Чломма. Глава третья

Мой первый день на планете заставил осмыслить: в Цогме не шутили, говоря об ускоренном темпе жизни Тананды. Но я и не подозревал, насколько они преуменьшили масштабы бедствия. События тут развивались куда быстрее, чем я привык.

Тогда у озера я догадался вызвать войтов – местных силовиков. Ради такого дела даже научился пользоваться коммутатором – его мне выдали ещё в центре подготовки на Земле. Эти бравые ребята быстро подлетели на челноке с пиликалкой и забрали спящих изолятов на допрос. Малолетние экологи сбежали до их появления. Сказали, не хотят проблем.

Цанти как ни в чём не бывало весело попрощалась и исчезла. Бросила фразочку в стиле: «Увидимся, задержалась я тут с тобой». Её шатало от потери крови, но она вдруг вспомнила о неотложных делах и раз пять стоически отказалась от моей помощи и сопровождения.

Утром Цогма выделила мне шикарный кабинет с кучей пси-аппаратуры. Я наконец-то снова занялся любимым делом – промывкой людских мозгов.

Обосновался я на семидесятом ярусе антистресс-гиперкомплекса «Ниббана». Наш успокоительно-развлекательный центр призван был утолить самую сильную жажду забыться.

На первых этажах расположился гидропарк с искусственным морем, десятки бань народов мира и спа-городок. Чуть выше – сотни изысканных рестораций. Настоящий сад чревоугодия с деликатесами трёх планет. В районе двадцатого этажа – зимний сад с произвольным климат-контролем. Казино, тир с андроидами, принимавшими по заказу любой облик. Депо игровых вселенных и виртуальной реальности.

На пятидесятом ярусе зияли круглосуточно открытые врата секс-хаба. Здесь можно было «подключиться» к существу любой весовой категории, пола и национальности – как с природным, так и с искусственным интеллектом.

Вся эта гигантская игровая площадка выросла на подземной креаторской станции добычи и обслуживала её. По логике создателей, если креатору не помогло снять стресс ничего из перечисленного, он поднимался на верхний этаж – в обитель гипнотерапии.

Охэнон, главный инженер станции добычи, поделился со мной элементом местного фольклора на эту тему:

– Помнишь викингов, док?

Я был предельно честен:

– Лично не знаком, но кое-что читал!

– У этих древнеев считалось: если умер на поле брани, то попадёшь в рай для воителей – Вальхаллу. Так вот у креаторов есть поверье: если заебешься в край на добыче и спрыгнешь с крыши «Ниббаны», то попадёшь в рай для креаторов. Они так его и называют, Ниббана, прикинь?

Охэнон был одним из первых, с кем я познакомился, когда освоился в новой резиденции.

Был обеденный перерыв, и я решил сделать массаж головы на сороковом ярусе. Нежные ручонки симпатичной массажистки ласкали мои уши, я разомлел и почти уснул. Вдруг в соседнее кресло шумно умостился кто-то габаритный. Настолько большой, что мой подлокотник перешёл в его безраздельное владение.

Он стал раскатистым басом требовать Нию. Дескать, только у одной Нии в этом заведении руки из плеч. Ощутимо повеяло перегаром. Я приоткрыл один глаз. Справа восседал колоритнейший дед комплекции спецназовца. В майке, камуфляжном комбезе и заляпанных слизью кирзачах.

– Спускался в очистную подсистему, – пояснил он мне, кивая на свою обувку. – Наша красавица сегодня не течёт. Думал с фильтрами беда. А ни хера! Фурычат. Сечёшь?

– Секу, – подтвердил я.

– Сколько раз говорил этим говнодобытчикам! Она ведь самка, ну будьте же вы с ней поласковее! Нет, если мужик по жизни долбоеб, то и креатор из него говеный...

– Эт-точно, – поддакнул я и снова прикрыл глаза. Дед не обратил на это никакого внимания:

– Нет, ну ты сам посуди, разве это дело?! В прошлом месяце пять тысяч куболитров гелей, а в этом еле-еле четыре? Эдак скоро настанет дефицит, как было в семнадцатом году! Ох и охуеем же мы тогда, я те говорю! – не унимался он.

– Воистину, безобразие, – возмутился я, не имея понятия, о каком дефиците он толкует.

Дед был забит татуировками по самую шею. Какие-то биороботы, мифические чудовища, мандалы вперемешку с черепами… Дальше разглядывать было стремно.

Тем временем нашлась массажистка Ния. Но даже её манипуляции не заставили деда притихнуть – он уже вводил меня в курс дела:

– Ты к нам мозгоправом попал, что ли? Значит, ходить будешь под Варричем! Вот везуха-то! Только в виде голограммы начальство будешь видеть раз в год по обещанию! Он чувачок четенький, хоть и гандона может врубить, если не по-евойному сделаешь.

Такой характеристики главы Цогмы я ещё не слышал. После рекомендаций других боссов в том же ключе, дед представился Охэноном. Стал травить байки. Объяснил, с кем из креаторов можно забухать, а с кем не стоит. В каких рестиках посвежее жрачка, в какие дни на счета падает зарплата. Обещал показать подворотню, где можно замутить дэфры.

– Ты не думай, короче, что дэфра – то дичь какая! Вот, например, если гели – это типа элитный вискарь, то дэфра – чистый спирт. Пожёстче будет, но суть одна.

От дэфры я вежливо отказался. Тут массаж кончился, и я поспешил в кабинет.

Как видно, поверье, о котором говорил Охэнон, было плодом его же фантазии. Потому как креаторы, узнав о новом психотерапевте, выстроились ко мне в очередь. А очереди на крышу я почему-то так и не заметил.

Я с головой нырнул в работу. Принимал по шесть – восемь человек в день, превысил все свои прежние лимиты. С цоджем нагрузка давалась играючи. Клиенты отвлекали меня от фантазий о Цанти.

Запросы у креаторов были сходными и делились на три категории. Одни хотели снова заниматься сексом со своими жёнами, но ничего не хотели. Только лечь и умереть после очередной смены. Другие переживали кризис отсутствия смысла. Чего ради сжигать себе мозги на добыче? Чтобы залиться гелями, а назавтра добывать больше и быстрее? Третьи подумывали бросить всё и рвануть на Землю или на Марс. Начать там новую жизнь. Их останавливал страх синдрома отмены, чувство вины перед семьями.

