Ерема

Ерема

В начале августа Ерем получил письмо. Старик повеселел; и вроде бы не изменился – те же густые пепельные, вечно насупленные брови, морщинистое неулыбающееся лицо, немного суту-лая спина, но стал Ерем задерживаться в селении, интересоваться не только скотом и урожаем, а как здоровье людей, что думают дети делать после школы: учиться в город или в поселке оста-ваться. А дочь рыбака Улсуя, Аника, раз, проходя мимо сторожки, слышала, как старик во дворе вполголоса мурлычет какую-то песню.
Он приехал через неделю – высокий, крепкий мужчина лет тридцати с открытым лицом. Акей подбросил его до самой сторожки, а через час весь поселок знал, что к Ерему сын погос-тить приехал. Что зовут его Никита, а сколько у них пробудет, сам еще не знает.
С тех пор молодого человека часто видели в округе, даже чаще чем отца. Ерем с утра до ве-чера в лесу пропадает, раз в неделю в магазин заскочит, а Никиту на реке с удочкой встречали, на дороге, крутящего педали старенького велосипеда. Но сильной разговорчивостью не отличался и сын. Поздоровается, спросит как дела и отправится дальше.
Общаться отец с сыном начинали под вечер. Утром Еремей Степаныч уходил затемно, Ни-кита еще спал. Возвращался лесник часа в четыре, ел, хлопотал по хозяйству, не до разговоров. Уже на закате он выносил в беседку самовар, нехитрую закуску, и здесь начиналась беседа.
Тихо пыхтит самовар, уж выпито по три кружки душистого черного чая. Ерем рассказал, как свалил сегодня два десятка сухих стволов в чаще, рассыпал оленям два мешка соли, а Никита, как вытащил килограммового сома. Наконец беседа притихла, тлея, словно затухающий костер. Не ответив на вопрос, устал ли он сегодня, Никита приложил руку ко лбу и долго смотрел на багровое солнце.
– Я знаю, о чем ты хочешь спросить, – наконец сказал он. – Я ушел от нее, даже успел офи-циально все оформить. – Старик промолчал, и сын продолжил: – Ты был прав – она оказалась негодной женой, негодной хозяйкой, плохим человеком, в конце концов.
Отец ответил не сразу.
– Прошло шесть лет, прежде чем ты это понял, – спокойно сказал старик. – Мать не дожила, я дожил.
Никита опустил голову.
– Да… Вы с мамой были правы… Но вот, что я хотел спросить: ты никогда не жалел о тех своих словах… ну, ты понимаешь: что у тебя нет сына?
Отец покачал головой:
– Нет. Я же не сказал это в пылу раздражения или обиды. Я сразу видел, что за человек На-талья, мне было жалко тебя. Но в то же время я понимал, что ты ослеплен любовью, не способен рассуждать здраво. И тогда я применил шокотерапию, сказал, что если ты на ней женишься, у меня не будет больше сына. Это был последний шанс повлиять на события. Увы, и это не помог-ло… Но ты забываешь, что я добавил через время, уже находясь здесь: если тебе будет плохо, приезжай, я всегда дам тебе крышу над головой, кусок хлеба к столу.
– Мда, – Никита криво усмехнулся, – неужели, тебе уже тогда все было ясно?
Отец кивнул:
– Странно другое, что ты это так поздно понял.
Никита снова усмехнулся:
– Да, поздно. Когда уже ни осталось ни жилья, ни по сути, семьи.
Они помолчали.
– Долго пробудешь? – спросил наконец отец.
– С месяц, до конца отпуска.
Отец молчал, выжидательно глядя на сына.
– Что? – не понял тот.
– А тебе нужно возвращаться?
Никита опустил голову:
– По правде говоря, не хочется. Мне здесь нравится – тишина, покой, после домашних скан-далов, рай да и только.
–  Так оставайся – люди здесь нужны.
Никита кивнул:
– Я подумаю.
– Ну вот и отлично, – улыбнулся старик. И удивительное дело – его морщинистое лицо в эту секунду разгладилось, так что не всякий и узнал бы в этом еще не старом человеке вечно сурово-го Ерема.
– Да, почему тебя здесь все Еремом зовут? – спросил сын.
– От Нины. Она ж меня все для краткости: Ерем да Ерем, вот и привыкли. К тому же не рус-ские, наверное, думают, что так и надо.

