Промывка Книга 4. Гл 7. СИЗО

    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/05/26/556

                Абигайль

    Когда меня в наручниках выводили из дома, на глазах у любопытных соседей, я думала, что не переживу этого стыда. Вот ведут преступницу, застрелившую собственного мужа. Мои уши даже слышали похожие реплики из толпы. Я переживала за наручники, но вид тела, лежащего на земле и чем-то накрытого поразил меня в самое сердце.
    Но оказалось, что и это ещё не всё. Уже у самой полицейской машины ко мне, протягивая руки, подбежала дочка. Я рванулась обнять её, но не смогла этого сделать, так как руки были скованы за спиной. И я по-настоящему ощутила себя убийцей. Ведь пистолет был в моих руках, когда раздался выстрел. Я должна была успеть, но я не успела!

                * * *

    Меня снова допрашивали, а я ничего не могла толком объяснить. Да следователь и не верил мне. Предъявил результаты экспертизы, явно свидетельствующие, что именно я стреляла в мужа. Ведь на руках моих были частички пороха, а на пистолете мои отпечатки пальцев.

    Мне зачитали мои права, объяснили, что я имею право на один звонок, а также на присутствие адвоката при допросе. Но кому я могла позвонить? Дочке? Невзирая на то, что в допросной было довольно холодно, меня бросило в пот при мысли, что Маша тоже уверена, что отца убила я. И личного адвоката у меня нет. У меня и подруг-то нет. Разве что, знакомые родители Машенькиных одноклассников. Я пришла в ужас, подумав, о том, что Машеньку теперь будут третировать в школе одноклассники. Как же, дочь убийцы.

    Всё было как в тумане. После допроса меня куда-то отвезли, там заставили раздеться догола, унизительно осматривали, щупали. Расспрашивали о болезнях, что-то записывали. Выдали серую рубашку и чёрную юбку, чёрные чулки. Жуткое застиранное бельё, потерявшее цвет от миллиона стирок. Сфотографировали. Повели в камеру.

    И вот тогда я по-настоящему испугалась.
    Ночь. Выдают скрученный комковатый тонкий матрац и вводят в помещение, где спят более полусотни женщин всех возрастов. Вдоль стен стоят двухэтажные кровати. И лишь четыре кровати одноэтажные. Но не все помещаются на кроватях, многие лежат на матрацах на полу. В проходе стоит стол и две длинные лавки. И даже под ними лежат женщины.
    Воздух такой спёртый и пропитанный испарениями тел, что невозможно дышать.

    На лязг двери несколько женщин поднимают голову. Одна из них говорит:
    - Привет! Как звать?
    Я коротко отвечаю:
    - Абигайль.
    - Я Нина. Абигайль - это длинно и неудобно. Будешь Аби. Стелись и ложись вон там, - она указывает мне на место под лавкой. - Больше мест нет. Не переживай, там даже удобнее. По крайней мере никто, кроме тараканов, наступать на тебя не будет, когда на парашу понадобится.

    Хорошо, хоть не стала меня расспрашивать за что меня арестовали. Лишь позже я узнала, что здесь это не принято. Захочешь - сама расскажешь. А если кто-то всё же интересуется, то это, скорее всего, стукачка. И на такие вопросы надо отвечать: "А ты с какой целью интересуешься?".

    Я расстелила матрац под лавкой и улеглась. Заснуть было невозможно. Действительно, по лицу и рукам бегали целыми стаями тараканы, но самое главное - мне мешал свет, который в камере хоть и был тусклым, но не выключался совсем.

    Я не знала сколько мне суждено такой жизни - месяц, или год, или десять лет. А может пожизненно? Но точно знала, что я здесь не выдержу. Я сломаюсь.

    Лишь под утро я ненадолго забылась, устав брезгливо смахивать тараканов и стараясь укрыться в тени лавки от света ламп.

    После подъёма я поднимаюсь с ощущением грязи и вони собственного тела. Но вряд ли мне светит хоть как-то помыться, вон какая туда очередь. Некоторые стирают своё бельё в ногомойке. Мне бы тоже надо постирать, но мне сказали, что я, как новенькая, в самом конце очереди. Кроме того, проблема не описаться. Унитазов всего три, а я пятьдесят шестая в очереди. Меня угнетает мысль о том, что я должна буду делать это на виду у всех. И я начинаю плакать.
    Кто-то берёт меня под руку. Это Нина.
    - Эй, товарки. Пропустите новенькую. Она ещё ничего тут не знает. А обмочится - сами же нюхать будете.
    Видимо, у Нины есть тут какое-то влияние, потому что беззлобно поругиваясь, но нас все же пропускают. Я сажусь над парашей, а Нина, понимая, как мне дико делать это при всех, закрывает меня свой спиной. Впрочем, кажется, всем плевать на меня.
   