Все они любили Чломму, почитали её и боялись признать, что в глубине души им было бы проще её ненавидеть.

Иногда встречались уникумы. Девушки-креаторы. Их в профессии было чрезвычайно мало, хотя они куда лучше парней справлялись с психологической нагрузкой. Эти девушки пожертвовали ради геледобычи способностью иметь детей. С детским вопросом и были связаны их визиты ко мне.

Геледобыча делала женщин практически не способными к зачатию. Женская нервная система не выдерживала импульсов Чломмы и сильно угнетала репродуктивную функцию. Учёные-чломмисты утверждали: так Организм намекает о своих предпочтениях. Ещё полтора века назад они выявили: Чломма – женская особь, причём гетеросексуальная. Выдвинули теорию о том, что в женщин заложена природой способность объединять свою систему с другим существом – ребёнком. И тут уж приходится выбирать – или с ним, или с Чломмой. Высший Организм очень ревнив.

Порой, когда я, вконец умотанный, выпроваживал последнего клиента, ко мне в кабинет заваливался Охэнон. Он болтал без умолку на смеси фени, инженерного слэнга и доглобального языка. Называл мою страну Польшей, а свою – Америкой. Просто не знал, что на Земле уже лет десять не принято вспоминать о былом разделении стран.

Трезвым я его не видел ни разу. Гелей он не пил, зато с лихвой компенсировал это абсентом и опционально – джином. За нашими попойками я и узнал о причинах столь нехарактерного для цивила поведения.

Главный инженер впервые попал на Тананду ещё лет тридцать назад. Стал контрабандой провозить цистерны с гелями на Землю и толкать их там по баснословным ценам. Очень быстро поднялся. Купил себе пентхаус и вертолёт.

Потом его, конечно же, посадили. Он тогда уже пил по полтора литра флегмы в день вместо воды. Через трое суток в камере без геля его начало жутко кошмарить. Так дико, что в охраннике ему примерещился ацтекский демон с лицом – бабочкой и языком в виде ножа.

Он, естественно, напал на исчадие ада. Был до полусмерти избит и закрыт в психушке. Среди единомышленников. Там и переосмыслил произошедшее.

– Как откинулся, так с гелей и слез, – доверительно сообщил мне инженер. – Считай, рукой сняло. Взялся за ум, вернулся на Тананду. Устроился сначала добытчиком, потом дорос до инженера… Тосковал я по Ней страсть как. Вот хоть и без флегмы, а к Ней поближе.

О своей любви к Чломме он мог говорить часами. Больше неё он любил только шлюх. Причём исключительно живых – андроидов не признавал. Предпочитал марсианок или кубинок.

Как выяснилось, Охэнону было около полтинника. Местные почти не доживали до таких лет. Да и земляне с таким колоссальным стажем обитания на Тананде тоже. Все понимали, осталось ему недолго. Но он как никто разбирался в хитрой инженерии станции добычи. Потому относились к нему и его повадкам со смесью жалости и восхищения.

 

***

Минула пара недель.

Раз под вечер я принимал креатора, который показался мне смутно знакомым. Рыжий, бледный, с желтоватыми синяками под глазами. Под два метра ростом. Ему бы с недельку отдохнуть на Прибережной Сини, сразу бы стал походить на красавчиков с рекламных плакатов. Такой типаж считался на Тананде секс-символом. Он представился Финном. Разоткровенничался. Выслушав его традиционные жалобы на проблемы с потенцией, отдаление жены и отсутствие смысла бытия, я спросил:

– Хорошо, вот представь, я провёл тебе сеанс, и всё прошло. Исчезла тревога, снова хочется жить. А чего именно хочется? Что бы ты стал делать?

Парень напряжённо уставился в панорамное окно, за которым вихрились закатного цвета облака. Практически перестал дышать и едва выдавил:

– Отправился бы в пустоши и снова попытался разыскать сына.

– А как сын там оказался?

– Сестра моей жены. Она тоже была креатором. Но спятила и ушла к изолятам. И забрала его с собой. Эта сука была помешана на идее иметь ребёнка… Нам так и не удалось их найти. Прошло два года.

– Если бы ты нашёл сына, что тогда?

– Я рванул бы с семьёй на Землю… Знал бы ты, где у меня уже сидит Цогма со всеми их приколами… – он остервенело ковырнул логотип на комбинезоне.

Я задержал взгляд на символе Лиги. Голубой с оранжевым инь-янь. И меня вдруг резанула догадка.

«Мой муж ходит с таким же», – были её слова. Я вспомнил, когда видел этого парня. В день своего прилёта. Во дворе, засыпанном хлорной известью. Это был муж Цанти. Хорошо, что он, судя по всему, не запомнил тогда мою перекошенную рожу.

– На Землю значит? А дальше? Что тебе даст переезд на Землю? – дожимал я.

– Свободу. Лёгкость... – мечтательно протянул он.

Я загрузил парня в гипнокамеру, установил ему нужную температуру, музыку и миостимуляцию для вхождения в транс. Подключился к нему и стал редактировать его жизненные установки и убеждения.

Сколько же там было хлама! И ненависть к родителям, осевшим на ущербной планете, и обида на них за хреновое детство. И стыд за свою несостоятельность. А также – вина перед сыном и страх потерять жену. Вагон сексуальных запретов и тонны жалости к себе.

– Ещё бы она не отдалилась, приятель, – бормотал я. – Попробуй, вынеси такое.

Несколько часов я вычищал из него всю эту ересь и загружал на её место новые убеждения. Признаться, у меня был соблазн поставить ему установку на развод с Цанти, но я решил – пусть разбираются сами. Я не давал клятву Гиппократа и плевать хотел на общественную мораль. Однако нравственный кодекс у меня ещё остался.

Я залил ему авторскую коллекцию аффирмаций на дружбу с собой и с жизнью, прощение родителей. Скрепя сердце удалил несколько тривиальных постельных комплексов. Добавил уверенности в своих силах и простенькую для начала цель на обретение цели.

