Часть третья. Проблемы роста

      1976–1978 г.г.
      1.
      На Марьина стали сыпаться неприятности.
      Видя, что командир полка позволяет себе прилюдно ругать его, командира дивизиона, Кузовкин решил попробовать эту методику работы на  своих заместителях. Стариков-майоров он боялся трогать: те огрызнутся могут, жди потом последствий, этим людям терять нечего. А вот на молодых — ровесниках, замполите и начальнике штаба решил он попробовать. И начал с замполита.
Вызвал как-то Марьина к себе и принялся распекать за отсутствие на занятиях по марксистско-ленинской подготовке в его группе двух офицеров.
      Слушал его Александр и думал, что ответить командиру. Он понимал, Кузовкину тяжело руководить дивизионом, он загнан в тупик, отбивается, как может, и от безысходности действует по принципу: «Бей своих, чтобы чужие боялись». Однако понимать-то понимал, но чем он мог ему помочь? Сколько угодно можно сочувствовать человеку, но коли он сам себе помогать не желает, обиделся на весь мир, надулся и стал покрикивать на ближайших помощников, что ему самому поможет? Не бить же его.
      — Виталий Александрович. Вы руководитель группы, и это я у  вас должен спросить, почему у вас на занятии отсутствуют офицеры. Вы что-то здесь путаете.
      Командир видимо понял: «И этот огрызается», и понёс:
      — Вот, вы все меня ненавидите, мало того что командир ежедневно ругает меня, так и вы, заместители, против меня бунтуете. Вы все против меня…
      Слёзы эти Марьин терпеть уже не мог.
      — Товарищ капитан, вы же мужчина, нельзя себя так вести. Очнитесь…
      Не очнулся капитан. Взялся за начальника штаба. Ну, того хоть есть за что: и в ОПД есть вопросы, РЭЗМ надо подтянуть, в самом штабе не всё в порядке, графики ответственных по дивизиону лиц не выдерживаются.
      Да, недостатки есть, безусловно, но зачем кричать, ногами топать?
      Марьин понял: надо приводить командира в чувство, иначе капитан нарвётся на серьёзные неприятности. Но тут нежданно помощь подоспела. Хотя это была уже не скорая помощь, а скорее похоронная команда. Приехал секретарь парткома проводить партийное расследование на предмет привлечения командира к ответственности за «упущения в руководстве дивизионом».
      На парткоме полка разговор был серьёзным, недостатков указали массу, но… Дивизион по-прежнему имел «отличные» результаты в учёбе, происшествий и преступлений не было. Так что погладили малость командира против шерсти, на том и разошлись. Ограничились заслушиванием. Однако, надо сказать, этот толчок Виталий Александрович воспринял как поддержку. Всё же на парткоме и ему дали слово, а он и высказал претензии командиру полка за грубость. Тот промолчал, но видимо, обиду на Кузовкина сохранил.
      Схлестнулся Марьин с начальником штаба. Тут уж обиды были чисто «местечковые». Начальнику не нравилось, что он, начальник штаба, в строю, а Марьин нет, он рядом с командиром на построении. Ну что ему объяснять? Что он «партией сюда поставлен», что он… Да мало ли чего в ответ можно наговорить.  Марьин сказал: где стоял, там и стоять буду, боеготовность не пострадает, если он в строй не встанет. На удивление Кузовкин поддержал замполита:
      — Отстаньте, товарищ старший лейтенант, не лезьте в мелочи.
      Крамарь отстал, но видно обиделся, тоже на всех, наверно.
Нет, так не пойдёт: если мы все вразброд, дело страдать будет. Марьин пошёл к начальнику штаба мириться. Поговорили немного, успокоились и действительно, зачем нервы мотать друг другу? А мир решили в ресторане закрепить. И вот после службы Марьин с Крамарем заскочили в небольшой, но уютный кабачок в их микрорайоне. Между тостами договорились не ругаться никогда. И уже с чистой совестью, подшофе побрели домой. Наутро они уже улыбались друг другу и говорили комплименты. Марьин ещё подумал: вот бы командир полка с Кузовкиным так же в кабаке посидели, может толк был бы. Толк для службы, в первую очередь.
      Недели не прошло звонок из политотдела армии. Марьин подумал, баню заказать кто-то захотел, была у них на местном озере прекрасная банька, похаживали туда и полковые ребята, и армейские, в том числе и его старшие товарищи из ПОАРма .
