Совка Сонька

Как обычно в детстве, каждое лето я проводил у бабушки в деревне.
Прекрасное это было время: природа и полная свобода, что еще нужно для счастья школьнику!
Дом бабушки был почти в конце деревни, а дальше начинался лес. Он был небольшой, и с одной стороны брал свое начало с черешневого сада. Какой там только черешни не было: и огромная черная, сладкая, как мед, розовобокая, ярко-красная и даже крупная, сочная желтая.
Сад принадлежал колхозу и, конечно, охранялся. Сторожил его местный лесник Стефан Романыч, пожилой серьезный мужчина с двухстволкой. Он часто обходил сад вокруг и, если кого видел даже рядом, начинал сразу страшно ругаться. Ребята постарше поговаривали, что он пару раз даже стрелял солью из своего ружья в парней, которые забрались в сад. Так что мы могли только ходить вокруг сада, побаиваясь Романыча, и облизываться.
Но вот одним вечером решили мы втроем с моими друзьями, Лешей и Сашей, все-таки пробраться в сад между обходами Романыча и полакомиться спелой черешней.
Засев на бугре перед садом, мы минут сорок выжидали пока Иваныч обойдет свои владения и скроется в своей сторожке. Подождав еще минут пять, мы резко стартанули к присмотренному заранее дереву, сплошь усыпанному крупными спелыми ягодами.
Снизу на ветках черешни было мало, и поэтому пришлось лезть повыше. Забравшись на ветки, мы быстро стали набивать припасенные пакеты, не забывая с жадностью проглатывать горсти спелых черных ягод. Так увлеклись мы, что приближения Романыча никто не заметил!
От страшного громкого крика мы чуть не попадали с дерева. Смотрим вниз, а там Стефан Романыч бегает, орет и ружьем в нашу сторону помахивает. Мы так перепугались, что, конечно, не слезли сразу, а Романыч, похоже, увидел, что мы еще маленькие, нам-то по девять лет всего было, поуспокоился.
«Слезайте, — говорит, — к родителям пойдем».
Слезли мы, стоим, головы повесили, пакеты к ногам сложи траурно…
В те времена очень популярен был кубик Рубика, его и сейчас продают в магазинах, только собирать его умели далеко не все. А я научился по картинкам в журнале «Наука и жизнь», собирал довольно быстро, минут за пять, и таскал кубик всегда с собой, регулярно собирая и разбирая его.
Стоя перед Романычем и сильно нервничая, слушая, как он нас отчитывает, непроизвольно достал я кубик и быстренько так, почти не глядя, собрал одну сторону. Романыч даже орать перестал, когда это увидел.
Подошел ближе, взял кубик у меня из рук, посмотрел и говорит:
— А ты весь собрать сможешь?
Я дрожащим голосом говорю:
– Конечно, смогу!
— А за какое время соберешь?
— Пять минут, — говорю, — хватит!
— А не врешь? — говорит Романыч. — Если соберешь за пять минут, отпущу вас с черешней и тебе лично подарок дам!
Я уже успокоился, беру кубик у него из рук.
— Засекайте время, — говорю.
Лесник посмотрел на свои часы, а я стоял на изготовке с кубиком в руках.
— Пошел, — скомандовал Романыч.
И руки мои замелькали, вращая кубик. Так быстро я его еще не собирал.
Друзья говорили, что я почти на него не смотрел, а пальцы просто порхали! Собрал я кубик за четыре минуты, чем несказанно удивил не только Романыча, но и своих друзей.
— Ну, говорит лесник, — хорошо! Можете идти домой!
Мы подобрали свои пакеты и уже собрались уходить, но тут я, набравшись смелости, говорю:
— А подарок будет?
Лесник брови нахмурил, но сказал:
— Пойдем...
И мы пошли с ним в сторожку. Зашел он и тут же возвращается, в руках что-то серое несет. Я сначала и не понял, что это, а это не что, а кто оказался! Подносит Романыч руки ко мне:
— Бери, — говорит, — все равно сдохнет без мамки.