Через два дня Ерема через Акея пригласил в гости старика Улсуя.
– Что это на него нашло? – удивился рыбак. – Есть дело, заходи, когда надо, зачем к себе звать? Знать, необычное дело у Ерем, надо идти.
Вечером он постучался в сторожку лесника.
– Здравствуй, Ерем, вот он я, пришел.
Хозяин удивленно осмотрел гостя с ног до головы, словно диковинку.
– А рыба где?
– Какая рыба?
– Я ж попросил тебя лосося принести, килограмма три. Именины у сына завтра, испечь хочу.
Улсуй покачал головой:
– Не было разговора о лососе, Ерем. Ты знаешь, Акей ничего не забывает.
– Ну а ты сам не подумал, чего ради я тебя в гости звал?
– Подумал, а что толку? Акея не спросишь, он что знал, сказал.
Ерема вздохнул:
– Стар становлюсь. Ладно, проходи в дом, чай пить будем. А за лососем Никита съездит, есть у тебя в доме лосось?
Улсуй долго думал, смотрел на Никиту, словно пробуравить хотел взглядом. Наконец старик кивнул:
– Есть лосось, Ерем.
Никита заметил, что отец едва заметно выдохнул. И чего он так насчет этой рыбы беспоко-ится? – подумал молодой человек и пошел за велосипедом.
Когда он ушел, старики стали пить чай. Улсуй сел у окошка, разжег трубку.
– Да, стар я становлюсь, слаб умом, – снова сказал Ерема.
Улсуй усмехнулся, глаза его посмотрели на Ерему и на мгновенье блеснули. Но только на мгновенье, старик тут же отвел взгляд, прикрыл веки:
– Слаб умом, как темный лис, которого мы всю зиму ловили, да так и не поймали, – ответил он и затушил спичку.

Через неделю Улсуй снова встретил лесника.
– Говорят, твой сын любит читать, – сказал Улсуй.
– Кто говорит?
– Аника говорит. Он каждый день в библиотеку к ней ходит.
Ерема долго молчал.
– Никита остаться здесь думает, – наконец сказал он. – Устал от города, с женой развелся. Он у меня строитель, дело найдется.
Улсуй с важным выражением лица прикрыл глаза:
– Хорошо это. Как лосось, понравился?..

Через пару недель у отца с сыном состоялся серьезный разговор.
– Тебя вместе с Аникой видели, – строго сказал лесник.
Никита покраснел.
– И что?
– Ничего. Просто это не город – все у всех на виду.
Никита ответил не сразу.
– Мне очень нравится Аника, я… люблю ее. Просто я не знал, как к этому отнесешься ты, Улсуй, да и я не знаю, что она сама про меня думает.
Отец покачал головой:
– А ты не сильно поумнел. Такие девушки просто так с парнями не гуляют. А мое мнение когда-то тебя не сильно интересовало. Лучше бы было наоборот.

Прошло еще пять дней. В тот вечер, вернувшись домой, Ерема увидел на столе распечатан-ное письмо.
– От кого? –  спросил он и, увидев глаза сына, уже все понял.
–  От Наташи, –  ответил Никита и, медленно добавил: – Я хочу съездить, повидать ее.
– Зачем?
– Чтобы окончательно распрощаться.
Лесник усмехнулся, присел за стол и только тогда посмотрел на сына:
– А тебе не кажется, что в этом нет необходимости? Вы сказали друг другу миллион слов, на две жизни хватит. Вы уже попрощались. Все, что вы друг другу скажете, будут лишним.
Никита отвернулся.
– Нет, не кажется. Нам есть что сказать друг другу.
Ерема едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по столу:
– Давай поговорим откровенно, – медленно сказал он. – Ты можешь съездить увидеться ее, но тогда ты не вернешься. Ты останешься с ней, и все вернется на круги своя: ссоры, скандалы, все то, от чего ты уехал сюда. Так ради чего ты едешь? Пойми, она же играется с тобой. Неужели ты этого не понимаешь?!
– Я вернусь, – тихо ответил Никита. – Мне просто очень нужно кое-что выяснить.
Ерема развел руками и встал – уговаривать дальше он не видел смысла:
– Когда едешь?
– Сегодня. Самолет завтра в десять утра, через час за мной приедет Акей.
– Где будешь ночевать?
– В аэропорту.