      Нет, попросили подъехать по срочному делу.
      Назавтра он был у секретаря парткомиссии.
      — Александр, письмо анонимное на тебя пришло: пьянствуешь, дерёшься с начальником штаба. Как это понимать?
      Что тут можно было сказать? Навет, гнусный наговор.
      — А вы сами в это верите, Ричард Михайлович?
      — Ты на вопрос отвечай.
      — Что я ответить должен? Вы ведь и сами понимаете: это наговор. Я отрицаю всё, что там написано.
      — На, сам почитай.
      Мелким неустойчивым почерком на тетрадном листе, действительно было написано, что он и пьянствует, и недавно с Крамарем подрался.
      — Глупость всё это, товарищ полковник, разорвать и выбросить.
      — На, рви, и выбросить можешь. Я тебе верю. Но и ты присмотрись, кто это буквы у вас складывать научился.

      2.
      Почти месяц безвыездно провёл Блинов в дивизионе. На майские праздники попросил у командира разрешения съездить к семье. Командир не возражал. Но уезжал Владимир Давыдович с тяжёлой душой, чувствовал, наверно, будут в  его отсутствие проблемы. Так и случилось. По прибытии в дивизион заместитель ему докладывает:
      — Всё в порядке, товарищ капитан, но два офицера на боевом дежурстве выпили спиртное.
      «Всё хорошо, прекрасная маркиза…»
      Разбор не занял много времени.
      «Да, выпили… Да, виноваты… Больше так не будем делать. Простите». И это взрослые мужики говорят, стыдоба, да  и только.
      А чем думали?
      Ладно, что с них взять? Надо докладывать по команде. Пьянство на боевом дежурстве — это воинское преступление. Надо докладывать. Блинов едет в полк.    Докладывает командиру полка.
      — Хорошо. Примите меры. Езжайте в дивизион.
      Всё вроде, с формальной точки зрения выполнил. Доложил, офицеров от боевого дежурства отстранил и ждёт решения командира полка.
      Проходит пять дней. В дивизион приезжают высокие гости. Командир дивизии и начальник политического отдела.
      — Доложите командир, как обстановка в дивизионе.
      Блинов докладывает: так мол, и так, обстановка нормальная, делаем то-то и то-то.
      — А с дисциплиной у вас как, не было ли нарушений в прошедшие дни?
      Блинов смотрит на командира полка, тот покраснел и глаза в сторону уводит. Явно не желает что-либо о пьянстве офицеров слышать.
      — Да нет, всё в порядке в дивизионе.
      — А как в порядке, если у вас товарищи такой-то и такой-то, будучи на боевом дежурстве употребили спиртное?
      Это всё начальник политотдела говорит. Комдив молчит.
      Блинов попробовал оправдаться:
      — Да я…
      — Молчать, да я… Да у вас…
      И понеслось. Командир дивизиона слушал и не понимал, о чём речь: он что, сам напился что ли? Он же доложил по команде.
      — Да у вас и с боевой готовностью отвратительно…
      Тут уж командир дивизиона не выдержал:
      — Товарищ полковник, это не первое моё место службы. Я служил в отличных дивизионах, не понаслышке знаю в них состояние дел. Здесь у меня дела с подготовкой не хуже…
      Лучше бы он этого не говорил, а просто молчал и моргал глазами. Но он не мог молчать. Он немедленно желал правды. Несправедливым было всё, что тут ему высказывалось.
      А начальник политотдела был на коне: он вновь и вновь обвинял командира во всех грехах.
      После такого разноса, естественно, настроение было паршивым. Замполит дивизиона, которому также досталось под самую завязку, попытался успокоить Блинова. Но куда там, настроение было испорчено напрочь.
      Владимир бросился было искать командира полка, но тот, как оказалось, сразу после отъезда командования дивизии укатил в полк.
      Через день началась внезапная проверка боевой готовности. Наверно это были последствия приезда руководителей. Отстрелялся дивизион неплохо. Блинов другого и не ждал, всё же он много и, как, оказалось, небезуспешно занимался боевой подготовкой дивизиона.
      Проходит ещё несколько дней, замполит докладывает: начальник политотдела прислал в каждую батарею по прапорщику, комсомольскому работнику, с целью вскрытия нарушений воинской дисциплины.
      Ещё напасть. Может, остановитесь, дадите нормально поработать?