Он вылез из гипнокамеры с новым лицом. Я даже не узнал его. Исчезла жуткая сутулость, разгладилась невротическая морщинка меж бровей. Он улыбался! И теперь обращался ко мне на вы:

– Вы гений, Жартовский. Я понял невероятную вещь!

– Поделитесь соображениями? – подыграл я его новой личности.

– Нет. Я должен всё осмыслить. Но теперь я знаю, почему мне было так худо!

– Интересно услышать.

– Я страдал не потому, что у меня были причины для страдания. А из-за осуждения себя за собственную природу. Теперь я буду действовать в соответствии с ней.

Он ещё долго разглагольствовал об открывшейся ему миссии. Побочный эффект, решил я, пройдёт через пару часов. Креаторы – эмоциональные ребята. Ну и я – гений, не без того.

– Главное, не делайте пока резких движений, дайте прижиться новым установкам. Приходите через неделю, – попрощался я.

К удовлетворению от выполненной работы примешивалась смутная тревога. Она потеряла сына. Эта мысль гвоздём засела в уме. Я спустился на первый ярус, сел в челнок до Квартала Индры. Цогма поселила меня в жилом секторе, где кварталы были названы в честь древних земных богов.

Уже в лифте по пути в апартаменты я распознал ещё одну примесь в коктейле моего беспочвенного волнения. Страх. Банальный страх того, что после таких метаморфоз брак Цанти наладится. В чём я, откровенно говоря, был заинтересован меньше всего.

Дверь апартаментов щёлкнула и отъехала в сторону, меня окутал аромат жареных стейков.

Она ждала дома.

– Как там на фронте борьбы с шизофренией? Всех психов вылечил? – спросила она, привстала на цыпочки и поцеловала меня в шею.

– Зачем же? Если я вылечу всех психов, то останусь без работы, – усмехнулся я. – И тогда меня сразу отправят на Землю. Ты этого хочешь?

Цанти отпрянула:

– Ты не в духе? Что-то случилось?

Я очнулся:

– Не обращай внимания. Так сильно рад тебя видеть, что аж страшно! Просто устал…

– Ага. Тебе страшно и ты устал, но при этом рад, – улыбнулась она. – Давай ты попробуешь мои стейки, пока не лопнул от всех этих противоречивых чувств. Не зря же я целый час добивалась реалистичной консистенции мяса от твоего пищевого синтезатора!

На ней был полупрозрачный сарафан, сквозь который я мог рассмотреть всё, о чём фантазировал с самого утра. Почти всё. Волосы она собрала в два смешных пучка.

Я обнял её. Шепнул:

– Распустишь их?

Она пахла чем-то лирически сладким, как летние сумерки. Высвободилась из моих рук, с хитрым видом одёрнула подол:

– Не спеши.

За ужином она, чувствуя моё состояние, пыталась меня развеселить. Повезло ещё, что не связался с телепаткой. Зачатки телепатии на Тананде у каждого третьего – результат мутаций. У Цанти, кстати, они тоже были. Цвет её глаз менялся в зависимости от состояния. Испугался же я, когда заметил это впервые!

Тогда на кухне её взгляд был светло-серым. Помню, как сейчас. Она рассказывала мне забавные истории о том, как её, совсем мелкую, отдали учиться на бианту. И как она сбегала из храма, чтобы поспать в долине, не слыша храпа соседок по комнате.

Потом в ней включился проповедник, глаза потемнели:

– … В нашем мире высокие технологии переплетаются с сильными традициями. С корнями. С природой. Ты же видел, как небоскрёбы растут из живого мяса Организма. Вам, землянам, не понять! Вы можете одновременно идти лишь одним путём. Поминутно оглядываясь на случайных советчиков. А правильно ли я иду? А туда ли? Быть может, логичнее вообще сесть вон в том пыльном уголке и накрыться газеткой, вон другие уже как далеко ушли! Какой в моих действиях глубинный смысл…У нас нет времени на подобную чепуху. Мы делаем вещи.

Со временем я глубоко прочувствовал эту способность Цанти часами нести околофилософскую чушь. Мне нравилось подыгрывать ей в этом спектакле, напоминавшем артхаусные киноленты позапрошлого века.

После секса на неё находило особое красноречие. Впоследствии она не раз использовала меня для активации этой суперспособности перед очередной проповедью в храме Кшатры. Отказаться было невозможно, даже если я был выжат после работы с очередным депрессивным клиентом. Впрочем, мы оба получали желаемое.

О, землянкам было чему поучиться у танандок. Никаких мыслей! Полное присутствие в моменте. Она каждый раз отдавалась так, будто мы трахались на заре последнего дня перед апокалипсисом. Будто бы у нас уже не осталось времени на самообразование, но осталось достаточно, чтобы кайфануть друг от друга.

Да-а, она любила это дело. Любила себя.

Без надрыва и самовозвеличивания, как, например, я. Это не любовь, а невроз. А той потрясающей любовью к себе, которая не оставляет другим шанса сохранить нейтралитет.

Это сквозило в каждом её движении. Неважно, вещала ли она перед толпой слушателей или резала голая на моей кухне биокартофель, не зная, что я подсматриваю за ней.

И я… конечно же, посыпался. Может, дело было в её чудодейственной энергетике? Когда она просто находилась в радиусе моей видимости – даже молча, что случалось с ней крайне редко, мне было очень спокойно. Или она просто была другой и не напоминала мне никого из бывших пассий? Выросшая на чужой планете с абсолютно непостижимым для меня культом…

Ближе к полуночи она выскользнула из-под меня и принялась одеваться:

– По легенде, я задержалась в храме Кшатры. Вела духовную практику для биант младшего круга.

– Ну-ну, – хмыкнул я, – дивная получилась практика...

– Можешь взмедитнуть завтра, когда будешь её вспоминать! – разрешила она со смехом диснеевской принцессы.

Когда после неё остался только слабый энергетический шлейф, я осознал, что ввязался в очередную мутную историю. Мне уже доводилось быть вершиной эмоционального треугольника, но одним из углов – никогда.

