Почему я не теософ

Дорогие друзья, я хотел бы ещё раз публично сообщить, что не только не являюсь теософом, но и после 2003 года никак не связываю себя с этим движением.

Это заявление делается по причине того, что в некоторых околоцерковных кругах последнее время принято под лупой разглядывать подробности чужой биографии, с тем чтобы, обнаружив хоть небольшие отклонения от некоего абстрактного идеала, торжествующе заключить о предательстве собственной религии, обмане, подделке и т. п. Биография - сложная вещь, и подобно тому, как дерево не растёт абсолютно прямым, через положенные промежутки выпуская с разных сторон симметричные ветви, так и биография редко бывает абсолютно ровной. При этом, думается, повороты биографии совсем не обязательно означают, что весь прошлый опыт был дурным и никуда не годным, но на то он и прошлый, чтобы не брать его в настоящее.

С 2000 по 2003 год автор этой заметки прочитал большое количество книг, среди которых была не только и не столько теософская литература, а и писания древних и современных учителей разных религий (Упанишады, "Рамаяна", гимны Шанкарачарьи, книги Свами Вивекананды и Шри Ауробиндо Гхоша, книги Кришнамурти, "Духовные проповеди и рассуждения" Мейстера Экхарта, Эммануил Сведенборг, совсем немногое из православной святоотеческой литературы, Новый Завет в разных переводах, включая перевод Лютера, несколько апокрифических евангелий). Этим чтением руководило намерение "соприкоснуться с мудростью веков и взять из неё лучшее", сколь возвышенное, столь же, вероятно, незрелое и бессистемное. Тем не менее, было бы бесчестно отрицать, что теософские тексты занимали немалую часть от читаемого. В круг моих знакомств в это время входили теософы (и последователи учения Агни-йоги: это, как правило, не принято было разделять) как в Ярославле, так и в Санкт-Петербурге, а одно время теософы небольшого строго ортодоксального общества в Берлине под руководством г-жи Ирмгард Шейдтхауэр. Не могу сказать с уверенностью, достаточно ли было всего названного для того, чтобы считать меня теософом в то время. Но так как в теософии, кажется, отсутствует ритуал специального теософского прибежища, возможно, этого было достаточно. В любом случае, в указанных кругах я (до определённого времени) считался "своим", а на вопрос, являюсь ли сам теософом, ответил бы, скорее всего, утвердительно.

Среди небольшого круга теософов в Санкт-Петебурге автора этой заметки короткое время воспринимали даже чем-то вроде "юного теософского дарования", в частности, по причине написанной в 1999 году повести под названием "Ассизи", которую её теософские читатели приняли как свидетельство некоего "высокого перевоплощения", боюсь, совершенно безосновательно. (Эта повесть кажется мне сейчас неправдоподобной не только в реалистическом, но и, самое главное, в духовном смысле, о чём подробее см. заметку "Причины непубликации христианских романов".) Ошибку, которая заключалась в том, что художественный вымысел совершенно не обязательно достоверно отражает духовную реальность, мне нужно было разъяснить своим знакомым сразу, а я по молодости отнёсся к необходимости такого разъяснения слишком беспечно. Не могу, впрочем, ручаться за то, что такое разъяснение было бы вполне понято (а не приписано моей скромности и пр.), почему - будет ясно дальше.

Как я успел заметить в те годы, некоторые теософы в качестве своей привычки имеют склонность как быстро очаровываться идеями или людьми, совершенно незаслуженно превознося и восхваляя их, так и быстро разочаровываться в этих идеях и этих людях, приписывая им, возможно, преувеличенные дурные свойства.

Мне исключительно сложно судить о том, чем, по замыслу основателей теософии, должна была быть теософия. Судя по некоторым признакам, ей предназначалось стать чем-то вроде светского движения, "всемирного братства", объединившего людей разных вер, в качестве одной из своих главных задач видящего труд по усовершенствованию мира и воспитание облагороженного человека методами, взятыми из духовного наследия всех религий, а также и некоторыми собственными методами, созданными с опорой на новую философию этого самого "всемирного братства". (Мысль, не вполне чуждая мечтам Достоевского и Вл. Соловьёва, см. главу "Буди, буди!" в "Братьях Карамазовых" и "Чтения о богочеловечестве", с тем отличием, что в глазах Достоевского эту роль духовного объединения человечества должна была взять на себя православная церковь, а в глазах Вл. Соловьёва - католическая.) По крайней мере, именно так теософия воспринималась мною в мои 19 и 20 лет.

