Легенда об Уснувших. Глава 2

…

— Знаю, — до­воль­но кив­ну­ла моя со­бесед­ни­ца, раз­ва­лива­ясь на су­губо де­кора­тив­ном стуль­чи­ке, — А еще я знаю, — на­чала она, рез­ко выг­нувшись впе­ред, упе­рев­шись лок­тя­ми в бе­лую ска­терть сто­лика, и нак­ло­нив нем­но­го го­лову вле­во, — что ты зна­ешь об этом го­раз­до боль­ше.

Я изобразила страдальческий вздох и обреченно пригубила свой кофе. Кажется, впору было давать зарок не помогать всяким там зашуганным пигалицам, привыкшим падать честным авантюристам на головы. Это ж они поначалу все бывали робкие, забитые, смотрели на все круглыми печальными глазами, а потом привыкали и становились воистину невыносимы. Черри — последняя из бедолаг, которых я повесила на свою горемычную шею, исключением не была.

Мне бы следовало порадоваться за ученицу и подругу по совместительству. Да я б и порадовалась — мне ж, в общем-то, не жалко — если бы свою свою кипучую натуру она бы не выплескивала на меня.

Из груди вырвался еще один вздох. Выражавший глубочайшее мое сочувствие. Самой себе, разумеется.

Нет, Черри, пожалуй, получилась пострашнее всех ее предшественников вместе взятых.

Ло быстро входила в раж и становилась почти невменяемой, но и отходила она быстро, любила ехидно шутить, за словом в карман не лезла и довести до ручки могла кого угодно в рекордный срок, но она все-таки издевалась не надо мной прицельно, а надо всеми, кто оказывался в поле ее зрения.

Фел была тихоней. Если она хотела, она могла быть абсолютно незаметной, даже если раздевалась догола на великосветском приеме — незаменимое качество при ее-то профессии. Фелиция могла при желании отколоть что угодно, как угодно, где угодно, с кем угодно. Мне крупно повезло, что на сколько-нибудь эксцентричные поступки ее тянуло не часто.

С Черри вполне могла бы посоревноваться в своей мерзопакостности Сесилия, сестра Фел и Ло, но, увы, до этой невероятной возможности она просто не дожила.

Ирбис из всех нашей компании был самым предсказуемым, милым и домашним. Тараканов хватало и у него, но по сравнению со всеми остальными, он был просто-таки дивной лапочкой.

Блэрион, примеряя собачью шкуру, линяла со страшной силой и изгаживала шерстью всю мебель и все ковры. Свинство это, само собой, прибрать — да хотя бы и магией — лень было всем и каждому, поэтому ковры в «Пристанище» менялись с завидной регулярностью. А еще она легко узнавала самые страшные и заветные тайны, ютившиеся по углам сознания и подсознания каждого нормального человека, и ловко ими манипулировала.

Дранор, занимавший почетную должность главы нашей ветви гильдии и имевший не менее почетное звание моего любовника, попивал мою кровь уже лет триста. Он был хорош собой, обходителен, харизматичен и умел к себе располагать. Первые лет десять-пятнадцать я позволяла себе слепо верить в то, что если еще не вполне любила его, то крепко была в него влюблена, а потом мне это, отчего-то, надоело. Тем не менее, свой пост он занимал уже тогда, и помимо невероятной харизмы обладал невероятной же мстительностью. Честно говоря, я изрядно опасалась, что на мою попытку как-то прекратить наши отношения, Дранор среагирует резко и пагубно для нашего общего дела. Например, попытается возвысить формальность над здравым смыслом и заявит, что управлять всем и вся должен он. Или слиняет и сдаст ценную внутреннюю информацию Альянсу Меча и Молитвы — объединению крупной боевой гильдии и Церкви Безликих Близнецов, прибравшему к рукам добрую половину власти в Грабольте и десятке соседних государств помельче — против которого мы и работали. И если в первом случае у меня находилась на него управа — не просто ж так мне было надо вырастить в формальную главу гильдии свою дочь, то во втором мне противопоставить было нечего. Время шло, Дранор мне приедался все больше и больше, а коллекция страшных тайн в нашей организации только пополнялась. И чем дальше, тем хуже. И так триста лет.

