1. 15. Освободительный поход РККА - 2

Вновь заглядываю в Архив погоды по городам СНГ.
Нахожу 1939-й, Геническ, и мне становится известно, что там, а следовательно и в Счастливцеве,
вплоть до 22 сентября было тепло и сухо.
Затем трое суток подряд лило как из ведра, температура понизилась: по ночам опускалась до шести–семи,
даже однажды до трёх, а днем не превышала тринадцати – пятнадцати градусов тепла.
{См.: 13.126, Геническ, 09.1939}

Тем временем успешно для Германии завершался первый этап общеевропейской войны.
Несмотря на загруженность, обусловленную работой в колхозе и подготовкой к январской сессии в педучилище,
отец продолжал следить по газетам и радио за событиями в мире.

27 сентября в Москву прибыл  германский министр иностранных дел Риббентроп.
В ночь на 29-е был подписан Договор о дружбе и границе между СССР и Германией.
Это соглашение закрепило ликвидацию Польского государства и подтвердило ранее заключённый пакт.

С интересом рассматривал шестнадцатилетний мой отец опубликованную карту.
Жирной чертой была изображена «граница обоюдных государственных интересов СССР и Германии
на территории бывшего польского государства».

Последние четверть века Польша неустанно обвиняет СССР в сговоре с Гитлером, выдвигает бесконечные претензии
к России.
Между тем, осуждая итоги войны, она не отказывается от Силезии и части Восточной Пруссии,
прирезанных ей в 1945-м по инициативе Сталина.

Нынешние её политики с историками  начисто забыли о том, как довоенное руководство их страны
вело переговоры с Гитлером, надеясь присоединиться к Антикоминтерновскому пакту.
Поляки во главе с маршалом Рыдз Смиглы были не прочь участвовать в совместном с Германией походе на восток,
чтобы заполучить Украину.
Твердят о «четвертом разделе» Польши, но стыдливо помалкивают об участии в дележе Чехословакии, 
когда в результате Мюнхенского сговора удалось поживиться Тешинской областью.
   
Летом 1965-го, когда мы с отцом поехали на Казантип ловить бычка, никто в Польше, братской тогда стране,
не тряс открыто, как сейчас, туго набитой копилкой обид.

Из Феодосии мы выехали к вечеру, чтобы не подставляться июльскому палящему солнцу в открытой степи.
Отцовский горбатый «запорожец», оставляя за собой хвост пыли, протащился несколько десятков километров
по грунтовой дороге.

На закате мы въехали в небольшое село на берегу Азовского моря.
Тогда я не обратил внимания, как оно называлось.
Это могло быть и Каменское (до 1945-го Ак-Монай), расположенное между Арабатской Стрелкой и мысом Казантип.
Но мне все же кажется, что это было небольшое селение Казантип-Коса, после войны ставшее Рыбным,
а ныне влившееся в состав Мысового (до 1945-го Казантип).
В пользу последнего предположения говорит наличие причала, который до мельчайших подробностей запечатлелся
в моей памяти.

Ночевали мы в хате отцовского знакомого рыбака.
За ужином отец и хозяин мигом уговорили привезенную нами бутылку водки, хозяйка пригубила вишневой наливки.
Я от спиртного воздержался, поскольку если и пил тогда, так только сухое вино.

– Чем богаты, тем и рады, – приговаривала хлебосольная рыбачка, угощая меня яичницей из трех яиц.
– Ишь, как исхудал-то на студенческих харчах! – сокрушалась она, ставя передо мной литровую, если не больше,
банку с черной икрой.
– Да ты ешь, ешь, не стесняйся! – Хозяйка бесцеремонно отобрала у меня чайную ложечку и вручила столовую ложку.
 
В те времена, помнится, никакое застолье не обходилось без разговоров о войне.
С тех пор, как она закончилась,  прошло лишь два десятка лет, и в каждой семье держалась память о ней,
отзываясь болью, сохраняясь ощутимыми рубцами, а не опосредованно, виртуально, как теперь.

Отец недавно возил старшеклассников из кизилташской школы на экскурсию в Сталинград,
переименованный к тому времени в Волгоград.
За столом он охотно делился впечатлениями от посещения Мамаева кургана, от радушия,
с которым встретили его, участника Сталинградской битвы, работники музея.
 
Нынче на Западе только ленивый не изображает европейскую войну как столкновение  двух тоталитарных государств,
Гитлера и Сталина.
И делается это, по видимому, для того, чтобы меньше задумывались  об истинных пружинах политики,
подтолкнувших к мировой катастрофе.

А таковых оказалось немало.
Помню, как тогда, в доме рыбака, перечислял отец причины войны. 

Первым делом назвал он унизительный, кабальный для Германии Версальский договор.
Его навязали пять основных стран – победителей в Первой мировой войне: Великобритания, Франция, США,
Италия и Япония.
 
Во-вторых, не могли не повлиять на ход истории последствия мирового финансово-экономического кризиса
1929–1932 годов.

