Глупые, напыщенные птицы

В далёкой деревне на главной его улице стоял большой дом. Его хозяева были очень богаты и держали птичий двор. Куры и индюки важно по нему расхаживали и обсуждали новости.
— Многоуважаемый индюк, — начинала светскую беседу очень вежливым, почтительным тоном курица, — надо полагать, сегодня будет прелестная погода.
— А откуда вам это известно? — интересовался индюк.
— Мой муж встаёт раньше всех и оповещает наш птичий двор о наступлении нового дня. И ему, конечно, виднее.
— Ну, что ж, насколько я помню, он у тебя хороший синоптик и редко ошибается в своих прогнозах. А значит, у меня нет оснований ему не доверять.
И индюк важно пошёл по двору. Остальные индюки и куры расступились перед ним, а он почувствовал себя полновластным хозяином птичьего двора. И что бы там ни говорили эти глупые создания — кошка с собакой, что настоящий хозяин человек — это всё только формально, для отвода глаз, а на самом деле, безусловно, хозяин — индюк. А иначе и быть не может. Разве на настоящего хозяина посмеет залаять собака, или зашипеть кошка? Нет, конечно. А они смеют. Зато, если индюк идёт по двору, то перед ним все расступаются и пропускают вперёд, никто не повышает голос и не рычит, а кошка — та вообще носа сунуть не смеет, молчит себе в усы и гнёт хвост кочергой, только чтобы её не поклевали. Птицы особо не принимали её в свою компанию, только иногда слушали её урчание, когда человек чесал её за ухом или гладил по спине. В такие минуты кошка была очень мила и ни на кого не шипела. Впрочем, она редко показывала свои зубы. В основном, она гуляла за пределами птичьего двора и сплетничала со своими подругами о том, что в последнее время индюк стал слишком важным и перестал с ней разговаривать. Зазнался, одним словом. Это же так невежливо. Ведь она тоже очень важная «птица», хотя и кошка. Но это совсем не важно. Главное, что это она — хозяйка дома, в котором живёт хозяин. А хозяин у неё такой послушный: стоит ей только замяукать, как он тут же берёт её на руки и начинает ласкать; в миске у неё всегда свежая еда, а иногда, когда на столе лежит колбаса, хозяин настолько тактичен, что уходит в другую комнату или совсем выходит из дома, чтобы не мешать ей вволю полакомиться вкуснятиной. Безусловно, у неё были все основания, чтобы считать себя хозяйкой дома. И никто из домашних не смел отрицать того, что она считается главной любимицей, ведь только её хозяин брал на руки и ласкал. Даже собаке не доставалось столько ласки, сколько ей. Да что собака? Она вечно подлизывается. Видели бы вы, с какой преданностью она смотрит ему в глаза. А как она заискивающе виляет хвостом. Тьфу! Просто противно смотреть. И за что только её хозяин кормит? Что толку, что она лает на прохожих? Никакой пользы не приносит. То ли дело она: ловит мышей, гоняет птиц, чтобы не поклевали урожай. А собака что? Она же ничего не делает. Её держат только потому, что она умеет подхалимничать. Никакого достоинства, сплошная фальшь. И куда только хозяин смотрит? А, впрочем, это его дело. И если он и впрямь не способен ценить такие достоинства, как искренность и ласка, то о нём после этого и говорить не следует. Какой он после этого хозяин? Так — только одно название.
Кошка презирала собаку со всем отчаянием и страстью, на которые только была способна. А собака об этом знала и платила ей за это самой чёрной ненавистью, которая только могла быть возможна. Она не упускала случая загнать кошку на дерево и громко облаять. А глупый хозяин почему-то всякий раз её за это ругал. Неужели он не понимает, что кошка очень лицемерна и не упускает случая, чтобы броситься ему под ноги, чтобы он споткнулся и упал. Собака много раз наблюдала за тем, как это происходило, и всякий раз после этого кошка жалобно мявкала и отбегала в сторону на несколько шагов, но не очень далеко, чтобы хозяин смог сразу к ней подойти и пожалеть. Фу! Противно смотреть! Просто дико! Сама натворит, и её же потом и жалеют. Стерва! Но ничего! В любом случае хозяин рано или поздно поймёт, что кошка — бесполезное животное и выгонит её на улицу. Ну какой с неё прок? Подумаешь, мышей она ловит! Зато собака охраняет дом от чужих людей. А кошка вечно лазает где попало. Случись что в доме, а она об этом даже знать не будет. А собака всегда в курсе всех событий, потому что она сидит на цепи рядом с домом. Именно ей отведена чуть ли не самая важная роль — роль охранника. Если бы ни она, то всех этих важных индюков и глупых куриц давно бы перетаскала лисица, или передавил бы хорёк. А у них ещё хватает наглости важничать перед ней. Интересно, что они будут делать, если её не станет и в курятник повадится лиса? Тогда сразу все переполошатся и вспомнят, кто во дворе хозяин.