    Сколько времени я не знаю, так как часов у меня нет. Наверное девять, потому что нас выводят на прогулку. Нас выгуливают в закрытом помещении с бетонными стенами и толстенным, как мне кажется, полом, над головой крыша и полоска неба в один метр и та в колючей проволоке. Само помещение около 15 шагов в длину и 5 шагов в ширину. Так что, если бы не полоска неба, то это помещение ничем бы не отличалось от нашей камеры. Разве что ни коек, ни матрацев на полу. Чисто, хоть в бильярд играй. Я чувствую себя как манекен в витрине, у всех на виду. Прогулка длится в среднем 20 минут. Женщины пытаются перекрикиваться, кое-кто курит. Затем нас снова загоняют в камеру.

    Здесь нас много, но я ужасно одинока. Нина мне сказала, что посещения разрешаются дважды в неделю по два часа. Но кто ко мне придёт? Я потеряла любимого, а теперь кажется и дочку. Потому что она мне никогда не простит смерть папы.
    Моя жизнь кончилась. Причём так позорно.

    Лязгает дверь: "Ярославцева, к адвокату". Меня вызывают к адвокату? У меня адвокат?

    Это одновременно радует и пугает меня. Радует, что мне есть с кем поговорить, кого будет заботить случившееся со мной. Пугает - что вдруг ему никакого дела до меня нет, он назначен судом и совершенно чужой мне человек. Та же Нина сказала, что суд автоматически назначит мне бесплатного адвоката на первое слушание по моему делу, которое называется предъявлением обвинения.

    Надзирательница выводит меня. Даже этим дают понять, что я заключенная, человек второго сорта, - дверь не открывается нараспашку, и я вынуждена протискиваться в узкую щель, выдирая себя из камеры.

    Меня вводят в комнату, практически такую же как камера, только маленькую. Зарешеченное окно, ядовито-зелёная облупившая краска на стенах. Посередине стол, вмурованный в бетонный пол. За ним сидит полный человек с большой лысиной. Он говорит:

    - Здравствуйте, Абигайль. Я ваш адвокат. Не узнаёте меня?

    Я поднимаю голову и вглядываюсь в его лицо. И вдруг вспоминаю, так ведь это муж Надиной подруги Беллы. Я встречалась с ним у Надежды несколько раз, кажется на чьи-то дни рождения. Вот только не помню как его зовут.

    Будто поняв мои затруднения, он говорит:

- Я Семён Коэн, муж Беллы Ливанович. И соответственно друг Нади и Володи Зелинских. Надеюсь, я стану и вашим другом.

    Вы должны знать, что все наши разговоры полностью конфиденциальны. За нами хоть и приглядывают, но никакой записи не ведётся, и никто нас не подслушивает. Всё, что вы скажете мне останется в тайне. Вы полностью можете мне доверять.

    А сейчас попробуйте рассказать мне о том, что случилось. И о том, что было в предыдущие дни, если вам кажется, что это как-то связано с происшедшим. Я понимаю, как это трудно для вас, но это просто необходимо. Да и вам самой нужно выговориться. Уверен, что на душе у вас станет легче.

    Но я не могу ничего рассказать. Меня будто заклинило на мысли о том, что моего Мишеньку похоронят без меня. И я начинаю кричать, что хочу быть на похоронах, хочу ещё раз увидеть мужа, хочу чтобы меня похоронили вместе с ним. В такт словам я стучу по столу кулаками. Семён что-то говорит, но я не слышу его.

    Не знаю, сколько секунд, минут или часов я кричала. Кричала, пока вдруг почувствовала, как он схватил меня за кисти рук и так крепко сжал, что мне стало больно. Видимо, он разозлился и от злости перешёл на ты:

    - Абигайль, прекрати! Не волнуйся! Я обещаю, что вытащу тебя отсюда и на похороны и вообще. Похороны послезавтра, и ты, в соответствии с законом, будешь отпущена на них. Правда, в сопровождении сотрудников ФСИН[1].
    И знай, что ты не одна. У тебя много друзей. Надя, Володя, Белла, я. А ещё Игорь и Ирина. А главное, твоя дочка Маша и Славик.  И они постоянно будут навещать тебя.