Несмотря на то, что декларируемые цели трёх теософских обществ, в которые был вхож автор, вроде бы совпадали с названными выше, практика их работы, которая разворачивалась на моих глазах, в значительной мере сводилась к следующему:

- к обсуждению магии и околомагического в его как древних, так и современных формах биоэнергетики, ауроспекции и прочего;

- к постоянным разговорам о "просветлённых учителях" и полученных от них писаниях (так называемых "диктовках"), крайние случаи каковых разговоров были не только, увы, смешны, но и (мне неловко это писать, но уж если начат полный отчёт, требуется полная честность) напоминали клинические случаи (имею в виду одного известного петербуржского мага, имя которого не называю по соображениям такта. У этого мага было обыкновение, уперевшись в вашего покорного слугу пристальным взглядом и сделав в воздухе несколько пассов руками, затем громоподобным басом возгласить что-то вроде: "Посланник Шамбалы привет тебе передаёт!" Я не могу из логической добросовестности полностью исключить того, что восприемники таких приветов и прочих откровений действительно соприкоснулись с некоей запредельной мудростью, так как сам вовсе не являюсь мистиком и не имею никакого инструментария для оценки столь сложных вещей, но если и совершалось такое соприкосновение, оно, боюсь, приводило порой к утрате способности придерживаться такого социального поведения, которое бы не заставило заподозрить получателя откровения в умственном расстройстве; думается, очевидно и то, что такие подозрения делают дальнейшую успешную передачу откровения невозможной, и само такое откровение оказывается "вещью в себе", так стоило ли в этом случае труда получать его?);

- ко взаимным и вновь бесконечным упрёкам в том, что некто получил недостаточно чистое учение, исказил слова просветлённых учителей, неверно истолковал тот или иной отрывок, своевольно поменял или подменил слова некоего теософского писания, поддался действию тёмных сил или иным способом "пал и соблазнился", при этом упрекаемые не оставались в долгу и выдвигали упрекавшим встречные упрёки подобного рода;

- к рассуждениям о том, насколько чудовищно, пагубно, ужасно мясоедение и пр.;

- к обсуждениям художественных произведений, часто, увы, не первого эшелона (вроде текстов Джоан Роулинг), с целью разъяснить собравшимся, какую подлинную духовную реальность имел в виду их автор (применительно к книгам о Гарри Поттере я убеждён до сих пор, что их автор при их написании преимущественно имела в виду вполне материальную реальность британских фунтов, каковое соображение, конечно, моими знакомыми было бы найдено совершенно бездуховным);

- к бесконечным пересудам о том, кто кем был в прошлой жизни, причём следуя этим разговорам, я оказывался просто-таки в компании знаменитостей вроде Миларепы, Владимира Ленина, Эрнеста Хэмингуэя и так далее.

Теперь, а также из всего вышесказанного, наверное, понятно, что мои попытки опротестовать своё "прошлое высокое воплощение", будь они предприняты, возможно, остались бы непонятыми, так как иметь за своей спиной выдающееся прошлое воплощение в тех кругах было нормой, а не иметь его - исключением. Это соображение не выдвигается, впрочем, в качестве самооправдания, так как такие попытки, как минимум, должны были быть мной предприняты, а предприняты не были. Моим слабым оправданием служит, правда, то, что я поделился своими сомнениями с одним скромным и сдержанным теософом, жившим на квартире председателя теософского общества, где я тоже, кстати, жил во время своих приездов в Петербург. Основанием моих сомнений было то, что личность, воплощением которой меня считали, описывалась в одной теософской книге как пребывающая в неких высоких мирах, а нельзя же пребывать и здесь, и там. На мои сомнения мой новый знакомый ответил, что, оказывается, вполне можно одновременно находиться в двух разных местах, и я больше не заводил таких разговоров.

Должен сказать, что наименьшее число таких праздных разговоров было характерно для Берлинского теософского общества под руководством г-жи Шейдтхауэр, которое выдерживало линию на чистую ортодоксию, отвергая все позднейшие тексты, появившиеся после книг Е. П. Блаватской, в качестве ненадёжных.