«Быстро же ты соображаешь, Жартовский! – похвалил я себя. – Всего-то две недели на осознание факта, что влез в деструктивные отношения. Да такие, после которых снова будешь собирать себя по частям. Новый рекорд! В прошлый раз потребовалось четыре года».

 

***

 

Месяц спустя Цанти и я арендовали стеклянный куб в квартале Митры и устроили там центр сопротивления изолятам. Она аккумулировала весь народ там. Сколотила крутую команду хилеров, которые оперативно подлечивали Чломму. Нас спонсировали Кшатра и сотни благотворителей. Пришлось потрудиться над организацией бала для сбора средств, но оно того стоило. Теперь Цанти не нужно было проводить свои собрания в сомнительных забегаловках.

На втором ярусе я организовал психологический центр. Нанял местных специалистов, что консультировали родственников ушедших в пустоши. С ужасом наблюдал, как число таких людей день ото дня растёт. А моих клиентов-креаторов становится всё меньше. Народ стал массово переходить на сторону аллергиков. Я никак не мог взять в толк, почему так происходит. Строил гипотезы одна безумнее другой.

Дальнейшие события превратили зародыш догадки о причинах этого явления в ошеломительное открытие.

А началось всё с того, что в городе образовался гелевый дефицит. Его-то и предрекал Охэнон. В старом центре поредели лодки на водных рынках. Первыми исчезли деликатесы ручной работы. Затем один за другим закрылись онлайн-маркеты с гелевой едой. Я по первости даже не обратил на это внимания.

В каждом доме на Тананде рядом с водопроводным краном всегда торчало ещё два – с голубым и оранжевым гелями. А в моём современном кондоминиуме к тому же был пищевой синтезатор. Назови продукт и получи его полнейший гелевый аналог. Вкус, цвет, размер в пределах ёмкости ограничивались лишь фантазией потребителя. Мне волноваться было не о чем.

Вскоре подачу гелей лимитировали и в жилые сектора. Пять литров на квартиру в сутки. Независимо от количества проживающих. Охэнон рвал на себе волосы. Его грозили уволить со дня на день, и нервы у бедолаги были натянуты, как струны.

Надо сказать, к тому моменту я уже плотно сидел на геле. Ежедневно выпивал не меньше литра цоджа. Знакомые добытчики говорили: настроения Чломмы, как и любой самки, переменчивы. Сегодня отдача фонтаном, завтра – засуха.

Почему я не придал новому лимиту большого значения? Мысли мои были заняты только работой и некой биантой. Понимая всю глупость своего положения, я не мог оставить Цанти. Хотя честно пытался – целый раз. Эпизод совпал с отключением городских гелевых фонтанов.

В тот день Цанти объявила, что пообещала мужу провести с ним время. Я убедил себя, будто мне плевать, и принял приглашение Аюны.

То было странное знакомство. Аюна целую неделю бомбардировала меня анонимными аудиописьмами. Каждое завершалось пошлым постскриптумом «вечно твоя». Вечно твоя – вечно твоя, раздражённо думал я, нахрен ты мне сдалась?

Затем под видом клиентки она явилась ко мне на приём, и призналась, что вовсе не работает креатором. Зато является автором этих аудиопосланий. И поклонницей моих «инновационных» методов психотерапии. В связи с чем и хочет пригласить меня посмотреть на закат с высоты башни Репатриации.

Помпезный монумент в триста ярусов считался одной из лучших видовых точек в городе. Его установили в дань уважения землянам, которые трудились на благо Тананды долгие годы, но вынуждены были вернуться на Землю, чтобы продлить свой век.

С самого утра город веселился. Праздновали Танвайю – фестиваль семьи и, как водится, плодородия.

Танандцы в большинстве своём отрицали негативные чувства. Каждую неделю – две в календаре значился государственный праздник. Отмечали всегда с размахом и полной самоотдачей. Местные не позволяли себе рисовать мрачные картины будущего и отвлекались, как могли. Предпочитали не замечать проблему гелевого дефицита. Шутили над засухой или же отмахивались: как-нибудь рассосётся. Зато веселиться они умели от души.

Вот и Аюна оказалась на редкость жизнелюбивой даже для танандки. Мы поглазели на закат за аперитивом. Прокатились на ретро-каруселях в музее древностей.

Потом она затащила меня в магазин маскарадных костюмов под предлогом того, что хочет принарядиться к ночному параду. И я по-быстрому трахнул её в примерочной. Не сказать, что она меня чем-то удивила, но ощущения были экстремальные. Купил ей облегающий латексный костюм цвета манго.

Выйдя из магазина, мы присели поболтать на бортике фонтана. Она расположилась на моих коленях, и неожиданно плеск за спиной исчез. Подача флегмы прекратилась. Мы озадаченно уставились друг на друга.

По улице шли парадом разрисованные люди в фантасмагорических костюмах древних фруктов и овощей, давно исчезнувших благодаря селекции. Ходячие бананы и ананасы, танцующие кабачки. Я даже видел сиамских близнецов в костюме двух вишен.

Над головой проносились аэрочелноки, расписанные под апельсины. Повсюду гремели фейерверки. Город заполонили летающие фонарики, темно-синее небо пестрело рыжими огоньками, как скатерть в крапинку. Нос щекотал пряный дым ритуальных благовоний. На фоне упадка геледобычи действо смахивало на пир во время чумы. Мало того, интуиция подсказывала: по сравнению с будущей чумой это лишь лёгкая простуда.

Я разглядывал фруктовое шествие и думал, как бы потактичнее распрощаться с Аюной. Но тут меня избавили от необходимости вспоминать уроки этикета.

Цанти вынырнула из толпы, яркая, эффектная, как героиня рекламного ролика. Наверно, я ожидал этого. Целенаправленно накалял ситуацию. Бианты славились своей чуйкой, а намерения на Тананде не заставляли ждать с материализацией.

– Вон, – произнесла она, спокойно глядя на мою компаньонку. Я на секунду поразился её наглой уверенности.

Аюна потупила взгляд и пискнула:

– Простите, госпожа!

– А ты не слишком вежлива, – заметил я.