      Командиру полка Блинов всё же высказал всё, что на душе накипело, но тот до конца и не выслушал:
      — Ладно, впредь умнее будем…
      Это он о себе? Или как?
      Прапорщики уехали удручённые, сокрытых нарушений не нашли. Докладывать в дивизии было не о чем.
      Этот случай заставил Блинова серьёзно задуматься. А верно ли он сделал, умолчав, при разговоре с руководством дивизии факт доклада командиру полка о преступлении?
      Замполит помог:
      — Не мучайте себя, Владимир Давыдович. Что произошло, то произошло, философствовать поздно. Но вот то, что вы с первых минут работы выкорчёвываете всю гадость, что в дивизионе прижилась, это абсолютно правильно. Так что перед собой вы чисты и честны, а это главное.
      Ну, успокоил, так успокоил. Пусть бы кто из полковых товарищей тогда, при том разносе, так сказал, так нет, все, в рот воды набрав, молча слушали обвинения командира дивизиона во всех смертных грехах. И замполит дивизиона в том числе.
      Кстати, доложил о случившемся в дивизионе секретарь партийного бюро, старший лейтенант. Блинов пригласил его на беседу. Не ругал, не критиковал, не кричал тем более. Он просто тихо и ласково сказал старлею, что докладывать надо бы по команде, и не всегда стоит лезть через головы к старшим начальникам.    Секретарь было заартачился: «Я здесь партией поставлен…» Блинов, достав партбилет, попросил сравнить, у кого корочка краснее.
      — И меня не соседний совхоз на дивизион водрузил. Вы просто должны понять, что не на небе живёте, а в коллективе, и не последний вы здесь человек.
      Тот случай, казалось бы, и не очень значительный для командира дивизиона, всё же он действительно был честен, имел в дальнейшем неприятные для него последствия.
      А дивизион тем временем жил своей нелёгкой жизнью и военной службой. Командир продолжал практиковать внезапные проверки, учить личный состав действовать в сложных условиях.
      В январе1977 года в Капустин Яр убыла первая стартовая батарея. Обычно на учебно-боевые пуски руководителями направляли командиров дивизионов, но в этом случае на полигон старшим поехал заместитель Блинова. Конечно, это покоробило командира дивизиона: что это было,  наказание за дерзость в разговоре с начальником политотдела, или понимание того, что дивизион сложный и командир должен быть всегда на месте?
      Вот и думай тут.
      Батарея отстрелялась на «отлично». Кстати командовал ею выпускник Рижского училища, Жора Заневский. Молодец парень. Отличная оценка, это весомый вклад в итоги подготовки дивизиона в учебном году.
      Квартиру командиру дали, причём сразу же после того разгромного разговора с комдивом и начальником политотдела. Понял, наверно, командир полка свою промашку, чуток подсластил пилюлю Блинову.
      Семья переехала, стало веселее. В дивизионе теперь командир жил только в дни, когда дежурил. Кстати, и друзья у него здесь появились. Семьями встречались с замполитом. А ещё сдружился Володя с молодым офицером Геной Цебро. Тот служил оперативным дежурным на командном пункте дивизиона. Дистанция конечно огромная между командиром дивизиона и старлеем. Но они, дружбу особо не афишируя, не для всех она, только для них, много встречались. Оба музыку хорошую любили, оба грамотны, интеллигентны, во многом и мысли их и интересы совпадали. И вообще им друг с другом было интересно. Кстати, отец Геннадия тоже выпускником Рижского училища был, но только в те времена, когда оно являлось артиллерийским и называлось Краснознамённым артиллерийским училищем береговой обороны, КАУБО.

      3.
      Анонимщик нашёлся, дивизионный комсомолец привёл:
      — Александр Владимирович, прошу любить и жаловать — Шабалкин, любитель анонимных писем.
      И, обращаясь к лейтенанту, продолжает:
      — Сам расскажешь, или за тебя рассказать?
      Лейтенант промямлил нечто нечленораздельное, добавив:
      — Извините, бес попутал.
      Отправил Марьин лейтенанта без объяснений, напутствовав:
      — Не делайте так, товарищ лейтенант, никогда.
