Петербургская роща

 – Через три дня едешь в Санкт-Петербург, – сказал директор как отрезал. – Машину подремонтируй, средства я дам. Отвезешь Елену Варфоломеевну Тузову в новый офис. Когда все устроится и офис откроется, вернешься назад. По моим расчетам, через пять дней будешь дома, в Волгограде. Тысяча семьсот километров туда и столько же обратно – это со сном в пути дня четыре. Плюс ко всему для офиса нужно купить мебель и установить компьютеры. Все сделаешь – и назад. Тем более ты там служил, вот и вспомнишь молодость. Несколько дней тебе на это хватит.

 Поблагодарив Александра Николаевича, я отправился готовить свою старую машину к долгому пути длиною в тысяча семьсот километров в каждую сторону.
Дорога оказалась приятной и спокойной. Елена Варфоломеевна рассказывала про свои горные походы, напоминая мне молодость – знакомые и мне, и ей места на Кавказе. Прекрасные леса с высокими березами и хвойными деревьями сопровождали нас до самого Петербурга. Моя степная жизнь проходит вдали от лесных массивов, поэтому они вызывают у меня большой интерес. Остановившись, чтобы размять ноги, я прижался к высокой березе. Хвойные деревья-великаны так и манили прикоснуться к ним. Мне всегда казалось, что деревья имеют свою особую энергетику. Причем моя любовь к деревьям не прошла даже после того, как в юности на соревнованиях по спортивному ориентированию, проходивших в лесах Ульяновской области, на меня упало дерево.

 Первый раз в жизни еду на машине в Санкт-Петербург, параллельно рассматриваю пеструю палитру лесов, тянущихся по обеим сторонам дороги. Валдай порадовал окрестными пейзажами и перепадами высот. Спуски чередуются с подъемами, деревья при этом кажутся совсем другими. Прекрасный лесной воздух словно выдувает все лишнее из головы, и, конечно, все это идет только на пользу. Так мы с Еленой Варфоломеевной и добрались до Санкт-Петербурга, где мне придется провести около двух суток.

 Переделав все служебные дела, я решил прогуляться. Времени в достатке, и я направился в сторону Кировского завода. Проходя мимо этого легендарного предприятия, слегка поклонился ему и его истории. Еще дядя рассказывал, что в Сталинграде во время переправы за Волгу постоянные бомбежки и обстрелы немецкой пехоты не позволяли без жертв совершить посадку на корабли или плоты. В какой-то момент наши танкисты на четырех танках КВ умудрились переправиться через Волгу и громили противника в течение суток. Люди успели переправиться через Волгу. Среди переправившихся были и мои родственники. Спасибо тебе, Кировский завод! Спасибо, Ленинград!

 Эти места Санкт-Петербурга пока не вызывали в моей памяти воспоминания о его архитектурных достопримечательностях. А вот и первая знакомая картина. Первый раз за сегодняшний день я вижу знакомые линии и сразу понимаю, что уже пришел. Вот Нарвская арка. Застываю, прижавшись к углу дома. Смотреть на такие виды – истинное наслаждение. В свой первый приезд в Ленинград еще в девяносто первом году я сразу попал в центр города, а вот сегодня и окраины посмотрел. Да, арка прекрасная, вдалеке замечаю церковь. Следую в ту сторону и оказываюсь на территории мужского монастыря. Любовь к монастырям проявилась после посещения Дивеева. Вот и сейчас быстрым шагом направляюсь к мужской обители. Как показали дальнейшие события – не зря. Дело в том, что вот уже много лет я собираюсь исповедоваться, да все никак не удается. А тут приехал в Петербург да в такой праздник – Вознесение Господне! Зайдя в храм, увидел, что идет исповедь. Таинство сие для меня ново и совсем не знакомо. Батюшки подворья Валаамского Спасо-Преображенского монастыря по одному принимали жителей и гостей Петербурга. Много раз в жизни я собирался сходить исповедоваться, но все срывалось и переносилось на следующий раз. Так все оно и произошло само собой в праздник Вознесения Господня.
«Первая исповедь в такой праздник – это отлично», – сказал батюшка. Не то чтобы мне это польстило и увело меня в сторону от размышлений о своей гордыне, но, причастившись, я отправился прямо в парк, раскинувшийся недалеко от монастыря. Подойдя к парку, прочитал, что это парк культуры и отдыха «Екатерингоф». Размышляя, я бродил по парку в поисках места для отдыха. Исповедь дала легкость и спокойную усталость. Вот нет в голове мыслей дурных, нет суеты – и в теле, и на душе спокойствие и облегчение. Присев на спиленное дерево, я стал рассматривать, как гуляют и отдыхают люди. Наездники на лошадях готовились к соревнованиям, пони катали маленьких детишек. Пенсионеры разыгрывали очередную партию в шахматы, а молодой отец закидывал с сыном спиннинг. Легкий петербургский ветерок вернул меня в молодость. Ох уж эта молодость, вечно она критична, словно за ухо хватает и тащит в прошлое. Вот посмотри, какие планы были у тебя в жизни. Вот вспомни себя молодым и прикоснись к своим планам на жизнь. Прикрыв глаза и вдохнув свежего воздуха, я словно ощутил на губах мелкие капельки соленой балтийской воды. «Прекрасное Балтийское море», – произнес я вслух.
 – Что вы сказали? – раздался рядом спокойный, но при этом подрагивающий мужской голос. Голос, словно вибрируя во мне, еще раз спросил: – Что вы сейчас сказали, молодой человек?
Открыв глаза, я ответил:
 – Да молодость вспомнил.
 – Понятно, – заметил мужчина.
Пытаясь рассмотреть своего собеседника, я щурился, глядя в его сторону.
 – Постойте, я сейчас прикрою солнышко, и мы с вами поразмышляем о молодости. – Мужчина подвинулся в сторону со словами: – Редкое стабильное солнышко в Петербурге. Насколько я понимаю, вы приезжий?
 – Да, совсем недавно приехал, – подтвердил я. – Вот сижу, наслаждаюсь весною и просто живительной влагой местных каналов. – Я привстал и протянул ему руку: – Владимир.
 – Ну раз так, то я Константин, – взглянув на меня, мужчина добавил: – Пенсионер.
Он улыбнулся левым краешком рта. При этом чувствовалось, что мысли его заняты совсем другим. «Знакомство со мной не входило в его планы», – подумал я.
 – Константин, а как звали вашего папеньку?
 – Константином его звали, Владимир.
 – Выходит, что вы Константин Константинович, – я медленно и спокойно, стараясь не будоражить его сознание, начал выводить мужчину на разговор. – Константин Константинович, я вас заметил еще минут сорок назад. Вы все деревья в парке осмотрели и прикоснулись к каждому. Даже ощупывали и фотографировали их. Деревья с сухими ветками особенно привлекали ваше внимание. Мне даже показалось, что вы пытались залезть на дерево. После осмотра почти всех деревьев в парке вы принялись наблюдать за мной. Ходили кругами вокруг и пытались что-то разглядеть. Константин Константинович, в чем дело? Даже сейчас вы смотрите не на меня, а словно сквозь меня. Будто пытаетесь рассмотреть не меня, а дерево, на котором я сижу. Словно этот пень для вас гораздо важнее, чем я. Константин, я человек приезжий и завтра уеду из Петербурга, кто знает, когда вернусь. Может, вы не увидите меня еще лет двадцать. Расскажите, а то я прямо заинтригован.
Я привстал и предложил пенсионеру из Петербурга присесть рядом со мной. Как только я сдвинулся с места, Константин резким движением обогнул мое немаленькое тело и просто запрыгнул на то место, где ранее сидел я. «Какой ловкий», – заметил я про себя, но не успел сказать это вслух, потому что Константин уже рассматривал само место, присев перед деревом на колени. Облазив дерево вдоль и поперек, он достал из внутреннего кармана большую лупу и принялся рассматривать заинтересовавший его полностью сухой участок. «Необычное дерево, – подумал я, а вслух произнес: – Как-то странно оно сухое».
Константин Константинович обернулся в мою сторону и сказал:
 – Вы тоже это заметили? Обратите внимание на такой момент: дерево не просто сухое, оно мгновенно сухое. Посмотрите вот на это, – и Константин показал на ветку с сухими листьями. – Так деревья не умирают. Это дерево высохло за один день, словно кто-то выкачал из него все соки.
Мимо, совершенно не обращая на нас внимания, прошли две дамы среднего возраста. Я еще в далеком тысяча девятьсот девяносто первом году понял, что Петербург – это не Москва. В Москве тебя встречают по одежке и всему такому. В Петербурге все по-другому, всем плевать на то, во что ты одет и как себя ведешь. Ну кому какое дело до того, что двое взрослых мужиков стоят на коленях перед деревом с лупой в руках. Константин поднял голову и, повернув ее в сторону монастыря и храма, перекрестился со словами: «Чертовщина какая-то». Я продолжал смотреть на него и его действия. Достав из кармана штангенциркуль, он принялся что-то замерять в дереве.
