Жилище Астахова

Всякий вошедший в жилище Астахова, прежде всего, упирается в старую входную дверь, - которую заменили на нынешнюю, железную, после того, как в 1996 году, подобрав ключи, квартиру навестили воры-домушники; (все перерыв, они прельстились единственной вещью – школьной золотой медалью Астахова). Снятая с петель, и отставленная с сохранением регалий (ручки, щеколды для цепочки, и английского замка), старая дверь выполняет свое новое предназначение – откинувшись назад, подпирает  спиной штабель картонных коробок, сложенных в углу прихожей, в которые убраны вещи, оставшиеся от ушедших эпох: дамские наряды, модные в 70-е годы прошлого века, специальные электроприборы:: электрощипцы для завивки волос, электробигуди, электромассажер; две  куклы с закрывающимися глазами:  одна - большая, другая - маленькая; французский пеньюар розового цвета; изящные лакированные туфли-лодочки; дамские сапожки на каблуках-гвоздиках с мягкими, как чулки, голенищами; комплект стеклянных банок в нетронутой картонной упаковке; настенные календари; старые сумки (часть из них порваны), сюда даже затесался складной журнальный столик, и другое барахло.
Левая стена прихожей  покрыта разводами – следами потока горячей воды, хлынувшей по стенам 15 лет назад с чердака, где прорвало трубу отопления, из-за чего обои  напоминают старинную географическую карту. На ней вполне органично смотрится зеркало в несимметричной криволинейной оправе (такие были в моде в середине 60-х), но постмодернистский дизайн коммуникационного оборудования - белой коробки терминала МГТС, подмигивающего зелеными фотодиодными глазками, и красного пульта пожарной тревоги, с подходящими к нему белыми проводами, образующими правильный геометрический рисунок,  явно диссонирует с неровной, изрезанной  береговой линией континента, начертанного на обоях обильной протечкой. В результате стена напоминает полотно Мазеруэлла.
Отталкиваясь от только что описанной стены, прихожая продолжается вправо - до ее впадения в короткий коридор, ведущий на кухню. Справа от горы картонных коробок, подпертых слегка наклоненной старой дверью, весь остаток стены до угла коридора занят полутораметровыми стопками книг, стоящими в три ряда на полу. Книги сюда попали по следующим причинам: либо они уже Астаховым прочитаны, и он в них больше не будет заглядывать, либо он их вообще не собирается читать. В первую очередь это относится к книгам, принесенным с работы, когда семь лет назад ему отказали от места. Хотя Астахов уже тогда подозревал, что специальная литература ему больше уже не понадобится, он все книги забрал из вредности: чтобы они никому не достались. И вот теперь здесь пылится стопка высотою в метр; в ней имеются: и несколько томов «Электроники больших мощностей» Капицы-отца (Петра);- не путать Капицей-сыном (Сергеем), и «Некоторые задачи теории нелинейных колебаний» И.Г. Малкина, и «Теория инженерного эксперимента» Шенка, и «Шум» Ван-дер-Зила, и «Распространение волн в периодических структурах» Бриллюэна; Астахов счел для себя невозможным оставить эти книги незнамо кому.
Стопка книг, прочитанных Астаховым на языках оригиналов, к которым он более обращаться не намерен, тянет метра на полтора; это, в основном, английские и американские авторы, к примеру, - «Последний человек» Мэри Шелли, пара романов Диккенса, Арнольд Беннет,  два романа Элиа Казана, Тони Моррисон, Ричард Райт, Фрэнсис Скотт Фитцджеральд, О’Генри, Хемингуэй «О ком звонит колокол», Памела Джонсон, но есть и французы - Мориак, Жироду Маргерит Юрсенар, и немцы - Генрих Манн, Йозеф Рот, и Петер Вайс, и итальянцы - Альберто Моравиа (ранний роман «Агостиньо») и Джорджо Бассани.
Есть здесь не прочитанные классики: Руссо, Мюссе, Мопассан, даже Стендаль (это ведь – не Флобер, которого не позволительно не знать).