В-третьих (если не во-первых!), сказалась  агрессивная сущность нацизма.

И, наконец, политика соглашательства, «умиротворения».
Как же старались Англия, Франция, США решить проблемы своей безопасности за чужой счет!
Как пытались насытить аппетиты  фашистских режимов, отдавая Германии, Италии, Японии на съедение
одну страну за другой.

Работая над очерком об отце, наткнулся я на статью «История реальная и мнимая»,
написанную министром иностранных дел России С. Лавровым.
Многие рассуждения совпадают с тем, о чем говорил более полувека назад отец.

Не буду их повторять, приведу одну лишь цитату из публикации: «Реализации планов нацистов
во многом способствовала царившая тогда в Европе атмосфера взаимного недоверия и подозрительности,
а также умело использованное Гитлером желание правителей Великобритании и Франции «разделаться»
с идеологически чуждым им Советским государством, которое они не хотели видеть в качестве равноправного партнера
в европейских делах».
{14.163.3, с.39}

На рассвете рыбак проводил нас к лодке, и мы с отцом вышли в Азовское море. 
Было довольно ветрено, поднялась волна.
Чтобы отвлечься от подступавшей тошноты, продолжили разговор о событиях четвертьвековой давности.

Для меня, студента истфилфака Крымпединститута, буквально на днях сдавшего экзамен  по истории,
тема эта вызывала интерес, тем более что отец высказывался безо всякой политкорректности,
принятой тогда в отношении наших восточноевропейских союзников.

– Трудно сосчитать, сколько раз Польша с XI по XVII век вторгалась к нам и захватывала наши территории, –
размышлял школьный учитель истории.
– А вот Россия за те семьсот лет ни разу не оказывалась там, где исконно проживали поляки.

– На Западе говорят, что Российская империя в 1815  году силой оружия включила Польшу в свой состав, –
продолжал он, переждав, пока чуть ослабнет бортовая качка.
– Ничего подобного, так решили на Венском конгрессе в 1814–1815 году.
В нем участвовали все страны Европы, кроме Османской империи.

– Вот тогда-то и подвели итоги войн с Наполеоном, – выдохнул отец, когда волна снова
чуть отпустила лодку.
– Всем победителям, а Россия, как ты помнишь, была среди них определили трофеи.
По решению конгресса часть созданного Наполеоном герцогства Варшавского вошла в состав Российской империи
под названием Царство Польское.

– Вот так,– добавил отец, едва лодка в очередной раз выскользнула из объятий разгульной азовской волны, – 
наш император Александр Первый, который Павлович, стал еще и польским королём.

Я вспомнил о той беседе в море, когда прочел в книге Вадима Кожинова «Великая война России»:
«Это был единственный в истории факт присоединения к России земель Западного государства
(осуществленный, как сказано, не по собственной воле России, а по решению общеевропейского конгресса)».
{14.137, с. 54–55}

Между тем, как подчеркивал В. Кожинов, «ничего хорошего из этого не получилось.
В 1830 и 1863 годах в Царстве Польском разражались мощные восстания — притом повстанцы требовали
вернуть Польше украинские (включая Киев!) и белорусские земли, которыми она ранее владела…»
Всё упиралось, по мнению этого выдающегося русского мыслителя, в геополитическую «несовместимость»,
«ибо Польша – это страна Запада, страна Европы, – пусть и «окраинная», и ей, говоря попросту,
не место в составе России».
{14.137, с. 55}

Арабатский залив оказался в то утро негостеприимным, так что вернулись мы на берег ни с чем, 
однако к полудню наловили с причала мешка полтора бычков.
Мне к тому же удалось на крючок подцепить глоссу – небольшую плоскую рыбу отряда камбалообразных.

Находились мы тогда, как теперь я представляю, километрах в ста от места, где когда-то вечером
юный мой отец держал в руках газету «Правда» за 29 сентября 1939 года.

В подборке «По дорогам Западной Украины» он читал:
«У местечек и сел через шоссе перекинулись наскоро сколоченные арки, увитые зеленью и украшенные
кумачовыми плакатами, на которых написаны слова приветствия Красной Армии и Советскому Союзу.
…Население Западной Украины исполнено горячих чувств благодарности к своим освободителям
и выражает свои чувства просто и трогательно.
…Дети держат в руках ворох полевых цветов и, звонко смеясь, бросают их в открытые люки машин.
…Крестьяне зазывают красноармейцев в свои хаты отдохнуть и помыться».
 
Эту главу мне хочется завершить данными, которые привел публицист Пыхалов, сравнивая вклад вермахта и РККА
в разгром польской армии:
«В боевых действиях против Германии польские войска потеряли 66,3 тыс. убитыми и 133,7 тыс. ранеными,
против Советского Союза – 3,5 тыс. убитыми и 20 тыс. ранеными».
{14.81, с.133}
Остается добавить, что при вводе войск СССР в Западные Украину и Белоруссию  погибли 1 139 наших военнослужащих.
Такая вот арифметика!..