Цанти снисходительно пожала плечами:

 – В следующий раз выбери кого-нибудь не из моих учениц-биант!

– Я учту ваши пожелания, госпожа, – я отвесил гротескный поклон. И проводил взглядом Аюну, спешащую затеряться в толпе. Её формы, обтянутые жёлтым латексом, тому способствовали мало.

Цанти с пугающим равнодушием, почти скучающе поинтересовалась:

– Ну и что это сейчас было, Жартовский?

– Ты тоже заметила? Костюм просто ужасен, я говорил ей, честное слово!

Она присела рядом со мной и задумчиво уставилась на праздничное шествие. Мимо нас плыл орущий, поющий, пьяный натюрморт.

– Тут такая история... Я рассказала мужу, Ильс. Он заявил, что уходит к изолятам. И ушёл, – произнесла она ровным бесстрастным голосом.

Меня на секунду словно обдало кипятком, но я быстро собрался:

– Финн решил уйти к изолятам? До или после того, как ты «рассказала»?

– Я не знаю! – ей не удалось сдержать слез. – Он странно вёл себя в последнее время. Всё твердил, что хочет снова попытаться отыскать Рэйми. Теперь, когда мы только смирились... А сегодня выдал, что больше никогда не притронется к гелям, кричал, как они ему омерзительны!

– Кто такой Рэйми? – спросил я. Должен был спросить.

Она уже не контролировала себя:

– Заканчивай свою клоунаду, Жартовский! Финн сказал, он ходил к тебе на приёмы! Два или три раза! Сказал, ты знаешь о нашем сыне. Знаешь, что он пропал в пустошах! Почему ты скрыл это от меня?!

Я зацепился за единственный аспект, в котором был прав, как за спасительный круг:

– Я долбаный психотерапевт, а не твоя подружка, Цанти! Сессии с клиентами конфиденциальны!

– Полюбуйтесь на славного профессионала! – она всплеснула руками. – Как ювелирно он отделяет работу от личной жизни! Меня тошнит от тебя...

– Ты плачешь потому, что он ушёл или потому, что переметнулся на их сторону?

– Из-за этого всего я в бешенстве! – воскликнула Цанти. – А плачу от разочарования. В тебе!

Она вскочила и нырнула в цветную толпу людей-фруктов. Над головами у них взрывались электросалюты, плыли гигантские мыльные пузыри.

Тут и там в воздух поднимались облака цветного порошка, летели брызги радужной пены из баллончиков. Я кинулся за ней, и меня тут же с головы до ног облили краской лаймового цвета с визгами: «Салат-латук!».

Шествие двигалось в сторону центра. Я очумело пробивался сквозь толпу, стирая с лица зелёнку.

– Цанти, стой! – заорал я в попытке перекричать музыку. Её узнаваемые фиалковые косы мелькали в гуще народа.

– Катись в котлован! – донеслось мне в ответ.

– Давай парень, догони её! – с хохотом крикнули мне из толпы.

Заголосили:

– Беги, Форрест, беги! Ха-ха-ха!

Отсылку я понял только утром. Вспомнил о нашумевшей игре, созданной по мотивам доисторического фильма. В нём одноногий мутант по имени Форрест гонится по радиоактивной степи за своей второй ногой.

А в ту минуту я с трудом выбрался из потока людей на обочину праздника. Дорога была усыпана лентами, цветами и вечериночным мусором.

Цанти подбежала к парковке аэротакси и молниеносно запрыгнула в одно из них.

Я преодолел разделявшее нас расстояние одним фантастическим прыжком и успел влезть в её челнок, пока тот не оторвался от земли.

Бортовой навигатор заговорил томным басом:

– Вас приветствует навигационная система по Кадансу. Меня зовут Гаатикс. Назовите ваш пункт назначения.

– Квартал Агни, 5-17, – металлическим голосом ответила Цанти и отвернулась к окну.

– Что это за место? – спросил я.

– Я еду к друзьям. На приватное мероприятие. Боюсь, тебе придётся сойти раньше, – бросила Цанти.

– Давай поговорим, – начал я.

– К чему разговоры? Поступков достаточно, – откликнулась она и обратилась к навигатору:

– Гаатикс, где сегодня вакханалия по случаю дня Танвайи?

– Если вы о празднике плодородия, то игрища проходят по адресу проспект Хелонг 44-11! – ответил автобот.

– Отлично! Сделай там остановку. Мы высадим пассажира!

Она холодно посмотрела на меня и добавила:

– Там будет шикарная оргия, тебе понравится. Девочки из храмовых школ, красивые мужчины с масляными торсами. Пенная вечеринка со свингерским уклоном...

– Гаатикс, отмена! Никаких остановок! – перебил я.

– Принято! – с механической услужливостью подтвердил голос. – Отменить остановку.

– Чего тебе нужно?! – взвилась Цанти. – Я же сказала, оставь меня в покое.

– Ты мне нужна!

– Ты в курсе, что весь заляпан зелёной краской? – мрачно заметила она. – В таком виде тебя не пропустят со мной туда, куда я еду. Даже если бы я этого захотела.

– Гаатикс, мы передумали! Летим по адресу квартал Шакти 11-66! – произнёс я, глядя Цанти в потемневшие глаза. – Мы едем за твоими шмотками и перевозим их ко мне. Вместе с тобой и всеми твоими претензиями, на которые ты имеешь полное право. Твой консьерж меня пропустит и в зелёной краске, уверяю! Я умею вести переговоры с искусственным интеллектом…

– Я не собираюсь переезжать к тебе! – запротестовала она.

– Послушай, я ведь не телепат! Я не знал о вновь открывшихся обстоятельствах. Да, в свете них я вёл себя как кретин. Но мы ведь ещё можем всё переиграть. Давай попробуем.

Она приумолкла и снова отвернулась к окну. Выдержала паузу.

– Посмотри на нас. Ничего не получится. Ты же поднимал горы денег на терапии таких вот излучающих драму парочек...

– Может, и не горы, но поднял немало, твоя правда. Но знаешь, что нас принципиально отличает от них всех?

Голос её не дрогнул:

– Знаю! То, что я не пойду с тобой на терапию. Если ты меня ещё раз обидишь, просто окажешься за кордоном. В пустошах. Здесь мой мир, и он быстро откликается на мои желания, уж поверь.