 – Константин, ну теперь я точно понимаю, что не я, а это дерево было предметом ваших наблюдений.
 – Все верно, Владимир, – подтвердил мои догадки собеседник. –Понимаете, я провожу расследование, конечно, частным порядком и не привлекаю к нему никого. Все сам, но вот беда – в последнее время все так сильно изменилось.
 – Так расскажите мне, Константин Константинович.
 -Понимаете, Владимир, мне так не хочется кого-то вводить в курс дела, что даже становится страшно. Вдруг вы, Владимир, имеете к этому отношение.
Поразмышляв несколько секунд, я расстегнул карман и достал чеки с заправочных станций.
 – Константин, посмотрите, вот чек из Волгоградской области, где я заправлялся, а вот из Тамбовской и из Москвы. Тверь вот и Ленинградская область, – я протянул ему чеки. Константин принялся рассматривать их и даты заправки. – Завтра я уеду обратно, и кто знает, может, и не вернусь сюда больше никогда. Знаете, Константин, перед незнакомым человеком иногда легче выговориться. Ну и, конечно, я могу рассказать вам какую-нибудь историю или о деревьях. Я хоть и из степных краев, но полжизни прожил в лесах – от Камчатки до Ленинградской области. Бывал и в пермских лесах. Расскажите мне суть вашей проблемы и ваших подозрений, а я вам помогу чем смогу.
Константин помялся какое-то время и, присев на пень, стал рассказывать забавную, как мне показалось вначале, историю.
Мужчина сидел рядом со мной на высохшем дереве и рассматривал меня, словно не доверяя свою историю никому, кроме себя. Бросив на меня еще раз пристальный взгляд, он замолк минут на пять, словно впав в состояние глубокого безразличия ко всему происходящему.
 – Константин, ваша проблема налицо: вы устали, – прервал я его. – Скоро навалится еще большая усталость, и вы просто сляжете с какой-нибудь болезнью. Рассказывайте и не сомневайтесь, я вас выслушаю.
Константин помялся еще минуты две и сказал:
 – Да, я вам сейчас все разъясню, Владимир. Вот смотрите, – он ловко вскочил и, словно не замечая прогуливающихся по парку людей, протянул мне лупу. – Смотрите, Владимир, смотрите! Вот видите маленькую дырочку в стволе дерева?
Я наклонился и посмотрел через лупу. Действительно, дыра в дереве было идеально ровной и, как мне показалось, сквозной.
 – Сквозная, не сомневайтесь, Владимир, – заметил Константин. – Полностью насквозь просверленное дерево. Почти метр в диаметре, высохло за один день. Так и стояло вот тут, – Константин указал на пень, также полностью высохший. – За один день! – аж прикрикнул Константин. – А самое интересное то, что я был тут за день до этого события. Дерево стояло и радовало всех, и меня в том числе, своим видом. Словно посланник из прошлого, который стоит и шумит нам об истории страны и города. Понимаете, Владимир, это дерево было одним из самых старых в Санкт-Петербурге. Оно видело много разных интересных и не очень людей и было свидетелем историй, которые тут происходили. Вот посмотрите сюда, Владимир, – Константин подошел к спилу дерева и показал на него рукой, – посмотрите, какое оно плотное. Словно нет в нем пустот и признаков дубления. Дерево совершенно здоровое и крепкое, ему еще жить и жить, а оно высыхает за одни сутки. За сутки, Владимир, – Константин присел на пень и принялся осматривать старые и еще живые деревья в этом парке. Минуты через три он вскочил совсем расстроенный и направился в мою сторону. Оторвав взгляд от лупы и тоненькой дырочки в дереве, я стал ожидать продолжения рассказа, присел рядом с ним на землю и облокотился о сухой ствол недалеко от спила.
Константин подступался к рассказу как-то нерешительно. Вернее сказать, он весь дергался, словно был сильно взволнован воспоминаниями. Я посмотрел на его решительные движения и заметил вслух:
 – Вы уже почти спите, и ваша нервная система очень сильно истощена.
 – Да я и сам, Владимир, все это понимаю. Все! Сейчас я вам все расскажу. Необычные изменения я стал наблюдать некоторое время назад. Жизнь летит так быстро, что я и не заметил, как пришла пенсия и закончилась моя работа в мэрии, на поприще озеленения Санкт-Петербурга. Проработал я там почти всю жизнь. Не могу сказать, что жизнь моя была копеечная. Впрочем, это не мне судить. Вот мысли мои запрыгали вперед слов.
 – У меня тоже так бывает, вы просто вдохните глубже и продолжайте.
Константин оглянулся на лошадок, которые были в руках молодых, но опытных девушек. Я тоже перевел взгляд на ограждение в парке, где проходила тренировка наездниц. Мимо нас прошел молодой отец, он закидывал в воду небольшой спиннинг, который вытаскивал его маленький сынишка. Утки прилетели со стороны Кировского завода и опустились на воду совсем рядом с нами. Константин достал из кармана специальный корм для птиц.
 – Видите ли, Владимир, люблю я Петербург всем своим существом, воспитан и вскормлен я этими парками и улицами. Работа в мэрии и других органах власти на поприще озеленения города привила мне любовь не только к городу, но и к каждой травке и дереву. Многие деревья я посадил лично. Многие деревья Петербурга имеют свои имена, и я вырос с ними. Вот даже дерево, на котором мы с вами сидим, имело свое имя.
 – Какое?
 – Да разве это важно сейчас, – ответил Константин. – Вон то дерево, – он показал на дерево метрах в пятнадцати от нас, – я посадил лично. Был я в то время еще совсем молодым практикантом и посадил много деревьев. Забота о деревьях этого города стала смыслом моей жизни. Я с ними болел и радовался. Если дерево не приживалось, то по ночам видел кошмары, а утром бежал к нему и точно знал, что ему плохо. Удобрял и поливал, лечил и даже окроплял святой водой, лишь бы им было хорошо и легко. Тысячи деревьев Петербурга посажены за это время. У меня, Владимир, нет семьи и детей, и я отдал всего себя вот им, – Константин указал рукой на парк. – Знаете, я даже чувствую, когда их спиливают или в них заводятся вредители. Я мерзну с ними зимою, и мне хочется летать весной. Я радуюсь сильному семени и разношу его по всему Петербургу: в один двор – березовые семена, а в другой – дубовые. Во времена моего детства, после войны и ужасной блокады, город был совсем без деревьев, все было сожжено. Вот тогда я и поклялся сделать Ленинград зеленым городом. Чтобы в каждом дворе росли деревья, исцеляя людей свежим воздухом.
Я только сейчас начал понимать, что все это продолжается уже очень давно. Кто-то делает тонкие дырки в деревьях, и эти сквозные и ровные пропилы губят их. – Константин весь напрягся и настойчиво прятал слезы. – Вот посмотрите, Владимир, на этот пень, – мужчина указал на спиленное дерево. – Это дерево уже из второй сотни, что я нашел в городе. А представьте себе, сколько я еще не обнаружил. Кто-то словно по плану высверливает тоненькие дырочки, и дерево просто умирает за очень короткий срок. Я даже провел эксперимент: изготовил себе такой прибор и просто высверлил самое толстое и несколько деревьев потоньше. Знаете, все деревья заросли за очень короткий срок. Сначала смолы заполняли дырку, и через месяц на стволе оставался маленький шрам. Дерево как росло, так и продолжало расти. Я проходил сверлом насквозь через самую сердцевину дерева – а ему хоть бы что. – Константин привстал и рукой пригласил меня углубиться в парк.
Я неспешным шагом стал догонять Константина, который быстро удалялся от меня в сторону нескольких средних деревьев.
 – Вот полюбуйтесь, – Константин показал на дерево, – найдите тут сквозную дыру.
Я присел на корточки и принялся рассматривать ствол дерева диаметром около шестидесяти милиметров. Обойдя вокруг дерева, увидел маленький нарост на стволе.
 – Нашли?
 – Нашел, действительно заросшее, словно и не было тут сквозного пропила.
 – Вот-вот, Владимир. Когда я сверлил, образовывались мелкие опилки. Когда я нахожу деревья со сквозным пропилом, то не обнаруживаю ни опилок, ни запаха выжигания. Дерево просто высыхает и все. Максимум за сутки после пропила. Только ночью. Днем все спокойно. Однажды дерево еще вечером стояло в парке, а утром оно было уже дырявым. Дерево высохло у меня на глазах. Лето – самое время, чтобы расти и радовать горожан своей листвой и шумом во время дождя. Вы когда-нибудь прислушивались к шуму деревьев во время дождя?
 – Ну конечно слышал, Константин, но не могу сказать, что прислушивался.