Я тут и обомлел: в ладонях у него сидела маленькая совка! Еще желторотая, совсем птенец, с огромными, как монеты, желтыми глазами.
Лесник говорит:
– Подобрал я ее в сосняке, под деревом, осмотрел все рядом, дупло хотел найти. Но ни дупла, ни взрослой совы не нашел. Вот и забрал в сторожку. Такой вот сердобольный оказался!
— Второй день живет у меня, я ей всех жуков из-под камней подоставал, а она ест только ночью. Надоела пищать и стучать на подоконнике. Так что забирай, теперь твоя сова! Не хрустальная, конечно, как в «Что? Где? Когда?», но тоже приз!
Поблагодарив Романыча, с черешней в одной руке и маленьким призом в другой, я с радостными друзьями помчался домой.
Прибежав, первым делом бабушке приз показал, а бабушка посмотрела нерадостно, сказала:
— Не выживет, скорее всего, маленькая очень.
— Обязательно выживет! — говорю. — Я за ней и днем и ночью ухаживать буду!
Сказано — сделано! Выжила моя совка! Правда, больших усилий мне это стоило. Пришлось мне на ночной режим перейти. Сова-то ночью активная, вот и у Романыча она только ночью ела.
Соорудил я ей из сетки клетку большую в летней кухне, там она и жила. Точнее сказать, только спала днем! А я за день налавливал ей жучков да мушек всяких и, как только вечерело, открывал клетку, сначала брал совку на руки, а потом она сама начала выпрыгивать из клетки, и кормил ее всем что за день добыл. Первые дни ела она слабо, вялая совсем была, но день на третий, смотрю, отошла моя Соня — так я ее назвал. Начала трескать за обе щеки все мной предложенное, да потом еще и добавки просить.
Как только она наедалась, начинала со мной играть: я щекотал ее пальцем, а она старалась увернуться и пыталась клюнуть меня, но если и клевала, то небольно.
Прошел месяц, совка совсем окрепла и даже начала летать по комнате. Теперь я придумал с ней новую игру: привязывал небольшой кусочек мяса на нитку, клал на стол в другой стороне от клетки и тянул за нитку. Соня камнем кидалась из открытой клетки на мясо и с криком отрывала его с нитки и съедала, а я смеялся и гладил ее после этого.
— Хищница ты моя, — приговаривал я, поглаживая ее по перышкам на голове. Так полюбила она меня и привыкла, что только я заходил в комнату, сразу крик начинался — срочно на руки надо брать Соню!
Ну, а в моей взаимности и сомневаться не приходилось! Она мне как ребенок была, а я ей маму заменил.
К концу августа приехали родители забирать меня домой, в город. Совку увидели, говорят в один голос:
— Красивая, но в городе ей не место! Вечером отпускать будем!
Ну, я в слезы, конечно. Мама почти согласилась, но папа был не преклонен: отпускай, и все тут.
 
Делать нечего, почти полдня я Соней прощался, с рук не отпускал. Стемнело,
покормил я ее последний раз, поиграл. Выношу на улицу, к деревьям, и прогоняю с руки. Соня на меня посмотрела, как на глупца, глазами поморгала: мол, не понимаю, что тебе надо, и перелетела на ветку дерева.
Я развернулся и с глазами полными слез пошел к дому. До ворот дошел, родители рядом стоят, смотрят. Взялся за ручку калитку открыть, слышу хлопанье крыльев сзади, а разворачиваться не хочется: думаю — все, улетела насовсем моя Соня!
Вдруг плечо мне лапки когтистые привычным движением прижали! Взвизгнул я от радости, Соню прижал, реву, а она прижалась к рукам и урчит что-то, как будто жалуется: «Как ты мог! — говорит.
Ну, тут даже папа сдался! Помог мне на следующий день клетку маленькую сделать для транспортировки, и Соня благополучно в город переехала.