Цанти открыла окно, и в челнок ворвался поток ветра, растрепал её волосы. Гаатикс приглушил музыку, словно прислушивался к нашему разговору.

Я попытался взять её ускользающую руку:

– Ох, я не о том! Мы допускаем, что ничего не получится. Не строим избыточных ожиданий. Это даёт нам шанс. Я не шучу.

Она посмотрела на меня своим бесконечно мудрым взглядом, в котором умещались галактики и вселенные и который меня всегда немного пугал:

– Это я не шучу...

– И правильно, сколько можно ломать комедию, – выдохнул я.

– Твой сказочный идиотизм граничит с легендарностью.

– Я больше тебя не обижу, обещаю. Иди ко мне сейчас же.

– М-да, отличнейше, теперь я тоже вся в краске…

Аэротакси плавно маневрировало в компоте огней, воздушных шаров и сверкающих голограмм. Вскоре бархатный голос системы навигации сделал нам замечание:

– Обращаю ваше внимание: на борту челноков типа «Гаатикс» не рекомендуется распитие гелевых напитков, курение и акты сексуального характера. Мы оставляем такого рода действия на ваше усмотрение. Однако данные о нарушителях будут переданы в администрацию Каданс-сити, что повлечёт за собой штраф.

В тот день я перевёз Цанти к себе вместе с вагоном её ритуальной атрибутики.

 

***

 

Новость о Финне, ушедшем к аллергикам, шокировала меня не только по личным причинам. Он ходил ко мне на терапию, и я был обязан разобраться, что с ним произошло.

Наутро я отправился в цогмовский офис с тяжёлым предчувствием. Отменил все записи. Достал тайком привезённый с Земли декодер. В своё время я отдал за него целое состояние на пси-хакерском аукционе. С помощью этого планшета я мог залезть в любую гипнокамеру и покопаться в настройках. В каждую из них изначально была вшита операционная система, которая обеспечивала экологичность работы с психикой. Это был галактический стандарт. Иначе у клиента не было бы гарантии, что после сеанса у психотерапевта он сохранит свои воспоминания и личность.

Я расковырял защитную мембрану на своей гипнокамере. Теперь капсула походила на распотрошённую по белой линии рыбу. Потратил шесть часов и два литра кофеинового коктейля, чтобы взломать систему.

Когда она была декодирована, я обнаружил то, чего опасался. В основе была вшита не операционка Общегалактической Психоэкологии. Там была совершенно иная операционка. Авторская. От Лиги Цогма. А в ней… программы на ненависть к Высшему Организму. Мощные установки на отвращение к гелям. Мотивационный список из тысяч утверждений о борьбе с Чломмой.

Глаза бежали по строчкам кода, а сердце давно миновало пятки и со свистом падало в холодную каверну ужаса. Я ненавижу Чломму и хочу её уничтожить. Мне омерзительны продукты Чломмы. Я испытываю ужасную невыносимую боль от близкого присутствия Чломмы. Моя цель – отделить Чломму от планеты.

Меня предупреждали, что я должен помочь креаторам, но чтобы сделать из них изолятов?!

Оглушённый, я присел на пол под белым хромированным корпусом гипнокамеры. Той самой, которой пользовался с момента прилёта на Тананду. Через которую прогнал всех своих клиентов.

Всё это время Цогма штамповала изолятов. Программировала людей на аллергию к продуктам Чломмы и её излучению. Я своими руками отправил в пустоши десятки креаторов.

Вся моя танандская история разделилась на до и после. С какой светлой ностальгией я вспоминал времена блаженного неведения!

В тот момент я и отключил гипнокамеру. К остальной пси-аппаратуре – метафорическим линзам, рекапсулятору эмоций и прочему тоже опасался прикасаться. Вдруг в них тоже вшиты программы на отвращение к Организму.

Цанти не должна была узнать, что формально я работаю на организацию, плодящую в тайне от всей планеты изолятов. Её врагов. Мыслей о выборе стороны не было. Я сделал выбор, когда впервые взял в руки лопату и разгрёб завал из хлорных комьев.

Я принялся работать по техникам, уже ставшим доисторическими. Регрессивный гипноз, гештальт-терапия. Выкладывался на полную. Старался хоть как-то загладить последствия. Обо мне пошла молва, расписание заполнилось по часам на месяцы вперёд.

Зачем, зачем Цогма это делает, никак не мог я взять в толк. Может, они создают цивилам внешнего врага, чтобы сплотить их и отвлечь от внутренних городских проблем? Как доглобальные президенты, нагнетавшие угрозу терроризма? Или планете действительно грозит опасность из-за усыхания изнутри, а они пытаются спасти её? А может, Чломма и впрямь должна отклеиться через несколько лет, и они хотят ускорить процесс? Для чего?

Я пока не знал, чем может быть выгодно Цогме отделение Чломмы, но понял, что не стану играть им на руку. Просто доработаю ещё месяц, а там… уйду практиковать в свой же центр. Или уговорю Цанти улететь со мной на Землю.

Ночами я рисовал схемы возвращения изолятов в цивилизацию. Должен был найтись какой-то способ стереть негативные установки и загрузить на их место позитивные. Перепрограммировать их мозги и отключить аллергию на Организм и его продукты.

Тем временем геледобыча окончательно упала, и расслабленно-жизнелюбивые танандцы стали напрягаться. Озёра высохли, уличные гелекачки давно стояли отключёнными. Гели лимитировали до двух литров на квартиру в сутки. Льгот не было ни для храмовников, ни для политиканов. Мне хватало с головой. Урождённым местным гелевый голод давался тяжелее. Цанти пришлось выселить арендаторов из своей старой квартиры, чтобы выпивать свою норму.

– Никогда в жизни гели не стоили мне так дорого! Тридцать штук в месяц! – пищала она.

На всех экранах города в каждом магазине и на каждой электрозаправке показывали росчищи. Словно очаги облысения, повсюду стали появляться голые поляны пустошей. Изоляты сдирали кожу Чломмы с поверхности земли. Под ней был сухой безжизненный грунт.

