Осиротевший полустанок

Отрывок из повести "Дырка в заборе"


Лёгкой, размашистой рысью по полевой песчаной дороге бежал поджарый, чуть выше среднего роста, с чёрной спиной и светло-коричневой грудью пёс. Плавных очертаний спина немного снижалась к задней части и переходила в достаточно толстый, слегка приподнятый пружинистый хвост. Стоячие уши стригли воздух, небольшие, миндалевидные тёмные глаза внимательно смотрели на дорогу. Из открытой пасти свисал бледно-розовый язык.
Собака иногда останавливалась, припадала мордой к земле, тщательно принюхиваясь. 
И, унюхав одной ей ведомые запахи, снова устремлялась вперёд.
Бежала легко, непринуждённо, без видимого напряжения.
Летнее солнце зависло прямо по курсу, жарило немилосердно.
Парило.
Несколько раз пёс убегал в сторону болота, которое тянулось справа, с жадностью лакал тёплую болотную воду, и снова возвращался к дороге, убеждался в очередной раз, что нужные ему запахи сохранились, и тут же опять устремиться туда, откуда то и дело доносится стук железнодорожный составов, паровозные гудки.
Оттуда же, со стороны полустанка, двигалась навстречу собаке огромная грозовая туча, обещавшая обильный дождь, а вместе с ним, и какую-никакую прохладу.
До полустанка оставалось совсем ничего, когда раздался первый раскат грома, а за ним и молния пронзила небосвод.
Собака не обращала внимания на эти изменения в природе, продолжала размеренный, размашистый бег.
И только когда упали первые капли дождя, она заволновалась вдруг, чаще стала припадать к земле, всё ниже и ниже опускалась голова, и движения собаки изменились.
Если до этого сквозило спокойствие и неторопливость, то сейчас собака занервничала, почти прижалась к начавшейся набираться влагой полевой дороге. И всё принюхивалась и принюхивалась, не отрывая морды.
Здесь, у самого полустанка, под широкой липой с густой кроной пёс выпрямился, вновь в его движениях появилась уверенность.
Однако, обежав вокруг ствола несколько раз, кинулся к небольшой деревянной, дощатой платформе, снова заметался на ней, опять занервничал, почти не отрывая морды от уже мокрых под дождём полусгнивших досок, метнулся на рельсы, снова вскочил на платформу.
И вдруг сел на её краю, поднял голову к тучам, навстречу обильному дождю и завыл. 
И столько было в том вое безысходности, отчаяния, тоски, столько обиды, что путевой обходчик вынужден был накинуть на себя дождевик, оставить будку, выйти под дождь.
На платформе полустанка, на самом её краю, выла немецкая овчарка.
Кого-кого, а немецкую овчарку Спиридон Васильевич Крутиков не спутает  с  иным зверем. 
При виде собаки вроде даже стала ныть икра правой ноги, откуда когда-то вот точно такая же овчарка вырвала кусок живого тела.
Чудом спасся в тот раз командир отделения партизанских минёров-подрывников Спиридон Крутиков, успев ткнуть финкой в горло псине. Благо, её хозяина к тому времени убили товарищи - минёры, а самого Спиридона, уже раненого, вынесли к своим.
Прихрамывая, мужчина вышел на платформу, на всякий случай сжав в руках сигнальный флажок.
«Кто его знает, что на уме у этой собаки?», - мелькнула мысль.
- Чтоб ты выла на свою голову! – прикрикнул на овчарку путевой обходчик, подойдя ближе к собаке.
Уж больно бил по нервам этот вой.
Овчарка прервала вой, тут же отбежала в другое место, но с платформы не ушла.
И уже не выла.
А встала мордой к мужчине, слегка наклонив голову, и смотрела неотрывно.
И, как и тогда, в войну, Спиридона Крутикова обдало холодом с головы до ног.   Он снова на мгновение почувствовал себя в том бою.
Казалось, ещё мгновение, и он услышит крик-команду немецкого солдата «Fas!», и, отлично  дрессированная, натасканная на человека собака кинется на него.
И правда, шерсть на загривке вздыбилась, собака подобралась вся, готовая к прыжку.
