоты неожиданной среди лесов сопки-горы, вдалеке виднелся посёлок, выше по течению реки, - там были серые поля, серые стога на прокошенных лугах, серые заборы огородов вокруг красных и зеленых и белых маленьких квадратиков крыш домов. А вокруг была природная мощь, что достойна кисти художника-пейзажиста: неохватная ширь лесов, высокое небо и лента реки. Тут всего-навсего четыре цветовые гаммы выделялись, четыре полосы: лента реки – то голубая в тени, то серебристая на солнце; зелёные луга за ней; цветные желто-бронзовые купола деревьев и надо всем этим – спокойное белёсое небо, с проблесками голубизны между облаков. Для пейзажиста-художника это была бы находка.
- Пойдем что ли вниз к реке, - Эльвира вздохнула, и ей, наверное, не хотелось отрываться от такого живописного вида, открывающего с высоты, и первая шагнула на тропинку, ведущую вниз, к пляжам.
Спуск, хотя и не был круче подъема, но преодолевался тоже не так легко. Игорь не раз поддерживал Эльвиру за руку на выбитой ногами отдыхающих петляющей тропинке среди деревьев и камней. Очень скоро они оказались на лужайке – розовой и светлой, окаймленной редкими берёзками.
- Ну, где-то тут должна быть пещера!? – едва отдышавшись спросила Эльвира. Спускались они с ускорением, почти бегом.
— Вот она! – Игорь взял Эльвиру за руку и подвел её к белой известняковой скале, нависшей над землёй. Это был скорее грот – пещерой можно было назвать условно.
Когда-то в старину в лесах укрывались разбойники. Это было чуть в стороне от Сибирского тракта. Они жили в этой «пещере». Никто не знал толком почему этот грот зовётся «пещерой «Увара».
Теперь Эльвира стала рассказывать Игорю. Об этом месте ходили всякие легенды – будто жил тут каторжанин «Увар».
- Только дед мне говорил, - добавила Эльвира, - что «Увар» был не просто каторжник. Он был предводитель шайки разбойников. Их атаманом.
- Ну-ну, интересно! Расскажи – внимательно стал слушать Игорь.
- Да, он был каторжником. Осужденным на вечное поселение за участие в восстании Емельяна Пугачёва. Он бежал из Сибирской каторги, с рудников Иркутских, говорят, собрал вокруг себя сотню таких же, как он, отчаявшихся бедняков, и жили они в этой вот пещере. Не давали они житья лишь богатым людям – нашего города купцам. «Увар» и его дружина ночью встречали караваны купцов. Разгоняли стражу, забирали меха и другие товары. Хлеб-соль раздавали мужикам, да и сами потом бражничали и пировали целыми неделями по сёлам.
Слушая, Игорь смотрел не на Эльвиру, а на скалу и думал, что старые глыбы песчаника, обрамленные молодыми побегами кустов и деревьев, хорошо смотрятся и вообще надо бы ему стать художником, он ведь и в кружок по изобразительному искусству ходил в школьные годы. А что! - был бы сейчас художником.
Эльвира заметила, что Игорь затих, - огляделась и оборвала рассказ.
- Игорь, может вам не интересно? –
- Ах, да! Дальше, дальше Эльвира, - сказал он.
Эльвира рассказывала…

Они пошли назад к озеру теперь по лесу, обходя сопку по сосновому лесу, который рос неширокой полосой параллельно берегу реки. Сосны росли высокие, мрачные. Кроны их на фоне голубого неба казались черными, если смотреть снизу вверх. Но за этим сосновым бором неожиданно открылись старые березы, пошел лес смешанный. Старые березы, как и положено всем долгожителям, были горбаты, отрастили сучья толстые, которые свисали, обламываясь, до самой земли. В тени этих берез затем начиналась посадка: четкими рядами росли сосенки ростом по плечи – они дружно тянули кверху свои молодые, отросшие за лето побеги.
На небольшой полянке, освещенной солнцем, было очень хорошо: безветренно, и чуточку пустынно, как бывает в лесу лишь осенью. Игорь остановился передохнуть среди молодых деревьев, испускавших смолистый дух. Они уже набрали немного грибов – в основном сыроежки. Но были найдены в березняке и несколько белых грибов, из которых только один оказался не червивым и его положила к себе в корзинку Эльвира.
- О, сосны! – воскликнула Эльвира.
Казалось, что подъем и спуск с «горы» нисколько не утомил её. Наоборот, она лишь раскраснелась, посвежела от ходьбы по лесу.