Остальные книги - по российской истории; Астахов их накупил во время перестройки, чтобы узнать настоящую историю, а не сфальсифицированную коммунистами, которой его учили, да не успел их прочитать вовремя, а теперь, когда история пишется у нас на глазах, это чтение уже не актуально. Так и пылятся Эйдельман, Скрынников и Джилас, не говоря уж о Волкогонове.
Если повернуть голову вправо, то взгляд упирается в стенной шкаф; за полуоткрытыми дверцами которого проглядывает его содержимое. Верхняя полка забита пачками газет «Сегодня» и «Коммерсантъ», которые жалко выбросить, так как они – летопись истории Новой России, каждый день которой дорог Астахову, как время, свободное от коммунистического морока. Здесь, также, лежат пожелтевшие газеты, привезенные Астаховым в разные годы из зарубежных поездок – «Таймс», «Гардиан», «Нью-Йорк Геральд Трибюн» и «Иомиури».
Слева в черном  футляре-чемодане стоит пишущая машинка «Любава», подаренная Астахову коллективом на работе по случаю его 50-летнего юбилея. На ней Астаховым были отпечатаны всего несколько текстов, а с тех пор, как появились компьютеры, машинка больше не использовалась, и поэтому находится в великолепном состоянии, пригодном к немедленному применению (имеется даже запасная чернильная лента и пачка копирки). Рядом с машинкой на полке стоит небольшой глобус, на который по самый тропик Рака нахлобучена меховая шапка-ушанка, предназначенная для суровых морозов, но зимы теперь – мягкие.
В нижнем отделении стенного шкафа, предназначенном для верхней одежды, на плечиках развешаны: костюм 1965 года, сильно потертый, и кругом блестящий, плащ австрийского производства 1968 года, гэдеэровское пальто искусственным мехом внутрь, и другая одежда; все это уже давно одеть невозможно, но в советское время Астахов сохранял старые вещи на случай термоядерной войны, и это вошло в такую стойкую привычку, что он не выбросил ни шелудивую куртку из облупившейся синтетической кожи, ни замызганный узбекский домашний халат, ни матерчатую «дубленку» на рыбьем меху, которую он носил в перестройку. Стенной шкаф забит под завязку, ибо, наряду с безусловно полезными вещами – инструментами и расходными материалами, здесь хранится ношеная обувь (по мнению Астахова ее износ - не 100%-й, и она еще может пригодиться). И вообще, когда Астахов не вполне уверен, что какую-то вещь можно выбросить, он ее засовывает в этот шкаф.
На постоянно открытой створке стенного шкафа повешены восемь шарфов, три ремня и шесть галстуков, пробегающие через все перемены моды и вкусов, произошедшие в период от 60-х до нулевых годов.
На участке пола, примыкающем к шкафу, громоздится обувь на все случаи жизни – для зимы и для лета, для визитов,  для улицы, и для поездок на дачу.
Угол коридора, примыкающий к шкафу слева, от пола до потолка занят стопками книг, поставленными в два ряда. В ряду, примыкающем к стенке, находятся собрания сочинений, например, полное собрание Сергея Соловьева, и десять черных томов «Красного колеса» Александра Солженицына (оно было прочитано Астаховым, когда он сломал ключицу; чтобы она правильно срослась, ему завели руки за спину, и в таком состоянии сделали гипс, так что он не мог лежать, и спал только сидя, и так удавалось проспать лишь по три часа в сутки, а в  остальное время он читал), здесь также находятся тома Юрия Лотмана, и Алексея Лосева, толком еще и не прочитанных, и других авторов, которые не видно, так как их закрывает второй ряд, составленный из множества альбомов по городам и странам, в том числе тех, которые Астахову довелось посетить, а также  альбомов по искусству; здесь представлены: американка Энн Лейбовиц, прославившаяся своими фотографиями Сьюзен Сонтаг, москвички Наталья Нестерова и Ирина Старженецкая, питерцы Елена Фигурина, и Вадим Воинов; здесь также  лежат иллюстрированные каталоги множества художественных выставок, и много чего другого.  Книжные стопки – разной высоты; они образуют уступы и глухие ниши, в которых размещены разные бытовые предметы – зонтик, сапожные щетки, черная дорожная сумка, бейсболка; они нарушают однородность книжной стены темными матерчатыми вставками, тем самым придавая им облик ассамбляжа в духе Хиршхорна.