Обходчик интуитивно поискал на поясе финку, но, кроме скрученного флажка, в руках ничего не было.
- Ещё чего?! – крикнул в сторону собаки. – Сдурела, что ли? – стараясь придать голосу уверенный, грозный тон.
Пёс сменил положение, сел, но продолжал неотрывно смотреть на обходчика.
И взгляд тот был тяжёлым, злым, с кровью в глазах, точь в точь как и у той овчарки военной поры.
- Чего вылупилась? – мужчину передёрнуло от того взгляда тёмных собачьих глаз.
- Не из пужливых, если что, твою мать, - крепко выругался Спиридон – Опыт какой-никакой имеется на этот случай.
Собака осталась сидеть, не спуская глаз с обходчика. 
- Ну и сиди, если тебе так хочется, - Крутиков крепко заругался, зло плюнув под ноги.  – Будет она мне ещё щериться, твою в раз туды и во все стороны мать нехай.
Мужчина вернулся в будку, не забывая по пути то и дело оборачиваться, ещё и ещё раз убеждаясь, что пёс не преследует его.
Это потом уж Спиридон Крутиков привык к собаке.
Впрочем, и она тоже привыкла к обходчику.
Как и привыкла к редким пассажирам, которые сходили иногда с московского поезда или, напротив, спешили к нему, так и к железнодорожникам-путейцам с рабочего поезда.
Она не убегала, не пряталась, а садилась на краю платформы, внимательно присматривалась к пассажирам, а то и безбоязненно сновала между ними, принюхиваясь.
Когда уходил поезд, овчарка ещё с полчаса находилась у платформы, потом убегала куда-то.
Куда? Обходчик не знал.
Как не знал, чем и как питается собака.
Однако молва о немецкой овчарке, которая вот уже почти месяц ждёт кого-то,  облетела округу.
Рабочие-путейцы всякий раз оставляли на краю платформы то кусок хлеба, то варёную картофелину, то ещё чего.
И собака подбирала, не брезговала.
Сам Спиридон, если в пайке, что выдавался с работы, попадал кусочек мяса с косточкой, обязательно нёс косточку собаке. А то и выливал в плошку остатки варева, которое оставалось от обеда. Впрочем, он специально не доедал свою порцию, делился.
Несколько раз пытался подозвать к себе овчарку, но та не давалась, не подходила.
- Ну, и хрен с тобой, - махнул рукой на собаку Спиридон. – Ты не мешаешь ни мне, ни пассажирам, ни моим товарищам. Живи, бог с тобой. Мне даже веселей, если что. Хоть не один, как бирюк, на этом полустанке.
Однако диву давался: как это может быть животина предана своему хозяину, если вот так ведёт себя? Непонятно это обходчику Спиридону Крутикову.
- Тут иногда хорошо знакомые, а то и близкие люди такую пакость могут сотворить, что хоть святых выноси. Предают, суки, и бога не боятся. А тут собака, а тут животина бездушная. Вот и думай, православный, кто есть кто. 
И уже где-то подспудно проникался глубоким  уважением к овчарке.
- Это она хозяина ждёт которую неделю, - с гордостью рассказывал Спиридон, если кто вдруг интересовался собакой. – Вот что значит преданная скотина.
- А он-то кто? – часто спрашивали собеседники. – Кто тот человек?
- Он? – терялся в таких случаях обходчик. – Кто он? Не знаю. Не было при мне пассажира, которого бы сопровождала вот эта собака. Она появилась позже, одна, как раз гроза была. Московский к тому времени часов пять как ушёл. А рабочий ещё не приходил. Но всё равно, бросить такую собаку на произвол судьбы? Это как бросить товарища, однополчанина. Нет, не знаю, из-за чего он, какая причина, но вот морду я бы ему своротил, это точно. 
- Так уж и своротил бы, - подвергал сомнению слова обходчика собеседник. – Может, его нужда заставила, может, не от хорошей жизни оставил собаку. А может что сталось с тем человеком. А ты: «морду своротил бы». А собачка хорошая, что ни говори. Мне б такую.
- Не даётся, вот ведь какая штука, - констатировал Спиридон. – Одному хозяину предана. Это тебе не наша дворняжка, если что. 
