Чемпионы Серапионы Желтофиоли

                Подарок для Зинедина Зидана
     Ловко воспользовавшийся чужой мыслью бессмертный доктор Геббельс, хватающийся за штангу при первых аккордах, знаменующих появление на голубых экранах скудоумной Леси Рябцевой колобка Швыдкого, ужо, ужо, бля, готового шандарахнуть по всякому недозрелому разуму мешком стухших за ненадобностью цитат, саморешающий длину обрезанной российским Буком и высоким - превысоким дубом крайней плоти диверсанта Гиркина, ложащего с прибором на весь истошный вой ничтожных, как оторванные яйца их предводителя, деятелей, подвизающихся в газовом мареве Эха Москвы и окраин, рейхсмаршал авиации, морфинист и коррупционер, сухощавый очкарик, возненавидевший разводимых посохом патриарха кур, развевающих хлопающими в разреженной атмосфере сгустившегося маразма крыльями его точно выверенную прическу с аккуратно подбритой опаской шеей, молодой и красивый, резкий и боговдохновленный свыше ( на то и Бог, штоп вверх ) Бальдур фон Ширах, многие и многие оставшиеся невыясненными мною по именам и званиям красивые люди в чорной форме почему - то постоянно встают у меня перед мысленным взором, стоит мне вспомнить о датах и Лени Рифеншталь, сотворившей из обычного съезда шедевр. Слава Бегемоту, некому воплотить хотя бы бледное подобие триумфа воли, но оголтелый вой внутри, вынудивший меня к тотальной санитарии, громыхание грядущих побед и рев ликующих толп, вздергивающих правые руки характерным жестом, хох !, хох !, хох !, твою мать, и уходящий из ложи фюрер. Он не смог смотреть на презренного нигера. Он не хотел знать о нигерах и евреях. Он, вообще, ни хера не хотел в тот момент, кроме воскрешения Гели. А мне хочется залезть в мысли современного фюрера, чьи холопы мудро заменили плутократию американскими кознями и сидят у костра, ожидая свистка футбольного арбитра, тоже не знающего о газовых камерах, он не смотрит тиви, он не читает газет, как присяжный коллежский ассесор, он вне политики, марширующие штурмовые отряды и густой дым крематориев не попадают в поле зрения ногастых и шипастых мультимиллионеров, гоняющих мячик по зеленой травке стадионов Чили, где ловкие и шустрые работники пищевой промышленности Аугусто Пиночета расчленяют свинорезами кальмаров, невероятно демократический Рамзан Кадыров чует Аллаха за миллиард миль и он прав, как это ни странно или дико для релятивистского правосознания общества потребления, ибо если цилиндр Чемберлена стал бейсболкой Ди Каприо, то и амурские тигры одним движением руки превращаются в бурундуляков, вымышленных зверьков из усов и - всё. Как у Никона рыбы были одни головы и хвосты, так и эти гады : усы и - всё. А усы, гражданин Зизу, это Гудков отец.
     - Я поборник демократии, - говорили усы Гудкова таким же усам, но уже Пескова, умаляясь единичностью при явной множественности усов, они же много, а не один. - Бывалоча, срать сяду и не могу, понимаешь, калабашку выхезать без печального вздоха Лени Радзиховского, вновь нашедшего повод снять кальсоны с Казановы и обнаружить тама снова Пахома.
    - Это так, - посматривая на часы отвечали усы Пескова, множественно, конечно, он же не дурак, Песков - то, дураки на Навках не женются, - это, усы Гудкова, дорогие вы мои россияне, всесильно и верно, как мускулы Епифанцева или налим какой с шилишпером. На то он и Пахом, штоп магически.
    - А почему во второй раз ошибка Екатерины Великой ? - подкралась к ним носастенькая фигуристка, секси настолько, что яябу, товарищ Зизу, короче, это, штоп тебе понятнее было, как, примерно, улыбка Марко Матерацци, понимаешь ?! - Опа, ужо и в третий.
    - Третий - провокация, - гудят усы Пескова носастой и вкусной, - Катерин две было, всем ведомо, а третий - Рим, тоже знают.
    - На, сука !
    Третья Катерина, зеленоволосая, татуированная, часто голая, вышибает из всех участвующих в дискуссии дух бейсбольной битой леди Бонни Роттен, заточившей целиковый дуб под сей аксессуар спорта заморского, непонятного, скушного.
    - Почему сука ? - спрашивает сама себя Катерина, удаляясь в пространство подальше от кощунства и непотребства бессмысленных слов, за которыми ни хера не стоит, не лежит, не дышит, не живет, это всего лишь слова, произносимые лет триста по тем же поводам, что и мудрость Петра Первого, бросавшего желуди в мешок Распутина. - Потому, что по хер, - отвечает сама себе Ребекка, вознося молитвы всем богам сразу за незнание русского языка и наречий, - что единичные, что множественные, побазарили - разбежались, пить вино, ездить на рыбалку, трахаться, срать, е...ть мозги узбекам, отдыхать на пляжах Мальорки, менять доллары на евро, получая рубли от дяди Леши Миллера. А он немец, - хохочет Ребекка, - поэтому песней будет суржик Красной плесени о Дусю.
    Она включает великий римейк и шатается из стороны в сторону, думая о массовом незнании преступной деятельности лос - анджеловских копов, хотя, скорее всего, пишутся они не так.