Летом 2003 года я с двумя своими коллегами (Л. В. Д. и А. А. А.) приехал в Санкт-Петербург по договорённости с председателем рериховского теософского общества, полное название которого не упоминаю вновь из соображений такта, чтобы прочитать для всех желающих короткий курс лекций на самые разные темы (литература, музыка, отношение к женщине, поэтапное развитие человеческого сознания и пр.). Кажется, материалом для этого курса служили книги П. Д. Успенского, ученика Георгия Гурджиева, правда, за давностью лет не могу об этом ручаться. В течение всего этого курса между нами, тремя ярославцами, и петербуржскими теософами нарастало непонимание. Возможно, причины этого понимания были не столько доктринальными (хотя в толковании какого-то духовного явления мы разошлись), сколько эстетическими. Отчётливо, к примеру, помню, что петербуржским коллегам совершенно не понравилось наше, ярославцев, взаимное обращение на "вы". Предположительно, это как-то было связано с идеей того, что поскольку все люди являются братьями друг другу, между братьями не должно быть никакой фальшивой вежливости. (Я не разделяю эту идею сейчас и не разделял её уже тогда, возможно, в силу своей глубокой бездуховности.)

В конце нашего пребывания в Петербурге я был предан тому, что можно с некоторой натяжкой назвать "теософской анафемой". Досталось и двум моим коллегам, и всё же "анафема" их обошла стороной: одну - по причине женского пола (этой коллеге теософы, впрочем, уже и без того ранее передали с братско-сестринской прямотой, что она, дескать, "недотягивает по уму" или по духовному уровню, точно не помню, даже до оставшихся двоих, а с "недотягивающей" какой спрос), другого - за то, что он всё время нашего пребывания в Петербурге послушно исполнял рекомендуемое председателем общества, в частности, прочёл несколько книг Джоан Роулинг о Гарри Поттере в их качестве источника духовного откровения и тайных знаний (это отнюдь не попытка юмора, а позиция председателя теософского общества в отношении этих книг, которая, насколько мне известно, не изменилась до сих пор). Кроме того, мне сообщили, что я, вероятно, магическим образом парализовал волю своих коллег (я не преувеличиваю), значит, они не могут считаться ответственными и виновными.

Хотя в теософии, как кажется, отсутствует формализованная процедура экскоммуникации, мне было недвусмысленно дано понять, что я являюсь заблудшим человеком, двери света перед которым не распахнутся вплоть до моего покаяния или, как минимум, отказа от "грешных путей".

Если не ошибаюсь (припомнить все детали после стольких лет не очень легко, но попробую), более конкретные частности моего отступничества от теософских истин заключались в том, что

- энергетический поток у меня, в отличие от почти всех нормальных людей, изгибается на уровне пятой с половиной чакры под названием Сахасрадала, выходит через ноздри и манипулятивно подчиняет других людей моей воле,

- вследствие чего я являюсь вовсе не "высоким перевоплощенцем", у которого "даже форма ушей напоминает прошлое человеческое тело", реализовавшимся "на 90% от прошлого уровня", которому "Шамбалы посланник приветы передавал", как было поспешно и ошибочно заключено раньше,

- а совсем наоборот: "чёрным магом" и "манипурным лидером",

- в терминах же Авессалома Подводного (широко известный в самом начале века автор эзотерических книг) нахожусь не на уровне "голубя", как было ошибочно установлено вначале, а на уровне "ящерицы",

- ну и, наконец, моё стремление называть людей на "вы" говорит либо о моём невероятном снобизме, либо, как минимум, об оторванности от жизни.

Воздержусь от оценки этих характеристик, которые привёл настолько добросовестно, насколько мне позволяет память. (Исключительно хочется назвать их бредовыми, но вдруг я чего-то не понимаю?) Они приводятся только для того, чтобы передать атмосферу теософии тех лет, а также дать представление, так сказать, об уровне аргументации. К чести председателя теософского общества должен сказать, что она отнюдь не была автором этих формулировок об "изгибающемся потоке" и пр., а просто повторила их за "более опытными магами". Я не испытываю никакой обиды ни в отношении председателя общества (глубоко искреннего человека с возвышенными идеями), ни в отношении "более опытных магов" (я уже тогда не мог воспринимать всерьёз людей, рассказывающих о том, как к ним в окно влетел астральный воин, который после битвы с ним был побеждён, уменьшен в десять раз и посажен в специальный энергетический кокон, где пребывает и поныне: ну как можно обижаться на таких, гм, отважных борцов с астральными воинами?).

Так как эта экскоммуникация была произведена со всей серьёзностью, верю, что всяческие вопросы о моём пребывании внутри теософии после 2003 года являются снятыми.