А человек… а что человек? Человек – это так… он просто мелькает перед глазами и мешает работать, пристаёт со всякими глупостями, типа: «Сидеть. Лежать место», — лучше бы почаще вспоминал про миску. Тогда бы ему цены не было. А то, что он раз в месяц костями балует, так это так — мелочи. Вот, если бы каждый день мясо — тогда да! А то что это за «собачья радость», которой и человек не прочь полакомиться? Это, если человек стал питаться собачьим кормом, то что тогда остаётся собакам? Еда с хозяйского стола. А раз так обстоит дело, то не стоит даже сомневаться в том, что собака — тоже член семьи, а значит у неё столько же прав, сколько и у человека. Так что, пусть не мнит себя хозяином. И, что бы там он о себе не думал, а хозяйка двора она — собака. А кошка, хоть и воображает себя самой главной, но, тем не менее, боится, когда собака на неё лает и гоняет по двору. Собака и индюка не прочь погонять, правда, боится когда индюков много. Иной раз обступят её со всех сторон и не дают пройти. Приходится тогда ей ждать, пока им надоест важничать. Ну, ничего! И на её улице грузовик с костями перевернётся! Это была самая заветная мечта собаки. Целыми днями она лежала у себя в конуре и думала о том, что самое большое счастье — это нажраться повкуснее. Что ещё нужно собаке? Её совершенно не волновала «светская» жизнь птичьего двора, эти глупые куры и индюки вместе со своими пустыми и ненужными разговорами о погоде и прочих мелочах, у которых лучшая подруга — сорока. «О чём с ней можно говорить? — недоумевала собака, — Она же целыми днями только и делает, что разносит сплетни по двору. И как они её терпят»?
А сорока тем временем прилетела на птичий двор.
— Ну, что у вас новенького?
— А что у нас может быть новенького? Всё по-старому.
— Фи! Скукота! — воскликнула сорока и полетела собирать свежие сплетни.
Птичий двор был расположен очень удачно. Вокруг было много деревьев, и на них тоже жили птицы, но не домашние, а простые, уличные. Среди них жила синица. Эта маленькая птичка отличалась добрым нравом и непосредственностью. А соседи её не понимали. По их мнению настоящая птица не должна быть такой простодушной и искренней, как она.
— Что это за птица, которая всегда говорит правду? — удивлялась сорока, — А, главное, что меня больше всего поражает — это её скромность. — пожаловалась она как-то раз индюку. Индюк её поддержал:
— Скромна, значит глупа. Разве в наше время можно быть скромной? Глупая птица — синица. Всегда чего-то стесняется, боится лишний раз нос высунуть. Не-е-ет. Так жить нельзя — заклюют!
— Ну и пусть клюют, — вмешался соловей, — Она того заслуживает.
— Почему ты так говоришь? Что она тебе сделала?
— Как тебе сказать? Просто я недавно относительно её понял одну вещь.
— Какую? — поинтересовалась сорока, а сама аж запрыгала от любопытства. Ей не терпелось как следует всё выспросить, чтобы поделиться свежими новостями со всеми соседями, а главное, не забыть залететь на птичий двор и всем-всем доложить события дня. Сороку на птичьем дворе часто называли журналисткой, и она этим очень гордилась, и старалась изо всех сил. Она жила за пределами птичьего двора, но частенько туда наведывалась и стрекотала без остановки, пока не выболтает все новости дня. Нельзя сказать, чтобы на птичьем дворе её очень любили, но и не выгоняли. Она выполняла своеобразную роль буфера обмена информацией с внешним миром. Это было очень удобно. И не надо было выходить за пределы птичьего двора, чтобы узнать, что в мире делается. Сорока сама прилетала и докладывала все свежие новости, и ко всему, что знала, не упускала случая приписать что-нибудь от себя. Многие догадывались, что не всегда всё так, как она рассказывает, но это мало всех волновало. Так даже интереснее. А как всё было на самом деле – не важно. И соловей тоже был не из тех, кто станет докапываться до истины. Вот и сейчас он не преминул посплетничать:
— Дело в том, что мне кажется, что синица сошла с ума.