    У нас есть очень весомые доказательства, что Михаил убит не тобой. Мы выиграем суд. Я не обещаю, что тебя оправдают буквально завтра, судебная машина очень медлительная и это может затянуться от месяца до полугода, а может и больше. Так что ты должна набраться сил. И понимать, что твоя главная задача - полностью довериться мне, помогать мне выиграть суд. И научиться ждать.

    Я понимала, что Семён врёт, врёт для того, чтобы приободрить меня. Но всё же неожиданно поняла, что у меня есть друзья. Вспомнила, как в шутку Надя называла меня сваха, как мы всегда были уверены, что Славик и Маша поженятся.

    И тут меня прорвало. Прорвало, как гнойный нарыв. Я выкладывала всё, что могла вспомнить, от волнения перескакивала с одного на другое, то возвращаясь назад, то перепрыгивая через события, то вновь возвращаясь. Даже о странном поведении Бусинки вспомнила. А ещё о том, как Миша был чем-то взволнован, у него была какая-то тайна и он хотел, но не мог поделиться ею со мной. И о том, что несколько его коллег погибли при странных обстоятельством, а двое покончили жизнь самоубийством.

    Семён не прерывал меня, не переспрашивал, лишь что-то иногда помечал в своём блокноте. Когда я выдохлась, ещё раз напомнил, что вскоре я всех увижу на похоронах Миши, и что надо держаться.

    Он ушёл, а меня снова отвели в камеру.

    Неожиданно меня снова вызвали на встречу с адвокатом. Почему? Ведь и полчаса не прошло! На этот раз мы долго не разговаривали. Он сказал:
    - Ты должна знать: в Славика стреляли. Он жив, его спасла Лейла. И она задержала нападавшего. Но Лейла ранена и её повезли в ветеринарную клинику. Надя стреляла в нападавшего и ранила его. Он потерял много крови и может умереть. Его смерть очень нежелательна для нас. Я думаю, что он ниточка к заказчикам покушения на Славика, поскольку он важный свидетель в деле о гибели вашего мужа.

    Вдруг все мои проблемы отошли на задний план. Мне стало страшно за Машеньку. Да и за всех моих друзей. Я только что обрела их, а теперь могу потерять.

Примечания:

1. ФСИН - Федеральная служба исполнения наказаний.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/05/28/885


Рецензии
Здравствуй, Евгений!
Тяжёлое место. И несмотря на то, что страны у нас разные, кое-что в них очень похоже...
Слова Абигайль: "Я сломаюсь" звучат в полном отчаянии, но сколько в них правды. В таких условиях не сломаться - настоящее чудо! Может это специально так делается, чтобы сломать дух и волю человека, что на руку "правосудию".
В любом случае, когда появляется лучик надежды на избавление, когда приходит неожиданная помощь- это настоящее счастье для заключённого.
С уважением и наилучшими пожеланиями, Алёна.

Алёна Кузьминых   24.07.2018 12:46     Заявить о нарушении
Здравствуй, Алёна.
Для меня это была очень трудная глава. Необходимо было описать место, где я никогда (слава Богу) не был. Будучи школьником попал однажды в отделение милиции, в так называемый обезьянник. Меня там избили. Выручил директор школы.
СИЗО в тысячу раз тяжелее, но я помню то ощущение страха и безысходности, ощущение того, что ты один и помощи ждать неоткуда. Вот я и попытался передать это ощущение. А все подробности "быта" мне были неизвестны. Пришлось очень много перечитать. Особенно помогли отчеты правозащитников, которые посещали такие камеры общего содержания. Описывали, что они переполнены иногда в два раза по сравнению с нормой.
Очень хотелось, чтобы все суметь описать достаточно достоверно.
А сломаться там - раз плюнуть. Некоторые оговаривают себя, некоторые кончают жизнь самоубийством. А ещё (я об этом не написал) в таких камерах полно больных людей. В том числе СПИД, гепатит, туберкулёз...

Евгений Боуден   24.07.2018 13:42   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.