Но Черри переплюнула их всех, с моей нескромной точки зрения. Эта девочка получилась невероятно въедливая и прикапушистая, упертая как баран. Если ей что-то было очень надо — ключевое слово «очень» — она мир переворачивала, чтобы добиться своего. Зажечь в ней азарт было раз плюнуть — не всякий подросток так легко ведется на «слабо» во всех его проявлениях — а вот потушить… Это не было под силу никому. Чем больше Черри вбухивала сил и времени в какое-то дело, тем яростней она стремилась довести его до конца: верила, что результат оправдает все потраченные на него усилия. Смешная девочка. Она легко и быстро находила любую информацию, и очень злилась, если чего-то вдруг найти не могла, а найденными сведениями умело распоряжалась. К сожалению, если в доступных ей источниках нужной информации не оказывалось, она вспоминала во внеочередной раз о моем существовании и начинала донимать уже меня. И мне не всякий раз удавалось от нее отделаться — тормозов-то, как помним, в ней и проектом не было предусмотрено.

И этот раз, кажется, был одним из таких.

***

…

 — А еще я знаю, — на­чала она, рез­ко выг­нувшись впе­ред, упе­рев­шись лок­тя­ми в бе­лую ска­терть сто­лика, и нак­ло­нив нем­но­го го­лову вле­во, — что ты зна­ешь об этом го­раз­до боль­ше.

 — С чего ты взяла? — обреченно спросила я, ковыряя ложечкой кремовую завитушку, оказавшуюся, на мой вкус, несколько кисловатой.

Черри улыбнулась, а ее глаза зажглись тем самым недобрым азартным огоньком, который весьма красноречиво говорил о том, что лучше было просто сразу сдаться и рассказать этой проныре все, что она хотела знать.

 — Я прошерстила все, до чего добралась, про храмы Пяти Друидов и узнала, что лет семьсот назад вы с Ло были там частыми гостьями. Ну, то есть, да, вы поначалу приходили с иллюзионными лицами и назывались чужими именами, но вычислить вас было не трудно. Религия что тебе, что ей всегда была безразлична, а по храмам вы шатались, чтобы соблазнять служителей. У тебя, например, был роман со старшим служащим Обители Лесного Властелина.

 — Ну был. И что? У меня много с кем был роман. Тем более за семьсот лет.

 — Никаких сведений кроме общих в зеркальной связи нет. Есть карта со старыми святилищами, все имена и годы жизни всех священников, но нигде не упоминается, где «Уснувшие» похоронены, если можно так выразиться. При этом есть обрывки воспоминаний и прочая чепуха, по которой очевидно, что они не были придуманы, а существовали на самом деле.

 — И что?

 — Если ты так близко общалась со старшим служителем, то должна знать, где его спит его Друид. Ло, теоретически, тоже может быть в курсе, но с ней мы не очень-то близки, да и мужика она себе отхряпала менее посвященного, хотя и более привлекательного, уж прости.

 — Ничего вы обе в мужиках не понимаете, — пробурчала я своей кофейной чашке, полагая, что фарфор в мужчинах тоже ничегошеньки не смыслит.

 — Где спит Лесной Властелин? Где Гилберт? Ты должна это знать.

 — С чего бы? На кой он тебе сдался?

 — Я хочу вернуться в Цитадель, а для этого мне нужно найти пропавших принцесс Окалиаса или их потомков. И между ними и Уснувшими есть какая-то связь, мне недвусмысленно намекнули.