На повороте от прихожей к коридору стоит кресло чехословацкого производства 1960-х на расставленных ножках; когда оно рассохлось и рассыпалось, Астахов вновь его скрепил шурупами, и поставил в коридоре, водрузив на него графическую ню Анны Желудь, подаренную Астахову автором в рамках проекта «Отдам в хорошие руки». Под чехословацким креслом и около него сгрудились пять пластиковых сумок, набитых проспектами выставок, концертов  и кинофестивалей, посещенных Астаховым за последние 25 лет. По мысли Астахова они позволят, если очень понадобится, вспомнить любое из этих событий, но необходимость перебрать несколько сотен документов до сих пор его удерживала от подобных попыток.
Наконец, слева от книжного штабеля открывается дверь в жилую комнату Астахова.
Первое, что видит человек, вошедший в эту комнату - это несколько тысяч корешков книг, уложенных стопками, которые простираются от пола до потолка, (или почти до потолка), и стоят вплотную друг к другу, образуя три стены; стены эти - очень неровные из-за сильно различающихся размеров книжных переплетов - от ин-кварто до ин-октаво, - и невероятно пестрые из-за ярких цветов суперобложек и разнобоя шрифтов разноязычных названий, выпирающих с корешков, стараясь захватить внимание зрителя. Это броское изобилие книжной продукции тем более ошарашивает, что ему нет аналогов – ведь в библиотеках и магазинах книги расставлены по полкам, а на складах они хранятся упакованными. Эти поверхности, образованные книжными корешками, наводят на мысль об инсталляции современного искусства, чем они, по существу, и являются. 
После первого шока в этой картине, достойной Борхеса, все же обнаруживается изъян: - у противоположной от входа внешней стены комнаты книжные стопки неохотно расступаются, открыв узкую, но глубокую амбразуру, через которую в комнату проникает немного света от находящегося за ними окна.
Посередине комнаты стоит маленький письменный стол. У его узкой стороны стоит  кресло Астахова, образуя рабочее место, включающее ноутбук, телевизор, к которому по воздуху от терминала МГТС тянется кабель, и настольную лампу. За ними остаток стола занимают принтер и склад всякой всячины: фото- и видеоаппаратура, стопки тетрадей повседневных записей за многие годы, платежки ЖКХ, визитные карточки, памятки, лекарства, и т.п. Все подстольное пространство занято словарями, энциклопедиями, (среди которых блещут двухтомник русского мата Плуцера-Сарно и тысячестраничный словарь английского слэнга, то есть английского мата), и другой справочной литературой.
Справа от рабочего места, - между столом и книжными стопками втиснулось спальное ложе Астахова – пружинный матрац, к которому прибиты короткие ножки.
Этот матрац был приобретен Астаховым в 1968 году в мебельном магазине, находившемся в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Чтобы не озабочиваться транспортом, он поставил матрац себе на плечо, подперев головой, и пешком направился домой. Идти Астахову было весело: редкий встречный прохожий не пошутил на тему назначения этого предмета мебели.