— Как это? Как это? Как это? — затрещала сорока, — Это же очень серьёзное обвинение. Это же нужно доказать. Нельзя вот так голословно объявить птицу сумасшедшей. Для этого должны быть очень веские основания. Может быть, ты расскажешь мне, что она такого сделала, что произвело на тебя такое впечатление?
— Дело было так: пролетал я как-то раз мимо её гнезда и остановился, уж не помню, по какой причине. Сижу на веточке, никого не трогаю, а она копошится в своём гнезде и не обращает на меня никакого внимания. Это на меня-то! Кто ещё кроме меня так хорошо поёт? Да вокруг меня все птицы вьются! Даже ворона мне комплименты делает. А эта мелочь никогда со мной не заигрывает, не хвалит меня. Да что она о себе возомнила!
— Слушай, а ты сам в неё, часом, не влюбился?
— Кто? Я? Да как ты можешь про меня такое говорить! Кто она, и кто я? Я — влюбился в синицу! Глупее ничего и придумать нельзя! Да это она в меня влюблена! Я просто уверен! Не может быть, чтобы какая-то мелкая птичка меня не заменила и не влюбилась в меня. Ведь лучше меня никого на белом свете и нет. А что эта глупая синица? Да разве она достойна такого завидного жениха, как я!
— Ну, о чём ты говоришь? Стоит ли о ней так беспокоиться? Тем более, что она не способна оценить тебя по достоинству! — затрещала опять сорока, — Ничего, ничего! Мы её проучим! У меня на птичьем дворе есть знакомая кошка. Она терпеть не может мелких птиц. Стоит мне с ней переговорить, и она расправится с этой синицей в два счёта.
— И поделом ей будет, дурёхе! А то она уже совсем с ума сошла — такое мне заявила! Я с ней вежливо поздоровался, а она мне в ответ:
— Здравствуй, соловей, мил дружок!
— Это она меня другом назвала! Точно — с ума сошла! Какой я ей друг? Да она ещё с самой первой нашей встречи должна была в меня влюбиться по самые уши! А она меня другом называет! Да как ей могло такое в голову придти? И вообще, я не хочу больше о ней говорить! Вот не буду больше к её гнезду прилетать, тогда посмотрим, как она запоёт! Сама же потом уговаривать будет, чтобы я опять прилетел! Вот тогда и посмотрим.
— Правильно! С ней так и надо! — поддержала его кукушка. А то уж больно она зазналась: в гости к нам не летает, не общается с нами. Только и знает, что целыми днями возится со своими птенцами. У неё, вообще, какое-то странное отношение к жизни. На мой взгляд, нельзя быть такой серьёзной и так трепетно относиться к своим материнским обязанностям. Нужно быть проще и не заморачиваться лишними проблемами. Ведь гораздо удобнее переложить их на кого-нибудь другого, и жить себе припеваючи, и горя не знать. А она, наоборот, о себе забывает, лишает себя последних крошек ради своих птенцов. Я бы так никогда не смогла. Да и зачем мне это? Моих птенцов воспитывают другие птицы, но я об этом ни капли не жалею, потому что как бы они их не опекали и не учила жизни, а они всё равно во всём будут похожи на меня: такие же беспечные и беззаботные. А синица своих птенчиков уж так выхаживает. Ну, просто сил нет смотреть, как она над ними трясётся.
— А вы бы видели, как она их кормит, — вмешался дятел. — Ну так пестует, так тщательно им еду вкладывает в клювы. А они, знай себе, пищат, да так громко, что по всему лесу слышно.
— Ну надо же! — изумилась сорока. — Кто бы мог подумать, что синица настолько глупа! Она взвалила на себя всю ответственность и надеется, что кто-то её за это оценит и похвалит. Синица – это не птица, это смешное чудо природы. И как её земля носит? И ведь честная, честная-то какая! Никогда никого не обманет, всегда правду скажет! Это же смешно! Кому она нужна, правда эта? Да никому не нужна! Разве только глупцам! А нормальным птицам нужны сплетни. Со сплетнями жить веселее, а без них тоска непроходимая.
— Это тебе тоска, — вставила ворона. — А ей ничего, хорошо. Она даже танцует, когда на неё никто не смотрит.
— Танцует? — в один голос удивились все птицы.