 – Как же вы можете называть себя знатоком деревьев?! Каждое дерево шумит по-своему. Ветер с моря придает шуму дерева некую романтику морских походов и дальних стран. А во время весеннего дождя береза, словно просыпаясь от зимы, выдает такие ноты… Деревья поют, Владимир, и музыка эта прекрасна.
Я сидел, прислонившись к дереву, и слушал, как Константин перебирал все деревья, растущие в Санкт-Петербурге. Он пел и издавал звуки, передавая разные шумы деревьев. Размахивая руками, он изображал, как ведут себя деревья в осенний дождь и как скрипят они своими замерзшими стволами. Эмоции Константина перемежались попытками пригласить меня в другие парки города.
 – Вот так, Владимир. Я приглашаю вас в петербургские сады и рощи. Вы завтра уедете, и кто, как не я, покажет и расскажет вам про наш город?
Я смотрел на Константина и радовался изменению его настроя от слез к песням. Да, я точно не встречал в своей жизни человека, который бы так любил деревья. После очередного напева про дубовые деревья я спросил его про эту музыку. Константин расплылся в улыбке.
 – Понимаете, Владимир, я немного пишу музыку и играю на рояле.
Я поинтересовался, где можно ее послушать.
 – Ну что вы, Владимир! – Константин резво подпрыгнул, словно не было всех этих лет у него за спиной, и принялся рассказывать мне о своих музыкальных пристрастиях.
 – Понимаете, – он пересел поближе ко мне, – я начал писать музыку совершенно случайно. Проводя почти все свое время рядом с деревьями, я не только видел их днем и ночью, зимой и летом – я слышал их. Я знаю, как они шумят в дождь и как опадает листва холодной петербургской осенью. Как гнет их ветер в зимнюю стужу. Мне кажется, я знаю о деревьях так много, что другому человеку этих знаний хватило бы на несколько десятков жизней. Часами и целыми днями могу, просто прижавшись к дереву, стоять и слушать его. Когда был помоложе, приходил в парк и ночами слушал, как растут молодые деревья, покачиваясь из стороны в сторону. Как могучий старый дуб отбрасывает лунную тень. Однажды вместе с тополем я совершил полный круг, следуя за его тенью. Весь день и ночью я медленно передвигался за его тенью, пытаясь понять, как на ветру скрипит тополь. Ночной скрип ствола дерева сильно отличается от дневного, с людским шумом встает солнышко, придавая дереву еле уловимые звуки. Белые ночи, Владимир, это особое состояние для деревьев и их напевов. Каждое дерево шумит и поет, и мне кажется, что они по-своему оригинальны. Была у меня идея назвать каждое дерево своим именем, но коллеги по работе меня не поддержали, лишь заметив, что это уже перебор.
Константин привстал, посмотрев по сторонам, широко расставив руки, вдохнул полной грудью.
 – Ну, Владимир, я приглашаю вас на мой концерт. Может, вы и правы, незнакомому человеку проще рассказать про свою жизнь. У меня есть целый ряд музыкальных произведений о деревьях. Музыка зеленого Петербурга. Музыка вековых дубов и кленов. Музыка, в которой сосредоточены десятилетия наблюдений и километры пленки с записями шумов зеленого города на Неве. Пойдемте, Владимир. Я провожу вас в мир музыки и цвета, я проведу вас по Санкт-Петербургу, которого вы точно не знаете. Пойдемте ко мне домой к моему роялю.
Я слушал Константина и улыбался, глядя на него. Как преобразилось его лицо. Еще несколько минут назад он плакал, а сейчас весел и добр, словно новое дерево только родилось.
Я предложил Константину проехать на моей старенькой машине, и мы двинулись в путь. Дорога оказалась не такой долгой, как мне представлялось. Быстро доехав и бросив автомобиль где-то на улице Итальянской, мы пошли дворами до квартиры Константина. Минули улицу, по обеим сторонам которой росли клены, и свернули во двор.
 – Проходите, друг мой, проходите, – Константин любезно проводил меня в комнату.      –Присаживайтесь, располагайтесь. Посмотрите картины и фотографии, а я похлопочу о кофе.
Константин ушел готовить кофе, а я принялся рассматривать убранство гостиной. Посередине полукруглой комнаты стоял рояль. В ней было много фотографий и картин. Картины висели выше фотографий, но имели общую тематику. Переводя взгляд с картин на фотографии, я любовался этой прекрасной подборкой. Каждое из них было произведением искусства. В комнату вошел Константин со словами:
 – Ну как вам, Владимир?
 – Прекрасно! Какой отличный подбор деревьев, – с восхищением заметил я, повернувшись к нему.
 – Обратите внимание на это фото. Я сделал его в мрачный день. Тогда на Ленинград не упал ни один солнечный луч. Ни дождя, ни солнца. Тучи клубились так, словно влага, которую они впитали в себя, прижимала их к земле. Вот видите, какое низкое было небо? Черные, наполненные влагой облака вот-вот должны обрушить на город свое слово. Ветер почти отсутствовал, придавая облакам застывшие формы. Неподвижная картина застыла над парком. Это, мой друг, то самое дерево, вокруг которого мы с вами сегодня ползали. Тот пень, на котором мы с вами сидели сегодня, и был вот этим деревом. Для меня эта потеря была особенно ощутимой, – Константин присел за рояль. – Вот послушайте, Владимир, эту композицию, я когда-то написал ее после общения именно с этим деревом.
Присев на стул, я стал слушать, как Константин Константинович играет на рояле. Слушая музыку, я смотрел на фотографию именно этого дерева, которое вдохновило его на создание этого произведения. Музыка начиналась спокойно, словно описывала весеннее пробуждение дерева, то оно впадало в зимнюю спячку со скрипом и сжатием от стужи и снега. Плавные переходы в музыке словно предлагали мне расти вместе с этим деревом. Ствол как будто наливался годами и историческими моментами. Слушая музыку Константина, я рос вместе с этим деревом. Мимо проходили исторические события и люди. Проносились кареты и слышались звуки первых клаксонов. Откуда-то сверху донесся шум пролетающего самолета, привнося современность в музыкальное произведение. Но грусть на лице Константина возвращала меня в настоящее, к спиленному дереву, на котором я сидел еще пару часов назад. Завершалась композиция уже совсем грустными нотами.
Закончив играть, Константин повернулся ко мне со словами:
 – Ну как? Говорите честно, Владимир, как есть. Вы же должны понимать, что для творческого человека важно знать мнение других.
 – Ну конечно, я понимаю, что человек, который не высказывается и не читает или не исполняет свои произведения, может жить в иллюзиях. Ему самому будет казаться, что у него в творчестве полный порядок, а на деле все будет иначе.
 – Ну, Владимир, не томите. Вы первый, для кого я исполнил свое произведение.
 – Понимаете, Константин, вы, как я понял по стопке нот, написали музыку ко всем деревьям Петербурга?
 – Да! И не только к деревьям, но и о парках и аллеях нашего города. Многоголосье парка с разнообразием шумов разных деревьев – это прекрасно.
 – Так вот вам мое слово, – я привстал и подошел к фотографии дерева. – Понимаете, Константин, вы написали прекрасную музыку, что даже я в восторге от услышанного. Но вы описали конкретное дерево, вот это, – я показал на дерево на фото. – Однако дубов в России много. Много их и в этом прекрасном городе. Дубы растут по всей России, даже в наших волжских степях иногда встречаются дубовые рощи. Слушая вашу музыку, я не услышал музыку обо всех дубах, как в Петербурге, так и в Москве и Сибири. У вас получилось очень хорошо, и мое мнение так и надо оставить. Но композицию про дубы нужно иметь отдельную. Как и про тополь и клен.
 – Так вот тут все есть, – Константин показал на стопку нот и на свою голову. – Каждое дерево описано. Музыка написана про деревья и парки. Целый труд на десятки часов, Владимир. Деревья – это вся моя жизнь. – Константин присел за рояль и, посмотрев на меня, заметил: – Вот я сейчас сыграю вам про тополь, который успешно растет в ваших волгоградских степях.
Константин взял первые ноты, но вдруг послышался звонок в дверь. Он привстал из-за рояля и вопросительно посмотрел на меня.
 – Время уже позднее, вы кого-нибудь ждете? – спросил я.
 – Да нет, – растерянно заметил Константин.
 – Ну, как бы там ни было, вам надо открывать.
Константин неуверенно пошел к входной двери, периодически останавливаясь.
Кто же это мог быть? Я услышал, как он открыл дверь, из коридора послышался женский голос. По голосу я определил, что он принадлежит молодой девушке лет двадцати или тридцати. Продолжая рассматривать фотографии и картины, я не заметил, как в комнату вошли.
 – Здравствуйте, – послышалось у меня за спиной.