За спинкой кресла одна на другой стоят две коробки, заполненные одеждой, которая может оказаться пригодной, разве что после термоядерной войны, используемые, как подставка для радиолы ИЛГА-301 произведенной в 1984 году, и полностью работоспособной, если не считать прозрачной пластиковой крышки, закрывающей проигрыватель; пластик от времени настолько охрупчился, что, когда на радиолу в очередной раз из-за превышения предельно допустимой высоты стопки, обрушились книги по поэзии и драматургии, занимавшие простенок напротив, крышка раскололась пополам (правда, даже в сломанном виде она свою роль выполняет). Рядом с радиолой, на полу, в ногах кровати, располагается фонотека Астахова, состоящая из нескольких сотен долгоиграющих пластинок. Он ее собирал  с 1987 до 2000 года, в основном, на развале, занимавшем часть второго этажа Дома книги на Новом Арбате, где по дешевке можно было приобретать не только пластинки отечественного производства разных лет, но и те, что были изданы по всему свету; хозяин рынка их скупал в Канаде, и привозил контейнерами в Москву. Астахов собирал записи композиторов авангарда классической музыки: Нововенскую школу – Шенберга, Берга, Веберна, а также всех авторов, кто испытал их влияние – Хиндемита, Стравинского, Шостаковича, Бриттена, Тищенко, Шнитке, Денисова, Канчели, Лютославского. Иногда ему удавалось сделать редкостные приобретения в виде произведений Ксенакиса или  четвертьтоновой и 1/6-тоновой музыки Вышнеградского, от которой «крыша едет». Кроме того, Астахов собирал произведения тех авторов, которых можно было считать предтечами музыки середины XX века – Баха, Вагнера, Брукнера, Рихарда Штрауса, Равеля, Айвза, Малера. Все это мероприятие кончилось плохо: Астахова подвело то, что он хранил пластинки согласно  правилам – в вертикальном положении. Когда произошел прорыв отопительной системы, вода подтекла под фонотеку; впитываясь в картонные коробки, и попадая на поверхности хранившихся в них пластинок, далее вода поднималась по их канавкам, как по капиллярам, и оттуда испарялась, после чего игла в канавках не держалась, и все пластинки скопом можно было выкинуть (они все подмокли), что Астахов собрался уже, было,  сделать, когда, вдруг, обнаружилось, что центральные части  пластинок остались не намокшими, так как вода плохо распространяется поперек канавок, и их можно проигрывать, начиная с середины, то есть,  пренебрегая началом произведений, сразу прослушивать финалы. Решив, что так даже лучше, Астахов фонотеку не выбросил. Сверху на грампластинки поставлены две коробки из-под обуви, куда поместилось  продолжение фонотеки на других  носителях, – компакт-дисках, занимающих совсем мало места: здесь представлен самый расцвет авангарда: Кейдж, Куртаг, Ноно, Лигети,  Берио, Лахенман, Штокхаузен, Пярт, Губайдулина, Циммерманн, Фелдман.
Описание боковых поверхностей жилой комнаты требует более систематического подхода. Выберем направление обхода против часовой стрелки, начиная от входной двери, к которой  прикноплен портрет Астахова, выполненный в середине 80-х сухой пастелью (сепией) на ватмане художником Арто (не французом Антоненом, а русским - Сергеем). Тогда у Астахова еще была густая шевелюра, стоявшая дыбом, но он на портрете вполне узнаваем своим встревоженным взглядом. Далее, за простенком, занятым, как уже упоминалось, стопками книг по драматургии, поэзии и философии, находится еще один стенной шкаф. Если открыть его дверцу, она упрется в сложенную на полу фонотеку, поэтому для доступа в шкаф  приходится, ухватившись за его дверцу, и на ней повиснув, сначала перенести над фонотекой левую ногу, а за нею и правую.
В нижней секции стенного шкафа висит на плечиках вся одежда Астахова, которая передает внешний облик его самого, а не его жилища, и поэтому я на ней здесь не буду останавливаться, оставив для другого рассказа.
Однако отворив дверцу верхней полки этого шкафа (на ней закреплена факсимильная репродукция плаката Альфонса Мухи “Les Fruits”, Paris, 1897), обнаруживаешь запасник мемориального музея, где находятся: черно-белый переносной телевизор «Электроника» (вполне исправный), кинокамера «Спорт-2» (на батарейках) производства 1962 года, кинопроектор, чемодан, заполненный любительскими фильмами на восьмимиллиметровой пленке (рассохлась), и фильмы нуждаются в оцифровке, армейский противогаз ГП-4У, выданный Астахову на работе на случай термоядерной войны,
Здесь же хранятся прочие плоды творческой активности Астахова в прежние годы: дипломная работа: «Умножитель частоты на p-n переходе с использованием диффузионной емкости» Физфак МГУ, 1963 г., серия абстрактных акварельных рисунков, созданных в 1961 году, реферат по философии «Моделирование в физике» 1966 г., первые литературные опыты – сборник фантастических рассказов, написанных в 1985 году, и политические статьи, которые были написаны для  «Независимой газеты» (некоторые из них были опубликованы в 1993 году).