Откуда было знать Спиридону Крутикову, что привело собаку на затерянный в Смоленских лесах глухой полустанок, на котором-то и останавливаются всего лишь  два поезда: московский и рабочий.
Ясность внесла старуха.
Она тоже появилась в грозу.
Крутиков на этот раз точно был уверен, что никого на полустанке не было. Даже собаки, когда началась летняя гроза.
Он, Спиридон, пережидал дождь в будке.
Сидел у окна, бездумно взирал сквозь мутное стекло на пелену дождя.
И вдруг из этой пелены появился силуэт человека, который замер на краю платформы, почти напротив будки.
Промокшая под ливнем, в платке, в длинной споднице, подпоясанная фартуком, с батожком в руках  стояла старуха.
Спиридон приник к стеклу, стараясь разглядеть женщину.
И она увидела его, подошла.
Ничего не оставалось, как пригласить её в будку. 
Чайник стоял ещё горячим, благо, Спиридон только что перед этим затапливал буржуйку, чтоб разогреть обед себе да вскипятить чай.
- Пряников, извини, нет у меня, - улыбнулся обходчик, выставив на стол для гостьи кружку чая и сняв чистую тряпицу с горки сухарей в солдатской миске на краю стола. – Вот сухари есть, слава богу. Размочи сухарик, пожуй. Глотни горячего, согрейся. Даром, что ливень ещё летний, но уже августовский он, золкий. Илья который день как прошёл. Простыть можно на раз-два.
Старуха не стала отказываться, а взяла кружку, села ближе к печке, к теплу.
- Бают люди, что собака тут к тебе прибилась, - отглотнув чая, произнесла она, не став откладывать на потом, скрывать конечную и главную цель своего пребывания на политом летним ливнем полустанке.
- Есть такое дело, молодица. Прибилась к полустанку овчарка как раз где-то в июне месяце, так и не уходит, - ответил обходчик.
Потом они сидели, рассказывая друг другу о собаке.
И жаловались на судьбу.
Каждый на свою.
И уже перед уходом старушка достала из-под фартука несколько тетрадных листков, слегка подмоченных, усыпанных крупными корявыми буквами.
- Ты, мил человек, при почтовых вагонах чаще бываешь, чем почтарь в нашей деревне. Потому-то конверта у меня нет, а вот адрес внука есть, - она подала письмо и клочок бумаги с адресом.
- Коль тебе не трудно будет, - произнесла жалобно, - ты упакуй мою писанину в конверт, подпиши да и отдай в почтовый вагон, что на Москву идтить будет. Так, глядишь, быстрее да внука дойдёт письмо. 
- А ничего, что письмо открытое и я того… этого… - замялся обходчик, прижав бумаги к груди. – Вроде как чужой я человек, а ты открылась, душу распахнула в письме.
- А ты читай, читай, мил человек, - отмахнулась старуха. – Я ничего крамольного не писала, если что. А вразумляла внука своего. И тебе пользительно будет почитать. Может ты тоже с пути праведного сбился. Так что…
Дождь прекратился.
Платформа блестела мокрыми досками.
Трава вокруг, омытая дождём, словно заново зазеленела.
Спиридон стоял у окна, смотрел вслед старухе, которая уходила, чуть наклонившись вперед, опираясь на батожок.
Длинная и широкая к низу сподница её  почти касалась мокрой после дождя земли, цеплялась за репейник и чернобыл вдоль полевой дороги.
Старухи видно уже не было, когда Крутиков разложил листки письма на столе, чтобы просохли.
Наклонившись над столом, принялся читать.