Обернувшись, я увидел, что в гостиной стоит девушка. Несмотря на светлые ночи и вечера, в комнате было достаточно света, чтобы рассмотреть почти ночную гостью Константина. Глаза светлые, рост средний, фигура у девушки прекрасная. Я стал как-то неловко и растерянно переминаться с ноги на ногу. Мое смущение заметил Константин и разрядил обстановку.
 – Познакомьтесь, Владимир, это Ольга – моя ученица, я бы сказал, лучшая ученица.
Ольга кивнула в знак приветствия.
 – Ольга, познакомьтесь: Владимир, мой гость из Волгограда. Я решил познакомить его со своим музыкальным творчеством.
Ольга милым голосом заметила, глядя на Константина Константиновича:
 – С каким творчеством? Музыка? Ну какая музыка? Вы пишете музыку? – Ольга посмотрела на ноты. – Я всегда думала, что этот рояль для антуража.
 – Нет, Ольга, нет! Сегодня день признаний, – Константин Константинович посмотрел на меня и Ольгу и предложил нам присесть. Мы приготовились слушать хозяина квартиры и рояля.
Константин сел за рояль, но не стал играть, а продолжил смотреть на нас с Ольгой. Я тоже повернулся и взглянул на Ольгу, сразу бросилось в глаза, что она очень взволнована. Красивое лицо и шея были напряжены, словно наружу вот-вот вырвется тревожившее ее беспокойство. Я вновь подумал о причинах столь позднего ее визита. «Белые ночи – это, конечно, прекрасно, но не лишний ли я тут?» – сам себе задавал я вопрос. Действия Константина говорили о том, что это нормально, хотя и он малость смущался. Хоть девушка и ученица, но на дворе ночь.
Мои размышления прервал Константин:
 – Ну давайте я вам сыграю. Для меня это будет просто экзамен. Я исполню композицию, а вы отгадаете, о каком дереве идет речь.
Я подсел ближе к Ольге и только сейчас заметил, что у нее в руках довольно увесистый пакет. Девушка сидела с тяжелым пакетом на коленях с идеально прямой спиной.
Константин повернулся к роялю, и поплыли первые ноты. Музыка начиналась спокойно, словно весенний мелкий и теплый дождь отстукивал своими каплями некую мелодию. Далее в музыку словно вплетался ветерок, раскачивая ветки некоего дерева. Я слушал и пытался понять, о чем же все-таки играет Константин. Посмотрев на Ольгу, я заметил, как она улыбается, слушая своего учителя. Напряжение с ее лица спало, и от этого оно сделалось еще прекраснее.
После того как прозвучали последние ноты, Ольга вскрикнула:
 – Как это прекрасно и знакомо, учитель.
Константин повернулся к нам и расплылся в улыбке.
 – Спасибо, мои хорошие, – поблагодарил он и спросил: – Ну, Владимир, угадали?
Я принялся смущенно вспоминать свои ощущения во время прослушивания, лишь заметив, что в этой музыке много воды.
 – Ну что скажет моя любимая ученица?
 – Музыка так напоминает мне иву, учитель.
 – Верно, Ольга! – Константин Константинович привстал и поцеловал Ольге руку.
Все улыбнулись, и только в улыбке Ольги было много вопросов.
 – Константин Константинович, когда вы успели столько написать? – Ольга привстала и прикоснулась к стопке нот, лежащих на рояле. – Это так неожиданно для меня. Я помню ваши прекрасные рассказы о парках, деревьях и аллеях и разные истории, связанные с деревьями. Различные интересные рассказы о людях и деревьях, но музыка – это что-то новое, признаюсь, неожиданно для меня.
Я посмотрел на Константина, который слушал Ольгу с улыбкой, словно отец слушает свою повзрослевшую дочь. Он подошел к девушке и внимательно посмотрел ей в глаза, с нежностью погладил ее по волосам.
 – Ольга, я знаю тебя уже лет десять, наверно. Пять лет я читал тебе лекции. Лет пять вы собирались с учениками и приходили ко мне домой. Мы с вами гуляли по нашему прекрасному городу, ездили по лесам Ленинградской области и даже путешествовали на Валдай. Но даже учитывая все это, я не могу понять причину твоего столь позднего визита ко мне. Напряжение на твоем лице говорит мне: что-то случилось. Я готов к твоему рассказу, Ольга.
Я повернулся к девушке и спросил:
 – Может, мне уйти?
 – Да нет, Владимир, мой вопрос не интимного характера. – Ольга привстала, и с ее колен на пол с грохотом упал пакет, который она все это время держала в руках. Посмотрев на содержимое пакета, которое вывалилось наружу, я понял, что напряжение на лице Ольги не было случайным.
Рассмотрев лежащие на полу предметы, а это были средний молоток, кусачки и медный гвоздь, примерно трехсотка, может, чуть больше, Константин спросил у Ольги:
 – Зачем тебе это?
Я переводил взгляд с Константина на Ольгу, между которыми начинался некий диалог, понятный только им.
 – Ольга, я пытаюсь понять, что могло подвигнуть тебя на такой шаг.
 – Константин Константинович, я вспомнила ваш рассказ про времена «оттепели» и Хрущева, с его налогами на фруктовые деревья и сады. Я запомнила этот рассказ еще со студенческих лет. Помню, что после войны все сажали фруктовые деревья, страна утопала в цвете, и для людей это было спасение. Фруктовые деревья росли везде, засаживались целые поля, и это было большим подспорьем в скудном рационе в целом бедной страны и людей, живущих в ней. После войны люди спасались, обменивая фрукты на еду и одежду. Дети ели фрукты и за счет них выживали. Пришло время – и власти ввели налог на фруктовые деревья. Начался повсеместный спил деревьев. Уродилось ли дерево кривое или больное – его тут же спиливали, чтобы не платить налоги. Тогда вышла поправка о запрете спиливать дерево, если оно не сухое. Тогда люди нашли способ, как избавиться от дерева: они забивали в ствол медный гвоздь. Дерево высыхало, и тогда приглашали проверяющего, и тот фиксировал и давал разрешение на спил дерева. В стране резко сократилось количество фруктовых деревьев. В то время их спилили сотни миллионов. Я помню, как вы, Константин Константинович, говорили: для кого «оттепель», а для кого и мороз по коже.
 – Постой, Ольга, – Константин Константинович положил в пакет медный гвоздь и молоток с кусачками. – Зачем, зачем тебе это сейчас? Слава богу, никто не голодает и фруктов в достатке, нет такого ужасного налога в государстве нашем. Зачем тебе это сейчас?
 – Понимаете, я после учебы уехала в Москву и работала там. Приезжая оттуда несколько раз в год, я гуляла, навещала парки и многие деревья в родном городе, которые особо любила. Ну вы же знаете, как я люблю даже эту улицу с кленами. Когда прогуливалась по городу еще ранней весной, я обнаружила, что стало пропадать много деревьев. Многие просто спилены, многие высохли. Я уехала в Москву и думала, что это просто зима унесла жизнь этих деревьев. Три дня назад я приехала на недельку в отпуск и пошла пробежаться по паркам и аллеям. И что вы думаете?! Они продолжают умирать, хотя уже раннее лето! – Ольга расплакалась, но продолжала рассказывать о своих наблюдениях. – Константин Константинович, поймите меня правильно, – она достала платок и вытерла слезы. – Как мне понять, что тут происходит? Кто убивает эти деревья? Вот я и решилась зайти к вам и посоветоваться. Вы должны знать, как все это происходит. Нужно это остановить!
Я подвинул свой стул ближе к Ольге, чтобы она не упала. Девушка расплакалась еще сильнее.
 – Ну-ка идите на диван, Ольга, – Константин Константинович помог мне перевести ее.
«Боже мой, – подумал я про себя, – как же эти люди любят свой город и деревья с парками. Они готовы умереть за них. Готовы отдать свою жизнь, лишь бы все росло и цвело в этом городе. Всем сердцем переживают потерю дерева. Словно потеряли близкого для себя человека». Ольга сидела на диване и плача продолжала рассказывать о своих наблюдениях Константину Константиновичу. Подсев к ней, он держал ее за руку, словно пытался утешить свою ученицу. Посмотрев на него, я заметил, что и он плачет, слушая Ольгу. Рассказ девушки продолжался минут десять. Из него я понял, что она начала свое расследование.
 – Вот это, Оленька, – Константин Константинович взялся за медный гвоздь, – не работает. Я проверял еще лет пять назад.
– Так вы знаете про эту ситуацию? – Ольга попыталась привстать.
– Знаю, Ольга, знаю. Еще как знаю и веду расследование. Вот и Владимир вызвался мне помочь. – Константин Константинович посмотрел на меня. – Он приехал на два дня и завтра уезжает. Мы познакомились у спиленного дерева в «Екатерингофе».