Вылезши из стенного шкафа, продолжим движение вдоль отходящей от него стены. Минуя небольшой голый простенок, упираемся в стоящий вдоль стены румынский книжный шкаф, состоящий из поставленных друг на друга полок, за стеклами которых обложками наружу разместилось множество  альбомов по искусству; маленькие (серий «Дельфин» и «Садеи-Сансони») тесной толпою стоят, тогда как большие (ин-кварто) – разлеглись на боку, как, например, альбомы Гончаровой и Ларионова, или Тиффани; из-за спин мелкоты выглядывают книжные корешки: белые – «Памятников литературы древней Руси»; голубые – собрания сочинений Гете; разноцветные – сочинений Эзры Паунда. На книжном шкафу до самого потолка встали пять стопок книг ин-октаво, лежащих плашмя, но их так много, что от мельтешения корешков рябит в глазах, и взгляд, пытаясь уцепиться за Малларме и Беккета, все же сползает влево, где вдоль стены собралась солидная публика – большие альбомы по искусству, сложенные в пять стопок от пола до потолка корешками наружу.
Восемь томов «Памятников архитектуры Москвы» щеголяют своими картографическими суперобложками, их затейливым шрифтом стремится перебить крупная надпись Art Nouveau на синем фоне, но с нею спорит светлый Marc Chagall на красном фоне, а их обоих громко окрикивает грозный TATLIN черными буквами на сером фоне. Это в центре; - а на периферии тут и там вспыхивают локальные ссоры: наглый красный Hundertwasser задирает Сомова, прорисованного тонкими линиями на белоснежном фоне; Илья Машков разлегся на Валентине Серове, которому такое соседство не нравится; Йозеф Бойс косится на Иеронима Босха.
Но вот правая стена упирается в угол, и взгляд переходит на внешнюю стену, где собрались самые большие и самые крикливые альбомы; всех перекричал PARIS с красными буквами на белом фоне; на втором месте – белая ITALY на черном, далее следуют Saudek, перевернутый вверх ногами, Julian Schnabel и Frankenthaler. Две следующие стопки уже налезают на окно. В них самые громогласные – толстый альбом ARTODAY и двухтомник Сутина.
Слева от узкой амбразуры, приоткрывшей окно, выстроилась литература, с которой Астахов никогда не расстается; среди них выделяются три толстенных тома Дмитрия Пригова и трехтомник Владимира Сорокина; книги на английском - «Улисс» и «Портрет художника в Юности» Джойса, «Жизнеописание Сэмюэла Джонсона» Босуэлла;  на немецком - «Волшебная гора» Томаса Манна, «Замок» и «Процесс» Кафки, «Избранное» Ницше; Дантов «Ад» и «Гепард» Лампедузы - на итальянском.
 Чтобы осмотреть левую книжную стену, приходится немного попятиться, так как в ней книжные стопки стоят от пола до потолка в три ряда от двери до наружной стены комнаты. Астахов пользуется лишь книгами первого ряда, которые на виду; среди них – семитомник Иосифа Бродского, Вирджиния Вулф, Карл Ясперс, Жан Бодрийар, Марк Ротко, Говард Ходжкин, “New York. 1960”;  иногда он добирается до второго ряда, где находятся Гегель и Кандинский, но никогда – до третьего, который недоступен, поскольку невидим. Он-то и является предметом постоянного беспокойства, так как живет какой-то собственной жизнью, не подконтрольной Астахову: иногда стопки третьего ряда как бы вздыхают, и по всей книжной громаде пробегает судорога. И Астахов с ужасом смотрит на книжную стенку: ему представляется следующая картина: с шуршанием зашевелившись, вся эта груда книг подобно водопаду вдруг  с треском обрушивается, сбив его с ног, и под собою погребя, так, что он уже не сможет из-под нее ни самостоятельно выбраться, ни даже позвать на помощь.
