Яшка пророк глава восьмая

                Последняя.
  А где же он - Николай Николаевич Осинин, доктор наш, тот, кого вся страна звала Целитель? Он стоял немного в стороне, все еще находясь под впечатлением увиденного, как вдруг непроизвольно отдернул ногу: тонкая струйка воды коснулась его ног. И внезапно ему так захотелось дотронуться до этой воды, ощутить ее холод, ее живительную силу, что он не удержался, наклонился и погрузил руки в ручеек. Вода вспенилась, вскинула свои холодные струи и накрыла Целителя всего. Странное чувство охватило его: ему стало немного прохладно, и весело, и захотелось бежать, смеяться, захотелось, как вода, мчаться невесть куда сломя голову, вскидывая свои прозрачные струи. И он побежал. Или, может, потек, потому что все, кто были рядом, увидели, что не стало Николая Осинина по прозвищу Целитель, а то ли вода в человеческом образе, то ли человек, превращенный в воду побежал, зажурчал на водяном своем языке, разбрызгивая хрустальные капли во все стороны. Вот он вскинул прозрачные руки свои - и струи подлетели к самому небу. И заволокло небо, налетели тучи, полил из них дождь. А вода как будто только обрадовалась этому, как будто засмеялся водяной человек, стал выше, быстрее побежал по обожженной земле. напитала вода землю, прибил дождь прах и пыль, запахло дождем, сыростью...
- Смотрите! - закричал бабкин Клавин внук, - трава!
И правда: стремительно, как никогда ни до ни после этого, из земли стали пробиваться зеленые усики травы. Да не только травы! Маленькие кустики на глазах потянулись ввысь, превратились в деревца, деревца стали сильными, стройными деревьями, зазеленело, зашумело все вокруг, зелень покрыла землю, насколько хватало глазу. И как только раны от пожара затянулись - дождь прекратился, солнце выглянуло из-за туч, деревья стали отряхивать с себя влагу, птицы защебетали, маленькие зверушки зашмыгали около корней деревьев и кустов, вдалеке ненадолго показался задумчивый лось, ворчание медведя, лакомившегося малиной, доносилось издалека - словом, жизнь входила в свое привычное русло. Вода в поселке отмыла асфальт, улицы заблестели, как будто были из стекла, прилетевшие птицы, заняв насиженные места свои, принялись за прежние дела, собаки с громким лаем вместе с детьми забегали по улицам, вмиг сделанные из подручных средств кораблики поплыли по ручейкам, подгоняемые маленькими нетерпеливыми ручками:  весна входила в свои права.
- Хорошо как! - послышался громкий голос, - красиво, тепло.
Люди подняли головы - на большом пне, как на троне, сидела величавая молодая женщина, голову ее венчала тонкой работы корона, руки ее держали березовую веточку.
- Марию ко мне! - властно и негромко приказала она.
Раскрылась дверь ближайшего дома и двое мужчин привели арестованную.
- Вот ведь беда, Машенька, - сказала та, что звалась Матушкой, - ума не приложу, что мне с тобой делать? Впрочем, вот что: - и, обратившись к конвоирам, приказала: - отведите ее в белый храм, как она его называла, пусть там пока поживет. Пусть огонь, который она вызвала, придет к ней, пусть очистит ее. И тогда она подумает о своем прошлом, да и я поразмыслю, что мне с ней дальше делать. Да и с ее Володей тоже.
 Призрачное белое здание, как бы сделанное из стекла, вмиг вознеслось посреди мертвого, прежде великого города. Открылись ее ворота  и Мария вошла в них. И тогда ворота исчезли, как будто и не было их вовсе. С ужасом поняла несчастная, что не выйти ей из этого вымороченного храма вовеки, закричала, забилась, стала молить, просить прощения. Поздно! Ходить ей долго-долго по пустым лестницам, комнатам и переходам, натыкаясь на одно и то на всех стенах: на портреты ее Володи, глядящие ей прямо в глаза, в душу, в сердце! Ходить, пока не вытравится из души ее черная скверна, заполонившая ее целиком. Но не все, нет - не все должна была испытать Мария, или Аделаида: стены, не выпускавшие ее наружу, стены, сделанные как бы из призрачного стекла, имели одно магическое свойство: при ее приближении из прозрачных, стеклянных, они становились огненными, пылающими, раскаленными докрасна. И сама женщина, охваченная этим пламенем, загоралась, превращалась в огонь, и больно, и страшно было этому огню - не передать! И тогда отступала она от стен, и угасал огонь, и она превращалась в человека. И - странное дело - ни единого, даже малейшего ожога не оставалось на ее теле. Так шло время. И с течением этого самого времени все чаще полыхали стены волшебным огнем, все чаще женщина становилась пылающим факелом, все реже принимала облик человека. И наступит день, когда огонь выжжет из нее все то черное и дурное, что мешало ей, калечила ее душу и станет она сама жарким, чистым, горячим огнем, и тогда явятся  к стенам храма все четверо: Ветер, Вода  и Свет, откроются, падут призрачные стены, выйдет из них четвертая стихия - Огонь...
 Что будет дальше - мне неведомо. Знаю только, что ни один из четверых не появлялся более в своем человеческом облике здесь, по эту сторону той стены, что навеки разделила наш мир и мир Нордов. И будет им позволено являться людьми в этом мире, и придет Велизарий к своей Катерине, и будет Целитель лечить людей и зверей, и Мария разведет в своем замке сказочное пламя, чтобы у каждого, кто придет к этому пламени, в душе возгоралась искра, что зовется талантом, чтобы мир Нордов наконец-то стал богаче, ярче и прекраснее. И однажды ночью отворится потайная дверь  и войдет к королеве Элизабет тот, кого звали вначале доктором Булкиным, потом известного как барон де Нуар, кто здесь, в мире Нордов с достоинством и по праву носит гордое имя Эдуард второй, Великолепный, король Нордии, земель Светонидов, северных и южных окраин и прочая, и прочая, и прочая, и кого народ с первых дней окрестил властителем снов, ночных сказок и легенд, или попросту Дремой.