 – Я там была и видела это дерево. Как оно прекрасно росло, и вот такое убийство. Я там видела тоненький пропил в стволе. Что это за пропил?
 – Это и есть смерть дерева. Похоже, что именно от него и исходит беда. Дерево высыхает почти мгновенно.
 – Я знаю об этом, Константин Константинович.
 – Как ты к этому пришла?
 – Вчера в парке я увидела, как дерево высохло полностью, словно из него выкачали всю силу буквально за пару часов.
Константин Константинович аж подскочил.
 – Где? – спросил он громким голосом.
 – В Летнем саду, учитель!
 – Как в Летнем саду?
 – Да, учитель, там. Сама видела, как это было.
Константин Константинович вышел в соседнюю комнату, принес оттуда и разложил на рояле подробную карту города с выделенными на ней парками и аллеями. Я посмотрел на карту и обнаружил много знаков и каких-то указателей. Цифры и линии разными цветами и с указанием дат и событий.
Константин Константинович пододвинул карту к Ольге:
 – Показывай где.
Ольга посмотрела на карту и показала на Летний сад.
 – Вот тут.
Константин Константинович присел и словно осунулся. Спина согнулась, лицо исказилось. Ольга растерянно смотрела на учителя. Я взглянул на карту еще раз.
 – Ольга, подойдите ближе, – попросил я. – Изучите карту повнимательнее, попробуйте сравнить ваши наблюдения с пометками Константина Константиновича.
Учитель продолжал сидеть расстроенный в той же позе и смотрел на фотографии на стене. Эмоций на его лице почти не было.
Подойдя к Ольге, я вполголоса спросил:
 – Есть тут какие-нибудь параллели? Ну, скажем, парки и аллеи, где происходили эти убийства, имеют какую-либо связь между собою? Может, все случаи происходят рядом с каким-нибудь местом? Ну не может быть, чтобы не было связей.
Константин Константинович встрепенулся и тихим голосом произнес:
 – Все случаи зафиксированы в разных городских парках. Но вы, Владимир, может, и правы. Первые случаи, которые я наблюдал, были по всему городу и рядом с замками и дворцами. Обязательно рядом были места, где разворачивались исторические события, связанные с прошлым. Словно кто-то убивает деревья из прошлого. Деревья, которые видели еще династию Романовых. Вот посмотрите, Владимир, это один из последних случаев, – Константин Константинович показал пальцем точку на карте. Присмотревшись, я заметил, что это Фермский парк и его окрестности.
 – Видите, даже туда добрались.
Ольга вскрикнула, что среди погибших нет молодых деревьев. Все деревья исключительно старые, им как минимум лет по сто.
Я посмотрел на даты на карте и пришел к выводу, что первые случаи зафиксированы далеко от центра города.
 – Тут первые случаи, – учитель показал на места, выделенные красным цветом. – Вот посмотрите! Даже Кронштадт и Царское Село, Гатчина и Павловск. Область и город, пострадали многие парки, но все рядом с людьми и старыми домами. Вот что странно, ребята, последние случаи – только в городе. Все крутится вокруг центра Санкт-Петербурга. Парки и скверы в центре города. И еще, я бы не стал сюда приплетать династию Романовых, – сказал Константин Константинович. – Умирают деревья и из советского периода, и старые, еще романовские.
Я в очередной раз подошел к карте.
 – Ну скажите, вы наблюдаете и знаете эту ситуацию лучше меня, – я посмотрел на Константина Константиновича, – если пока не обращать внимания на место, а посмотреть на деревья и то, что из них изымают: для чего может понадобиться кому-то вырезанная часть дерева? Может, если мы поймем причину, то и подберемся ближе к разгадке. Давайте рассмотрим несколько вариантов.
 – Мне кажется, что такие выемки из дерева можно использовать в каких-нибудь ритуалах, – предположила Ольга. – Они не просто изымают тоненький брусок из очень старого дерева, после этого дерево умирает быстро и бесповоротно. Может, это колдовство? Словно в этом бруске шириной от силы сантиметр сконцентрирована вся жизненная сила, которую разом откачивают.
 – Ну вот! – я остановил Ольгу. – Вот и есть начало. Раз дерево умирает, значит, сила остается в этом бруске. Эта энергия кому-то нужна! Кто-то использует ее для конкретных целей. Но каких?
Константин Константинович посмотрел на меня и на мои выводы заметил:
 – Я перечитал и просмотрел сотни книг, в том числе о масонах старого Петербурга. В их ритуалах не упоминаются деревья и тем более их части. Все упоминания о деревьях не имеют ничего общего с нашим случаем.
 – Константин Константинович, а вы не видите тут признаков ритуала? – спросила Ольга, посмотрев на карту.
 – Нет, Ольга, не вижу. Все как-то хаотично. Ритуал подразумевает серьезную подготовку, порядок и никак не хаос, а у нас полный хаос. То окраины, то центр. Я проверял: там, где парки закрываются на ночь, все мирно и спокойно. Скверы и доступные аллеи – вот где идет резня. Тополь и береза, ива и лиственница – все деревья идут под нож этого гада. Ритуал давал бы конкретику, и мы бы быстро поняли, что и как происходит. У нас же из всей системы только один элемент: в последнее время все переместилось ближе к центру.
 – А это что за цифры, Константин Константинович? – Ольга показала на карту.
 – Банальный подсчет количества погибших деревьев. Вот, например, эта цифра означает примерный возраст убитого дерева.
 – Получается, – возмутилась Ольга, – последние десять деревьев были самыми старыми?
 – Да, Ольга, именно так, – Константин Константинович присел на стул у рояля.
Я посмотрел еще раз на карту и заметил, что места, указанные на карте, сходятся к небольшому участку города.
– Вы заметили, Владимир? Все последние случаи, ну, скажем, последние десять, кружатся вокруг одного места, – обратилась ко мне Ольга.
 – Да, Ольга! И деревья становятся старше.
Константин Константинович подошел к нам и стал рассматривать движения наших пальцев по карте.
 – Вы, ребята, все правильно поняли, в последнее время все резко стало меняться. Деревья перестали умирать по окраинам и в области. Все переместилось в центр города. В основном кто-то выкачивает всю энергию из дерева в районе Спаса на крови или Русского музея. В этом районе есть несколько парков и скверов. Мы сейчас находимся на улице Кленовой, которая входит в этот район, и в любой момент нечто подобное может случиться и здесь. Охватить все невозможно, но Кленовую я стерегу по ночам. Если предположить, что своеобразный вампир питается энергией дерева и имеет для этого некий механизм, то получается, что в последнее время у него мало сил и их не хватает на перемещения на дальние расстояния.
Ольга добавила, что скоро лето и белые ночи, наверное, играют свою роль. Ночи коротки, и ему надо спешить.
 – И это верно, – добавил Константин Константинович, – сил хватает только на малое расстояние. Значит, надо искать тут – между каналом Грибоедова и Мойкой. И еще, последние случаи не выходили за Невский проспект.
 – Но, Константин Константинович, больше ждать нельзя. Вот и Владимир скоро уезжает.
Я посмотрел на часы и в окно. Было два часа ночи.
 – Все никак не привыкну, – сказал я вслух. – На дворе ночь, а светло как днем.
 – Нужно действовать, – заявила Ольга, – у всех телефоны, будем на связи. Я пойду в Михайловский, Владимир пойдет в Михайловский сквер и осмотрит прилегающие улицы, там у него машина стоит, как я поняла. Ну а вы тут, рядом: Инженерный и оба Манежных.
На том и порешили. Каждый пошел осматривать свой участок, договорились сразу звонить или писать в случае возникновения подозрительной ситуации.
Прибыв на место, я побродил вокруг и присматривался к людям. Редкие туристы и местная молодежь прогуливались по ночному Петербургу. Вот и телефон взял у красивой девушки, да еще так сильно любящей свой город. Ольга не выходила у меня из головы. Открыв карту, я понял, что себе она взяла самый густой и непростой участок. Изучив номер ее телефона, я постарался запомнить эти цифры наизусть. Лоб высокий, прическа задрана, как у императрицы, подумал я про внешние данные Ольги. Настроение было прекрасное, хотя и впадал иногда в спокойное, словно перед сном состояние. Вспомнив свой путь из Волгограда и представив обратный маршрут через несколько часов, принял решение, что надо поспать перед дорогой. «Какое прекрасное место», – произнес я вслух. Подняв голову от телефона, решил посмотреть, куда иду. Вот оно в чем дело-то. Передо мной стоял прекрасный памятник. Да это был он. Узнаваемые черты с кудрями и бакенбардами.
Тут некогда гулял и он.
Благословенный был царем.
Недолго длилась маета,
И с Кузьмичом прошла она.
И новый выдал палку царь
То ль Незабвенный, а то ль дар.
Россия тут же расцвела,
Жандармом сделала себя,
За что придаток обрела.