Приближался день Ока, или, как его ласково называли, «День Глазочка». Редкое событие, которое отмечали раз в полгода. Цанти с другими биантами решили уйти в трёхдневную практику молчания и медитации перед праздником. А затем, когда Чломма на минуту откроет глазок, устроить феерическое действо с жертвоприношением андроидов. Чтобы Организм смиловался и вновь стал давать гели, как прежде.

Охэнону пришлось совсем туго. Вечером в канун Глазочка он завалился ко мне домой в полнейшем невменозе. От него разило спиртом и до жути приторным духом секс-хаба. Хорошо ещё, Цанти была в храме. Не видела, как он заблевал её любимый замшевый диван, на котором мы с ней не раз реализовывали наши сексуальные перверсии.

Пока робоуборщики до скрипа намывали всё вокруг, я машинально плеснул ему флегмы. Он замахал своими большими, как у снежного человека, руками. Я опомнился и достал из шкафа безгелевый абсент. Его он встретил более приветливо – хлопнул целый стакан. Просипел:

– Спасибо, док.

Это совершенно выбило меня из колеи. Не было в лексиконе Охэнона таких слов. Я присел рядом.

– Что стряслось-то?

– Попёрли меня из Цогмы. Старый сказали, никчёмный. Помирать скоро. Да и добыча один хер ни к чёрту.

Стало очень тихо. Я вдруг услышал, как из динамиков телестены льётся успокоительный, почти гипнотизирующий спич:

– Глава Лиги Цогма Лео Варрич объявил об открытии трёх новых станций геледобычи. Разработка стартует на новой неизведанной глубине. Группа креаторов с Марса приземлится на Тананде уже на следующей неделе. Господин Варрич заявил, цитирую: «Ситуация под контролем и постепенно возвращается в привычное русло…»

Я хлопнул в ладоши, и стена гостиной вновь превратилась в реалистичную голограмму морского побережья. Под шелест волн и томные крики чаек мы с Охэноном выпили ещё по одной. Он вдруг протрезвел:

– А я ведь врал тебе всю дорогу, док. Ты уж прости меня.

– Прощаю, дружище, – ответил я.

– Я ведь самый настоящий изолят. Так-то, – вздохнул Охэнон, глядя красными от недосыпа глазами в пространство, – гели мне противны, веришь, нет? Не по мне это. И всегда так было. С первого прилёта сюда. От вибраций психую так, что ебу дать можно. Сердце болит. Вот, как умею и снимаюсь…

Я был потрясён:

– А как же та история про тюрьму с психушкой? Ты ведь говорил, что это случилось, когда ты оказался в камере за контрабанду? Перекрытый до галлюцинаций без геля?

– Официальная версия, док. Легенда. Была и дурка, и тюряжка была. Но по другим причинам. Даже жена не знает...

– У тебя жена? – от неожиданности брови мои полезли на лоб. – Ты ни разу о ней не упоминал!

– А чего её упоминать-то? Хвать за бампер и поехали. Вот и вся жена.

– Понятно.

Он приложился к бутылке, более не утруждая себя использованием иной посуды. И добавил:

– А только осталась у меня теперь одна Майя с пятидесятого яруса. Ей насрать, где я работаю. Лишь бы платил за жарево. Может, заберу её и махну на Марс. А домой путь заказан. Сечёшь? Или пойду к дочери перекантуюсь, она живёт рядом с твоим кубом в квартале Митры.

Я уже не удивлялся появлению новых родственников в его окружении.

– Погоди, тебя что, из дома тоже выгнали?

Охэнон не ответил.

У меня в голове не укладывалась эта история. Я спросил:

– Ладно, предположим, ты изолят. Но какого же хрена ты тогда работаешь внутри Организма? Зачем себя мучаешь?

Он хрипло засмеялся:

– А клин клином вышибается, ты не знал? От её вибраций только на расстоянии сердце шалит. А когда внутри неё – успокаивается.

Я покачал головой:

– Фантастика.

Охэнон лежал на полу и невнятно бубнил:

– Люблю я её, понимаешь. Она – главная женщина моей жизни. Может, потому и жив ещё, что она меня бережёт. Любит, когда я в ней. Да что тут говорить… А ты думал, изоляты – это кто щупы рубят? Имбецилы они, мать их за ногу. А таких изолятов как я, кто в городах живёт, на самом деле тьма тьмущая. Только скрываются все. Стыдно и страшно. Зачморят же, как нехуй делать. А в пустошах тоже помирать неохота.

– Охэнон, у Цанти есть пустая квартира, я могу спросить ее…

Он вскинулся и перебил меня на полуслове:

– Вот только жалость свою засунь к себе в задницу, док! И ты туда же?! Все меня списали со счетов! Все, ****ь, решили, что я конченный! – он вскочил и забегал по комнате. Приземлился на стеклянный столик, расколотил его в труху и принялся метаться, давя пятками осколки. Пол оросился алым, роботы-уборщики снова энергично зажужжали.

Я ещё долго его успокаивал. Выслушивал четырёхстопные проклятия, напоминавшие заклинания. Наконец догадался вынуть нанодротик из бластера Цанти. С размаху вколол снотворное ему в необъятное плечо. Он рухнул, как умерщвлённая на бойне скотина.

Когда на рассвете у силового поля, окружавшего голову Чломмы, собралась толпа, я наблюдал за этим в трансляции. Охэнон ещё спал. Телестенка показала, как мясистые кожные складки в центре головного пузыря зашевелились. И стали медленно разъезжаться. Между ними тянулись белесые струны жидкости, походящей на слюну. Оказывается, глазочек так называли не только из нежности. Око было очень мало, не больше оконца на фасаде жилого дома.

Створки век полностью разошлись и обнажили глаз. Камера сделала наезд и показала крупным планом абсолютно пустой белок. Ни радужки, ни зрачка. Интересно, подумал я, как он увидит эпическое шоу Цанти и других биант?

Глаз завращался, демонстрируя красные сосуды. Толпа взвыла от восторга.