К выходу из жилой комнаты Астахова примыкает узкий простенок коридора, в котором размещена полочка для стационарного телефона. Слева от нее, на полу стоит стопка альбомов, портфелей, папок, коробок, в которой хранится семейный фотоархив Астахова  - от середины XIX века до 80-х годов XX-го (до современности не дотянул), сохранивших в своем внешнем облике черты времени, из которого вышли.
Над телефонной полочкой к стене прикноплен табель-календарь 2003 года, который Астахов не снимает ради полюбившегося ему вида Питера с птичьего полета; поверх него висит настенный календарь «Великие города мира», на котором в этом месяце изображен Шанхай. Над календарем с наклоном повешена окантованная акварель астаховского деда, на которой изображен арочный проем; через него крутые каменные ступени замковой лестницы из темноты подземелья ведут наверх, откуда струится дневной свет…
Сразу за простенком следует дверь в комнату, которая не относится к жилищу Астахова, и которой в свое время будет посвящено отдельное произведение.
Открыв остекленную дверь, входим на кухню. С левой стороны вдоль стенки шкафа на полу выстроилась в ряд коллекция стеклотары из-под крепких напитков, напоминающая о том далеком времени, когда они еще Астаховым потреблялись: темного стекла пузатый сосуд из-под бенедиктина, весь обклеенный медалями, высокая светлая бутыль с этикеткой Absolut, разнокалиберные емкости, когда-то содержавшие Кальвадос, Рижский бальзам, и ликер Vana Tallinn, а также стайка бутылок от разных коньяков. Справа, в углу, образованном стенкой кухонного серванта, и открытой дверью, стоят стопки книг, коробки, стеклянные банки, половая щетка, и т. п.
 Миновав створ между шкафом и кухонным сервантом, выходим на середину кухни. В центре внимания сразу оказывается левая стена, изукрашенная наложенными друг на друга пятнами различных оттенков серого и бурого цветов, являющихся живописной летописью нескольких масштабных протечек. Часть этой великолепной абстрактной картины, к сожалению, утрачена, так как красочный слой кое-где облупился, обнажив под собою угрюмую невыразительность бетона. Аналогичным образом расписан и потолок, но свисающие с него паутинные нити, сделав изображение трехмерным, придали ему выразительности.
Однажды, по приходе домой обнаружив, что по кухонной стене стекает вода, Астахов принялся звонить в дверь расположенной над ним квартиры, но никто не отозвался. Раздобыв телефон ее хозяйки, он  с нею связался, и она ему сообщила, что ее пустующую квартиру систематически  заливает молодой человек, живущий этажом выше. Вскоре хозяйка приехала – это была дама лет сорока пяти, следящая за своей внешностью. Астахов с нею поднялись на двенадцатый этаж, и позвонили. Дверь открыл весьма самоуверенный молодой человек; он охотно продемонстрировал источник протечки: труба, соединявшая кухонную раковину со стоком, разрушилась, и вода просто лилась на пол; он с возмущением сообщил, что ЖЭК отказался этот дефект устранить бесплатно, а у него на ремонт денег нет, и не предвидится. После того, как Астахову стало совершенно ясно, что дальнейший разговор бесполезен, он, плюнув, ушел, но его соседка сверху, посматривавшая на молодого человека с неподдельным интересом, осталась.
У левой стены астаховской кухни стоит двухконфорочная газовая плита; рядом с нею – раковина, а над нею – сушилка, которая Астахову давно не нужна, так как он пользуется единственной тарелкой, в которой приготовляет себе салат, а, съев его, вместо мытья вытирает тарелку бумагой насухо.
Слева от кухонной раковины стоит шкаф, образующий вместе с сервантом, столом, и двумя табуретами кухонный гарнитур белого цвета;  полки шкафа заполнены постельным и нижним бельем, а также одеждой, которую Астахов еще не носил, и неизвестно, соберется ли надеть хоть раз. Наверху шкафа стоит инсталляция «Эгоист» - подражание  Энди Уорхолу, - сооруженная Астаховым из сорока банок из-под одноименного растворимого кофе.