      А что он этому человеку скажет? Репутация и так у него в дивизионе подмочена жалобами, сплетнями да наветами. Не любят его офицеры, сторонятся. И ведь что интересно, молод ещё, старшего лейтенанта получать, аттестация выпускная, в общем-то, неплохая, и с учебно-боевыми задачами справляется, а вот такой человек. Видимо это и его, замполита упущение. Надо бы поработать с лейтенантом.
      Впрочем, работы Марьину в дивизионе было невпроворот. Дивизион готовился к итоговой проверке армией, а значит, и политучёбу смотреть будут, и с  людьми армейцы повстречаются, и с активом разговаривать будут. Да и по спецподготовке лично ему надо подтянуться. Пока не до анонимщика было. А уж после разберёмся, откуда у человека такие писарские задатки.
      Командир его, Виталий Александрович, понемногу входил в силу. Номера машин он более не вспоминал, оставил, видимо, себе это занятие как хобби, но вот подготовкой боевых расчётов занялся предметно. А здесь появилось масса проблем. Казалось бы, ничего не произошло за столь короткий период, земля та же, техника та же, люди те же, а вот уровень подготовки личного состава стал ниже. Причина вроде бы на поверхности — прошло некоторое обновление офицерского состава групп. Но это была не главная причина. Долгое время авторитет дивизиона держался на Захарове, на нём лично и его системе работы. И армейцы, и полковые проверяющие говорили: «У Захарова всё замечательно, всё у него на контроле, там и проверять не надо». Да. У Захарова всё крутилось. И вот он ушёл. И оказалось, не всё так красиво и добротно. На итоговой проверке дивизион сдал «отличные» позиции. Лишь одна группа подтвердила отличную оценку, а ОПД и одна из групп подготовки и пуска провалились до «удовлетворительных» показателей. Конечно, это не смертельно. Обычно так и бывает: со сменой руководства в  частях и подразделениях возникают определённые проблемы, это и статистика показывает. Но и Кузовкину, и Марьину не до статистики было. Оценка «хорошо» дивизиону была равноценна, по их пониманию, двойке.
      Давление на командира продолжилось. Всё больше и больше доставалось и замполиту. Позиции дивизиона надо было восстанавливать.
      Конечно, самое большое поле деятельности для замполита было в офицерской среде. Много пришлось здесь трудиться. До половины офицерского состава почти выслужили установленные сроки службы, и раскачать людей, которые готовились к заслуженному пенсионному отдыху, было непросто. Ими надо было в первую очередь и заниматься.
      Вот строй стоит.
      Издалека смотришь — красавцы стоят, все по ранжиру, подбородки вверх, на лицах улыбки.
      Ближе подойдёшь — а они все разные: кто уже с брюшком, ремень ниже пояса. Кого жизнь согнула, сгорбленный стоит. Лейтенант Саркоев в кроссовках на босу ногу во второй шеренге прячется, сейчас от командира разнос получит. Кто-то зарос, стричься надо, а кому уже и не нужно, плешь на голове. Так это внешне. А вот разберёшься с каждым, внутрь заглянешь, что ни человек, то проблема. У одного дачный домик сгорел. Плевать ему на службу, ему надо доски найти, кровь из носу к апрелю всё надо привести в исходное. Он больше жены боится, чем командира дивизиона. У другого четвёртый ребёнок родился, расширяться надо, тесно в полуторке . Кто ему поможет? У кого жена в больнице, детей в школу водить некому. А кто просто устал, может, перебрал вчера или на огороде переработал.
      Прапорщики пошаливать начали, молодёжь из учебного центра пришла, холостяки, денег много, вот по выходным и повадились по ресторациям болтаться, двух уже из гарнизонной гауптвахты на днях вызволяли. А ведь при Захарове такого не было.
      Все эти люди, это и его, Марьина, головная боль. Заниматься ими надо. Он и трудился. Много сам работал индивидуально и командира и заместителей к этой работе подтягивал. Семьи посещал, на жилищной комиссии в кровь за «своих» сражался. На боевом дежурстве по ночам документы по боевому управлению листал, повысить классную квалификацию собирался. Да ещё  в академию готовился. В прошедшем году рапорт ему всё же подписали. Ещё в отпуск надо сходить, а потом уж и собираться. Этот год — его последний шанс, возраст подпирал. Молодой-молодой, а уж, оказывается скоро и старым станет. Нет, не для жены, здесь он ещё петушится, вот для карьеры…
      Если не поступит в этом году, может притормозить в служебном росте.
А кто же тогда генералом будет?