 — Кто? И с чего тебе это понадобилось? Пятьдесят лет прошло. Мне казалось…

 — Тебе казалось неправильно. Видишь ли, я всю жизнь мечтала о двух вещах: о простом бабском семейном счастье и о том, чтобы стать архимагом Цитадели. Меня устраивает моя жизнь здесь, мне нравится в Междумирье, и ребят из гильдии я просто обожаю, но… Создать в Междумирье нормальную семью почти невозможно: не всем по карману бессмертие, а пережить мужа мне уже однажды довелось, и… Я не хочу повторения. Ты сделала меня почти бессмертной, но обеспечить это удовольствие своему избраннику и своим детям я не в состоянии, это даже для меня дороговато. Поэтому я хочу вернуться в Цитадель. А там меня узнают, по энергетическим связям с источниками магии Гляйстерикса. Поэтому мне надо надо найти их, очень-очень. Я прочитала, там говорилось довольно мутно, и я поняла далеко не все — почти ничего не поняла, если честно, но проследила энергетическую взаимосвязь Уснувших и принцесс. Возможно, это родство, возможно, они просто из одного Мира, но все что я знаю, это то, что связь есть. И я хочу отыскать их через Уснувших. А для этого мне надо найти и разбудить их.

 — Кто тебе намекнул на связь?

 — Не знаю. Он — она? — не представился, мне пришло анонимное сообщение на зеркальце, в котором указывался источник, ну тот самый, в котором я почти ничего не поняла.

 — Ты дура. Альянсу выгодно пробуждение Уснувших — это будет явной угрозой для церковников, и закрутят гайки сильнее. Сейчас в нашей гильдии под критерии для заведения досье и слежки попадают двенадцать процентов человек, я знаю, как в Альянсе соберутся ужесточить контроль, и знаю, что в этом случае, под их критерии попадут восемьдесят пять процентов всех членов нашей гильдии. В нашей ветви работать смогут всего два человека: ты, не сотворившая за пятьдесят лет ни единого не бытового заклинания, и я, которая очень старается пролезать во все щели без мыла, но при этом быть максимально корректной и незаметной. И тем не менее, прижать нас обеих все же возможно. Тебя проще, меня сложнее, но можно.

 — Прижать тебя хотят давно и сильно.

 — Не спорю, но доказать ничего не могут. Ты в самом деле готова рискнуть нами всеми ради призрачного шанса найти окалисийских беглянок через Уснувших? Которые еще могут — и это очень вероятно — не захотеть тебе помогать.

 — Готова, Хельга, готова. Потому что об этом я мечтала буквально всю жизнь. Потому что, когда я думала, что я счастлива, маленький кусочек меня зудел и не давал отдаться счастью целиком и полностью, потому что я живу с этим уже семьдесят лет, с раннего детства. Потому что больше я так не могу. Ты со мной или как?

 — Нет.

 — Да почему?

 — Потому что я против. Потому что ты с огромной вероятностью погубишь дело всей моей жизни, то, чем по-большому счету, я всецело жила две тысячи лет, ради чего я эти две тысячи вообще прожила. Потому что, не для того я помогала сбежать из дворца свободолюбивым девчонкам, чтобы все это обернула против меня одна нахальная пигалица. Потому что ты готова разрушить жизни множества людей, которые мне по-настоящему дороги, и которые мне дороги крепче тебя и дольше тебя.

 — Мне казалось, мы — друзья.

 — Друзья, — я выровняла дыхание и кивнула, — но это не значит, что я во всем и совсем с тобой согласна. Я принимаю твое решение и твои объяснения, но я не буду тебе помогать. Я не выгоню тебя из гильдии, даже если ты разбудишь всех Уснувших, я даже не понижу тебя в должности, но и порадоваться за тебя я не смогу. Потому что я против. Я протестую, не головой, и не сердцем, которого, как утверждают многие, у меня нет. Я протестую всем своим нутром.

 — Хельга? Я же вижу, что тебя сейчас волнуют не только дела гильдии, ты почему-то еще не хочешь, чтобы были разбужены Уснувшие, почему?

Я сжала руки в замок и, вздохнув, уставилась на сцепленные пальцы.

 — Ты все равно до этого докопаешься, поэтому скрывать не буду. Я знакома с ним лично, со всеми пятью. Я знала их, пока они еще не были Друидами вообще, я знала их как обычных людей. И я не понаслышке знаю, как и почему они стали теми, кем стали, и зачем было надо погружать их в сон.

Черри отвела взгляд и задумалась, потом посмотрела на меня, уверенно и настойчиво, подобралась, выпрямилась, напряглась и сказала:

 — Даже если и так. Я для себя все решила, и не буду решать иначе. Я все равно их найду и разбужу. Вопрос лишь в том, с тобой или без тебя. Вопрос лишь в том, как много глупостей я натворю в процессе и как сильно они помешают жить другим. Тебе и нашим согильдийцам в том числе.

