Ноты, гаммы, рояль...

Ноты, гаммы, рояль... Урок сольфеджио. Белые и чёрные клавиши, согретые твоими пальцами. Чуть дрожащий голос, в десятый раз повторяющий трудную тему, опущенные глаза. Сладкий ужас запретного счастья, и одна отчётливая мысль: "Сегодня снова!"
 
Студентка консерватории, получившая место репетитора в хорошей семье. Приличная прибавка к стипендии, три раза в неделю обед "на халяву", ученица — смышлёная барышня пятнадцати лет, младшая дочь непоследных людей в городе (рекомендация всегда пригодится!). Но судьба склонна преподносить сюрпризы.
 
Завидная оказия обернулась огненным метеоритом, сверкнувшим в безоблачном небе и разбившим привычную реальность на тысячи осколков... Непонятно, как и с кого началось. Видимо, частое тесное общение, музыка, всегда волнующая, взаимная симпатия юности...
 
Не ведающая дотоле любовных бурь, студентка консерватории поначалу просто удивилась собственным чувствам, сочтя не стоящей тревоги причудой, шутливой пьеской на сцене любительского театра. И не заметила, как увязла всерьёз в медовом омуте невозможной, возмутительной страсти!
 
Впрочем, первой шаг навстречу, а по сути, через пограничную черту дозволенного сделала ученица. В пятнадцать лет организм слушает оглушительную симфонию гормонов гораздо прилежней, чем доводы разума, то бишь мнения старших: умудрённых, скучных. И вот однажды я взяла твою руку, лежащую на клавиатуре, и поднесла её к губам, и глядя прямо в распахнутые глаза, поцеловала... За этим вопреки естественной логике не последовало ни протеста, ни презрительной насмешки, ни рефлексивного испуга. Ты просто смотрела, но словно изливала на меня всю свою нетронутую жизнью сущность. И лишь когда я настолько потеряла голову, что положила ладонь на твоё божественно гладкое колено и двинулась выше, ты вспыхнула всем лицом и даже шеей, и неловко, как-то даже  стыдясь своего стыда, остановила процесс.
 
Через три занятия был настоящий поцелуй в губы, быстрый и дерзкий, как захват крепостных ворот горсткой смельчаков. И птичка попалась, ещё не ведая того. Правда, и ловец вляпался — что называется, не рой другому яму... В один морозный зимний день, когда сизоватая дымка покрывала улицы, и тяжёлое солнце искрилось в наждачных покровах инея, а дома не было никого, кроме нас, всё решилось бесповоротно...
 
Полумрак в гостиной (быстро задёрнуты шторы), широкая, белоснежная накинутой простынею софа, и опадающая в стороны, скинутая в лихорадке одежда. Лицо приговорённой к блаженству и уже умирающей жертвы, мольба рук и рта: "Поскорее же, прошу тебя, или никогда!"
 
Потом научились ладить ловко и незаметно, будто опытные любовники, прямо во время занятий, и часто в другие дни, находя места для свиданий, подчас неожиданные. Волшебное чувство разделённого обладания, и что скрывать, почти детской гордости — эта сумасшедше красивая женщина — моя!
 
Через много лет вздыхаю, улыбаясь, что были мы одинаково молоды и беспечны, спешили наломать своих дров с максимально возможным разрушительным эффектом. Но как-то обошлось, наверное, ангелы-хранители упросили за дурочек, и ничего не открылось, хотя случались неоднократно рискованные ситуации, и сёстры бросали подозрительные взгляды, а однажды на даче застукала нас соседка, впрочем, ничего не поняла, зато напугала изрядно.
 
Глубоких познаний в музыке я, естественно, не приобрела, да и ни к чему было. Фигурное катание двинулось вперёд уже без меня, словно корабль от острова с высаженным матросом, а различить Баха от Вивальди я и так вполне сумею. А потом нагрянули неизбежные события: моё окончание школы и следом поступление в Универ, и твой выпуск из Консерватории. Понятная суматоха мыслей и дел, новые знакомства, обязательства, качество жизни. Как тут было выжить нашему роману? Интернет тогда ещё не связал планету в один клубок, мобильная связь только нарождалась, а строчить письма "на деревню дедушке", да ещё в столь щепетильных обстоятельствах — простите, I pass]...
 
Поэтому когда через год я узнала о твоём замужестве с неким почти знаменитым дирижёром, то не слишком удивилась, правда, немного царапнуло в сердце (ещё недавно принадлежащую только мне милую прибрал к рукам абсолютно посторонний тип!). Впрочем, быстро утешилась (грешна, было с кем), и даже нашла повод для радости — пусть у тебя будет прекрасное будущее со всеми атрибутами счастья: семья, дети, карьера. А наше общее обалденное прошлое останется тайным воспоминанием, словно спрятанная от всех фотография давнего увлечения, которую достают в минуту ностальгии.
 
Так и было много лет, мы жили как будто в параллельных вселенных, нигде не пересекаясь, хотя получали некоторые факты продолжающихся биографий: рождение детей, служебный рост, переезды, потом вдруг скоропостижная смерть дирижёра. Удобнейший повод проведать, высказать соболезнование, увидеть своими глазами — как ты? Но находилась я тогда весьма далеко от наших мест, да и ум был занят другими проблемами. Прошло ещё несколько лет, и вот неизвестный номер на дисплее айфона открылся чуть усталым, но таким твоим, только твоим, таким сразу узнаваемых голосом!
 
И сразу всё остальное в мире стало неважным, всё, только миг назад не терпящее отлагательств и промедления. Только ты и я, и наши первые касания, и гладкие клавиши, тёплые от ласковых пальцев, музыкальные темы, повторяемые между поцелуями и во время них, и волшебная торопливость застенчивых бесстыдных ласк, доверчивое исступление, прикушенные почти до крови губы, а затем возвращение с орбиты, ошеломлённых и выпитых невесомостью до капли...
 
Ты узнала мой телефон через сестру, которая живёт в нашей родительской квартире, всё тот же адрес и номер городского, и не в первой соединяет меня с прошлым, но на этот раз удача обернулась ослепительным счастьем — так по крайней мере прозвучало в ликующей душе.
 
Да, моя хорошая, да, возлюбленная, да, я встречусь с тобой сегодня, и наверняка завтра, и послезавтра, и хотелось бы навсегда, пока смерть не разлучит, но ведь не надолго, не на эти невозможные пятнадцать лет, полученные нами за покушение на любовь!..
 
Унылая каторга закончилась, здравствуй, свобода! Радость моя, привет!
 
 

Иллюстрация:  Radoslaw Pujan