Да что это за скверна лезет из меня в таком-то месте. Посмотрев по сторонам, я не увидел ничего подозрительного и решил пройтись дальше. Ночной Петербург постепенно засыпал, количество людей на улицах сокращалось. На близлежащих улицах навстречу мне попались лишь милые и спокойные люди. Санкт-Петербург, конечно, успокаивал меня, но, вспомнив об Ольге, я разволновался как никогда сегодня. Решился позвонить ей, но услышал в ответ, что абонент вне зоны доступа. Набрав Константина Константиновича, я убедился, что у него все в порядке и нет никаких подозрительных личностей. Ожидая, что Ольга скоро выйдет на связь, я решил пройтись к замку.
Посмотрев на часы, я понял, что мы гуляем уже два часа. Скоро город начнет просыпаться и закипит городская столичная жизнь, полная впечатлений и восхищенных туристов. Еще раз позвонив Ольге, я забеспокоился, услышав, что абонент вновь недоступен. Мы с Константином Константиновичем решили, что нам пора искать Ольгу, и назначили место встречи.
Пройдя в парк, мы стали искать Ольгу. Я сразу заметил, что учитель очень взволнован. Лицо его выражало испуг и сильное беспокойство одновременно.
 – Странно, Владимир, но в это время обычно парк закрыт. Видно, ночная реставрация приоткрыла ворота для рабочих.
 – Что с вами, Константин Константинович? Чего вы боитесь?
 – Знакомые ощущения, Владимир. Кто-то только что убил дерево, где-то поблизости.
 – Где именно, хотя бы примерно?
Он повернулся и указал рукой в направлении сада.
 – Где-то там, – Константин Константинович зашагал в сторону сада со словами: – Пойдемте быстрее.
Желая догнать Константина Константиновича, я практически перешел на бег. Через несколько сот метров он подбежал к липам.
 – Вот оно, Владимир, смотрите, – Константин Константинович показал на дерево.
Наклонившись к дереву, мы увидели торчащую из ствола тонкую железку.
 – Вот он, этот страшный механизм. Вот эта штука и изымает из дерева брусок, а вместе с ним и жизнь. – Константин Константинович присел рядом с деревом. – Видно, Ольга спугнула этого злодея, и тот убежал или ушел, не успев изъять из дерева свой страшный инструмент. – Приглядевшись внимательнее к механизму, который был полностью погружен в дерево, он заметил: – Если мы его вытащим, то только с частью дерева. А что тут за переключатель, Владимир?
 – Сейчас посмотрю. Если нажать на него, можно изъять его, оставив пропиленное насквозь дерево. Брусок останется в дереве, и кто знает, может, и срастется.
 – Вытаскивайте, Владимир, это нужно утопить в реке или уничтожить.
Начав выкручивать страшный, сделанный из очень крепкого металла механизм, я вспомнил про Ольгу.
 – Где же Ольга, Константин Константинович?
 – Вон ее следы, но сначала выкрутите эту гадость из дерева.
Закончив выкручивать, я бросил прибор на траву. Учитель попытался сломать его или согнуть. Несколько раз попрыгав на нем, он произнес:
 – Все! Хоть это сделали, Владимир, пойдемте искать Ольгу.
Подхватив искореженный механизм, мы направились к выходу из парка. Так и есть, она, скорее всего, спугнула убийцу деревьев и решила проследить за ним. Значит, наша версия подтвердилась и он живет где-то рядом. Выйдя из парка, мы заметили на земле кусочки зеленой травы.
 – Скорее всего, это она оставила. Трава свежая и лежит на расстоянии пяти-шести метров. Понимая, что преступник уходит от нее, она нарвала травы и стала преследовать его, разбрасывая для нас травинки. Моя любимая ученица, Владимир, очень люблю ее за сообразительность и искренность.
 – Ваша ученица красивая, как Санкт-Петербург, Константин Константинович.
 – И смелая еще вдобавок, – учитель остановился и посмотрел вниз, где совсем недавно проехала поливальная машина.
 – Какая досада, она все смыла, – заметил я растерянно.
 – Не унывать, Владимир. Сейчас найдем. Если она бросала траву через пять-шесть метров, то найдем скоро. Иди в ту сторону, а я пойду сюда, если что – кричи.
Метров через сорок я увидел несколько травинок, а затем еще. Окликнув Константина Константиновича, я дождался его, и мы отправились на поиски Ольги.
Петляя между зданиями и заборами, мы остановились у одного старого дома.
 – Вот тут-то и конец траве, – заметил Константин Константинович.
 – Может, пришли?
 – Может, Владимир, смотрите, трава здесь заканчивается.
 – Вот, – я показал на приямок у дома.
Константин Константинович заглянул вниз и толкнул окно рукой, оно со скрипом отворилось.
 – Странные петербургские подвалы, – заметил я.
 – Это, Владимир, не подвалы, а полноценные этажи, иногда первые, а иногда и вторые. Просто культурный слой так сильно прирос, что первые этажи стали подвалами. Во многих домах они просто засыпаны землей и бетоном, а в некоторых живут люди и располагаются разные учреждения. Но тут все как-то заброшено, смотрите, сколько пыли, и окна очень старые, хоть и из дуба.
 – Давайте я, Константин Константинович, залезу и посмотрю.
 – Хорошо, Владимир, ползите, только осторожно, в таких местах мало воздуха и света. Как осмотритесь, дайте знать, я полезу к вам.
Опустившись в приямок и заглянув внутрь, я сразу понял, что Константин Константинович был прав. Разглядев пол, я спустился и, сделав пару шагов в сторону, присел рядом с окном. Стал привыкать к темноте. Несколько минут дали свой результат. Через окно, в которое я залез, проникал хоть и петербургский, но все же свет. Повернувшись в противоположную от окна сторону, я начал присматриваться. Очень скоро стал различать границы комнаты и клубы пыли в струящемся из окна свете. Запахи подкрепляли первые впечатления от начавшихся проявляться стен и пола. Стала видна свисающая с потолка паутина, которая придавала этому помещению мистические и даже угрожающие черты. Попытки сделать пару шагов вперед тут же закончились тем, что на меня сверху упала паутина.
Постепенно я стал различать, что из угла доносятся еле уловимые звуки. Повернувшись в эту сторону, я вглядывался в темноту, пытаясь справиться с настойчивым желанием чихнуть. Пыли было так много, что я подумал: тут не убирались лет сто или даже больше. Паутины, как сталактиты, свисали с потолка. Вдруг из проема в стене я услышал звук, напоминавший мне призыв замолчать, словно это был призыв вести себя тихо и не нарушать привычный уклад. Сделав шаг вперед, я стал угадывать знакомые черты Ольги. Светлые волосы и элементы одежды выдавали, что это она.
 – Ольга, это ты? – спросил я как можно тише, подойдя к ней на пару метров и стараясь не задеть свисающий густой кусок паутины. Спертый сырой воздух вдыхался с большим трудом, вызывая в носу щекотку и большое желание умыться. В воздухе чувствовалось присутствие небольшого количества соли и иных примесей. Посмотрев на Ольгу, я увидел, что она знаками показывает, чтобы я вел себя тише. Девушка стояла в проеме, полностью заросшем паутиной. Сбоку был виден прорыв в паутине, через который она туда и пролезла. Странно было видеть красивую и очень обаятельную девушку сквозь толстый слой паутины. Словно время сжалилось и остановило привычный ход вещей. Повернувшись к окну, я увидел, как пыль клубилась вместе с проникающим в помещение свежим петербургским воздухом, словно взрыхляя вековые устои этого места.
В окне показалось удивленное и испуганное лицо Константина Константиновича. Махнув ему рукой, я показал жестом, чтобы он вел себя как можно тише. После того как зрение учителя адаптировалось к темноте, я раздвинул паутину и подвел его к Ольге. Увидев ее, он вздохнул с облегчением. Ольга показала пальцем на очень старую и заросшую паутиной дверь, она была приоткрыта. Выведя Ольгу из ее укрытия, я не выдержал и чихнул так сильно, что все повернулись в мою сторону с испуганными лицами. Из приоткрытой двери послышались звуки, напоминающие еле заметный вздох старого человека. Ольга, отведя нас на несколько шагов в сторону от двери, начала свой рассказ.
 – Когда я пришла в сад, сразу заметила, что он открыт. Шли реставрационные работы, и рабочие носили стройматериалы и всякую технику. Я уверенным шагом прошла в парк, стараясь не вызывать у людей подозрений. Помог мне мой пакет с молотком, гвоздем и кусачками. Строители если и заметили меня, то, наверное, приняли за свою. Так я стала гулять и смотреть, есть ли кто посторонний. И вот, пройдя в сторону старых лип, я увидела старушку. Выглядела она очень странно. Словно и не была живым созданием. Туман усиливал ощущения неправдоподобности этой ситуации. Одета она была в платье фасона века так восемнадцатого или начала девятнадцатого. Одежда была очень старой и выцветшей. Темные тона и слой пыли. Мне даже показалось тогда, что вся ее одежда словно заросла паутиной. Только тут я поняла, в чем дело. – Ольга сняла с меня пучок паутины. – Я стала наблюдать за ней и подбираться ближе. Старушка вела себя более чем странно. Волосы покрыты пылью, руки худющие, кожа да кости. Мне показалось, что одежда на ней размера на три больше. Рост нормальный, а вот по ширине великовато.