 — Делай свои глупости, — безразлично отмахнулась я. — По-крайней мере, я буду знать, что не приложила руку к тому, что произойдет и почти наверняка оттянула неизбежное. Одной тебе времени понадобится куда больше, чем если бы тебе помогала я. Сделать большей глупости, чем разбудить их всех, ты все равно не сможешь. Остальное на фоне этого будет не существенно.

 — Как знаешь.

***

Каюсь, мое решение не помогать Черри дало мне смутную, почти призрачную, но все же надежду, что не найдя искомого, моя подруга и ученица плюнет на это неблагодарное дело и займется чем-нибудь еще. Говорило это, разумеется, лишь о том, что я оказалась несколько наивнее, чем это было прилично в мои годы и чем мне самой этого бы хотелось, и что о людях я до сих пор предпочитала думать существенно лучше, чем следовало бы.

Черри то исчезала на несколько месяцев, не появляясь в «Пристанище» даже затем, чтобы забрать причитающийся ей минимальный заработок, то превращалась в первую работницу гильдии: хваталась за все задания подряд, до каких только могла дотянуться — особо каверзные заказы, которые было понятно, что она в жизни не выполнит, но попытается, приходилось даже прятать. Вопросов, неудобных и разных она мне больше не задавала, смотрела на меня иногда как-то странно, словно бы оценивающе, да и только.

В какой-то момент она опять исчезла надолго, и я не придала этому значения — случалось-то с ней такое, как я уже говорила, довольно часто. А потом, месяца через два меня разбудил странный стук, словно бы кто-то кидал камушки мне в окно, чего давно в моей жизни не происходило. Я, разумеется встала, убедилась в своей догадке, удивилась — чего скрывать? — и увидела под своими окнами улыбающегося Гилберта. Не больше и не меньше.

Тогда-то я и осознала, что привычный мне мир рухнул.

***

С Гилбертом я была знакома с первых его дней жизни — буквально — ведь он был сыном Сесиль, моей давней и лучшей во все времена подругой и самой надежной и умелой из моих коллег.

Сесиль никогда не стремилась связать себя с каким-то одним человеком, и мужчин — интересных и разных — в ее жизни было много, а истории ее взаимоотношений с каждым из них были поистине удивительны. Как и для меня, для Сесиль дети были продолжениями их родителей, и поэтому, как и я, она заводила ребенка с каждым из мужчин, которые подарили ей лучшие и самые яркие годы их жизни, вроде как, чтобы воспоминания об этом человеке, о таком, каким она его хотела помнить, были при ней всю жизнь, улыбались и смотрели на нее. Если говорить совсем прямо и цинично, то для нас с ней дети были этакими памятными сувенирами, с той, правда, разницей, что каждому их них мы были готовы отдать всех себя, если понадобится.

Детей у Сесиль было шестеро, старшие трое и средние две появлялись довольно быстро и старше друг друга были на год-два, едва ли больше. Младшие пять стали Спящими Друидами, а о том, что приключилось со страшим, разговор и вовсе отдельный. Ну, и понятное дело, справляться со всем этим выводком в одиночку ей было, мягко говоря, непросто. Поэтому в раннем их детстве я, сестры Сесиль и прочие согильдийцы частенько привлекались к присмотру за ее детенышами.

Потом они подросли, моя помощь оказалась без надобности, и из жизни и взросления детей Сесиль я надолго выпала. Поэтому повзрослевший Гилберт — второй ее сын — в свое время стал для меня откровением. Честно скажу, когда я знакомилась с ним во второй раз, я даже не поняла, что говорила с давно знакомым мне человеком.

Юный Гилберт донельзя вписывался в мои каноны мужской привлекательности и идеального характера. Когда мы знакомились, предполагалось, что я тут же потеряю от него голову, и я с удовольствием ее потеряла. Мне тогда за тысячу триста перевалило, и жизнь давно уже была лишена новых ощущений: после пятой сотни можно смело утверждать, что ты успел попробовать уже просто все, что было во всех мирах, и успел этим всем изрядно пресытиться. Я даже не верила, что способна была испытывать нечто подобное. Приятно удивилась, мягко говоря.