«А Верный сбёг со двора, окаянный, - писала бабушка после обязательных поклонов и приветов от родных, близких и знакомых. – Вслед за тобой покинул дом, беспутная скотина. А как ему делать, коль его хозяин дома собственного не жалует? Вот и собака вслед хозяину подалась. Прогрыз Верный в плетне дырку, три дня лежал, всё высматривал тебя, Лёша, в эту дырку. В рот ничего не брал, даже глотка воды не сделал. Всё глядел, ждал, может хозяин появится. А чего ж его ждать, непутёвого? Ему что мамка, что бабушка, что дом родительский, что собака верная – всё нипочём. Покинул, и не чихнул. Как же, мечтал о железках, о танках. Тебе хорошо, а мы тут хоть в гроб ложись от тоски. Ладно, мы с мамкой. Поговорим, погорюем, наплачемся, порассуждаем, и вроде не так сердце болит, не так муторно на душе становится. А собака? Она в чём виновата, что ты так с ней? Она ж без тебя света белого не видит, вот как. Только сказать не может. Что ей делать дома, коль тебя там нет? Вот и сбежала через дырку в заборе. Прогрызла плетень и сбежала. Как раз через три дня после тебя. Трое суток ждала, надеялась, что хозяин одумается, появится как ясно солнышко. А потом поняла, что добром ожидание не кончится, вот и подалась на поиски тебя, беспутного.
Мы с мамкой обошли всю округу несколько раз, всё искали. Нет, сбёг из деревни пёс. Нет ему там жизни, коль тебя там нет.
Люди надоумили, что Верный сейчас на полустанке, откуда ты уехал. Молва серёд людей ходит, что, мол, который уж день живёт там. Каждый поезд встречает, тебя высматривает, не приехал ли непутёвый хозяин? 
Я как услышала такую вестку, так сразу же собралась и пошла на полустанок, видела его, а как же. Не соврали люди.
Худющий, что прямо глядеть больно.
Меня признал, но ко мне ни в какую не идёт. Даже близко не подошёл. Рычит, зубы кажет, строжится. И это на меня, которая кормила его, растила?! Видно, характером в свою бабку Юки. Помнишь, я тебе рассказывала, что она сбежала тоже через дырку в заборе и умерла на могиле своего хозяина. Вот и Верный пошёл вслед своей бабке за хозяином, и сдохнет так же, тебя ожидая. И я следом сдохну, чего уж. Ты смерти нашей желаешь, антихрист?
А мне уже тяжело ходить, видно, отходила я своё по земельке.  А тут ещё ты укорот моей жизни делаешь, да и собака вся в тебя. Душа-то моя за вас за всех болеет, так болеет, что иной раз так наплачусь, так наплачусь, что поутру солнца ясного не вижу. Сердце захолонет, голова кругом. Тяжко нам без тебя, Лёша, и мне тяжко, и мамке тяжко, и собаке тяжко. Только всяк разно это переживаем. 
Председатель сельсовета говорит, что мог бы ты, Алёша, поступить в институт, который в Смоленске. Мол, грамотный человек сейчас по цене выше золота у нас. Не хочешь слушать меня, так послушай людей опытных, знающих, при почётной должности, уважаемых. Мол, и с техникой бы знался, и с домом рядом. Каждую неделю приезжал бы к нам. Вот где счастье-то было бы! И был бы в нашей семье лад и покой. Чего ж ты забыл у чёрта на куличиках, Лёша?
Оно, может и хорошо для тебя. Как же, с детства мечтал о танках, чтоб они пропали пропадом. А как нам быть в твоих планах, Алексей? Есть ли место нам с мамкой да собачке нашей в твоих планах?».
Спиридон дочитал, потом порылся в железном ящике под нарами, достал чистый конверт.
Долго мусолил химический карандаш, прежде чем написать адрес.
Подписал.
И снова молча сидел, уставившись в окно, смотрел в ту сторону, куда ушла старуха.
Кряхтел, сопел, в который раз вытаскивал кисет, чтоб скрутить которую по счёту папиросу, зло плевал на земляной пол будки.
- Это ж… это ж каким бревном надо быть бездушным, чтоб… чтоб… - скрипел зубами Спиридон Крутиков. – Не я твой батька, раз туды твою налево.
Снова взял карандаш, смочил в губах и внизу бабушкиного письма размашисто и быстро приписал:
«Бревно бездушное ты, а не танкист, вот что я тебе скажу. У меня, чужого человека, душа и сердце обливаются кровью от жалости к твоей мамке, бабушке да собачке. Я б тебя не взял с собой на боевое задание, вот как. Потому что иной раз собака бывает преданней, чем некоторые человеки. А ты теперь думай.
С.Крутиков – бывший командир отделения партизанских минёров-подрывников, а ныне – путевой обходчик».