 – Так, может, схуднула? – прошептал Константин Константинович.
 – Может, – заметил я. – Если наша версия о выкачивании энергии из дерева для питания верна, то она худая и голодная. И Ольга, судя по механизму, оставленному в дереве, ее спугнула и оставила без еды.
Ольга, выслушав нас, заметила, что все было именно так.
 – Когда я разглядела, что она вкручивает свое страшное изобретение для выкачивания жизни из дерева, я закашляла. Старушка так сильно была занята делом, что даже не обратила на меня внимания.
 – Есть хотела, – заметил я.
 – Может быть, и есть, а может, и другие ощущения, – заметил Константин Константинович. – Возможно, ее рацион и есть деревья и их сила.
 – Неужели такое возможно? – спросила Ольга. – У меня от этой версии голова идет кругом. Разве можно себе представить, что она живет лет двести в нашем городе и ест только деревья?
 – В этом городе все может быть, – заметил Константин Константинович. – Как ты ее спугнула?
 – Когда я поняла, что она, по сути, ходячий труп, я решила подойти поближе. Реакции не последовало. Все в этой старушке было как-то по-другому, не как у нас. Она была так худа и действовала скорее инстинктивно. Есть цель, и она к ней идет, не замечая ничего. Затем я подошла еще ближе и встала у соседнего дерева. Расстояние между липами метров пять-шесть. Встав совсем рядом с нею, я пришла в ужас от того, что увидела. Старушка не только не боялась меня, но и при мне стала вкручивать эту железку в дерево. Кстати, а где она? – Ольга посмотрела на меня с Константином Константиновичем.
 – Я утопил ее, выбросив в Мойку, – сказал учитель.
 – Зря, вдруг кто найдет, хоть кривую и сломанную. Следуя за старушкой, – продолжила рассказ Ольга, – я подошла к ней так близко, что смогла наблюдать за тем, как она вкручивала это устройство в дерево. Подходить к ней вплотную я не решилась, а на мои возгласы она не реагировала. Ни слово, ни звуки не могли заставить старушку оторваться от ее занятия. Тогда я достала телефон и включила «Боже, царя храни», и тут старушку как подменили. Вся аж зашипела и, посмотрев на меня, пошла прочь от дерева. Не оборачиваясь, она следовала к этому месту. На выходе из парка я успела нарвать травы и решила разбрасывать ее, чтобы вы могли меня найти.
 – Мы тебя так и нашли, сообразительная ты наша, – заметил Константин Константинович.
 – Вы заглядывали в комнату? – спросил я Ольгу вполголоса.
 – Нет. Я так испугалась. С одной стороны, немощная старуха, с другой – она такая страшная. Наряды все истлевшие, волосы скомканы пучком, словно лет двести просидела в подвале. Я одна не решилась туда идти.
 – Может, зайдем и все тут? – предложил я.
 – Давайте осмотрим это помещение и тогда пойдем, – сказал Константин Константинович. – Доставайте телефоны.
Однако свет от телефонных экранов не мог пробиться сквозь пылевую завесу.
 – Мало что из этого выйдет, – заметила Ольга. – Воздух так насыщен пылью, что свет сквозь нее практически не проходит.
 – Ребята, – остановил я Ольгу и Константина Константиновича, – медлить более нельзя. Время приближается к утру, и скоро город окончательно проснется. Давайте я зайду и посмотрю на нее.
Мои спутники поддержали мое предложение. Я подошел к приоткрытой двери и заглянул в нее. Окна в комнате были засыпаны с наружной стороны землей, и свет через них не проникал. Попытка полностью открыть дверь не увенчалась успехом. Петли на ней так сильно проржавели, что их заклинило окончательно. Втиснув свое немалое тело в дверной проем, я оказался в огромной комнате, как мне показалось, метров пятнадцать в длину и десять в ширину. Паутина мешала рассмотреть все повнимательнее. Пройдя несколько шагов, я остановился, чтобы глаза привыкли к почти кромешной тьме. Посмотрев в дальний от меня конец комнаты, я увидел силуэт человека, сидящего, по-видимому, в старом кожаном кресле. По рассказам Ольги, это была та самая старушка. Она сидела опустив голову. «Действительно кожа да кости», – не удержался я от комментария. По моему телу пробежали мурашки, страх не давал пошевельнуться. Я стоял и смотрел на старушку, которая совсем не подавала признаков жизни. Надетое на ней платье и накинутая на плечи шаль не скрывали ее усохшее тело. За моей спиной послышались шаги и шепот: «Владимир, это мы». Я раздвинул паутину и помог Ольге и Константину Константиновичу пройти ближе к центру комнаты.
 – Что будем делать, Владимир? – спросил учитель.
 – Каждый получит задание и пойдет его выполнять, – взял я инициативу в свои руки.
 – Какие задания? – удивилась Ольга.
 – Вот вам, Ольга, зажигалка.
 – Для чего?
 – Вон там, – я показал в угол комнаты, – стоят подсвечники. Я их случайно заметил. Похоже, в них есть и свечи. Только вы их не зажигайте, пока много паутины рядом.
 – Хорошо, я сейчас все проверю и постараюсь убрать эти свисающие гирлянды, – живо откликнулась Ольга.
 – Константин Константинович, а вы возьмите у Ольги молоток и постарайтесь открыть вон то окно. Нам нужен свежий воздух.
Каждый занялся своим делом, наши движения были очень осторожными, и все постоянно держали в поле зрения старушку в кресле, которая продолжала сидеть неподвижно.
Отступив несколько шагов к центру комнаты, я заметил, что под ногами что-то поскрипывает и даже иногда лопается. Присмотревшись, я обратил внимание, что это были остатки древесины после выемок из дерева. Надкусанные и обсосанные, они валялись по всей комнате, особенно много этих огрызков было около кресла со старушкой. Константин Константинович в нерешительности стоял перед закрытым окном, я крикнул ему: «Ломайте!», и он изо всех сил ударил по раме. Окно почему-то было поделено на несколько маленьких окошек, что выглядело странно.
– Это так делали раньше, когда еще не умели выдувать стекло больших размеров, – прочитала Ольга мои мысли. – Погуляете по Петербургу и посмотрите на старые здания. Много таких на Васильевском острове.
От ударов Константина Константиновича стекла стали выпадать по одному из рам. В комнату проник свет, который не пропускали грязные закопченные стекла. В воздухе витал аромат петербургского утра, что немного сняло напряжение с лица учителя.
 – Так лучше, – сказал он громко. – А где Ольга?
 – Я здесь, – девушка вышла из самого темного угла комнаты. – Тут так много интересного в интерьере, но почти все заросло слоями вековой пыли и паутины. – Ольга держала в руках английский подсвечник, очень старый, но все еще со свечами.
 – Зажжем? – вопросительно посмотрела она на меня.
 – Да, почему бы и нет. Интересно, а зажгутся свечи, а, Константин Константинович?
Пожилой мужчина встрепенулся и, оценивающе посмотрев на свечи, заметил:
 – Не вижу оснований для того, чтобы не гореть. Если они в сохранности, то должны загореться.
Свечи разгорались как обычно. Комната налилась светом, который открыл для нас ее потаенные уголки. На стенах сквозь паутину просматривались картины и даже зеркала.
 – Прямое, – заметил Константин Константинович. – Зеркало считалось в России греховным делом вплоть до XVI–XVII веков.
 – А что это с ней происходит? – прервала Ольга размышления Константина Константиновича.
Старушка, сидевшая без движения, встрепенулась и осела в кресле еще глубже. Усохшее тело осунулось еще сильнее, словно это и не тело, а всего лишь скелет, одетый в старое платье. Голова упала на грудь, и казалось, что она вот-вот оторвется. Мы застыли на своих местах. Ольга подошла ближе ко мне, и ей стало лучше видно кресло со старушкой. Свет от свечи отбрасывал жуткие тени на стены. Константин Константинович присоединился к нам, и все мы словно ждали продолжения. Только учитель предположил, что старушка мертва, как ее рука сразу же зашевелилась.
 – Теперь точно мертва, – сказал Константин Константинович.
 – Не факт, – возразила Ольга. – Что вы думаете, Владимир?
Я начал прикидывать возможные сценарии развития событий. Дойдя до деревянных объедков, лежащих на полу, предположил, что она просто их ела и все.