Гилберт вытянул меня из рутины. Не знаю даже, кто из нас тогда был кому нужнее: я ему, или он мне?

Он понимал даже самые зловредные и каверзные из моих шуточек, а чувство юмора, как ни крути, у меня всегда было своеобразным. Он научил меня заново радоваться жизни, заново открыл мне цвета и запахи мира, заново научил любить и чувствовать. Он знал меня от и до, даже лучше, чем я сама себя знала, был заботлив и относился ко мне так трепетно, как этого не делал никто ни до, ни после него. Он целовал мне пальцы, когда я случайно обжигалась или ранилась швейной иглой, (в те времена попыталась увлечься шитьсям) и учил видеть прекрасное в мелочах: встречать рассветы и провожать закатное солнце, радоваться летнему дождю и узору брусчатки, видеть истории в камнях старых зданий, бегать босиком по траве и по лужам…

Понятия не имею, зачем ему это было нужно, знать не знаю, что же в ответ ему могла дать я, но он был мне необходим.

Я им жила и им дышала, весь мой мир в те годы сводился к нему одному. И первый раз в жизни мне показалось, что все рухнуло, когда он стал Друидом, Властелином Лесов, Богом.

Это положило начало конца. Из-за этого погибла Сесиль, из-за этого пришлось основать и развить культ Уснувших Друидов: все пятеро, Гилберт в том числе, постепенно засыпали, знали когда именно уснут и не проснутся, знали, как их правильно разбудить, знали, что избежать этого не получится, знали, что в какой-то мере их существование начинало зависеть от того, сколько людей в них будет искренне верить — потому и понадобилась наскоро сляпаная «религия», потому каждый из них и нарек себя старшим служителем своей церкви.

Зная, что со дня на день Гилберт уснет, он ушел куда-то, где бы его не стали искать — точнее не знаю — а вместо себя оставил колдовской дубликат, копию, теплую, с его жестами и интонациями, но все же пустую и никчемную. Когда он уснул, копия обернулась раскидистым дубом, на корнях которого я потом сидела и ревела несколько дней к ряду: понимала, что это глупо, но и поделать с собой ничего не могла.

Гилберт никогда не собирался просыпаться — даже меня он просил его не будить, хотя и знал, что когда вера в него иссякнет, он просто исчезнет, испарится, превратится в туман и в небытие, знал, что только пробуждение спасет его от смерти, которой должен был закончиться его сон, но тем не менее умолял его не искать, не трогать и не будить. И я послушалась. Я проревелась, и предала его его веру в меня: пошла в ближайший кабак и напилась до потери памяти, снова начала ходить по мужикам, знать которых не знала. Иногда такие вот случайные отношения затягивались, а закончилось это все Дранором, который уже окончательно убил во мне все, что когда-то вырастил Гилберт.

И вот, пожалуйста. Встал под моими окнами и натянул на лицо виноватую улыбочку.

Даже не знаю, рыдать мне или смеяться.

***

Его я, конечно же впустила. Разревелась у него на груди, как дура из сопливых дамских книженций. Говорила какую-то несуразицу — я и сама-то не поняла, что за чушь я тогда несла, а он — растерялся, не иначе — гладил меня по голове и сжимал в объятьях, от которых я давно отвыкла, мои дрожащие плечи и спину.

Мы провели дивную ночь. Ни о чем не договариваясь, ничего не объясняя. Мы просто были вместе, и все.

Знала ли я, что этим сама разрушу то, что мне было дорого? Что не смогу отказаться от Гилберта? Что придется разобраться, наконец, с Дранором? Что в рядах нашей гильдии появится потенциальных предатель и перебежчик?

Знала. Знала и еще как.

Но и поделать с собой ничего не могла.

Черри, мерзавка, сложила картинку из домино и опрокинула первую фигурку, запустив цепную реакцию. Теперь складывалась новая картина чьего-то другого мира. А мой мир рушился. И моя собственная фишка была следующей в очереди. Одной из многих других.