Вечером Ерема зашел к Улсую. Старик сидел у окна, дымил трубкой, Аника вышивала. Гла-за у девушки были красные.
– Он сказал тебе? – сходу спросил Ерема.
– Да, – кивнула Аника.
– Может, поговоришь с ним? Меня он не послушает, но ты другое дело, – осторожно сказал лесник.
Аника отрицательно покачала головой. Потом добавила:
 – Я знаю, что он любит меня. Но он хочет увидеться с той женщиной, и я не могу стано-виться на его пути.
Ерема немного подождал, посмотрел на рыбака, на его дочь. Аника продолжала вышивать, Улсуй с безучастным видом смотрел в окно и попыхивал трубкой.
– Ладно, бывайте, – с досадой крякнул лесник и вышел.

На следующее утро Ерема не пошел на обход. Знал, что от горя-беды спасает только работа, но не смог пересилить себя. Заныла застуженная спина, проснулась боль в левом боку, задетого когда-то медвежьей лапой. Посижу сегодня дома, решил лесник, попарюсь в баньке.
Он пошел таскать дрова в баню, но даже складывая чурбаки, не смог избавиться от тяжелых дум. Как же так, думал старик, тридцать лет мужику, не дурак, все видит, все понимает, а поде-лать ничего с собой не может. Словно рыбу его на какую-то блесну подцепили; дергается, а все без толку…
Занятый мыслями Ерема и не заметил, как к нему подошел Улсуй.
– Ерем, здравствуй, что делаешь?
Лесник посмотрел на него исподлобья:
– А, это ты…
Рыбак усмехнулся:
– Злишься, Ерем.
– А с чего мне радоваться?! Один глупый, другая гордая, третий молчун, как с такими кашу сваришь?!
Улсуй полез в карман за неизменной трубкой, не спеша раскурил ее. Пустив первые кольца сизого дыма, он наконец посмотрел на собеседника:
– Поспешил я тебя темным лисом назвать, Ерем. Мало в тебе хитрости.
Лесник крякнул:
– Я сегодня не расположен твои загадки разгадывать, говори, если есть что.
Улсуй хитро улыбнулся, задымил трубкой, как паровоз:
– Приехала Аника, привезла Никиту. Сейчас в доме моем сидят.
Ерема оторопел, да так и застыл с топором в руке:
– Как привезла?.. Когда?.. Она же говорила, что не может…
Старый рыбак беззвучно засмеялся:
– У молодых кровь горячая, ум слабый. Я вчера говорю дочке: съездила бы в город, прово-дила Никиту. Она мне: нет, как такое предлагать можешь?! Как я могу гордость свою забыть? Я ей в ответ: какая гордость, о чем говоришь? Гость у меня дома нож оставил, я забыл отдать, вдруг нужен будет? Хочешь, чтобы отца вором назвали? Собралась, поехала, а поутру вернулись оба, улыбаются, друг на дружку смотрят – счастливые.
– Ну, Улсуй, – Ерема с размаха вогнал топор в полено, – ну хитрец…
– Большую рыбу поймать, много умения нужно, – развел руками Улсуй. – Рванешь сильно леску, уйдет. Ты – не сердись, Ерем, – плохой рыбак.
– Я разве спорю, – усмехнулся Ерема. – Я же охотник.

12.03.2017