***

Моё собственное отношение к теософии было оформлено в статье "Отношение буддиста к теософии". Перескажу её основную идею вкратце. Она заключается в том, что основатели и ведущие деятели теософского движения (Е. П. Блаватская, Г. С. Олькотт, А. П. Синнетт) в конце XIX века действительно могли находиться в переписке с некоторыми предположительно буддийскими учителями (по крайней мере, на это указывают определённые лингвистические факторы, тибетские слова и пословицы, встречающиеся в этих письмах, специфика транслитерации тибетских имён и др.: всё то, что европейцу сложно было бы сочинить по причине общей неразвитости тибетологии в то время). Сами же эти учителя могли быть вполне хорошими и достойными людьми, а также владеть рядом сверхчувственных способностей, что среди высоких буддийских учителей если и не является абсолютно повседневной нормой, то, как минимум, точно не считается каким-то особыми достижением. (Автор лично встречался с буддийскими учителями, живыми и конкретными людьми, гражданами конкретных стран, мимоходом демонстрировавшими такие способности.) Судить обо всём этом очень сложно, особенно заочно, особенно на расстоянии полутора веков. Высока при этом вероятность того, что преувеличенная восторженность и женская эмоциональность основательницы теософии (в остальном - исключительно образованной и трудолюбивой женщины, немало поспособствовавшей популяризации буддизма в России в те далёкие времена, надо отдать ей должное) могли сотворить из этих учителей некие сверхчеловеческие фигуры космического размера. (Любопытно, что в издании The Mahatma Letters я нашёл следующее место, в котором один из предполагаемых учителей следующим образом говорит о воображении Елены Петровны Блаватской: "Thus she made of M. an Apollo of Belvedere, the glowing description of whose physical beauty, made him more than once start in anger, and break his pipe while swearing like a true - Christian; and thus, under her eloquent phraseology, I, myself had the pleasure of hearing myself metamorphosed into an "angel of purity and light" - shorn of his wings" [Letter No. 54. Received Simla, October, 1882]. Как минимум, это место не противоречит предположению о склонности теософов значительно приукрашивать облик действительных учителей основателей теософского движения, наделяя их  сказочными свойствами: склонности, имевшейся с самого начала, а в текстах ряда позднейших теософов ХХ века принявшей уже просто фантастические масштабы.) Так была создана новая мифология, которая мало того что оказалась вредной сама по себе, но и заставила теософов почти полностью забыть изначальные идеи строительства всемирного человеческого братства в пользу магических забав, обсуждения своих и чужих прошлых жизней, построения несколько оторванных от реальности символических систем и т. д. Уже в ХХ веке эта мифология стала питательной почвой для "потоков, которые изгибаются в районе ноздрей", "астральных воинов, с которыми маги сражаются астральными мечами", "посланцев звезды Сириус" и прочего.

Возможно, различие между последователями Дж. Р. Р. Толкиена и некоторыми современными теософами состоит в том, что если первые, сражаясь на своих деревянных мечах, всё же помнят, что играют в сказку, хоть и делают это со всей серьёзностью, последние, сражаясь с астральными воинами на астральных мечах, с истовой серьёзностью верят в реальность того, что делают или о чём говорят.

Не осуждая движения, способствующие популяризации на Западе религий Востока вообще и буддизма в частности, как и в целом воздерживаясь от всяческих осуждений, оценивая намерения в той же мере, как мы обычно оцениваем результат поступков, мы, вероятно, должны быть разборчивыми и добросовестными при отделении духовных истин от духовного вымысла, даже если создание этого вымысла было вдохновлено искренней верой в благо создаваемого.

У автора отсутствует инструментарий, который бы позволил отделить в теософском наследии истину от вымысла, но предположительно таким инструментом за отсутствием лучших не только в случае автора, но и в случае других людей может быть здравый смысл.

Всё сказанное, разумеется, остаётся личным мнением автора и не выражает общебуддийской точки зрения, которая по вопросу теософии и схожих с ней движений, насколько мне известно, отсутствует. (Правда, имеется сдержанно-положительное мнение Е. С. Далай-ламы XIV, автора предисловия к теософскому "Голосу безмолвия", что заставляет подходить к этому духовному движению крайне аккуратно и воздерживаться от его огульной критики. Верно, однако, и то, что "Голос безмолвия" - одна из очень немногих теософских книг, оперирующих отчётливо буддийскими идеями и написанных в отчётливо буддийском стиле, на самой заре движения, когда теософская мифология была ещё далека от своего развёртывания.) Сформировать такую общую точку зрения мог бы общемировой буддийский собор; также, вероятно, каждая (каждый) из буддийских школ, общин или ассоциаций/союзов/централизованных организаций может сформулировать собственный взгляд на теософию, равно как и не иметь никакого взгляда на теософию потому, что вопрос отношения к теософии для этой конкретной буддийской школы не является актуальным.