Вернемся, однако, к газовой плите,  справа от которой стоит коробка из-под компьютерного монитора VGA (помните такой?); в этой коробке и сверху на ней сложен кухонный скарб – кастрюльки, чайники, кофейники сковородки, дуршлаги, терки, из которых Астахов использует лишь один-два предмета, остальные – просто так стоят.
Далее справа в угол задвинут холодильник «Мир», который навевает Астахову ностальгические воспоминания. Когда он ехал в кабине грузовика, перевозившего холодильник из магазина домой, шофер задумчиво, с грустинкой произнес: «Вы ведь еще молодой человек, а у Вас уже есть кооперативная квартира, и вот Вы купили для нее холодильник, а почему так? А все потому, что Вы не пьете!»
Это было в 1968 году, а сейчас холодильник сильно постарел, ручка отломилась, и, чтобы дверца не оставалась не закрытой, на нее накинута веревочная петля, но он продолжает исправно функционировать. В благодарность за это Астахов превратил холодильник в произведение концептуального искусства, начертав на дверце фломастером надпись: ХОЛИЗМ, которая при помощи  альтернативных вставок может быть превращена в две другие: ХОЛуИЗМ и ХОЛерИЗМ, и все  три понятия вместе претендуют на формулировку российской национальной идеи.
Рядом с холодильником – выход на балкон, где стоят лыжи (Астахов на них в последний раз вставал тридцать лет назад), коробки с ненужными бытовыми приборами и посудой, красное чехословацкое кресло (парное к тому, что в коридоре, и тоже свинченное шурупами), пятнадцатилитровая стеклянная бутыль, в которой некогда держали яблочный сок собственного производства, картонная тара, которая может всегда пригодиться, и многое другое.
Вернувшись с балкона на кухню, продолжим ее обход по часовой стрелке. В углу, рядом с балконным окном, за занавеской, к стене прислонена гладильная доска, и где-то от нее поблизости – электрический утюг, которым Астахов в последний раз пользовался лет тридцать пять тому назад, а дальше располагается  кухонный стол, придвинутый  к стене своею узкой стороною, и упирающийся углом в сервант; за ним можно сидеть на табуретке спиной к балконному окну. На столе стоит настольная лампа, которая никогда не зажигается (кухня освещается светом люминесцентной лампы, льющимся из обгрызенного стеклянного абажура, свисающего с потолка). На столе стоит чашка Астахова, заварной чайник и три банки – с сахарным песком,  гранулированным чаем, и растворимым кофе.
На стене над столом висит окантованный рисунок, выполненный дедом Астахова: на склоне холма стайка березок покорно склонились под порывом холодного осеннего ветра.
Все пространство под кухонным столом занято…вы догадались – стопками книг, которых некогда читать, а выбросить жалко.
Дальше переходим к описанию серванта. На нем выстроилось множество предметов: толстые декоративные свечи, оплывшие сверху, стеклянный бронированный сифон для приготовления сельтерской,  набор мерных стеклянных сосудов, термос, хищный орел, вырезанный из дерева; мелкая пластика: белая фаянсовая ласка, присевшая на задних лапах в грациозной позе, фарфоровые фигурки зайца и кота; еще один кот – из черного металла, хвост трубой, деревянная собачка с присобаченным на боку красным сердечком, дореволюционная  шкатулка, украшенная резным рисунком в стиле «модерн», и много всякого другого - всего не перечислишь.
Матовые стекла горки серванта никогда не раздвигаются; дверцы, за которыми скрыты его полки, никогда не открываются; там стоят столовые и чайные сервизы, рюмки, фужеры, салатницы, селедочницы, блюда, вазы, розетки, графины, и прочее, что необходимо для приема гостей и поддержания социальных контактов,  в чем вот уже много лет, как надобность отпала.
Вот и закончен обход Астаховского жилища, хотя можно ли так назвать то, что мы здесь описали? Скорее, - это склад ненужных вещей, включая и Астахова.
                Май 2018 г.