Константин Константинович заметил, что, скорее всего, они высыхали и вместе с ними высыхала и сила. Исчезала сила, энергетика дерева.
 – Выходит, есть нужно сразу, – сделала вывод Ольга.
 – Значит, вы, Ольга, спугнув старушку, оставили ее без сил. Возможно, запас прочности у нее был столь мал, что она и умерла окончательно.
Мы принялись рассматривать старушку, пытаясь понять, что же она из себя представляет. Ее одежда была настолько ей велика, что скрывала почти все сухое тело. И только руки были оголены и лежали на подлокотниках старого кресла.
 – Обратите внимание: руки стали темнеть, – сказал Константин Константинович.
 – Действительно темнеют, – заметила Ольга. – Словно она превращается в мумию. – Ольга сделала шаг вперед, тут вдруг рука старушки зашевелилась. Девушка в ужасе отпрыгнула в мою сторону.
Пальцы старушки шарили по подлокотнику, словно что-то выискивая. Сухая потемневшая рука пыталась нащупать невидимый нам предмет. Движение безжизненных пальцев по креслу выглядело угрожающе. В тот момент, когда рука соскользнула с кресла, волосы у меня на голове зашевелились, причем волос этих уже давно нет. Тело старушки стало медленно наклоняться вперед, и рука ее упала на пол. Она стала ощупывать на полу остатки выемок из дерева, но каждый раз ей попадалось не то, что было нужно. Ощупав таким образом несколько десятков выемок, старушка успокоилась и приняла прежнюю позу.
 – Не нашла свежие, а старые уже не несут в себе энергию дерева, – объяснил ее поведение Константин Константинович.
 – Что будем делать-то? – спросила Ольга.
 – Ждать и осматриваться. Пойду проверю углы, заросшие паутиной, – сказал я. Раздвигая паутину попавшейся под руку кочергой от старого камина, я увидел дверной проем, заложенный кирпичом. Прилегающая к нему стена была увешана старыми, почти не просматривающимися картинами и рисунками. Стены были оббиты тканью, насквозь пропитанной пылью. Оказавшись за спиной у старушки, я обнаружил большую коробку, которая сразу же привлекла внимание Ольги и Константина Константиновича. Я перенес ее в центр комнаты, поближе к свечам и разбитому окну.
 – Платье, – сразу заявила Ольга.
 – Похоже на то, – поддержал эту идею учитель.
Открыв коробку, я увидел новое платье из светлого материала, которое сразу же напомнило мне старые фильмы про балы и прекрасных дам с кавалерами. На коробке красовалась надпись: «House of Worth».
 – По-видимому, платье сшито на заказ в этом доме моды, – пояснил загадочную надпись Константин Константинович. – Это, Владимир, очень известный дом моды, который существовал примерно в 1850-е годы. Но многие вещи в этой комнате указывают на то, что хозяйка, – учитель указал на старушку, – находится здесь гораздо дольше. Может, для погребения приготовила. Понимала, что не протянет долго, и заказала платье для похорон. Протянула еще 170 лет.
 – Только вот за счет чего? – Ольга сделала пару шагов в сторону старушки. – Мне все-таки кажется, что она умерла. – Ольга взяла в руки подсвечник и, повернувшись ко мне, произнесла слова, которые я боялся услышать: – Проверим, Владимир?
 – Ну конечно проверим, Ольга. – Я приблизился к старушке на расстояние вытянутой руки и скинул с ее головы нечто напоминающее капюшон.
Ольга вскрикнула от увиденной картины.
 – Боже мой, – пробормотал Константин Константинович, – какая она худая...
Я попытался рассмотреть лицо старухи. Ее кожа имела темный цвет, лишь кое-где еще оставались светлые участки. Глаза были закрыты, ткани на ее теле отсутствовали вообще. Сквозь кожу явственно просвечивал череп, и лишь волосы свисали по бокам, смягчая столь страшный и непривычный облик человека. От тусклого света свечей обстановка казалась еще более мистической. Во взгляде Ольги читался страх, что я продолжу ощупывать старушку прямо сейчас.
 – Владимир, давайте подождем еще несколько минут, – выдавила она.
Мы смотрели на мертвую старушку, а из разбитого окна уже явственно доносились звуки просыпающегося Санкт-Петербурга. Часы неумолимо отсчитывали время, словно подталкивая нас к решительным действиям. Присев на колени перед старушкой, я снял с нее висевшую на ее плече паутину. Она была мертва…
 – Как поступим? – спросила Ольга.
 – Вам, Владимир, наверное, пора ехать? – спохватился Константин Константинович.
 – Да, пора. Нужно только поспать несколько часов, а то дорога до Волгограда длинная.
На том и порешили. Я и Ольга отправились отдыхать, а Константин Константинович остался принимать решение, как быть дальше с покойной и тайной комнатой.
Когда мы с Ольгой вылезли из этого полуподвала, то сразу же рассмеялись, глядя друг на друга. С нас свисали клочья паутины, а вековая пыль превратила нашу одежду непонятно во что. Ольга мило предложила пойти к ней и привести себя в порядок, на что я сразу согласился.

Поспав несколько часов у Ольги, я решил выдвигаться в сторону Волгограда. Напоследок мы посидели в приятном кафе и договорились, что как только приеду в Петербург по работе или просто так, пошляться по музеям, то сразу к ней.
Ну вот и снова Кировский завод и Нарвская арка. Монастырь и парк, где повстречал Константина Константиновича. Вот и Елена Варфоломеевна с дочкой Анной прогуливается по улицам Санкт-Петербурга. Она решила остаться на несколько дней в городе на Неве, чтобы посмотреть, в кого влюбилась ее дочь, а обратно полететь уже на самолете.
Ну вот и КАД остался позади, я еду и смотрю в сторону Кронштадта. Так и не съездил я по местам, где провел шесть месяцев. С тех пор там появился мост и проехать можно без всяких проверок. Ну что ж, будет повод вернуться: Иоанн Кронштадтский и Морской собор – есть что вспомнить и что посмотреть. Тосно, леса, сплошные леса. Бурная петербургская ночь, проведенная с Константином Константиновичем и Ольгой, навеяла усталость и при этом придала легкости, которую ощутил после исповеди. Не выспавшись, я ехал по трассе, разглядывая деревни и поселки на моем пути. Мне всегда нравилось это состояние усталости, но за рулем это опасно. Решив поспать пару часов, я развалился прямо на краю дороги, откинув сидение. Пару эсэмэс Ольги – и спать. Сон протекал неосознанно, просто провал и все.
А теперь можно и проехать километров пятьсот без остановки. Валдай не дал шанса проехать мимо. Красота такая завораживающая, что хочется слушать эту музыку вечно. Дорога из Санкт-Петербурга – это сплошная музыка. Вроде бы едешь по трассе и видишь деревья, все как обычно, но на этот раз это не деревья, а музыка. Каждое дерево поет по-своему, и музыка завораживает своими переходами, то сливаясь в единое целое, то разбиваясь на отдельные ноты. Если бы вы слышали, друзья мои, как поют Валдай и деревья России. Московская область встретила меня оркестром, переходящим в тонкие, еле уловимые нотки. Как прекрасно поют леса и рощи России. Спасибо тебе, Константин Константинович, за урок. Спасибо, Ольга, за искреннее отношение к жизни.
Почему же никто в стране не придумает социальную сеть для музыкантов? Она могла бы объединить большое количество творческих людей, дать им возможность зарабатывать, общаться с коллегами, дискутировать и расти в профессиональном плане. Огромное количество талантливых людей в России, которые не рвутся в знаменитости и просто хотят, чтобы их услышали. Музыка для многих людей могла бы стать и спасательным кругом, и толчком в профессии, она могла бы исцелять и забавлять. Уверен, что на небесах для людей есть много работы и остается только создать те площадки, на которых и люди, и боги могли бы реализовать себя. За сравнительно короткое время можно быстро организовать социальные площадки для людей, способствующие развитию человека, что, в свою очередь, внесет свою лепту в будущее страны, ее преображение.
Дорога из Санкт-Петербурга заняла много времени, прекрасная музыка, плывущая над ней, окутывала меня приятными, даже романтическими ощущениями. Словно чья-то невидимая ладошка подхватила меня и понесла вперед, в будущее, которое вот-вот должно раскрыть передо мной нераскрытую тайну бытия. Ладошка то подбрасывала меня вверх, то опускала до самой земли, задевая кончики трав. Я плыл над соснами и дубами, словно цепляя кончики и закорючки каждой ноты. Описывая населенные пункты, ладошка продолжала нести меня в развернутое передо мной, бушующее и пока еще неизвестное будущее.

Логачеву Ивану и Надежде посвящаю
С рождением третьего сына.

Конец.
Волгоград – Санкт Петербург 2017- 2018 год.