День Второй. 15

«Здравствуй, дорогой мой друг!
Ты никогда не замечал, как пафосно могут звучать обращения? Даже сердечное «дорогой» тонет в фанфарах.
Я скучаю по тебе, всегда по тебе скучаю, если мы долго не видимся. Мне тебя не хватает, потому что только с тобой я могу разговаривать свободно, безцензурно, и с пользой. Потому что, только с тобой я могу молчать. Только твои глаза понимают меня и слушают внимательно, даже если я начинаю говорить сбивчиво, перескакивая с мысли на мысль. Только ты воспринимаешь вещи как я, только перед тобой мне не надо ни в чем притворяться. Ты спросишь, к чему такое велеречие? Я подумал, как редко мы говорим дорогим для нас людям, насколько они нам дороги. Стесняемся, а потом бывает поздно. Я знаю, тебя смутят мои слова – поднимет голову твоя болезненная скромность, от которой «нет средств и нет спасения». Но ты потерпи, выслушай.
Мне повезло. Я встретил такого друга, как ты. А это компенсирует многие жизненные передряги. С тобой мне не страшно в горах, на суше, в воде и под водой. В какой бы далекий и трудный путь я бы не собрался, кроме тебя мне никого не хочется взять с собой. Со мной люди, но без тебя я всегда один. Это одиночество еще явственней здесь, в белом безмолвии, я и всерьез ощущаю себя героем Джека Лондона. Кругом тихая снежная первозданность природы, словно до появления человечества еще много тысяч лет. Ты меня поймешь, ведь тебе приходилось бывать в таких краях. Душу переполняют страх и восторг. Сейчас, когда я пишу тебе эти строки, над палаткой уже висят сумерки, и скоро станет совсем темно. Тебе каждый раз страшно, когда я уезжаю в горы. И я скажу тебе в тысячный раз: горы не убивают напрасно. Гибнут те, кто нарушил какой-то закон, кто почитал себя властелином. Если же относиться к горам с почтением, с уважением, то они будут тебе помогать. Прежде, чем отправляться в эти края, надо четко сформулировать для себя, для чего и зачем ты идешь. Горы отдают свою энергию лишь тем, кто этого достоин. Не объявляй им войны, не считай себя вправе диктовать им условия, и тогда они откроют тебе тебя. Я склонен думать, что это применимо к Природе в целом. Она не любит, когда человек слишком задирает нос перед ней….
До встречи,
Твой Слава».
Я закуриваю и выхожу на балкон. Передо мной – южный город с белыми домами. Дома небольшие, двух-трех этажные, пятиэтажки начинались ближе к центру. А здесь, на окраине, единственное высокое здание – кинотеатр, с грязными подпалинами на облупившемся фасаде. Когда-то на его месте был костел, его черты еще можно узнать в изуродованных переделками высоких стрельчатых окнах. В тридцатых годах костел несколько раз пытались взорвать, но всякий раз эти попытки оказывались тщетными. Он стоял, как раненный солдат, гордо глядя в глаза своим мучителям. Кое-как залатав раны, здание перестроили. В нем перебывало множество контор и учреждений, пока, наконец, не устроили кинотеатр. И полвека стоит – дом как дом. И только с тыла выпирает запретный неф. Как будто память о невинно загубленной душе. Приказывали ломать и крушить – ломали и крушили. Фанатизм послушания затмевал разум. Нас впихивали в «светлое будущее», затаптывая прошлое, и мы шли, покорные, а потом равнодушие разъело наши души. Мы перестали обращать внимание друг на друга, восхищаться, дарить, а потери рождали безотчетную злобу. Одни купола «крыли чистым золотом», другие – выкорчевывали. И уже было не столь важно, как назывался храм: костел или синагога, куда важнее заменить одного бога на другого. Так поступали все завоеватели. Они знали, что человек в состоянии пережить любые лишения, пока у него есть вера. Отними ее – и он превратиться в раба. Я перевел взгляд на памятник адмиралу Ушакову. Строители «новой жизни» яростно боролись со всем, что хотя бы намекало на «проклятый царский режим». Памятник сносили, но жители города ночью возвращали его на место. И победили. Ушакова оставили в покое. Глухое, мутное настроение бродило во мне. Благолепие южного города рождало меланхолию.
Сегодня и завтра Любавин объявил выходными. На гастролях это щедрый подарок. Вот уже пять дней, не зная отдыха и срока, мы выдаем все лучшее, что создали за несколько сезонов. Кроме того, я выступаю с чтецкими программами. Я зарабатываю усталость, чтобы проваливаться в сон без сновидений. Но получается плохо. Мне все равно сниться Слава.
Мне было необходимо побыть одному, и потому Дины со мной нет. Каждый вечер, перед сном, я хожу к морю. Вода приобщает меня к созерцанию мироздания. Она понимает мое молчание. Я стою и смотрю, как от горизонта подкатывает гематитовая волна, и представляю, что она уносит меня в скрытые от людского глаза потаенные края.
Все-таки я стал читать дневники Славы, письма, которые он писал мне из всех своих поездок. Наша связь не оборвалась, он говорил со мной, он рядом…. Уезжая, я взял с собой его голос, ясно слышимый со страниц. Вот и сейчас он был со мной. В номере, на столе, лежали его письма….