— Да, танцует. Но, видели бы вы, как она это делает! Всё только прыг, да скок. Прыг, да скок. И крыльями какие-то странные фокусы выделывает. Я когда увидела, изумилась — такое это было нечто. А она увидела меня, застеснялась, перестала танцевать. Я её спрашиваю: «Чего это ты остановилась? Продолжай. Я тебе не помеха. Если хочешь, я полечу к себе и никому не скажу, что видела, как ты танцуешь», — а она так равнодушно: «Ну, видела и видела», — я даже не поняла, помешала я ей или нет.
— Интересно, интересно, — застрекотала сорока. — Это очень прелюбопытно. Значит, синица уже и танцует. А вы случайно не знаете, может она и поёт втихоря?
— Поёт? Кто? Она? — возмутился соловей, — Это она поёт? Да что ты такое говоришь? Да здесь единственный, кто может петь — это я. А какая-то синица…тьфу! Простите Христа ради! Да разве этот художественный скрип можно назвать пением? То ли дело классическое исполнение! А это что? Ты, сорока, вечно как скажешь что-нибудь, аж не по себе становится. Надо же было придумать такое! Ты, верно, тоже не в своём уме.
— Что значит тоже?
— Ну, сначала синица спятила, а теперь и ты — за ней следом.
— Да ты, батюшка, сам, верно, не здоров, если говоришь про меня такие вещи во всеуслышание! — отреагировала сорока, а сама решила отомстить соловью, чтобы знал своё место и уважал тех, кто имеет связи. — Слышишь, соловушка, светлая головушка!
—Чего тебе, сорока?
— А ты давно ли не имел дела с кошкой? А то я, знаешь ли могу тебе устроить такое удовольствие. Думаю, ей будет очень приятно с тобой познакомиться. Такие птицы, как ты, ей как раз на один зуб.
— А причём здесь кошачьи зубы?
— А притом, что ты, видимо, плохо понимаешь, кому сыпешь соль на хвост. Я не из тех, кто станет терпеть неуважительное отношение.
— Ах, ну что ты сразу обижаешься? Я вовсе не то имел ввиду.
— Не то?
— Ну, конечно. Я просто хотел сказать, что синица, по моему мнению, не наделена никакими талантами. Уж тем более, талантом пения. Синица — певица! Я такое даже вообразить себе не могу! Кто угодно, только не она.
— Поёт! Поёт! — закудахтала курица. — Вы бы только слышали это пение! Это же уму не постижимо! Куд-куда ей петь? Куд-куда? То ли дело соловей! Вот певец, так певец! Всем певцам молодец! А ей-то куд-куда перед ним петь? Влюбилась в него, что ли?
— А вы разве в этом сомневались? — удивился соловей. — Уже весь лес знает, что она в меня влюблена.
— Это кто это влюблён? — раздался голос синицы. Все птицы повернулись и увидели её совсем рядом. Она сидела на соседней ветке и слышала всё, что о ней говорили соседи. — Так вот вы как обо мне говорите! Взрослые птицы, а собираете всякие сплетни. Как будто другого занятия больше нет!
Все затихли и смотрели на синицу с некоторым недоумением. Всегда такая тихая и скромная, она заговорила очень решительным, уверенным тоном. Никто из птиц раньше не видел её такой. Синица перелетела на забор и недовольно посмотрела на кошку. Той не понравился этот взгляд, и она подумала: «Дай-ка я её съем. Надоела уже», — но синица поняла, о чём подумала кошка и улетела домой. Ей больше не хотелось оставаться в этом «светском» обществе, которое только и может, что сплетничать друг о друге. Синица не понимала, какой в этом интерес. Ей стало скучно, и она поспешила удалиться, пока кошка действительно её не поймала. Та, в свою очередь, недовольно фыркнула и пошла по своим делам. Остальные птицы тоже разлетелись по своим гнёздам. Одна собака косо на всех смотрела, не выходя из своей конуры. Ей, как всегда, было абсолютно всё равно, что творилось во дворе. Главное, чтобы в доме было тихо, и чтобы в миске была еда. А остальное трынь-трава.
А синица осталась смой собой. Она так и не пожелала подстраиваться под это «светское» общество. Там её не хотели принимать. Но так даже лучше. Теперь она сможет себя полностью посвятить своей семье, и никто не будет лезть к ней с глупыми советами, как ей кормить детей, или как она должна о них заботиться. Теперь у неё всё будет хорошо.
5. 07. 2006