Камера приблизилась к шествию нарядных девушек-андроидов. Они с гордыми улыбками шествовали по направлению к гигантскому плавильному котлу, в котором бурлила чёрная жижа. Народ ликовал. Грохотали салюты, им вторил роскошный живой оркестр. Вокруг котла в ритуальных хламидиях с вырезами на груди отплясывали бианты шестнадцати городских храмов.

– Моя девочка! – вслух умилился я, глядя, как Цанти кружится юлой. Её длинные косы слились в этом вращении в лиловый обруч, обозначивший границы её энергетического поля. Потом Око закрылось, увидев все, что хотело. Будучи с ним солидарен, я погасил экран.

 

***

 

После откровения Охэнона тема изолятов беспокоила меня с каждым днём все больше. В один прекрасный момент я просто открыл базу психотерапевтов Тананды и стал обзванивать их в алфавитном порядке.

Доктор Абергейм признался, что Цогма повысила ему оклад в два раза, чтобы тот продолжал работу. Это произошло, когда он сопоставил исчезновение своих клиентов с сеансами в гипнокамере. Он знал! Но продолжал трудиться на конвейере по созданию аллергиков. Он отправлял деньги семье на Землю. И посоветовал мне не дурить и заняться тем же.

Доктор Роленберг оказался урождённым танандцем. Признался мне, что хотя и живёт в цивильном городе, с детства страдал аллергией на Чломму. Он был таким же городским изолятом, как Охэнон. Всю жизнь стремился избавить планету, а в первую очередь – себя от мучений. Выходило, что рассказ инженера не был бредом или очередной фантазией. А такую надежду я лелеял до последнего.

Другой мой коллега по фамилии Штофф прибыл на вахту с Марса. Он раскрыл схему работы гипнокамеры уже на третью неделю. Видя его оплывшее лицо и массивные телеса, я решил, что его, в отличие от меня, просто не отвлекали всякие романтические приключения. Не будь я так увлечён, разоблачил бы Цогму ещё быстрее! Так или иначе, узнал я о заговоре именно благодаря Цанти.

Штофф верил: он делает правое дело. Чломму нужно отделить, дабы сохранить планету для жизни будущих поколений. Ну и спасти от приступов всех несчастных креаторов, отправленных в пустоши. Неужели они столько выстрадали зазря!

Я обзвонил почти сотню гипнотерапевтов по всей Тананде. Лишь один специалист по фамилии Корнуэлл удивился моему рассказу. А может быть, сделал вид? Он решил доработать в штатном режиме оставшиеся три месяца. Кредит за дом на Земле сам себя не оплатит. А потом свалить подобру-поздорову с этой больной планетки.

По всему выходило, что армия изолятов растёт с каждым днём, а значит, число креаторов уменьшается. Как долго Чломма останется на планете при таком раскладе, я мог только гадать.

Меня пугало то, насколько я включился в эту чужую игру с неизвестными мне правилами. Но вернуться в нейтральную позицию наблюдателя я уже не мог. Не теперь, когда мне было что терять на Тананде.

Я раз за разом порывался рассказать Цанти о том, в какую ситуацию попал. Но постоянно съезжал с темы. Слишком хорошо представлял её реакцию.

Как-то я даже завёл разговор об отклеивании. Рассказал ей о прогнозах Цогмы. О том, что Организм должен покинуть Тананду в течение ближайших лет. О своих наблюдениях. Умолчал только о своей роли в этой незримой войне. В тот вечер мы валялись в гамаке на террасе моей служебной квартиры. Она только покрутила пальцем у виска:

– Слышала я эти сказки! А если бы я сказала тебе такую вещь, Жартовский… Солнце сойдёт со своей орбиты и перестанет освещать Землю и остальные планеты. Ты бы поверил? По телестенке ещё не то покажут!

Гамак мерно покачивался, по небу проплывали волны лазурного сияния. Паровой сезон вошёл в ту фазу, когда облака формировали в небе красивые оптические иллюзии.

– Чломма не солнце, маленькая моя, – сказал я, крепче её обнимая. – Она не планета и даже не звезда. И не станет ей, какие бы свистопляски вы не устраивали в ваших храмах.

– Конечно, нет. Она куда больше и важнее! Причём не только для нас, танандцев, – она погладила ладошкой свой живот, – но и для тебя.

Я положил руку поверх её:

– Может, погнали со мной на Землю? Мой контракт скоро истекает, Лига бесплатно доставит нас домой. Я позабочусь о тебе. Там нам будет безопаснее.

– Мы и так дома. Останься. Мы в безопасности. Она не отклеится, я ведь чувствую её, помнишь? Да, я нагнетаю эту тему перед зачистками, но только для агитации, тебе ли не знать...

– Цанти, просто подумай, вдруг иссякание гелей только прелюдия? А настоящая жара начнётся, когда Организм решит отделиться! Эти сказки могут стать реальностью в ближайшие годы. Вообрази, какой кошмар тут начнётся!

– Я же просила тебя не конструировать далёкое будущее! Я этого не понимаю. Ближайшие годы? Проще сказать никогда. Здесь и сейчас всё хорошо. Идеально! Подача гелей вот-вот вернётся в норму, сто процентов! Есть ещё аргументы?

– Ну, на Земле, когда я буду забирать мелкого из сада, его друзья не станут думать, что за ним пришёл дед.

Цанти отсмеялась и выдала мне порцию своих ограничивающих убеждений:

– Это из той же серии! Далёкое неизвестное. Пойми, моё место здесь. Здесь я бианта, а кто я на Земле? Я не брошу своих людей из Кшатры. Не брошу Чломму. Как я могу её оставить в такую тяжёлую пору? Я родилась в ней и в ней же должна завершиться, таков закон природы…

– Стоило бы предвидеть такой ответ, – проворчал я.

Она обворожительно потянулась, села на меня верхом, и я задохнулся от восторга.

– С твоей смешной земной привычкой смотреть на себя чужими глазами мы тоже справимся, – невозмутимо продолжила она, – наклеим тебе бэйджик «Я не его дед. Я с Земли». Или напишем на футболке «Лучший в мире папка», чтобы избежать разночтений. Это потешит твоё самолюбие?


Глава четвёртая: http://www.proza.ru/2018/05/27/1807