- Здесь должны быть маслята. Обязательно! Так. Сейчас посмотрим… - Раздвигая руками колючие ветки Эльвира пошла вдоль посадок и вдруг радостно позвала: - Игорь! Идите, поглядите! –
Смахивая ладонью выступивший на лбу пот, Игорь подошел к Эльвире. Она ждала его, и как только он подошел. Приподняла от земли разлатую ветку. Там, в тени этой ветви, на земле, усыпанной рыжей хвоей, росли маслята: штук пять. Правда, грибы показались ему старыми: у них были большенькие шляпки и поникший, дряблый вид.
- Видите! Что я говорила?! – торжествовала Эльвира.
- Какие это грибы?! Старые! –
- Ничего: если есть старые, найдем и молодых! – Эльвира смотрела на него с видом победительницы.
Глаза у Эльвиры блестели, губы – полуоткрыты. Она была хороша в эту минуту: в одной руке – плетеная корзина, а в другой – сосновая ветка. Обычно робкий и рассудительный, Игорь поддался соблазну: обнял её и поцеловал.
Она отстранилась; сказала спокойным голосом: «Не надо!». Игорь стоял, ожидая, что она взглянет на него. Но Эльвира подхватила корзину другой рукой и пошла между посадок.
____________________
И тут его позвал дед Володя. Все воспоминания остались в его голове так и не воспроизведенные. Нужно было брать рюкзаки и идти к берегу, к лодке. Переправа прошла спокойно, чуточку их качнуло уже за серединой фарватера, на волнах прошедшей перед ними баржи. Даже в лодку плеснуло немного речной воды. Но это бывает, это были возвратные волны от берега и просто лодку повернули рано, чтобы объехать ближний малый островок. А высадились они на большом острове, поросшем небольшим лесочком и обильными травами выше пояса.
Со всех сторон остров окружен песчаными пляжами. Тут были глубины на «носу» острова, ямы с коряжником, с бревнами, принесёнными течением и погруженными в прибрежный песок, под которыми были стоянки рыбы. А на пляжи с осокой каждое утро приходили рыбы кормиться. Рыбалка обещала быть хорошей.
К своим воспоминаниям и размышлениям Игорь Николаевич вернулся только вечером. После сытного ужина возле костра он прилег на бок поглядывая на огонь. Уже была помыта посуда. Котелок он сам помыл с песочком на берегу и поставил на костер с водой, вскипятить для чая. Володя набрал смородинного листа, тут в лесочке…
Сумерки. Почти ночь. Но костер освещал совсем немного. А темнота сгущалась за ближайшим кустом так, что до черноты не было видно ничего в двух шагах. Если смотреть на воду, на реку, где слышались всплески рыбы, то в воде отражались звёзды и потом вышла луна. Луна была ущербная, эта кривая полоска совсем мало что могла осветить. Романтика ночи располагала слабо.
Думалось о жизни: как быстро она промелькнула! Надо же – скоро пятьдесят… Игорю невольно вспоминалось всё, что он написал. У него было много мелких рассказов, куча статей на разные темы. «Собрать бы всё в некий сборник: «собрание сочинений» …
Наконец он подумал и об Эльвире, вернулся к воспоминаниям. Тогда много было написано той осенью. Может быть из-за этого знакомства с хорошей девушкой, которую невозможно забыть. А разве у него мало впереди таких дней и таких встреч, - может быть он ещё встретит и хорошую женщину и хорошую осень….
Однако как не тешил себя Игорь Николаевич этой мыслью: что «всё впереди», но сознание того, что слишком много упущено, приняло боль: прошлого уже не вернуть! По давней своей привычке – винить во всем других – Игорь подумал сначала, что во всём виноваты женщины. Они отняли у него слишком много времени.
Но вдруг ему пришло на ум другое – спросить не с других, а с себя: в чём он сам виноват? Что, где и когда им самим упущено?
И Игорь начал вновь и вновь вглядываться в свою жизнь. Как вглядываются люди в листки календаря. Срывая их день за днем. Они мелькали перед ним – черные и красные. Больше было, пожалуй, черных, чем красных и радостных. «Почему же все-таки так мало сделано в жизни? Все мои неудачи, - подумал Игорь, - связаны с тем, что у меня нет настоящей подруги. Жена для творческого человека – это всё. Была бы у меня с самого начала надёжная подруга, к пятидесяти годам я успел бы сделать втрое больше. С женой у нас был бы дом, уют, рабочее настроение. А то – иногда пишется, а иногда – одолевает хандра и всё валится из рук».
Игорю Николаевичу вспомнились близкие ему женщины.
Вспомнилась Эльвира первой, - Игорь сознавал теперь, что Эльвира – это была его самая лучшая пора, божественная осень. Не одна только осень, а целый период, в его жизни и творчестве, когда он написал самые лучшие свои произведения. Всему виной эта первая влюбленность, первая любовь. Оказывается – вывод: без любви ничего не получается путного!
Конец.