Сразу же, без промедления уложил письмо в конверт, заклеил.
- Ну, вот. А там будь, что будет, - тяжело вздохнул и полез в карман за кисетом. – Дай бог, чтоб мальчонка понятливый был. Бабка с мамкой в нём души не чают. Да и вообще... всяк работа в почёте, чего уж. Важно человеком остаться.

                Эпилог


В этот день, как и в предыдущие, собака лежала под липой на краю платформы.
Только что, дав гудок, отошёл пассажирский поезд.
Путевой обходчик Спиридон Крутиков, проводив состав, сел на лавку у будки, достал кисет, крутил самокрутку.
В центре платформы стоял человек в военной форме.
Таких людей собака встречала здесь довольно часто, поэтому лежала и сейчас без движений, лишь лениво помахивая хвостом, отгоняла надоедливых мух.
Военный огляделся вокруг, заметив обходчика  - махнул рукой, поздоровавшись, подхватил чемоданчик, направился к полевой дороге, по которой когда-то собака прибежала на полустанок.
На овчарку пахнуло казённым запахом, и она прикрыла глаза: ничего нового.
И вдруг долетел тяжёлый вздох незнакомца.
И было в этом вздохе что-то до боли знакомое, которое она стала уже забывать, а вот сейчас вдруг вспомнила.
Собака подскочила, стригла ушами, жадно втягивала воздух, принюхивалась и неотрывно глядела вслед военному.
Походка, движения тоже показались ей знакомыми. Но все эти видения и ощущения пока ещё не сложились в конечную картинку, но уже что-то заставило собаку занервничать.
Она заметалась вдруг, а потом села под липой и завыла.
Завыла от обиды, что не может вот так сразу вспомнить ту причину, по которой она  уж который месяц находится на чуждой ей железнодорожной платформе затерянного в смоленских лесах полустанка.  Причину, которая не отпускает её, держит крепче самой крепкой цепи.
Собака выла, вложив в глотку всю тоску, всю обиду, что накопились за долгое время её одиночества.
Военный тот час остановился, обернулся на вой.
Вдруг, уронив чемодан, бросился назад к платформе, к собаке.
И она, резко прервав вой на самой высокой ноте,  тоже кинулась к нему навстречу.
Спиридон Крутиков видел, как, раскрыв руки для объятий, пал на колени солдатик; как бросилась к нему  собака; как катались они в объятиях в пыли.
А потом долго смотрел, как военный то и дело касался рукой овчарки, гладил, а та успевала лизнуть в лицо своего спутника, чтобы потом обежать вокруг него несколько кругов, и снова прильнуть к ногам хозяина или в который раз уткнуться носом в военную форму, и вдыхать, вдыхать чуть-чуть забытые родные запахи.
А то и забегала вперёд, падала на спину, каталась в придорожной пыли, а потом подскакивала и заливалась звонким лаем, мотыляла хвостом,  что маленький щенок.
И он, военный, то бежал вслед собаке, то прыгал на одной ноге, размахивая над головой чемоданчиком, что дитё несмышлёное.
И хохотал.
Громко. Радостно.
А собака лаяла.
Лаяла заливисто.
И тоже радостно.
Солдат и овчарка игрались.
А обходчик Спиридон Крутиков наблюдал за ними, улыбался.
- Вот и ладненько, вот и хорошо. Жизнь это, жи-и-изнь, как ни крути и что ни говори, а жизнь. И, слава Богу, - затоптав окурок, обходчик всё стоял и смотрел, как удалялись солдатик и немецкая овчарка.
Августовское солнце ещё пригревало, но уже не было той летней жары вперемежку с влажным воздухом, которые вышибали пот, от чего хотелось иной раз спрятаться в тенёк. 
Дышалось легко, приятно, чисто.
Зацепившись за куст чернобыла, который пророс у самого края платформы, тихонько болталась на слабеньком ветру первая паутинка.
- Скучно, - промолвил обходчик, окинув взглядом вокруг, достал кисет. – Осиротел полустанок. О-си-ро-тел. Ску-у-учно.
И отчего-то вдруг заныла порванная когда-то немецкой овчаркой голень.


18.03.2018                г.Барнаул